Для тех, кто умеет читать - Угрюмое гостеприимство Петербурга

– Каюсь, батюшка, – улыбнулся Петр Андреевич, – но я был до того увлечен одной презанятной беседой, что самым неприличным образом позабыл о времени.

– Ты снова встречался со своим приятелем, губернским секретарем Германом? – поинтересовался князь ровным тоном.

– Точно так! – ответил сын.

Старик принял вид угрюмый и мрачный, выражающий явное неодобрение и осуждение; однако ничего не сказал.

– Мое общение с ним тревожит вас, papа? – осторожно спросил Петр Андреевич.

– Тревожит, Петр Андреевич, это так, – кивнул Суздальский.

Молодой князь ожидал продолжения, но, так как оного не последовало, решил немедленным образом обозначить свои позиции:

– Возможно, папенька, – при этом слове старый князь нахмурился, – вам и не по душе иные мои знакомства, однако, коль скоро мы с вами имеем некоторое общение, я прошу вас с уважением отзываться обо всем моем окружении, и в первую очередь о моих друзьях.

– Так, стало быть, этот молодой человек уже успел стать твоим другом? – заключил Андрей Петрович.

– Да, отец.

– Печально, Петр Андреевич, весьма печально, – задумчиво протянул старый князь.

– Разрешите узнать причину постигшей вас печали, – произнес Петр Андреевич.

– Я ничего не хочу сказать о твоем новом товарище, – отвечал старый князь, – однако есть одно обстоятельство, которое мешает вам стоять на равных позициях в обществе.

– Позвольте полюбопытствовать, какое? – с наигранным недоумением спросил молодой князь.

– Дело касается такой щекотливой темы, как национальность, – сказал старый князь.

– Но, отец, не вы ли в свое время учили меня одинаково относиться к русскому и к англичанину, к французу и еврею, к турку и чеченцу – если речь идет не о войне, разумеется? – возразил Петр Андреевич.

– Все верно, – кивнул старик, – я учил тебя быть одинаково вежливым и учтивым со всяким, учил ко всем относиться в соответствии с делами их, а не с национальностью.

– В таком случае, отец, я не совсем понимаю, чем вызвано ваше неодобрение, – произнес молодой князь.

– Ты понял бы это, если бы умел дослушивать своего собеседника до конца, а не обрывать его на полуслове, – строго ответил Суздальский. – Твой друг еврей и мелкий чиновник. Он не принадлежит к нашему кругу. Ты не можешь общаться с ним на равных в обществе.

– Отчего же?

– Оттого что общество еще не готово впустить в свой круг еврея без происхождения.

– Но, отец, этот человек – один из самых благородных людей, которых я когда-либо знал, – вступился за друга Петр Андреевич, – а его воспитание, манеры сделают честь любому дворянину.

– Но он не дворянин, – отрезал старый князь, – и общество никогда не признает его за равного себе. Ты введешь его в свой круг общения – я не сомневаюсь, что твой друг мечтает об этом, – и общество посмеется над ним, унизит, раздавит его.

– Нет, отец, – вспыхнул Петр Андреевич, – здесь вы не правы. Я покажу обществу блестящего, умнейшего, образованнейшего человека. И я докажу свету, что мир не единственным дворянством дышит!

– Ты потерпишь неудачу.

– Вот и посмотрим! – дерзко заявил молодой князь. – Я готов бросить вызов нашему обществу.

– Ты готов удовлетворять свои амбиции, – уточнил Суздальский. – А Герман? О нем ты подумал? Его чувства ты учел? Что будет с этим молодым человеком, если я окажусь прав, если общество раздавит его, надругается над его нежными чувствами? – Каждый вопрос старого князя эхом отдавался в столовой, и каждое слово его словно гроза обрушивалось на Петра Андреевича.

– Больше всего на свете Герман хочет доказать свету, что он достоин его, – холодно ответил молодой князь.

