- Верно, не беспокоит. - Сейчас боевой командир был похож на кота, очищающего нос от перьев канарейки. - Если мы сделаем запись, мы ее переправим. Это мы сможем устроить. Здесь у нас есть опыт.
      - Но, товарищ полковник, почему я? - воскликнула Людмила Горбунова. Конец ее вопроса получился каким-то удивленно-визгливым.
      - Потому что ваш самолет подходит для выполнения задания, а вы, как летчик, подходите для управления им, - ответил полковник Феофан Карпов. Ящеры сбивают все типы самолетов, но "кукурузникам" достается меньше, чем остальным. Вы, старший лейтенант Горбунова, участвуете в боевых вылетах с самого появления ящеров. До них вы воевали против немцев. Вы что же, сомневаетесь в своих способностях?
      - Нет, товарищ полковник, ни в коем случае, - ответила Людмила. - Но задание, которое вы мне обрисовали, не является...точнее, не должно стать боевой операцией.
      - Разумеется, не должно, - согласился Карпов. - В этом смысле выполнить его будет легче, но с другой стороны - труднее. А когда за штурвалом будет испытанный в боях летчик, шансы на успех повысятся. Вот почему - вы. Есть еще вопросы?
      - Нет, товарищ полковник.
      "Знать бы, каких слов от меня ждали", - подумала Людмила.
      - Хорошо, - сказал Карпов. - Его прибытие ожидается сегодня вечером. Приведите ваш самолет в наилучшее состояние. Кстати, вам крупно повезло с этим немцем-механиком.
      - Да, он очень толковый. - Людмила козырнула. - Пойду вместе с ним проверять самолет. Жаль, что нельзя взять этого парня с собой.
      Вернувшись под навес, она увидела, что Георг Шульц уже копается в "кукурузнике".
      - Смотри, трос у этой педали ослаб, - сказал он. - Сейчас подтяну.
      - Спасибо, это пригодится, - ответила она по-немецки. От ежедневных разговоров с Шульцем ее немецкий становился все лучше. Правда, у Людмилы было такое чувство, что некоторые фразы, которые она привычно употребляла, общаясь с Георгом, не годятся для бесед с людьми, чьи руки не запачканы тавотом или маслом. Интуитивно выбирая слова, она продолжала:
      - Мне нужно, чтобы машина была подготовлена как можно лучше. Завтра у меня важный полет.
      - А какой полет не является важным? Ладно, это твоя забота.
      Шульц нажал педаль, проверяя натяжение троса. Он всегда все проверял и всегда все делал основательно. Как некоторые Люди чувствуют лошадей, так он чувствовал машины и обладал даром добиваться от них того, чего хотел.
      - Еще здесь. Тоже надо подтянуть.
      - Хорошо. Знаешь, этот полет - не только моя забота, - потому-то он и важный. Мне поручено курьерское задание. - Людмила знала, что здесь ей следует прикусить язык, но важность миссии переполняла девушку до краев и в конце концов переполнила. - Мне приказано доставить народного комиссара иностранных дел товарища Молотова в Германию для переговоров с вашим правительством. Я так горжусь.
      Глаза Шульца округлились.
      - Еще бы тебе не гордиться. - Помолчав, он добавил: - Тогда дай-ка я облазаю твой самолет сверху донизу. Скоро тебе снова придется доверить его русских механикам.
      Презрение, сквозившее в его словах, должно было бы сильно задевать. Фактически оно задевало, но намного меньше, чем раньше, пока Людмила не увидела, с какой чрезмерной заботливостью немец ухаживает за машиной.
      - Вместе проверим, - только и сказала она. Они проверили все - от пропеллера до винтов, крепящих хвостовой костыль к фюзеляжу Короткий зимний день окончился прежде, чем они успели сделать половину работы: Дальнейшая проверка велась при свете фонаря, в который была вставлена парафиновая свечка. Людмила не волновалась: маскировочное покрытие делало свет незаметным для ящеров.
