КОММЕНТАРИИ

«Ярмарка тщеславия» – шедевр Теккерея, его наиболее значительное произведение, которому он обязан своей всемирной славой. Он создал роман в расцвете лет. Работу над книгой он начал в тридцать четыре года, а завершил ее в тридцать семь. Теккерей успел много пережить к тому времени: за плечами у него была уже довольно длительная журналистская и литературная деятельность; жизненный и литературный опыт в сочетании с зрелой мыслью и талантом обусловили богатство содержания и совершенство формы романа.

Видимо, и сам Теккерей сознавал, что этим произведением он совершает значительный шаг в литературе. Об этом можно судить хотя бы по тому, что, издавая роман, он впервые подписал его своим подлинным именем, тогда как все предшествующие сочинения печатал под различными псевдонимами.

Как водилось в ту пору, «Ярмарка тщеславия» публиковалась отдельными выпусками, выходившими в свет ежемесячно. Каждый выпуск содержал несколько глав. Читатели знакомились с произведением постепенно и в течение длительного времени, всякий раз зная, что «продолжение следует». С каждым выпуском их интерес возрастал. Теккерей начинал «Ярмарку тщеславия» литератором, известным лишь в узком кругу профессионалов, к середине публикации он приобрел широкую известность, а завершение романа выдвинуло его в первый ряд современных писателей, сделав соперником самого популярного тогда романиста – Диккенса.

Добавим, что, по желанию Теккерея, роман иллюстрировал он сам.

Первый выпуск романа был напечатан в январе 1847 года. Заключительный двойной выпуск (э 19-20) появился в июле 1848 года.

Самое время создания романа знаменательно. Конец 40-х годов XIX века отмечен в Англии глубоким экономическим кризисом и резким обострением социальных противоречий. Именно в эти годы достигло наибольшего подъема чартистское движение рабочего класса и произошел новый взрыв национально-освободительной борьбы ирландского народа. В Англии хорошо знали, какие бурные события происходили в это же время и на континенте Европы. Промышленный и аграрный кризис 1846-1847 годов во Франции вызвал волнения пролетариата, и в феврале 1848 года народная революция свергла буржуазную монархию Луи-Филиппа. Бурлила Италия под австрийским игом, начиналось венгерское восстание против австрийской монархии, неспокойно было и в самой Австрии, поднималось революционное движение в Германии. Теккерей – политический писатель и журналист – обо всем этом был вполне осведомлен. Однако события этого времени в «Ярмарке тщеславия» непосредственно не отражены. Теккерей отнес действие романа к началу XIX века, но он нимало не подражал Вальтеру Скотту и отнюдь не подчеркивал исторической дистанции между периодом, когда живут герои романа, и современностью. Это любопытным образом сказалось в иллюстрациях Теккерея к роману. По его признанию, он хотел было изобразить персонажи в костюмах начала века, но эти наряды показались ему безобразными, и он «предпочел взять за образец нынешнюю моду». Дело было, однако, не в эстетических различиях моды, а в том, что «Ярмарка тщеславия» – не исторический, а социально-бытовой роман, и «натурой» для писателя служили нравы не прошлой, а современной эпохи. Горячий прием, оказанный современниками «Ярмарке тщеславия», может быть объяснен прежде всего тем, что роман отвечал насущной духовной потребности времени.

В разных слоях общества многие сознавали несправедливость существующего строя. Естественно, что главное зло видели в хозяевах жизни, в тех, чьи наследственные привилегии и богатство ставили их выше всех, давая возможность вершить судьбы остальных, определять весь образ жизни. Об этом писали английские публицисты Уильям Коббет, Ричард Кобден, Томас Карлайл, наконец, сам Теккерей – в сатирической «Книге снобов» и других ранних произведениях. В художественной литературе Чарльз Диккенс одним из первых создал яркие обличающие фигуры буржуа разных калибров. Критика пороков буржуазного строя составляла главную тему прогрессивной публицистики и художественной литературы.