– Свету бессмысленно что-либо доказывать, – медленно произнес Андрей Петрович, обретя былое спокойствие. – Свет совершенно не заботят личные качества человека, его достижения, ум – все это на втором плане. На первом месте стоят происхождение и состояние человека – так всегда было и всегда будет. Забудь о мысли представить его свету.

– Отец, вы ошибаетесь, и я вам это докажу, – процедил сквозь зубы Петр Андреевич.

– Мне тоже ничего не нужно доказывать, Петр Андреевич, – произнес старый князь, – я восемьдесят лет прожил на свете, и восемьдесят лет я прожил в свете. Поверь же мне: я знаю его вдоль и поперек. Твои стремления похвальны. Но предупреждаю тебя: они не принесут твоему другу ничего, кроме горя, отчаяния и унижения, а тебе достанутся разочарование и чувство вины. И молись Богу, чтобы ошибка твоя не привела к непоправимым последствиям. Рана, которую Герман получит, оказавшись лицом к лицу с этим светом, уничтожит его целиком. Ты потеряешь своего друга.

Петр Андреевич слушал отца – человека старого и неоднократно наблюдавшего за тем, как эпохи сменяют друг друга.

Столько лет, столько событий, столько перемен. Россия не та, что была при государыне Екатерине. Нравы за шестьдесят лет порядком изменились. Старик не в силах осознать, что мир не стоит на месте, но на всех парусах летит вперед, что эпохи сменяют друг друга, и чем дальше, тем быстрее это начинает происходить. И нравы – нравы тоже меняются, и так же быстро, как и эпохи. Люди быстро привыкают ко всему новому, необычному. Увы, старому человеку понять это никак невозможно.

Увы, нравы не поспевают за эпохами. Меняются времена, меняются моды, меняются государи. Но не одно поколение потребуется на то, чтобы изжить из человеческих умов древние предрассудки. Человечество никогда не избавится от предрассудков. Старые предрассудки сменяются новыми, однако ничего не меняется, за исключением моды, царя и календаря.

Закончив обедать, Петр Андреевич встал из-за стола.

– Благородство не имеет происхождения, – сказал он напоследок. – Благородным человеком может быть и русский, и еврей, и англичанин.

– Кстати, об англичанах, – вспомнил старый князь, – на днях я получил письмо от моего старинного друга, герцога Уолтера Глостера. Он написал мне, что его сын и наследник маркиз Ричард Редсворд прибыл в Петербург и остановился в доме Воронцова.

Князь Суздальский сделал паузу, однако Петр Андреевич не спешил его перебивать. Он опустился обратно на стул и стал ждать продолжения. И оно последовало:

– Лорд Уолтер написал сыну письмо и просил меня передать его Ричарду.

– Но почему герцог не написал напрямую Воронцову?

– Дело в том, Петр Андреевич, что я друг Уолтера Редсворда. Единственный его друг в Петербурге. Все остальные для него – враги, – внушительно сказал Суздальский.

– Что ж он такого сделал? – поинтересовался Петр Андреевич.

– В 1811 году лорд Уолтер прибыл в Санкт-Петербург в качестве посла Британской империи в России.

– И этим он восставил всю столицу против себя? – иронично улыбнулся Петр Андреевич.

– Причины распри Редсворда с Россией – это тайна, которая осталась в прошлом, – сказал старый князь. – Молодежь не знает об этой распре, а старики о ней не вспоминают. Теперь, когда Ричард в Петербурге, история снова взбудоражит весь город – это неизбежно. Но пока этого не случилось, лорд Глостер просил меня держать его сына в неведении.

– Зачем ему это? – спросил Петр Андреевич.

– Уолтер надеется, что все обойдется, что его сын ничего не узнает, – ответил Суздальский. – Сегодня ты окажешься в обществе Ланевских, Демидовых и Воронцовых – участников этой истории. Ты должен знать, в чем дело. Но ты никому не должен раскрывать эту тайну. Клянешься ли ты до времени молчать?

– Слово дворянина, – произнес Петр Андреевич.

….

– Так, стало быть, сегодня вы поедете на бал? – спросил Петр Андреевич, когда рассказ был кончен.