      Когда работа подходила к концу, послышался звон колокольчика, и к взлетной полосе подкатила тройка. Колокольчик висел, позвякивая, над эашоренной мордой коренной лошади. Людмила вслушалась в голоса прибывших. В большинстве случаев ящеры оставляли без внимания конские повозки, зато бомбили по легковым и грузовым машинам, когда только могли. Людмилу охватила злость. Ящеры намного активнее, нежели нацисты, стремились выбить человечество из двадцатого столетия.
      - Здравия желаю, товарищ наркоминдел! - отрапортовала Людмила, когда Молотов подошел взглянуть на самолет, которому предстояло доставить его в Германию.
      - Здравствуйте, товарищ летчик, - ответил он, слегка кивнув.
      Молотов оказался ниже ростом и бледнее, чем ожидала Людмила, но вид имел решительный. Нарком и глазом не моргнул при виде старенького потрепанного "У-2". Таким же четко отмеренным кивком он поздоровался с Георгом Шульцем:
      - Здравствуйте, товарищ механик.
      - Добрый вечер, товарищ наркоминдел, - ответил на своем ломаном русском Шульц.
      Внешне Молотов никак не отреагировал, лишь немного помедлил, прежде чем снова повернуться к Людмиле.
      - Немец?
      - Да, товарищ наркоминдел, - нервозно ответила она. Русские и немцы могли сотрудничать, но больше от безвыходности, чем по дружбе.
      - Он очень хорошо справляется со своей работой. Стекла фирменных очков скрывали выражение глаз Молотова. Наконец он сказал:
      - Если я могу вести с ними переговоры после того, как они вторглись на нашу родину, нет причины, чтобы не использовать должным образом умение тех из них, кто находится здесь.
      Людмила облегченно вздохнула. Похоже, Шульц не слишком понял сказанное наркомом, чтобы оценить нависшую было над ним опасность. Впрочем, он подвергался опасности с того самого момента, как пересек советскую границу. Возможно он привык к этому, а вот Людмила так и не смогла.
      - Товарищ летчик, у вас есть план полета? - спросил Молотов.
      - Да, - ответила Людмила, дотронувшись до кармана своей летной кожаной куртки. Это заставило ее подумать о другом. - Товарищ наркоминдел, возможно, на земле ваша одежда является достаточно теплой. Однако "кукурузник", как вы видите, - это самолет с открытой кабиной. Во время нашего полета будет дуть сильнейший ветер... а нам лететь на север.
      Чтобы добраться до Германии, маленькому "У-2" предстояло пролететь вдоль трех сторон воображаемого четырехугольника. Короткий путь через Польшу находился в руках ящеров. Поэтому вначале нужно было лететь на север, в сторону Ленинграда, затем на запад, через Финляндию и Швецию - в Данию, а оттуда, наконец, на юг, в Германию. Дальность полета "кукурузника" составляла немногим более пятисот километров, но если летная экипировка народного комиссара иностранных дел Советского Союза вдруг в чем-то подведет, судьба советского народа будет поставлена на карту.
      - Могу я получить у командования этой базы такой же летный костюм, как ваш? - спросил Молотов.
      - Уверена, полковник Карпов сочтет за честь снабдить вас всем необходимым, товарищ наркоминдел, - ответила Людмила.
      Она не сомневалась, что полковник не посмеет отказать - даже ценой того, что кто-то из летчиков будет вынужден стучать зубами во время очередного вылета.
      Молотов ушел. Шульц начал смеяться. Людмила удивленно посмотрела на него. Георг объяснил:
      - Если бы год назад я застрелил этого маленького очкастого борова, фюрер наградил бы меня Рыцарским Крестом с мечами и бриллиантами и скорее всего еще и расцеловал бы в обе щеки. А теперь я помогаю наркому СССР. Странный до чертиков мир.
      На это Людмила могла лишь кивнуть.