Особо надо отметить, что одновременно с «Ярмаркой тщеславия» печатался новый шедевр Диккенса «Домби и сын», один из лучших социальных романов прославленного писателя, создавшего яркий, впечатляющий образ капиталиста, гордого своим могуществом, уверенного в том, что деньги могут все. Первый выпуск «Домби и сына» вышел значительно раньше «Ярмарки тщеславия» – в апреле 1846 года. С нового, 1847 года оба романа печатались параллельно. Последний выпуск «Домби и сына» вышел в апреле 1848 года, и три месяца спустя Теккерей закончил «Ярмарку тщеславия». В это же время выступили талантливые писательницы реалистической школы: в 1848 году Элизабет Гаскелл опубликовала роман о классовой борьбе между капиталистами и рабочими – «Мэри Бартон», а Шарлотта Бронте – социальные романы «Джейн Эйр» (1847) и «Шерли» (1849).

«Ярмарка тщеславия», таким образом, не единичное явление, а часть богатой социально-обличительной реалистической литературы той эпохи и вместе с тем – одна из ее вершин.

Теккерей нашел для характеристики общества своего времени выразительное название. Принятый теперь его перевод не является единственно возможным. В первом русском издании роман назывался «Базар житейской суеты», в другом – «Ярмарка житейской суеты», и это, пожалуй, точнее передает смысл английского названия. Теккерей заимствовал его у писателя XVII века Джона Баньяна, который в своем аллегорическом повествовании «Путь паломника» изобразил странствие своего героя в Град Спасения. На долгом и тернистом пути туда странник, в частности, попадает на «ярмарку житейской суеты», где можно купить все, что угодно: дома, земли, титулы, жен, мужей. Используя этот аллегорический образ, Теккерей заклеймил продажность буржуазного общества своего времени. Смысл названия был легко понят современниками, ибо книга Баньяна, после Библии и наряду с «Потерянным раем» Мильтона, была самым популярным благочестивым чтением.

Роман представлял собой новое слово в истории жанра, и Теккерей не преминул подчеркнуть это в подзаголовке: «Роман без героя». До него прозаические повествования строились как рассказ о судьбе героя или героини. Так было у Сервантеса и Дефо, у Ричардсона и Фильдинга, у Вальтера Скотта и Диккенса. Внешне Теккерей сохранил этот принцип, создав повествование о судьбах двух женщин – Бекки Шарп и Эмилии Седли. Но до Теккерея герой или героиня были не только формальным центром повествования. Их судьба служила цели – прямо или косвенно утвердить определенную мораль. Чтобы не ходить далеко за примерами, вспомним, что у Диккенса в центре фабулы всегда стоит герой или героиня, воплощающие нравственное начало. Чаще всею они жертвы жестокости, обмана и эксплуатации, но их испытания по большей части завершаются достижением благополучия. Однако даже печальная судьба героя или героини песет в себе достаточно ясное утверждение добра как нормы жизни и осуждение зла как отклонения от нормы.

В «Ярмарке тщеславия» никто из персонажей не является носителем положительного нравственного начала. Правда, в романе есть персонажи, не причиняющие никому зла, как, например, Эмилия Седли. Верная и любящая женщина, она, увы, неумна, не знает подлинной цены окружающим, и прежде всего заблуждается в отношении красавца Джорджа Осборна, которому жертвует лучшие годы своей жизни. Беззаветно любя его, она даже не подозревает, что нелюбима им и что он не успел изменить ей только потому, что погиб в битве при Ватерлоо. Эмилию нельзя уподобить диккенсовским героиням, жертвам обмана или несправедливости, ибо она жертва самообмана, проистекающего из незнания жизни и непонимания людей. Она слишком романтична и эмоциональна, чтобы разобраться в том, каковы люди на самом деле.

Самый положительный персонаж романа – майор Доббин, ибо он не только не причиняет никому зла, – он активен в своем стремлении к добру и в особенности в желании помочь Эмилии, которую любит настолько бескорыстно, что устраивает ее брак с Джорджем, готовым было покинуть ее, когда отец Эмилии разорился. Чем-то напоминающий диккенсовских милых и добрых чудаков, Доббин никак не годится в герои. И он, подобно Эмилии, любит призрак, воображаемое существо; Эмилия любила свое представление о Джордже, а Доббин – свое представление об Эмилии.