– Нет, Петр Андреевич, на бал поедешь ты, – ответил старый князь, – довольно с меня балов, придворных раутов, банкетов.

– Значит, я передам письмо Ричарду, – заключил Петр Андреевич.

– Письмо и мое приглашение к завтрашнему ужину, – добавил Суздальский.

– Так вы не уедете завтра в деревни? – спросил Петр Андреевич.

– Увы, с поездкой придется повременить.

Петр Андреевич подумал о своем друге Германе, которого столь опрометчиво пригласил в гости. Необходимо сообщить ему о том, что ужин отменяется, решил он, однако, взбудораженный историей, поведанной отцом, почти сразу же забыл написать Герману.

Глава 3

Перед балом

Господа, я пригласил вас сюда с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие.

Н.В. Гоголь

Все смешалось в доме Ланевских.

Княжна Софья Михайловна достигла семнадцатилетнего возраста, а стало быть, сделалась невестою, и притом весьма желанной. Князь Ланевский, человек богатый и щедрый, давал за дочерью приданое в пятьдесят тысяч рублей и доходное поместье с тысячей приписанных к нему душ. Кроме того, княжна, вопреки своему приданому, была весьма хороша собой.

Софья была любимая дочь в семье, но это было не главное. Превыше всего она хотела быть желанной, и она была. Она мечтала о батальоне поклонников, но получила их целый полк. Она хотела иметь тайных воздыхателей – те ежедневно засыпали ее десятками посланий амурного толка. Софья мечтала о любви и несколько раз в месяц учтиво выслушивала отчаянные признания. Она мечтала быть самой прекрасной дамой на балу, и во время недавнего бала в Михайловском дворце они трижды танцевала с цесаревичем Александром Николаевичем.

Словом, княжна была вполне счастлива.

В свой день рождения она бегала из одной комнаты в другую по всему дому, выслушивала бесконечные комплименты от сестры, княжны Марии Михайловны, смеялась от радости и плакала от волнения.

Княгиня Анна Юрьевна занималась приготовлениями к балу – делу обычному в доме Ланевских. Но поскольку бал был посвящен дню рождения любимой ее дочери, она волновалась, постоянно путалась, давала слугам четкие указания, а через десять минут отдавала противоположные, столь же четкие.

Мария Михайловна, старшая сестра Софьи (ей уже исполнилась восемнадцать), не была столь же красива, хоть и не лишена грации и шарма. В свете она держалась несколько скованно и стеснялась незнакомых лиц. Ухаживания молодых людей были для нее лестны, однако тягостны. Еще ребенком она была сосватана за князя Петра Андреевича и давно уже приучила себя к мысли видеть его своим будущим мужем. Теперь она помогала сестре готовиться к грядущему балу и сама ждала его с нетерпением.

Около восьми часов прибыл брат Анны Юрьевны, князь Александр Юрьевич Демидов. Прибыл он не один, а с дочерью Анастасией и тетушкой – княгиней Марьей Алексеевной.

Княгиня Марья Алексеевна была статная немолодая дама: ей шел восьмой десяток. Нраву строгого и непреклонного, она не признавала иного мнения, помимо собственного, имела огромное состояние и огромное самомнение. Покойный муж ее был человек богатый, благородный, жену любил безумно и потакал ей во всем. Такого доброго и смирного, его княгиня со свету сжила надменным своим нравом за три года. Детей родить они так и не успели, второй раз замуж вдова не вышла и уже полвека жила одна в своем особняке на Миллионной улице. Жила заботами о племянниках Анне и Александре и их детях: Марии, Софье и Анастасии. Княгиня пользовалась уважением и слыла законодательницей мнений Петербурга и Москвы.

С покойным Александром Сергеевичем она была знакома, за взгляды его всегда корила, а шалость легкую ему она простила.

– Sophie, ma ch?re, tu es tr?s belle![7] – воскликнула Марья Алексеевна.