      "У-2" вырулил к краю взлетной полосы, проскакал, набирая скорость, около двухсот метров по скверно утрамбованной земле и в конце последнего прыжка взмыл в небо. Людмила всегда радовалась ощущению отрыва от земли. Ветер, хлеставший ей в лицо и в небольшое ветровое стекло, свидетельствовал о том, что она действительно летит.
      Сегодняшний вечерний вылет радовал ее еще и по другой причине. Пока "кукурузник" находится в воздухе, командует она, а не Молотов. Это было головокружительное чувство, близкое к состоянию опьянения. Если она сделает плотную "бочку" и в течение нескольких секунд будет лететь вниз головой... то сможет убедиться, насколько прочно нарком пристегнулся своим ремнем.
      Людмила покачала головой. Господи, какие глупости. Если люди исчезали во время чисток тридцатых годов (а они действительно исчезали, целыми эшелонами), вторжение немцев доказало, что существуют вещи похуже. Некоторые советские граждане были не прочь (а кое-кто из них и очень даже не прочь) сотрудничать с нацистами, но немцы показали себя куда более жестокими, чем НКВД.
      Однако сейчас и советских людей, и нацистов объединяло общее дело. Общий враг, угрожающий сокрушить обе страны, невзирая, точнее, наплевав на всякую идеологию. Мысль Людмилы была предельно банальной: жизнь - странная штука.
      - "Кукурузник" мерно гудел в ночном небе. Внизу заснеженные поля чередовались с темными сосновыми лесами. Людмила держала минимальную высоту, на какую только осмеливалась ночью. Днем она летала и ниже, но во тьме можно было врезаться в землю раньше, чем это заметишь. Чтобы устранить подобный риск, ее маршрут пролегал далеко в стороне от Валдайской возвышенности.
      Чем дальше на север они летели, тем длиннее становилась ночь. Как будто окутывала самолет темнотой... Правда, зимние ночи в Советском Союзе везде были довольно долгими.
      Первая посадка для заправки, предусмотренная планом, была между Калинином и Кашином, в верховьях Волги. Людмила кружила над районом посадки, пока уровень топлива не приблизился к опасной черте. Она надеялась, что ей не придется сажать свой "У-2" прямо на поле. С таким пассажиром на борту...
      Когда она уже подумывала сесть где получится (уж лучше так, чем камнем вниз), Людмила заметила сигнал, поданный "кукурузнику" лампой или электрическим фонариком. На секунду вспыхнуло еще несколько фонариков, чтобы показать ей границы посадочной полосы. Людмила посадила "У-2" с такой мягкостью, которая удивила даже ее.
      Если Молотов что-то и думал относительно посадки, свои мысли он держал при себе. Он поднялся на негнущихся ногах, за что Людмила вряд ли могла упрекнуть наркома, и спустился на землю.
      Не обратив внимания на рапорт дежурного по полосе, нарком иностранных дел юркнул в темноту. "Ищет укромный уголок, чтобы помочиться", - предположила Людмила. То было самой человеческой реакцией, какую она наблюдала у Молотова.
      У встретившего их офицера полоски на лацканах шинели были светло-голубыми (цвет советских ВВС) с двумя малиново-красными ромбами - майорский чин. Он повернулся к Людмиле:
      - Нам приказано всемерно помогать вам, старший лейтенант Горбунов.
      - Горбунова, товарищ майор, - поправила она. Впрочем, сейчас это значило мало: летный костюм любую фигуру делал бесформенной.
      - Простите меня, товарищ Горбунова, - сказал майор, вскинув брови. - Либо я неправильно прочел сообщение, либо вкралась ошибка при написании. Теперь это не важно. Если вас избрали для осуществления полета товарища наркома иностранных дел, ваши профессиональные качества не могут быть поставлены под сомнение. - Тон его голоса говорил, что сам майор в этом сомневается, но Людмила пропустила его сомнения мимо ушей. Майор продолжал, теперь уже более кратко: - Что вам требуется, товарищ старший лейтенант?