Таковы лучшие люди из числа увиденных Теккереем на житейской ярмарке. Что же сказать о тех, кто «свой» в мире стяжательства и интриг, борьбы за теплые места и лакомые куски?

Среди них, конечно, выделяется Бекки Шарп. Красивая, умная, ловкая, с самых юных лет она поставлена в такое положение, что может достичь своей жизненной цели лишь хитря, изворачиваясь, льстя, подлаживаясь и обманывая. Обладая не меньшими достоинствами, чем ее сверстницы, она, однако, постоянно испытывала унижения из-за своей бедности. Целью ее жизни стало вырваться из зависимого положения и самой стать одной из тех, кто повелевает и помыкает другими. Если бы титул героя или героини давался за энергию, Бекки заслужила бы его. Чего только не делает она, стремясь войти в так называемое респектабельное общество! Все это прикрывается показной скромностью, угодливостью, постоянным стремлением оправдать свое поведение вполне приличными и даже добродетельными мотивами. Бекки разделяет с окружающей ее средой общую склонность к лицемерию. А Теккерей с восхитительной иронией обличает эту черту и в ней, и в других персонажах.

Порочна ли Бекки по натуре? Послушаем, что она сама говорит о себе, негодуя на тех, кому не приходится хитрить и изворачиваться. «Пожалуй, и я была бы хорошей женщиной, имей я пять тысяч фунтов в год, – рассуждает она сама с собой, посмотрев, как живут богатые помещицы. – И я могла бы возиться в детской и считать абрикосы на шпалерах. И я могла бы поливать растения в оранжереях... Могла бы ходить в церковь и не засыпать во время службы или, наоборот, дремала бы под защитой занавесей, сидя на фамильной скамье и опустив вуаль, – стоило бы только попрактиковаться...»

Теккерей как бы соглашается с Ребеккой: «Кто знает, быть может, Ребекка и была права в своих рассуждениях и только деньгами и случаем определяется разница между нею и честной женщиной! Если принять во внимание силу соблазна, кто может сказать о себе, что он лучше своего ближнего? Пусть спокойное, обеспеченное положение и не делает человека честным, – оно, во всяком случае, помогает ему сохранить честность. Какой-нибудь олдермен, возвращающийся с обеда, где его угощали черепаховым сунем, не вылезет из экипажа, чтобы украсть баранью ногу, но заставьте его поголодать – и посмотрите, не стащит ли он ковригу хлеба». Теккерей отнюдь не отрицает нравственности, не считает ее относительной, но, будучи реалистом, ясно видит, что не доброй или злой волей человека объясняется его моральная сущность, а условиями его существования в обществе, где жизненные блага распределены неравномерно.

Английским писателям в силу особо сложившейся национальной традиции было свойственно размышлять о моральных качествах людей. Великий современник Теккерея Диккенс четко делил свои персонажи на добрых и злых по натуре, независимо от их положения в обществе. У него в романах есть бедняки добродетельные, но есть и порочные; есть капиталисты скупые и жестокие, но есть также милосердные и щедрые. Теккерей смотрит на человеческую природу иначе. В его романе нет безусловно порочных, но нет и абсолютно идеальных людей. По сравнению с Диккенсом, Теккерей в «Ярмарке тщеславия» сделал шаг вперед в изображении характеров. Созданные им образы людей сложнее, многограннее. В «Ярмарке тщеславия» это особенно видно в том, как изображена Бекки Шарп. Прямолинейная оценка Бекки свидетельствовала бы о непонимании писательского замысла и его художественного метода. Английский критик-марксист Арнольд Кеттл определяет поведение Бекки как своего рода бунт против общества, предоставившего ей только одну возможность – прозябать в нищете. «Она не желает обрекать себя на нескончаемый подневольный труд и унижения, являющиеся уделом гувернантки. Она сознательно и планомерно пускает в ход все виды оружия, применяемого в погоне за богатством и общественным положением мужчинами, плюс оружие, данное ей от природы, – женские чары, чтобы покорить принадлежащий мужчинам мир. Само собой разумеется, это приводит ее к моральному падению. Но какой бы дурной женщиной она ни была, Бекки все равно вызывает наши симпатии – но одобрение и не восхищение, а просто человеческое сочувствие!.. В глубине души мы начинаем сочувствовать ей уже с того момента, когда она выкидывает из окошка кареты словарь, преподнесенный ей добрейшей мисс Джемаймой, и тем самым как бы отвергает путь, пройдя по которому она сама превратилась бы в такую же мисс Джемайму».

