ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход
ModernLib.Net / Медицина / Тэхкэ Вейкко / ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход - Чтение
(стр. 6)
Автор:
|
Тэхкэ Вейкко |
Жанры:
|
Медицина, Психология |
-
Читать книгу полностью
(2,00 Мб)
- Скачать в формате fb2
(402 Кб)
- Скачать в формате doc
(320 Кб)
- Скачать в формате txt
(313 Кб)
- Скачать в формате html
(382 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37
|
|
Интернализация, таким образом, по-видимому, является проводником структурализации после дифференциации Собственного Я и объекта и состоит в создании обусловленного Собственным Я психического аппарата и внутреннего мира репрезентаций индивида. Различные формы их проявлений на разных стадиях развития будут тщательно рассмотрены в оставшейся части этой главы.
Защитные дихотомии
Субъективное чувствование себя живым появляется и зависит от разделения эмпирического мира на Собственное Я и объект. Я предложил считать, что этот опыт разделения, жизненно важный для только что завоеванного переживания Собственного Я, основан исключительно на репрезентациях удовольствия и удовлетворения и вследствие фрустрации оказывается под угрозой агрессии, которая неизбежно появляется после дифференциации на Собственное Я и объект (см. главу 1).
Этот базисный опыт разделения, необходимый для существования человека, с самого начала будет защищен целой серией других эмпирических разделений. Первое из них, возможно, будет состоять из попыток использовать физиологический уровень переживания при обращении с напряжениями, которые иначе станут психически представленными как репрезентации фрустрации и агрессии. Индивиды, которые в течение первых шести месяцев жизни оказывались вынужденными слишком широко использовать соматическое канализирование накапливающейся энергии влечений, возможно, особенно склонны продолжать испытывать болезненные напряжения скорее как «организми-ческий дистресс», чем движение к психическому представлению в качестве аффектов и образов.
Такое отсрочивание «ментализации» боли и фрустрации может оставить после себя длительную нехватку репрезентации фрустрации с сопутствующей тенденцией реагировать соматически в тех ситуациях, в которых «нормальные» люди чувствовали бы несколько вариантов психически переживаемой болилли гнева. Это состояние дел будет, по крайней мере частично, объяснять относительную репрезентативную недостаточность или «алексити-мию» (Sifneos, 1973;Nemiah, 1975) определенных психосоматических пациентов и их беспомощное обращение к психологически пустым физиологическим реакциям в случаях болезненных напряжений в организме.
В то время как длительное использование разделения между физиологическим и психическим переживанием для защиты эмпирической дифференциации Собственного Я и объекта имеет склонность замедлять психическую структурализацию и оставлять ее дефектной, появление нового эмпирического разделения между «абсолютно хорошим» и «абсолютно плохим» образами объектов (Klein, 1946) не только представляет специфически психическую защиту для психически переживаемой дифференцированности, но также обеспечивает необходимый базис для всей дальнейшей струк-турализации психики.
Развитие этого первого примитивного эмпирического разделения между «хорошим» и «плохим» мотивировано архаической аннигиляционной «дедифференциру-ющей» тревогой Собственного Я, существование которого все еще зависит от полностью удовлетворяемого идеального состояния. Попытки избежать разрушительного появления фрустрации-агрессии путем воссоздания хорошего объекта как психически ощущаемого присутствия • не достаточны для поддержания переживания этого идеального состояния до тех пор, пока у самих фрустрации и агрессии отсутствуют мысленные психические репрезентации. Но как только они будут созданы, первые образы «абсолютно хороших» и «абсолютно плохих» объектов будут значительно меньше оставлять переживание ребенком Собственного Я во власти действительного поведения объекта.
Как будет показано в следующем разделе, новые формы защитных разделений появляются в результате утилизации и дальнейших превратностей этих новых составляющих примитивной психики. Но даже в более позднем ее развитии нетрудно увидеть, как базисная жизненная необходимость эмпирической дифференциации между Собственным Я и объектом создает основу для обычного человеческого предпочтения дихотомических (разделительных) подходов, оценок и решений.