      - Горючее для самолета, масло и технический осмотр, если у вас есть достаточно квалифицированный механик. - Людмила предпочитала вначале говорить о деле. Жаль, что она не могла привязать Георга Шульца к фюзеляжу и захватить в полет. И, чуть не забыв, она прибавила: - Поесть и какое-нибудь теплое место, где можно поспать до наступления дня, - это было бы здорово.
      - Было бы необходимо, - поправил вернувшийся к ^кукурузнику" Молотов.
      Лицо наркома оставалось бесстрастным, но в голосе проскальзывали более живые нотки. "Должно быть, терпел из последних сил", - подумала она. Ее собственный мочевой пузырь тоже был полон до краев. Словно в подтверждение ее мыслям нарком сказал:
      - Сейчас было бы неплохо чаю.
      "Только не перед вылетом, - пронеслось в мозгу у Людмилы. - Иначе нарком лопнет". Ей было знакомо это чувство.
      - Товарищи, прошу ко мне... - сказал майор. - Он повел Людмилу и Молотова в свое жилище. Пока они шли, проваливаясь в снег, майор выкрикивал распоряжения подчиненным. Люди мелькали в предрассветной мгле, словно призраки; их легче было услышать, чем увидеть.
      Жилище майора представляло собой нечто среднее между бараком и землянкой. На столе стояла лампа, бросающая дрожащий свет на стены комнатки. Рядом располагались самовар и керосинка. На ней стояла кастрюля, от которой шел божественный запах. Не скрывая своей гордости, майор налил в миски борща, где густо плавали капуста, свекла и мясо. Мясо было либо жилистым, либо недоваренным. Однако Людмилу это не волновало: борщ был горячим и утолял голод. Молотов ел так, словно бросал уголь в топку машины.
      Майор подал им стаканы с чаем; Чай тоже был горячим, но имел странный привкус, точнее, два странных привкуса.
      - Сюда добавлены сушеные травы и кора, - извиняющимся тоном пояснил майор. - Подслащен медом, который мы сами разыскали. Сахара не видели уже довольно давно.
      - Учитывая обстоятельства, вполне приемлемо, - сказал Молотов.
      Отнюдь не высокая похвала, но во всяком случае понимание.
      - Товарищ летчик, вы можете отдыхать здесь, - сказал майор, указывая на сложенную в углу кипу одеял. Вероятно, это служило ему постелью.
      - Для вас, товарищ наркоминдел, мои подчиненные готовят койку, которая должна быть незамедлительно принесена сюда.
      - Нет необходимости, - ответил Молотов. - Мне достаточно будет одного-двух одеял.
      - Что? - Майор оторопел. - Конечно, как скажете. Прошу прощения, товарищи. - Он выскочил на холод и вскоре вернулся, неся несколько одеял. - Пожалуйста, товарищ наркоминдел.
      - Спасибо. Не забудьте разбудить нас в установленное время, - напомнил Молотов.
      - Обязательно, - пообещал майор.
      Зевая, Людмила зарылась в одеяла. Они хранили стойкий запах своего владельца. Это не мешало ей, запах отличался какой-то уверенностью. Как-то будет спаться Молотову, привыкшему почивать на чем-то более мягком, нежели постеленные на полу одеяла? Людмила так и не нашла ответа на этот вопрос, провалившись в сои.
      Через какое-то, бесконечно долгое время она проснулась словно от толчка. Откуда этот ужасный звук? Новое оружие ящеров? Людмила очумело обвела глазами землянку майора, потом рассмеялась. Кто бы мог представить, что знаменитый Вячеслав Михайлович Молотов, народный комиссар иностранных дел СССР и второй человек в Советском Союзе после великого Сталина, храпит, производя звук, похожий на жужжание циркульной пилы? Людмила натянула одеяла на самую голову, что позволило ей в некоторой степени заглушить наркомовский храп и снова заснуть.
      После новой порции борща и довольно противного, хотя и приправленного медом чая, полет возобновился.
      И снова "кукурузник" мерно гудел во тьме, двигаясь на северо-запад. Его скорость не превышала скорости железнодорожного экспресса. Внизу проплывали припорошенные снегом хвойные леса. Людмила старалась держаться как можно ближе к земле.