– Grandemaman, grand mersi! Vous ?tes tr?s bon![8] – улыбнулась в ответ Софья и бросилась в объятия бабушки.

– Семнадцать лет – совсем большая, – произнес князь Александр Юрьевич.

– Да, дорогая, – улыбнулась Марья Алексеевна, – когда мне была семнадцать, я вышла замуж за Алексея Павловича.

Софья слегка покраснела и улыбнулась.

– Сегодня ты особенно прекрасна, моя милая, – продолжала Марья Алексеевна, – я уверена, твоей руки будут добиваться министры, генералы, молодые красавцы – весь Петербург.

– И разумеется, ты найдешь себе достойного кавалера, – подтвердил Михаил Васильевич.

– Oh, Michel! – воскликнула Марья Алексеевна. – Сегодня вечером к ногам вашей дочери падут все холостяки.

– И это может вскружить ей голову, – заметил Ланевский.

– Разумеется, – ответила Марья Алексеевна, – поэтому, дорогая моя, старайся сохранять спокойствие. И если тебе кто-то особенно понравится, сначала приди ко мне за советом.

– Ваше мнение очень важно для меня, бабушка, – сказала Софья с благодарностью.

– Как и для всех нас, – поддержал Ланевский.

Марья Алексеевна улыбнулась, кивнула и продолжила:

– Но чтобы твой успех, Sophie, был полным, я решила прямо сейчас преподнести тебе мой подарок на день рождения.

Княгиня обошла внучатую племянницу со спины и надела на нее небесной красоты жемчужное ожерелье.

– Его подарила мне императрица Екатерина, – внушительно сказала княгиня, – теперь оно твое.

– Спасибо, бабушка! – воскликнула Софья и крепко обняла Марью Алексеевну. – Вы не будете против, если мы с Марией и Анастасией оставим вас ненадолго?

– Ну что ты, дитя мое, – улыбнулась княгиня, – конечно, идите.

Девушки покинули гостиную. Ланевский, Анна Юрьевна, Демидов и Марья Алексеевна расположились в креслах.

– Вчера я был в гостях у графа Воронцова, – произнес Михаил Васильевич.

– Он прекрасный человек, Michel, – ответила Марья Алексеевна, – надеюсь, сегодня он почтит нас своим присутствием.

– О да, конечно, – сказал Ланевский. – Вчера вернулся его племянник, Дмитрий. Он тоже будет на балу.

– Сколько я помню, Дмитрий был влюблен в Софью Михайловну, – заметил Демидов.

– У вас безупречная память, Александр Юрьевич, – кивнул Ланевский, – но, как мы знаем, за тот год, что Дмитрий путешествовал, за Софьей ухаживал Константин Болдинский.

– Но Дмитрий и Константин друзья, – сказал Демидов, – не думаю, чтобы это было проблемой.

– Очень на это надеюсь, – кивнул Ланевский, – но меня куда больше тревожит то обстоятельство, что Дмитрий вернулся не один. Он привез с собой своего друга.

– Друга? – Александр Юрьевич посмотрел на шурина. – Что ж здесь такого тревожного. Он богат, знатен, хорош собой?

– Да, он очень богат, о его древнем происхождении известно всей Европе, и он настоящий красавец, – произнес Ланевский.

– И что же здесь удивительного? Он француз? Не говорит по-русски?

– Опять не угадали, – улыбнулся Михаил Васильевич, – по-русски он говорит блестяще. Он англичанин. Его зовут Ричард Уолтер Редсворд.

– Что?! – воскликнула Марья Алексеевна.

– Маркиз Ричард Редсворд, – повторил Ланевский. – Он тоже будет на балу.

– Это неслыханно! – ответила Марья Алексеевна.

– Больше того, – продолжал Михаил Васильевич, – молодой маркиз остановился в доме Воронцова.

– Это невозможно! – запротестовала Марья Алексеевна.

– Я тоже был удивлен, – согласился Ланевский, – но, когда я спросил, где остановится молодой человек, граф Воронцов сам ответил, что Ричард будет жить в его доме.