Интроекция, проекция и отрицание
Интроект обычно определяют как переживание присутствия объекта внутри репрезентации Собственного Я (Schafer, 1968). Это первый образ объекта, который переживается независимо от действительного присутствия объекта и, таким образом, является первым истинным продуктом интернализации. Интроекция относится к такому психическому процессу, который осуществляет переживание интроектов и, таким образом, представляет первый примитивный способ мышления объекта.
Поскольку, согласно моей концептуализации, объект может первоначально восприниматься лишь как безграничный источник удовлетворения, находящийся в полном владении первичного Собственного Я и под его контролем, первые интроекты, возможно, представляют попытки увековечивания такого переживания (см. главу 1). В то время как галлюцинации были первыми попытками появ-ляющейсятсихики контролировать фрустрацию и получать удовлетворение путем воссоздания переживаний удовлетворения, интроекты являются эволюционно более продвинутыми психическими образованиями, служащими той же цели.
Решающим различием между галлюцинациями и ощущаемым присутствием объектов является то, что первые могут лишь повторять недифференцированные мнемичес-кие регистрации переживания удовлетворения с минимумом контроля, тогда как в последнем случае источник удовлетворения узнан как объект, воссоздаваемый и магически контролируемый в его интроективном переживании. Галлюцинации, таким образом, представляют первые попытки недифференцированной психики регулировать давление влечений (Tahka, 1984, см. также главу 1 этой книги), в то время как интроекты представляют собой первые механизмы, с помощью которых Собственное Я контролирует объект, ставший носителем удовлетворения, а также необходимым предварительным условием продолжения переживания Собственного Я.
Первые интроективные переживания, вероятно, мотивируются тревогой утраты дифференцированности (см. главу 1), мобилизованной переживаемым отсутствием хорошего объекта в состоянии крайней потребности в нем. Переживаемое присутствие объекта, соответствующее переживанию первоначального идеального состояния, таким образом, становится первым условием сохраняемого переживания дифференцированное в отсутствие объекта.
Интроекты являются образами «функционального объекта» (Tahka, 1984), носителями еще не интернализо-ванных аспектов будущей личности ребенка, включая регулирующую напряжение и самоуспокаивающую функции. Следовательно, они могут контролироваться только магически в пассивном переживании, где интроективные объектные образы, как предполагается, служат доказательством непрерывного существования всемогущего Собственного Я с его полным контролем над удовлетворением. Лишь после установления константности Собственного Я и объекта (Hartmann, 1952; Mahler et al., 1975) станет возможной свободная манипуляция объектными образами в фантазиях.
Объектные репрезентации (образы) являются продуктами интернализации и составляют хранилище объектного мира, воспринимаемого как внешний. Однако первые объектные образы являются заместительными по характеру и лишь постепенно становятся тем более информативными, чем более возможным сделают дальнейшие процессы интернализации переживание независимого и действующего по своему усмотрению объекта.
Когда возникает потребность в удовлетворении, Собственное Я стремится ощутить присутствие приносящего удовлетворение объекта. Однако на ранних этапах развития это ощущение не может поддерживаться длительное время, если подлинное удовольствие откладывается. До сих пор фрустрация была представлена лишь агрессивным аффектом и побуждением к действию; в результате, естественно, любая попытка «заставить» объект доставлять удовольствие и таким образом спасти «абсолютно хороший» образ объекта будет оставаться кратковременной и быстро замещаться чистой деструктивностью, которая растворит как образ абсолютно хорошего объекта, так и переживания Собственного Я, все еще полностью зависимые от эмпирического существования этого образа и поддерживаемые им (см. главу 1).
Чтобы предотвратить это и сохранить дифференцированное переживание Собственного Я, необходимы раздельные идеационные репрезентации для фрустрации и агрессии, и они будут созданы на основе восприятий фрустрирующего объекта. Однако по контрасту с образом полностью удовлетворяющего объекта, который активизируется в состоянии потребности и становится ощутимо присутствующим, образ полностью фрустрирующего объекта переживается в такой ситуации как эмпирически возможно дольше отсутствующий. Следовательно, возрастающая агрессия Собственного Я в такой ситуации приписывается или проецируется на недавно завоеванный образ полностью фрустрирующего объекта, и делается попытка сохранять его эмпирически отсутствующим, игнорируемым и отрицаемым. Эта попытка, по-видимому, является первым способом, в котором появляется отрицание.