      Затем деревья неожиданно расступились, и вместо них появилась полоса нетронутой снежной белизны.
      - Ладожское озеро, - вслух сказала Людмила, довольная своими штурманскими способностями.
      Она полетела вдоль южного берега по направлению к Ленинграду.
      Теперь самолет шел совсем низко над безжизненной землей, где не так давно велись ожесточенные бои с фашистами. Потом появились ящеры, и что русским, что немцам пришлось одинаково тяжело. Однако до появления этих тварей героизм и неимоверная стойкость защитников Ленинграда - колыбели Октябрьской революции прогремели на весь Советский Союз. Сколько тысяч, сколько сотен тысяч умерли голодной смертью в тисках фашистской блокады? Этого никто не узнает. А теперь она везет Молотова на переговоры с немцами, подвергшими Ленинград такой жестокой осаде. Умом Людмила понимала необходимость миссии наркома. Но чувства до сих пор отказывались это принять.
      Однако "кукурузник", на котором она летела, проверяли и чинили руки немца. Судя по словам Георга Шульца, они с майором Егером сражались бок о бок с русскими, чтобы добыть нечто важное. Что именно - этого Шульц либо не знал, либо помалкивал; впрочем, может, и то и другое. Значит, сражаться вместе можно, фактически нужно. Но Людмиле подобное было не по нутру.
      Не так давно под крылом "У-2" расстилалось Ладожское озеро. Теперь внизу лежала заснеженная гладь Финского залива. Людмила стала вглядываться вдаль, высматривая посадочные огни. Следующая посадка предполагалась неподалеку от Выборга.
      Когда Людмила наконец заметила огни, то посадила самолет более резко, чем в прошлый раз. Встретивший ее офицер говорил по-русски с каким-то странным акцентам.
      В многоязычии Советского Союза это было довольно привычно. Однако потом Людмила заметила на нескольких солдатах знакомые каски, напоминающие ведерки для угля.
      - Вы немцы? - спросила она сначала по-русски, затем по-немецки.
      - Нет, - ответил офицер. Он говорил по-немецки лучше, чем Людмила. - Мы финны. Добро пожаловать в Вийпури.
      Он улыбнулся далеко не приветливой улыбкой. После "зимней" войны 1939-1940 годов город перешел в советские руки, но когда через год с небольшим финны вместе с нацистами напали на СССР, они вновь отбили его себе.
      - Может ли кто-либо из ваших механиков проверить самолет данного типа? спросила Людмила.
      Пряча в глазах иронию, офицер медленно оглядел "кукурузник" от пропеллера до хвоста:
      - Не сочтите за неуважение, но я думаю, что любой двенадцатилетний мальчишка, умеющий держать в руках инструменты, способен осмотреть подобную машину.
      Поскольку офицер в общем-то был прав, Людмила не стала выплескивать свое раздражение.
      Еда на финской базе была лучше той, которую в последнее время приходилось есть Людмиле. Сама база также выглядела чище тех, что служили боевым пристанищем советской летчице. Может, это потому, что финнам досталось от ящеров меньше, чем Советскому Союзу?
      - Отчасти, - ответил тот же офицер, когда Людмила задала ему вопрос.
      Придя в помещение, она заметила, что шинель у него серая, а не цвета хаки, с тремя узкими полосками на обшлагах. Людмила мысленно прикинула его чин.
      - Опять-таки, не сочтите за неуважение, но как вы можете заметить, другие народы зачастую более аккуратно от носятся к вещам, нежели вы, русские. Но это я так, между прочим. Не хотите ли посетить кашу сауну? - Увидев, что она не поняла финского слова, офицер сказал по-немецки: - Парную баню.
      - Очень хочу! - воскликнула Людмила.
      Это была возможность не только отмыться, но и согреться. Когда Людмила вошла в сауну, финские женщины не стали глазеть на нее, как непременно поступили бы русские. Ее удивило, насколько они тактичны.