Социальные и нравственные проблемы, которые Теккерей хотел поставить перед читателем, растворены им в многокрасочной ткани занимательного повествования о жизненных судьбах двух женщин. Он проследил их жизненные пути от вступления в самостоятельную жизнь до пожилого возраста. Не отвлеченные вопросы общественной нравственности, а реальные человеческие судьбы – вот что хотел во всей наглядности представить читателям Теккерей. До него повествования о женщинах обычно ограничивались изображением перипетий любви, предшествовавших вступлению в брак или драматическому разрыву с поклонником. Теккерей отказался от привычной «романической» фабулы. Он без прикрас изобразил, как вышли замуж Эмилия и Бекки, какой была их жизнь с мужьями, показал и вдовство Эмилии, и разрыв Бекки с мужем. Теккерей решительно порвал с возвышенной романтикой в изображении любви. Его персонажи отнюдь не живут одной любовью, как в произведениях романтиков. Их чувства могут быть глубоки и сильны, но нередко к ним примешиваются и практические соображения, ибо они осуждены жить в мире, где имущественные и денежные интересы, а также понятия о престиже и ранге играют важнейшую роль.

Пока мы наблюдаем, как развиваются истории Бекки и Эмилии, перед нами постепенно разворачивается панорама этой ярмарки житейской суеты. Мы видим провинциальных помещиков и городских аристократов, буржуа старого закала, как старый Седли, лишенный жизненной хватки, столь нужной в нынешнее время, – но зато она есть в избытке у старшего Осборна, который хоть кого предаст и продаст ради своей выгоды. Вокруг них роятся всякие людишки, и каждый хлопочет о том, как повыгодней устроиться. Иные фигуры лишь мелькают перед нами, другие выходят на первый план, но и те и другие равно живы для нас как малые и большие воплощения законов этого мира эгоизма и корысти.

Да, невозможно не поверить в реальность этого мира. Но есть в этих Кроули, Стайнах, Осборнах нечто такое, что делает его призрачным. Нельзя не задаться вопросом: неужели вся эта суета, эти интересы и стремления, лишенные человеческой значительности, неужели это и есть настоящая жизнь? Теккерей с самого начала настраивает нас на такой лад, когда выводит перед нами кукольника, обещающего показать представление марионеток. На подлинную жизнь, какой она могла бы быть, какой она быть должна, ярмарка житейской суеты мало похожа. И люди на этой ярмарке чаще всего действительно куклы: у них яркие наряды, а внутри труха.

Теккерей очень рано проникся скептическим отношением ко многому, что его окружало. Впитав высокие идеалы гуманности, он смолоду мог видеть, что им нет места в буржуазной действительности. Общество жило внешне деятельно и даже бурно, но за шумом и сутолокой скрывалась пустота. Люди посвящали жизнь бесплодным стремлениям. И Теккерей проникся убеждением в правоте библейского мудреца Екклесиаста, утверждавшего, что все в мире – «суета сует и всяческая суета».