Под проекцией я подразумеваю переживание тех аспектов образа Собственного Я, которые несовместимы с ним или нетерпимы для его существования как принадлежащие к образу объекта. Следует отметить, что проекция специфически включает в себя переживаемые и катектиро-ванные перемещения от образа Собственного Я к объектной репрезентации. Соответствующие перемещения от одного объектного образа к другому являются не проекцией, а смещением.
Новик и Келли (1970) проводили различие между эк-стернализацией репрезентации Собственного Я и экстер-нализацией влечения, которое они назвали собственно проекцией. В соответствии с моей концептуализацией, в которой влечению даны лишь количественные свойства (см. главу 1), «чистая» проекция влечения невозможна без одновременной проекции репрезентации Собственного Я. Проецируемое переживание всегда включает в себя репрезентацию того лица, чьим переживанием оно первоначально было. Таким образом, посредством проекции репрезентация ненавидящего Собственного Я эмпирически становится репрезентацией ненавидящего объекта и добавляет к последнему качественные и количественные аспекты, характерные для способа ненависти Собственного Я.
Но я не могу разделить точку зрения Новика и Келий, согласно которой проекция должна предполагать значительный объем структурализации с созданными воображением опасностями. Первая опасность Собственного Я, требующая первых проективных маневров, не вымышлена; поскольку до тех пор, пока реальность может быть переживаема только как формация удовольствия, фрустрация и агрессия представляют весьма реальную опасность для переживания существования отделенного Собственного Я. Поэтому проекция в начале жизни должна рассматриваться не как «защита», но как адаптивная активность, жизненно важная для психологического выживания ребенка и для дальнейшей структурализации его психики.
Хотя «абсолютно плохой» объект через проекцию становится носителем детского агрессивного Собственного Я и его бесполезных невсемогущих аспектов, неспособных приносить удовлетворение, такой объектный образ не является простым продуктом проекции, но происходит в основном от регистрируемых восприятий фрустри-рующего объекта. Матери фрустрируют своих младенцев так же полно, как и удовлетворяют, и, хотя и очень искаженно, при внимательном рассмотрении оба образа объектов — и абсолютно хороший, и абсолютно плохой — представляют основанную на реальности и адаптивную информацию внешнего мира на данном эволюционном уровне.
Из-за диадной замкнутости первоначального объектного мира и ввиду того, что материнские образы неизбежно попадают в орбиту переживаний ребенка, «абсолютно плохой» объектный образ еще не может быть перенесен на третью персону, как это возможно в проективных маневрах в дальнейшей жизни. Следовательно, одной проекции недостаточно, чтобы вызвать переживаемое отсутствие угрожающего плохого объекта. Теперь, похоже, появляется отрицание для поддержания иллюзии об «абсолютно хорошем» объекте.
Можно предположить, что первой попыткой Собственного Я избежать психически переживаемого неудовольствия будет отрицание последнего. Так может быть в том случае, если первоначальное отрицание просто уравнять с гипотетической способностью первичного Собственного Я противостоять первым психически представленным фрустрациям, связанным с объектом. Однако простое отсутствие репрезентаций едва ли может считаться психической активностью, и прежде, чем появится то, что можно отрицать, не может быть отрицания. Если считать, что отрицание направлено против феноменов, которые уже психически представлены, то эмпирически это означает нео-сознавать существования или значения этих феноменов. Кажется, что такой декатексис осознавания определенных восприятий и репрезентаций становится мотивированным только тогда, когда установившийся «абсолютно плохой» объект приходится удерживать от столкновения с изначальным идеальным способом переживания Собственного Я и объекта.