      Пролетая над Финляндией, а затем над Швецией, Людмила раздумывала над тем, о чем говорил финский офицер. Сам по себе полет над местностью, не истерзанной войной, давал новые и свежие впечатления. Когда под крылом проплывали городки, а не груды обгорелых развалин, мысли Людмилы возвращались к более счастливым временам, далеким и почти позабытым среди тягот военных дней.
      Даже под снегом она различала правильные прямоугольники полей и изгородей. Все было меньших размеров, чем в Советском Союзе, и почти игрушечным в своем миниатюрном совершенстве. "Может, скандинавы аккуратнее русских просто потому, что у них гораздо меньше земли, и ее приходится использовать более эффективно?" - думала Людмила. Это впечатление еще усилилось над Данией, где даже лесов почти не осталось и где, казалось, каждый квадратный сантиметр служил какой-либо полезной цели. . Из Дании они перелетели в Германию.
      Людмила сразу поняла, что здесь шла война. Хотя трасса ее полета пролегала почти в двухстах километрах к западу от уничтоженного Берлина, увиденные разрушения были вполне сравнимы с тем, что она привыкла видеть в Советском Союзе. Фактически вначале англичане, а затем и ящеры подвергли Германию более массированным ударам с воздуха, чем Советский Союз. Людмила пролетала один город за другим, где в развалинах лежали фабрики, железнодорожные станции и жилые дома.
      Ящеры и теперь продолжали бомбить немецкую территорию. Услышав характерный звук их истребителей, Людмила опустилась еще ниже и полетела медленнее, словно ее "У-2" превратился в крошечного комарика, звенящего у самого пола и слишком ничтожного, чтобы на него обращать внимание.
      Немцы тоже не прекращали сопротивления ящерам. Трассирующие снаряды пронизывали ночное небо, точно фейерверки. Темноту обшаривали лучи прожекторов, пытаясь высветить вражеские самолеты. Один или два раза Людмила услышала вдали гул поршневых двигателей. "Неужели истребители люфтваффе по-прежнему поднимаются в воздух?" - с удивлением подумала она.
      Чем дальше на юг летел "кукурузник", тем более возвышенной становилась местность. На четвертую ночь полета очередная посадочная полоса оказалась за городком под названием Зуильцбах, на поле, где в более теплое время года, скорее всего, росла картошка. Наземная служба оттащила русский самолет под прикрытие, а офицер люфтваффе повез Людмилу и Молотова в конной повозке в город.
      - Ящеры почти всегда обстреливают автомобили, - объяснил он извиняющимся тоном.
      - У нас то же самое, - кивнула Людмила.
      - А-а, - протянул офицер.
      Обычно в "Правде" или в "Известиях" атмосфера дипломатических переговоров описывалась как "корректная". Раньше Людмила не совсем понимала, что это такое. Сейчас же, увидев, как немцы обходятся с нею и с Молотовым, она поняла. Они были вежливы, внимательны, но не скрывали, что предпочли бы не иметь дело с Советами. "Здесь мы похожи", - подумала Людмила. По крайней мере ее поведение было таким же. Что касается Молотова, в общении с людьми, будь то русский или немец, он редко выходил за официальные рамки.
      Людмиле пришлось приложить изрядные усилия, чтобы не завопить от радости, предвкушая возможность выспаться на настоящей кровати. Она уже и не помнила, когда в последний раз спала на кровати. Но чтобы нацисты не посчитали ее невоспитанной, летчица сдержала свои эмоции. Одновременно она упорно игнорировала намеки офицера люфтваффе на то, что он не отказался бы разделить с нею это ложе. К радости Людмилы, немец не проявил навязчивость и нахальство.
      - Надеюсь, вы простите меня, но я бы не советовал пытаться лететь в Берхтесгаден ночью, фрейлейн Горбунова.
      - Мое звание - старший лейтенант, - ответила Людмила. - А почему не советуете?
      - Ночной полет достаточно сложен...