– Эти Редсворды всегда отличались своей беспардонностью, – раздраженно произнесла Марья Алексеевна, – вспомните, как двадцать лет назад… Нет! Как же это можно? Потомок Редсвордов! Их сын!

– Да, Марья Алексеевна, – сказал Михаил Васильевич, – Ричард являет собой точную копию отца. Уолтер Редсворд, герцог Глостер, его отец, в этом нет сомнения.

– В таком случае Владимиру Дмитриевичу следовало бы вышвырнуть этого мальчишку вон из своего дома, а его отца вызвать на дуэль! – отрезала Марья Алексеевна.

– Владимир Дмитриевич иного мнения, – заметил Ланевский, – сегодня утром я получил от него письмо.

– И что же? – спросила Марья Алексеевна.

– Он просит отнестись к Ричарду не как к сыну… – начал Михаил Васильевич и осекся.

– …своего врага, – подсказала княгиня.

– …а как к другу его горячо любимого племянника Дмитрия, – закончил Ланевский. – Он просит нас принять молодого маркиза в свой круг.

– Об этом не может быть и речи, – отрезала Марья Алексеевна, – двадцать пять лет назад мы уже приняли одного Редсворда. И что он сделал?

– Так или иначе, – сказал Михаил Васильевич, – граф Воронцов заклинает нас не выдавать Ричарду тайну его отца.

– Но эта тайна принадлежит не только его отцу, – заметила княгиня.

– Она в равной степени принадлежит и Владимиру Дмитриевичу, – подтвердил Ланевский, – и поскольку князь Воронцов настаивает на сохранении этой тайны, и нам следует хранить молчание.

– Ну хорошо, Michel, – согласилась Марья Алексеевна, – но я никогда не смирюсь с тем злом, которое принес его отец.

– Но молодой маркиз производит вид человека честного и благородного, – сказал Ланевский.

– Его отец тоже имел вид благороднейшего джентльмена в мире, – напомнила княгиня. – Из уважения к Владимиру Дмитриевичу я сохраню эту тайну. Но не просите меня быть любезной с отпрыском Редсвордов.

Глава 4

Бал в доме Ланевских

Куда деваться от княжон?

А.С. Грибоедов

Начало бала было назначено на девять часов.

Граф Воронцов, Дмитрий и Ричард прибыли к Ланевским в одиннадцатом часу.

Когда они вошли в зал, почти все гости собрались.

Музыка скрипки и фортепьяно, стук каблуков по паркету, звон бокалов с искристым шампанским, лица прекрасных девушек в атласных платьях, блеск фамильных бриллиантов и золото эполет – высший свет Петербурга предстал перед молодым маркизом Ричардом Редсвордом.

– Владимир, любимый друг мой! – поздоровался Ланевский.

– Здравствуйте, Владимир Дмитриевич, – приветствовала князя Марья Алексеевна.

– Рад видеть вас в добром здравии, Марья Алексеевна, – улыбнулся Воронцов. – Поздравляю вас с днем рождения Софьи Михайловны. А вот и вы, виновница бала! Oh, belle! Vous ?tes tr?s belle, mademoiselle![9] Будь я моложе, стал бы драться на дуэли, лишь бы добиться права танцевать с вами.

– Дорогой граф, слова ваши мне лестны и приятны, – ответила Софья, – и я буду рада принять от вас приглашение на танец.

– Сударыня, можете быть спокойны, – произнес Дмитрий, – граф Воронцов вас пригласит.

– Я рада, что вы вернулись, Дмитрий Григорьевич! – сказала Софья.

– И я, признаюсь, очень рад, Софья Михайловна, – улыбнулся Дмитрий, – во Франции я видел много, но не видел вас! Александр Юрьевич, мой вам поклон! И вам, княгиня Марья Алексеевна!

– Господа, дамы, – сказал Воронцов. – Разрешите мне представить вам моего гостя, молодого маркиза Ричарда Уолтера Редсворда.

Ричард выпрямился и учтиво поклонился присутствующим.