Маниакальное, параноидное и депрессивное решения
Полностью установившиеся интроекция, проекция и отрицание имеют общую функцию поддержания и защиты переживания первоначального идеального состояния. Затем это состояние продолжает существовать как взаимосвязь между всемогущим Собственным Я и инт-роективным присутствием полностью удовлетворяющего материнского образа, в то время как образы фрустри-рованного Собственного Я и полностью фрустрирующего объекта удерживаются отсутствующими за счет проекции и отрицания. В случае успеха эта констелляция может представлять эволюционное ядро переживания приподнятого настроения всемогущества, регрессивно возрождаемого в маниакальных психозах в дальнейшей жизни.
Так как любая фрустрация добавляет новый эмпирический материал — как «реальный», так и проективный — к образу «абсолютно плохого» объекта, то этот объект будет становиться тем сильнее, чем больше фрустрации будет во взаимодействиях между ребенком и его матерью, в то время как «абсолютно хороший» образ будет соответственно слабеть и его ощутимое присутствие окажется под угрозой. Однако в ситуации, когда отрицание дольше не может сдерживать прорыв образа «абсолютно плохого» объекта как ощутимо присутствующего, представляется, что теперь само существование образа плохого объекта парадоксальным образом предлагает новый способ сохранения переживаемой дифференцированнее™ между Собственным Я и объектным миром.
Установление двух прямо противоположных объектных образов первоначально было вызвано необходимостью сохранить дифференцированность как исключительно приятный опыт. Однако, когда фрустрация стала представленной, создался объектный образ, которому как таковому не угрожает агрессия; наоборот, чем большее количество агрессии проецируется на «абсолютно плохой» объект, тем более сильным и преследующим он становится. При условии, что Собственное Я может сохранять свое эмпирическое всемогущество как обладатель и контролер удовлетворения, переживание дифференцированности может быть сохранено как существующее между Собственным Я и «абсолютно плохим» объектом.
Вероятно, это становится возможным, если происходит отказ Собственного Я от остающегося образа «абсолютно хорошего» объекта. Это обеспечивает образ Собственного Я неограниченной способностью к удовлетворению; все, что приятно и чем можно насладиться, будет переживаться как бы магически вызываемым Собственным Я. Отрицание будет специфически направлено против осознания того, что что-то хорошее может исходить от объекта4В этой частичной потере дифференцированности образ «абсолютно хорошего» объекта утрачивается, и объектный опыт будет с того времени полностью основываться на сохраненном образе «абсолютно плохого» объекта. Переживание его преследующего присутствия будет замещать «абсолютно хороший» интроект в его функции поддержания эмпирической дифференцированности между Собственным Я и объектом.
Сохранение переживания Собственного Я при этих обстоятельствах полностью зависит от сохранения всемогущества образа Собственного Я. Это требует, чтобы все несущие угрозу репрезентации Собственного Я, такие как фрустрирующие или обесценивающие, проективно приписывались образу «абсолютно плохого» объекта. Эта констелляция, в которой опыт дифференцированности основывается на дифференциации между образами «абсолютно хорошего» Собственного Я и «абсолютно плохого» объекта, не может допускать каких-либо слабых мест во всемогуществе Собственного Я или в исключительной враждебности объекта.
Это состояние, когда все хорошее содержится внутри, а все плохое — снаружи, сходно с постулатом Фрейда (1915а) об «очищенном удовольствии эго» как стадии развития, когда все, что приносит удовольствие, инкорпорируется в Собственном Я, а все, что не приносит удовольствия, приписывается внешнему миру. Это также сходно с «параноидной позицией», описанной Мелани Кляйн (1946) с другой точки зрения. Хотя эта констелляция опыта и представляет собой эволюционный тупик, она обеспечивает важное решение в чрезвычайных обстоятельствах для сохранения эмпирической дифференцированности между Собственным Я и объектом. Это состояние преходящим и мимолетным образом используется детьми до достижения константности Собственного Я и объекта, а также пограничными пациентами с их неполными и искаженными структурами. Более длительные или хронические регрессии к этому способу переживания наблюдаются у взрослых пациентов с параноидными психозами,
Хотя «параноидное»3 решение становится, таким образом, попыткой индивида оставаться психологически живым в ситуациях, влекущих за собой чрезмерные фрустрации, оно не может быть сохранено, если удовлетворяющий объект утерян и объективно [*]. В то время как субъективное переживание хорошего объекта утрачено путем частичного отказа индивида, продолжающиеся переживания удовлетворения необходимы для поддержания всемогущества Собственного Я в качестве его воспринимаемого поставщика. Даже если параноидное Собственное Я перемещает источник удовлетворения, оно не может пережить его актуальной приостановки.