      - Я выполнила немало ночных боевых вылетов: и против ящеров, и против вас, немцев, - ответила она. Пусть воспринимает ее слова как хочет.
      Глаза немца расширились, но лишь на мгновение. Затем он сказал:
      - Возможно, это так, но там, позвольте заметить, вы летали над русской степью, а не в горах.
      Он ждал ее ответа, и Людмила понимающе кивнула. Немецкий летчик продолжал:
      - В горах опаснее, и не только из-за местности, но и из-за постоянно дующих ветров. При выполнении миссии такой важности ошибки были бы непростительны, особенно если вы предпочтете держаться как можно ближе к земле.
      - И что же вы предлагаете взамен? Лететь днем? Ящеры почти наверняка меня собьют.
      - Я это учел, - сказал немец. - Чтобы защитить ваш самолет во время дневного перелета, мы поднимем в воздух несколько звеньев истребителей. Не для вашего сопровождения - это привлекло бы к нему нежелательное внимание, а для того, чтобы отвлечь ящеров от того участка, через который вы полетите.
      Людмила оценила его слова. Учитывая неравенство между немецкими истребителями и самолетами ящеров, кое-кому из летчиков люфтваффе придется пожертвовать жизнью, чтобы она и Молотов добрались до этого Берхтесгадена. Людмила также сознавала) что у нее нет опыта полета в горных условиях. И если нацисты желают помочь ей в выполнении миссии, ей нужно принять их помощь.
      - Благодарю вас, - сказала она.
      - Хайль Гитлер! - ответил офицер люфтваффе, что отнюдь не добавило Людмиле радости от сотрудничества с немцами.
      Когда на следующее утро их с Молотовым все в той же тряской повозке привезли к взлетной полосе, Людмила обнаружила, что наземная служба немцев покрыла крылья и фюзеляж ее "У-2" мазками белой краски. Один из парней, одетый в комбинезон, сказал:
      - Теперь вы станете больше похожи на снег и скалы. Советское зимнее маскировочное покрытие было почти сплошь белым, ибо снег покрывал степь более ровным слоем, нежели горы. Людмила не знала, насколько поможет такая побелка, но подумала, что хуже от нее не станет. Парень из наземной службы широко улыбнулся, когда она поблагодарила его на своем не слишком правильном немецкой языке.
      Повнимательнее приглядевшись к горам, в направлении которых они летели, Людмила только порадовалась, что послушалась совета немецкого летчика и не попыталась лететь ночью. Полоса, куда ей было приказано сесть, располагалась неподалеку от деревушки Берхтесгаден. Когда она посадила там свой "кукурузник", ей подумалось, что резиденция Гитлера находится в этой деревне.
      Однако вместо этого их путь продолжался в длинном вагоне подвесной дороги вверх по склону горы. Людмила узнала, что гора называется Оберзальцберг. В течение всего подъема Молотов сидел с каменным лицом, смотря прямо перед собой. Он почти не разговаривал. Что бы ни происходило за маской его лица, для окружающих это оставалось неизвестным. Он пристально смотрел поверх часовых на двух пропускных пунктах, не обращая внимания на колючую проволоку, опоясывающую резиденцию.
      Когда вагон наконец прибыл в Бергхоф, резиденция Гитлера напомнила Людмиле симпатичный курортный домик (вид отсюда открывался великолепный), окруженный всем тем, что требовалось для резиденции нацистского вождя. Молотова спешно проводили внутрь Бергхофа. Людмиле показалось, что она увидела фон Риббентропа - немецкого коллегу наркома иностранных дел. Она помнила лицо нацистского министра, часто мелькавшее в кадрах кинохроники в течение тех странных двух лет, когда Советский Союз и Германия соблюдали договор о дружбе.
      Людмила была недостаточно важной персоной, чтобы ее разместили в Бергхофе. Немцы повели ее в дом для гостей, находящийся поблизости. Оказавшись в шикарном вестибюле, она могла думать лишь о том, какой же эксплуатации рабочих и крестьян стоило возведение таких хором. Людмила была абсолютно убеждена, что в лишенном эксплуататорских классов Советском Союзе никто не захотел бы жить среди подобной ненужной роскоши.