В романе нет никого, кто достиг бы подлинного счастья. Эмилия впустую отдала лучшие силы души человеку, не стоившему того, Доббин получил в конце концов то, чего жаждал всю жизнь, – Эмилия стала его женой, – но уже тогда, когда она сама душевно увяла, да и он приутомился от жизни. Даже те, кто с энергией и настойчивостью добивался богатства, удовольствий, успеха, тоже, в сущности, ничего не добиваются. Всякая удача героев Теккерея относительна и часто похожа на поражение, не говоря уже о том, что мало кому вообще сужден успех. Удача не равнозначна счастью, то есть духовному удовлетворению. Что же касается Бекки, то она, пожалуй, более других может служить примером тщеты усилий, потраченных на достижение материального благополучия. Истинного счастья она ни разу в жизни не испытала, хотя внешних успехов подчас добивалась.

Никто на этой ярмарке житейской суеты не может похвалиться, что счастлив. К уже существующим вариантам названия романа, которыми можно передать его глубочайший смысл, можно добавить еще одно: «Ярмарка тщеты», ибо мысль о тщетности стремлений к счастью и удаче в мире, каков он есть, пронизывает книгу в не меньшей степени, чем осмеяние тщеславия и скептическая усмешка над житейской суетой и суетностью.

Теккерей, видевший жизнь именно так, не был и не стал циником, хотя его в этом обвиняли, упрекая за то, что он не вывел ни одного безусловно положительного персонажа. Сатириков часто упрекали в этом, забывая, что самый смех может таить в себе доброе начало. И если смех Теккерея был горек, а взгляд на жизнь говорил о безысходности ее противоречий, то причина была в том, что писатель не видел общественных и социальных перспектив, могущих изменить положение. В «Книге снобов» Теккерей еще возлагал надежды на политические перемены как средство преобразования жизни; в «Ярмарке тщеславия» на это нет и намека. Вспомним, что Теккерей заканчивал роман в месяцы, когда пошла на убыль волна чартистского движения, а во Франции буржуазия украла у народа плоды его победы. Вес стало возвращаться «на круги свои», как говорил Екклесиаст, и Теккерей, как художник, чуткий к переменам в обществе, почувствовал, что ему, его поколению и даже ближайшим потомкам на благоприятные перемены рассчитывать не приходится. Исторически он оказался прав. От этой правоты ему и было горько.

Одновременное сочетание скепсиса и гуманности, присущее Теккерею, обусловило тон повествования в «Ярмарке тщеславия». Рассказ ведется якобы от имени некоего кукольника, который не только знает, что и как делают его куклы, но высказывает свои соображения о них. Конечно, было бы неверно полностью отождествить кукольника с самим Теккереем. Он тоже художественный образ, но образ, несомненно, более близкий автору, чем «куклы», которых он водит на ниточке. Во всяком случае, он не только рассказчик, но и комментатор, своеобразно толкующий все, что происходит с персонажами. Заметим, что его тон никогда не бывает раздраженным или гневным. Он смотрит на происходящее иронически, насмешливо, и если выражает свое отношение к отдельным персонажам, то по большей части доброжелательно, впрочем, почти всегда при этом посмеиваясь. Вот тут-то от читателя требуется особая внимательность. Нашего рассказчика опасно понимать буквально. Особенно когда он кого-нибудь хвалит. Если не почувствовать при этом его иронии, можно ошибиться.

Приведенное выше суждение кукольника, когда он вроде бы поддержал Бекки, может служить образцом теккереевского комментария к речам и действиям его персонажей. Так, кукольник Теккерея словно бы согласен с Бекки, когда она утверждала, что с пятью тысячами годового дохода нетрудно быть честным, но мы поторопимся, решив, будто он полностью на ее стороне. Да, в падении Бекки, в ее пороках виновно социальное неравенство. Но будь она больше чем куклой на этом базаре житейской суеты, разве не нашла бы она другого выхода? Разве в бесчестном обществе обязательно надо быть бесчестным?

Вот мысль, которую Теккерей недоговорил, утаил от читателя. Теккерей часто лукавит со своими героями, хваля или оправдывая их, но едва ли не больше лукавит он с читателем, который не обинуясь принимает на веру такую похвалу действующему лицу. Здесь уже Теккерей как бы проверяет нравственный уровень читателя: как он, собеседник автора, расценит происходящее – хватит ли у него нравственного сознания верно оценить сказанное и сделанное персонажами «ярмарки».