В отличие от параноидного решения, констелляция опыта, которая становится вновь регрессивно мобилизованной в депрессивных психозах позднее в течение жизни, по-видимому, специфически представляет попытку Собственного Я психологически пережить потерю внешнего объекта и таким образом также и удовлетворения, обычно получаемого от него. Когда внешний объект и получаемое от него действительное удовлетворение утеряны, сохранение переживания Собственного Я передается полностью внутреннему миру репрезентаций, который еще не обеспечивает множества альтернатив на ранних стадиях развития.
Когда продолжительное отсутствие привычного удовлетворения приводит к постепенному исчезновению «абсолютно хорошего» интроекта с соответствующим усилением образа «абсолютно плохого» объекта, Собственное Я оказывается в чрезвычайной ситуации. Так как отсутствует удовольствие, получаемое от внешнего объекта, всемогущество Собственного Я не может быть спасено и сохранено путем идентификации или отвержения прогрессирующе слабеющего образа «абсолютно хорошего» объекта. Тогда как значительная потеря реального удовлетворения, таким образом, делает параноидное решение невозможным, единственным для Собственного Я путем сохранения дифференцированности в эмпирическом мире, насыщенном фрустрацией и агрессией, по-видимому, является идентификация с той частью объектной репрезентации, которой не грозит, но которую усиливает возрастающая агрессия. После глобальной идентификации Собственного Я с образом фрустрирую-щего объекта сохраняется переживаемая дифференци-рованность между Собственным Я, ставшим плохим, и подвергающимся угрозе образом хорошего объекта. Однако чем продолжительнее и тотальнее потеря удовлетворяющего внешнего объекта, тем меньше будет оставаться от интроекта хорошего объекта и тем больше будет вырастать и наполняться ненавистью бесполезный образ Собственного Я. Будучи идентифицировано с фру-стрирующим объектом, Собственное Я поглощает всю агрессию, и, когда образ хорошего объекта дольше не может быть сохранен, возникает реальная опасность деструкции Собственного Я.
Поскольку актуальные объектные утраты у маленьких детей обычно компенсируются новыми объектами, их переживания полной потери удовлетворяющего внешнего объекта склонны оставаться ограниченными по времени и обширности. Хотя вследствие этого у детей редко наблюдаются крайние формы депрессии с суицидальным поведением, травматические объектные потери в раннем детстве должны, вероятно, формировать главную психическую предрасположенность к психотическим депрессиям у взрослых пациентов.
Кажется, что депрессивная попытка оставаться живым психологически предполагает некоторую ранее установившуюся толерантность к фрустрированным и невсемогущим презентациям Собственного Я. Как мы увидим далее, это требует, чтобы был запущен процесс функционально-селективных идентификаций. Более стабильное установление базисной репрезентативной дифференцированности и более продолжительная ранняя структурализация, кажется, делают депрессивного пациента более резистентным относительно регрессии к недифференцированным уровням переживания, чем в случае с шизофреническими пациентами. Собственное Я депрессивного пациента не может больше прибегать к «психологическому суициду», но вместо этого имеет тенденцию к конкретному саморазрушению, когда его эмпирическое сохранение становится невозможным.
Таким образом, можно подвести итог: в случае «параноидного» решения переживание «абсолютно хорошего» объекта утрачено через частичный отказ, как внутренний, так и внешний, тогда как переживание «абсолютно плохого» объекта сохраняется в обоих отношениях. Переживание удовлетворения не утрачивается, хотя его эмпирический источник переместился от объекта к Собственному Я.