Музыка смолкла. Молчание. Напряжение. Удивление. Возмущение. Натянутые улыбки. Тишина. Звенящая, могильная тишина наполнила зал. Десятки глаз устремились на Ричарда.

И в тишине по залу эхом раздавался уверенный стук каблуков.

Из толпы вышел молодой человек в поношенном фраке. Он гордо подошел к Ричарду и поклонился.

– Маркиз, рад вас видеть, – произнес он уверенным голосом. – Мой отец – друг вашего отца. И я буду рад назвать вас своим другом. Смею представиться: князь Суздальский Петр Андреевич. – Он протянул Ричарду руку и улыбнулся.

Ричард пожал руку и улыбнулся в ответ.

– Владимир Дмитриевич, – приветствовал Воронцова Суздальский.

– Петр Андреевич, – поклонился Воронцов, – как здоровье вашего батюшки?

– Papа здоров, но мучится подагрой, – солгал Петр Андреевич, – потому он шлет привет и ждет вас в гости.

– Нижайший поклон Андрею Петровичу, – сказал Владимир Дмитриевич.

– Марья Алексеевна, все ждут мазурку, – заметил Суздальский. – Вы не окажете мне честь?

– Петр Андреевич, вы, право, издеваетесь! – улыбнулась Марья Алексеевна. – В моих летах – мазурку танцевать!

– Но вы, кажется, всего на три года меня старше, – улыбнулся Петр Андреевич.

– Ах, Петр Андреевич, вы обольститель и наглец, – рассмеялась Марья Алексеевна, – пригласили бы на мазурку Марию Михайловну: она скучает без вашего внимания.

– Вы позволите, Михаил Васильевич? – спросил Петр Андреевич.

– Буду счастлив видеть свою дочь в вашей компании, – ответил тот.

Петр Андреевич удалился, кивнув Ричарду и подмигнув Дмитрию. Последний протянул руку имениннице. Та приняла его приглашение, и они отправились танцевать.

– Рад знакомству, маркиз, – сдержанно поздоровался Демидов.

– Ричард, это мой друг, князь Александр Юрьевич Демидов, – представил товарища Воронцов.

– Взаимно, князь, – кивнул Ричард.

– Моя супруга, Анна Юрьевна, – сказал Ланевский, – сестра Александра Юрьевича.

Анна Юрьевна подала Ричарду руку, которую тот поцеловал.

– Княгиня Марья Алексеевна Ланская, – продолжал Михаил Васильевич.

Руки Редсворду Марья Алексеевна не протянула, но сделала реверанс. Молодой маркиз ответил ей поклоном.

– Прошу прощения, маркиз, я вас оставлю, – с улыбкой произнесла княгиня и, сделав легкий реверанс, ретировалась.

– А что же, маркиз, вы не танцуете? – поинтересовался Демидов.

– Я умею танцевать, – ответил Ричард.

– Когда я был в вашем возрасте, – вспомнил Александр Юрьевич, – я танцевал до упаду.

– Я не знаком с русским этикетом, – улыбнулся Ричард.

– Не стесняйтесь, маркиз, – ответил Демидов, – свет Петербурга похож на лондонский. Отчасти.

– В таком случае я вас оставлю. – Ричард поклонился и покинул их.

Он отошел от них немного и остановился. Щеки его пылали. Неприкрытая заносчивость была ему знакома, но явная враждебность, сокрытая под маской учтивости, вызывала у него недоумение. А та настойчивость, с которой Демидов пытался избавиться от него, казалась Ричарду просто-напросто грубой. Он медленно шел по залу, встречаемый улыбками молодых людей и провожаемый взглядами людей в возрасте.

И вдруг Ричард увидел ее. Она стояла в компании Дмитрия и Софьи Михайловны. Она была в белом атласном платье, обнажавшем мраморные ее плечи, на которые спадали несколько золотых локонов, выбившихся из-под безупречно собранных волос. Тонкие черты ее лица, прямой царственный нос, лебединая шея и темно-синие, цвета морских глубин, глаза. Без сомнения, это была она. Beauty. Нет, это слишком слабое слово для описания такой девушки.