      По лестнице вниз спускался офицер в щеголеватой черной форме немецких бронетанковых войск. Судя по двум большим звездочкам на расшитых погонах полковник. На его груди справа красовалась крупная яркая восьмиконечная золотая звезда со свастикой в центре. Полковник был худощав, гладка выбрит и выглядел вполне своим человеком в окружении фюрера. При виде него Людмила ощутила себя какой-то мешковатой коротышкой, оказавшейся явно не в своей тарелке. Она поправила висящий на плече вещмешок, где находились все ее нехитрые пожитки.
      Это движение привлекло внимание щеголеватого полковника. Он остановился, пригляделся и вдруг бросился по паркету прямо к ней.
      - Людмила! - закричал он, прибавив на довольно приличном русском языке: Какой черт принес вас сюда? Его лицо изменилось, но голос она узнала.
      - Генрих! - воскликнула Людмила, изо всех сил стараясь произнести его имя так, как оно звучало на немецком языке.
      Людмила несказанно обрадовалась этой встрече. Не обращая внимания на удивленные взгляды сопровождающих и не желая знать, что подумает Молотов, когда ему станет известно об этой встрече, она обняла Егера. Он с энтузиазмом ответил ей тем же.
      - Вам сразу дали полковника, - заметила она. - Замечательно.
      Егер улыбнулся, как бы осуждая сам себя.
      - Мне предложили выбирать: либо чин подполковника и Рыцарский Крест, либо полковничьи погоны, но в придачу - лишь золотой Германский крест. Они думали, что я предпочту славу. Я выбрал чин. Чины сохраняются дольше.
      - А ваш механик, Георг Шульц, теперь у нас. Он обслуживает мой самолет.
      - Он жив?! Чертовски этому рад!
      - Да, у нас есть о чем поговорить.
      - Еще бы.
      На какое-то мгновение лицо Егера приняло то осторожное выражение, которое Людмила впервые увидела у него в украинском колхозе. Но потом вновь появилась улыбка.
      - Еще бы! - повторил Егер. - Так много всего хочется сказать!
      ГЛАВА 18
      Атвар вглядывался в собравшихся командиров кораблей. Они, в свою очередь, молча вглядывались в него. Прежде чем начинать собрание, главнокомандующий пытался предугадать настроения. Сейчас ничто не удивило бы его, включая бунт. По летосчислению Расы прошел год, проведенный в завоевательной войне, когда-то представлявшейся легкой прогулкой, и пока еще никто из собравшихся не повернул хотя бы один глазной бугорок (не говоря уж о двух) к победе.
      Главнокомандующий решил действовать стремительно.
      - Собравшиеся командиры, я знаю, что почти каждый день мы сталкиваемся на Тосев-3 с новыми проблемами. Иногда нас даже заставляют вновь обращаться к старым проблемам, как в случае с тосевитской империей, называемой Италия.
      Командир корабля Страха встал, склонился и стал ждать, пока его заметят. Когда Атвар указал на него, тот спросил:
      - Господин адмирал, каким образом дойч-тосевитам удалось похитить Большого Урода, управлявшего Италией-как сто там?
      - Муссолини, - подсказал Атвар.
      - Благодарю вас, господин адмирал. Да, Муссолини. Как дойч-тосевиты сумели выкрасть его, когда после капитуляции Италии перед нами мы надежно спрятали этого Большого Урода в... как это у них называется... в замке?
      - Мы не знаем, как они пронюхали об этом, - признался Атвар. - Они искусны в войне без правил. Должен сознаться, его похищение ошеломило нас.
      - Ошеломило нас? Да, точнее не скажешь, господин адмирал, - добавил Страха, выразительно кашлянув. - Его выступления по радио из Дойчланда во многом снижают ценность выступлений другого Большого Урода, из Варшавы, того самого, что так убедительно говорил против дойч-тосе-витов.