В случае «депрессивного» решения переживание удовлетворяющего внешнего объекта утрачено по причинам, не зависящим от ребенка. При попытке спасти внутренний образ хорошего объекта плохой объект эмпирически теряется через идентификацию как внешне, так и внутренне. Для сохранения дифференцированного переживания остаются именно внутренние взаимоотношения между образом Собственного Я, становящимся все более плохим, и прогрессивно затухающим образом хорошего объекта.
В отличие от шизофрении, при которой переживание дифференцированности регрессивно утеряно, другие большие психозы, по-видимому, демонстрируют регрессивное возрождение самых ранних попыток сохранить переживание Собственного Я путем манипулирования репрезентативным миром с примитивными психическими операциями интроекции, проекции и отрицания. Однако дальнейшее исследование начал и движущих сил этих состояний не входит в задачи автора этой книги. Здесь также не могут быть вновь рассмотрены более ранние психоаналитические взгляды, включающие классические психоаналитические исследования депрессии (Freud, 1917; Bibring, 1953; Joffe and Sandier, 1965; Jacobson, 1971).
Инкорпорация
Несколько слов следует сказать о концепции инкорпорации. Не касаясь истории и использования этой спорной концепции (Freud, 1905,1915а, 1917; Abraham, 1924; Lewin, 1950; Fenichel, 1953; Hartmann and Loewenstein, 1962; Jacobson, 1964; Schafer, 1968, 1972; Meissner, 1981), я хочу кратко изложить мою позицию в контексте ее полезности и возможного места в феноменологии интернализации.
В своей доскональной и глубоко научной монографии по вопросу интернализации Мейсснер (1981) представил инкорпорацию как первичную и наиболее примитивную форму интернализации, мотивированную примитивными желаниями к объединению и ведущую к утрате дифференцированности самостных и объектных репрезентаций. Таким образом, по Мейсснеру, инкорпорация играет роль в глубоко регрессивных состояниях.
Согласно моей концепции, предпосылкой для использования слова «интернализация» в качестве термина, описывающего субъективное психическое переживание, является существование эмпирического разделения между внутренним и внешним в мире переживаний субъекта. Интернализация является переживанием дифференцированного Собственного Я, возникающим в результате того, что нечто переживаемое как внешнее начинает переживаться как внутреннее. Потеря дифференцированности делает невозможным такое переживание и поэтому не может быть ни формой, ни результатом интернализации.
Во-вторых, я считаю первичной мотивацией всей интернализации поддержку и защиту установившегося переживания Собственного Я. Как я уже пытался показать в первой главе, «симбиотические стремления» не могут относиться к переживаниям, которые действительно имело дифференцированное Собственное Я и к которым оно стремилось, они скорее относятся к однажды уже испытанной всемогущей гармонии первой дифференцированности, еще не зараженной фрустрацией и агрессией. Именно такое переживание стремится сохранить ранняя интернализация, вместо того чтобы пытаться заменить его недифференцированностью. Утрата дифференцированности в действительности, по-видимому, имеет место лишь тогда, когда становится экономически невозможно поддерживать переживание Собственного Я с помощью вторичных структур, получаемых через интернализацию.
Таким образом, инкорпорация, как понимал ее Мейсснер, по-видимому, является просто синонимом возврата психики к субъективно допсихологическому уровню переживания с утратой предпосылок для переживания себя как личности в мире, а также основных предварительных условий для интернализации. Мне кажется, что концепция инкорпорации, если она вообще сколько-нибудь полезна, могла бы быть использована атрибутивно для обозначения идеационных содержаний определенных интроективных переживаний.
Функциональная привязанность
Кажется вероятным, что раннее Собственное Я воспринимает удовлетворяющий объект как свое несомненное владение. Объект и его уход за ребенком воспринимаются как существующие исключительно ради ребенка, и, даже если ребенок склонен переоценивать как всемогущие, удовлетворяющие, успокаивающие и отзеркаливающие функции объекта, эти функции не могут еще восприниматься как принадлежащие какому-либо самостоятельному объекту за пределами немедленного контроля и власти Собственного Я. [*]. Так будет до тех пор, пока объект не станет восприниматься как обладающий собственным внутренним миром, как результат установления константного Собственного Я и объекта, так что объектный мир эмпирически перестанет принадлежать исключительно Собственному Я.