Дмитрий о чем-то возбужденно рассказывал. Было видно, что он говорит для Софьи, но она слушала – о, с каким видом она слушала его друга! Какое царственное спокойствие в ее осанке, какое непередаваемо прекрасное выражение застыло в синих ее глазах!

Ричард уже почти подошел к ним и мог расслышать, о чем рассказывает Дмитрий. Он говорил о путешествии. Рассказывал о Пруссии, Бельгии, Франции.

– Париж – самый прескверный город на земле, – заявил молодой граф Воронцов, – пребывание там сделалось бы для меня совсем невыносимым, если бы не общество моего друга… да вот же он! Рик, друг мой, позвольте же я вас познакомлю!

Ричард подошел и поклонился.

– Княжна Софья Михайловна Ланевская, – говорил Дмитрий, – виновница сегодняшнего бала.

Княжна сделала Ричарду реверанс. Он поклонился в ответ.

– Рада знакомству с вами, маркиз, – улыбнулась Софья, – мы с Дмитрием – очень близкие друзья.

– Сударыня, я уже завидую Дмитрию, удостоившемуся чести стать вашим другом, – сказал Ричард.

– Ричард, позволь мне представить тебе кузину Софьи, княжну Анастасию Александровну Демидову, дочь Александра Юрьевича, – продолжил Дмитрий. – Анастасия Александровна – мой близкий друг, маркиз Ричард Редсворд.

– Mademoiselle, j’ai venue а Petersbourg, la ville tr?s froide et maussade, mais maintenant je le vois tr?s ravissant, parce qu? j’ai vois reconnu, – произнес Ричард. – La fille tr?s belle et…[10]

– Beauty? – подсказала Анастасия.

Ричард густо покраснел. Тонкие губы Анастасии Александровны шевельнулись в улыбке, ее глаза выражали симпатию, и он улыбнулся в ответ.

Редсворд думал, что может ей сказать, но их внезапно прервал звучный голос Петра Андреевича:

– Sophie, ma ch?re, votre soeur dance trop vite![11] Под руку он вел ее старшую сестру, Марию Михайловну.

– Marie dance vite, c`est vrait[12], – согласилась Софья.

– Анастасия Александровна, безумно рад вас видеть! – произнес Суздальский. – Вы, как всегда, стремитесь быть очаровательной! Лорд Ричард, и вы здесь!

– Да, князь, я наслаждаюсь обществом богинь, – ответил Редсворд.

– Верно подмечено, маркиз! – согласился Петр Андреевич. – Вы выбрали общество едва ли не первых красавиц Петербурга.

– Петр Андреевич, ты не прав! – возразил Дмитрий. – Я объехал пол-Европы, но нигде не видел столь прекрасных дам! Первые красавицы Европы – это правда.

– Дмитрий Григорьевич, вы нам льстите, – заметила Софья.

– Куда деваться от княжон! – рассмеялся Суздальский. – Думаю, вы не сильно проклянете меня, если я заберу у вас нашего дорогого маркиза на несколько минут.

– С вашей стороны будет невежливо лишать нас общества столь блестящего человека, – вмешалась Мария Михайловна.

– Это вы обо мне? – усмехнулся Петр Андреевич. – Мы вернемся мигом.

– Сейчас начнется кадриль, – сказала Мария Михайловна слегка обиженно.

– В таком случае примите приглашение поручика Курбатова, – бросил Суздальский, указывая на молодого человека, идущего к ним. – Пойдемте, маркиз.

Уверенным и быстрым шагом Петр Андреевич направился к выходу из зала, и Ричард последовал за ним.

Поношенный фрак молодого князя так не соответствовал той легкости, с которой Петр Андреевич общался с представителями высшего света, а учтивость его разговора так неожиданно сменялась грубостью, что Ричард недоумевал, что хочет сказать ему его новый знакомый, чего нельзя сказать в обществе. Тех нескольких оскорбительных замечаний, которые молодой князь бросил в адрес beauty, уже хватило, чтобы настроить пылкого маркиза против собеседника.