Характер функциональных услуг матери, воспринимаемых как нечто само собой разумеющееся, определяет в каждый отдельно взятый момент характер и аффективную окраску раннего объектного осознания ребенка. В зависимости от того, удовлетворяет ли соответствующая материнская функция или фрустрирует, она переживается как «абсолютно хорошая» или «абсолютно плохая» с соответствующей и/или компенсаторной мобилизацией внутренних образов о ней. В мире переживаний ребенка этот ранний объект еще не является кем-либо, наделенным функциями, но существует как некто намного менее дифференцируемый, кто и есть та функция, которую выполняет в данный момент мать (Tahka, 1984).
Так как раннее переживание ребенком объекта полностью зависит от состояния его потребностей, восприятие им матери склонно колебаться между «абсолютно хорошим» и «абсолютно плохим». Однако следует обратить внимание на опасность использования взрослообразных терминов хороший и плохой при описании этой ранней стадии развития и объектной привязанности. Даже если удовлетворяющий характер функциональных услуг матери может заставить ребенка воспринимать их как всемогущие и примитивно идеализировать, природа этих услуг как естественно принадлежащих Собственному Я (хотя и не включенных в него) не позволяет еще переживать объект как «абсолютно хороший». Как будет детально обсуждаться ниже, представляется, что заинтересованность в объекте и стремление к нему как к личности, а именно, способность к объектной любви и ненависти с последующими чувствами вины и благодарности становятся возможными только с установлением константности Собственного Я и объекта, и только тогда «хорошесть» и «плохость» станут оправданными как термины, описывающие объектный опыт ребенка.
Был предложен ряд терминов и концепций для иллюстрации различий между уровнями объектной привязанности до и после установления константности Собственного Я и объекта. Сандлер и Розенблатт (1962) ссылались на эти различия в предложенном ими разграничении между изменчивыми и временными ранними образами Собственного Я и объекта, по сравнению с их более устойчивыми и постоянными репрезентациями после достигнутой константности Собственного Я и объекта. Дорпат (1976) описывает более ранний уровень объектной привязанности, характеризуемой интроектив-ным опытом и конфликтами объектных отношений, по контрасту с более высоким уровнем с преимущественно структурными конфликтами.
Такое основное свойство раннего объекта, как очевидное обладание им со стороны Собственного Я, и роль этого объекта как заменителя отсутствующих структур будущего Собственного Я (эго) ребенка дали начало попыткам определять этот объектный опыт согласно этим характеристикам. Особенно неудачным новоприобретением в этом отношении выглядит широко используемая концепция «нарциссического объекта», разработанная главным образом Кохутом. Независимо от того, определяется ли нарциссизм каклибидинальный катексис Собственного Я (Hartmann, 1953), либо как катектированное состояние идеализированных репрезентаций Собственного Я, либо как сохраняющая Собственное Я функция психической активности (Stolorow and Lachmann, 1980), свойство нарциссического определенно принадлежит Собственному Я и касается заинтересованности, инвестированной в него. По определению, катексис объекта, катектированные объектные репрезентации или психическая активность, нацеленная на поддержание объектных репрезентаций, не могут называться нарциссическими, независимо от того, насколько примитивно объектное осознавание и насколько объект все еще переживается как находящийся во владении Собственного Я.
Концепция Я-объекта Кохута (1971) определяет объект как катектированный нарциссическим либидо и приемлемый только в том случае, если постулированы качественно различные формы либидо. Однако данная концепция могла бы быть полезной, если ее переосмыслить так, чтобы она специфически означала тот уровень объектного переживания, на котором объект все еще оказывает такие услуги ребенку, которые последний позже сможет оказать себе сам и на котором объект все еще может восприниматься как находящийся только в безусловном владении Собственного Я. Некоторые современные авторы похожим образом используют данную концепцию в соответствии с таким определением, не уточняя этого (Dorpat, 1976).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37
|
|