Господа вошли в пустую комнату. Петр Андреевич закрыл дверь и повернулся к Ричарду.

– Ваш отец князь Андрей Петрович Суздальский, – произнес Редсворд. Он говорил из вежливости, чтобы не молчать. Неприязнь, которую вызвал молодой князь, он стремился выразить холодным тоном, однако не сильно преуспел в этом, поскольку обезоруживающая улыбка Петра Андреевича сбила его с толку. – Я помню, он несколько раз приезжал к нам.

– Да, Ричард, но сейчас я хотел бы поговорить о вашем отце, – ответил Петр Андреевич.

Ричард взглянул на князя в недоумении. Тот пояснил:

– Он очень обеспокоен вашим приездом в Петербург.

– Отчего же? – поинтересовался Редсворд.

– Вот письмо от вашего отца, – сказал Суздальский, доставая конверт из внутреннего кармана фрака, – оно вам объяснит.

– Не понимаю, почему он не написал графу Воронцову, – произнес Редсворд.

– Прочтите письмо, маркиз. Сейчас прочтите, – сказал Петр Андреевич и добавил: – Завтра будьте у нас к ужину. Отец хочет поговорить с вами. Вам не следует брать с собой Дмитрия. Это приватный разговор.

– Право, князь, я не понимаю…

– Прочтите письмо, маркиз. Оно вам объяснит, – повторил Суздальский. – И сразу возвращайтесь в зал: Анастасию Александровну ведь могут ангажировать.

Ричард хотел было что-то ответить: он не ожидал, что его симпатия к княжне Демидовой столь явна, однако Петр Андреевич уже скрылся за дверью.

«Все-таки мерзавец», – решил Ричард и посмотрел на конверт. На нем была печать с фамильным гербом Редсвордов. Адресовано письмо было в дом князя Суздальского на Конногвардейском бульваре. Почему?

Ричард быстро сломал печать, достал письмо и прочитал:

«My dear and loving son Richard,

as soon as you’ve written me that you’re going to Saint-Petersburg I felt a great emotion. There are lots of enemies of Redsword’s family in Russia. More than twenty years ago I had a great conflict with earl Vorontsov. He has a right to hate me more than anybody else. And I was confused when learned that you will be a guest in his home. He is a noble and an honest man. But I deceived him.

Be careful to princess Mariya Alekseevna – she is a devil in a skirt. Be careful to prince Alexander Demidov and prince Michail Lanevskiy – they hate me as a deceiver and a steel.

But don’t be afraid of them. You must remember: they hate you, but they fear. Because there is Redsword’s blood in you, my blood. You are Lord Richard Redsword. You are a Noble. You will prove them you are an honest man.

If you need help, you’ll find it in home of Andrey Suzdalskiy, my friend. All my letters to you I’ll send to his address. He promised me protect you if you need it. I hope my son will be a respectable member of Redword’s family in the city, full of enemies.

Good luck, Richard.

Hold fast, hold hard.

Your father,

Lord Walter John Redsword».[13]

Ричард был потрясен. Почерк отца, всегда стройный и аккуратный, выдавал дрогнувшую в некоторых местах твердую руку. А содержание… отец, такой педантичный, такой последовательный – даже не верилось, что он мог отправить такое нескладное письмо.

«У меня была ссора с графом Воронцовым», «Он благородный и честный человек, но я обманул его» – Ричард несколько раз перечитал эти строки. Он не мог поверить, что отец способен на обман, на предательство.

Отец был дипломатом, думал Ричард, он действовал в интересах своей страны. Возможно, он был вовлечен в политическую интригу. Возможно, когда встал выбор между долгом и другом, он выбрал долг. Но предательство… Как может отец говорить о себе такие слова? Нет, это невозможно.

Внезапный стук в дверь прервал его размышления.

– Войдите, – произнес Ричард.

Вошел Петр Андреевич.