ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход

Переживание разделяемых с другим лицом чувств, приводящее в результате к пониманию эмоционального значения определенных вещей и ситуаций, обычно называется эмпатией или эмпатическим пониманием. Его роль как формы наблюдения и как метода получения знаний о других подчеркивалась многими авторами (см. недавно написанные обзоры Buie [*]; Basch [*]; Levy [*]).

Большинство авторов согласны с тем, что эмпатия важна или незаменима в аналитической работе, в то время как некоторые другие авторы склонны отвергать эмпатию как ненаучную, субъективную и вводящую в заблуждение (Hartmann, 1964; Brenner, 1968; Shapiro, 1974). В противоположность этой последней точке зрения Кохут (1959) и его последователи (Goldberg, 1983) подчеркивали роль эмпатии как заслуживающего доверия, свободно-оценочного и в научном плане крайне полезного метода наблюдения, независимого по своей сути от аффективной природы взаимоотнбшений.

Даже если справедливо, что информативные идентификации, ведущие к эмпатическому пониманию эмоционального переживания другого человека, будут использоваться позднее в жизни, когда по разным причинам потребуется знание о внутреннем мире другого человека, вероятно, вначале эта форма использования идентификации мотивируется главным образом необходимостью восстановить связи с объектом любви, направленной на индивида. Успешное разделение чувств матери и взаимная передача этих чувств — крайне приятное переживание для ребенка, радостное воссоединение с объектом, которое восстанавливает эмпирическое существование обеих сторон во внутреннем мире друг друга. Для ребенка это представляет как временное освобождение из темницы одиночества, так и новую форму близости между индивидами. В дальнейшей жизни потребность понимания внутреннего мира другого человека может вызываться не только любовными ожиданиями, но даже в этом случае информативные идентификации специально служат нахождению объекта в его конфиденциальном мире и построению представления о нем в своем уме. Даже когда мотивы для поиска объекта выглядят диаметрально противоположными любовным и дружеским намерениям, повторяемые эмпа-тические переживания, разделяемые с другим человеком, представляют форму близости, которая побуждает к позитивной привязанности и которая, как мы часто видим, развивается между профессиональными мучителями и их жертвами. Таким образом, хотя информативные идентификации во взрослой жизни используются главным образом для приобретения знания о других людях, разделяемое эмоциональное переживание сохраняет свою первостепенную значимость как источник близости во всех зрелых человеческих взаимоотношениях, включающих любовь и дружбу. Хотя существуют и другие формы идентификации с функциями и характеристиками объекта как средства собственного удовлетворения, лишь информативные идентификации делают возможным отождествление с удовлетворением другого лица. Это эффективно противодействует зависти и соперничеству и образует существенно важный ингредиент в длительных любовных взаимоотношениях.

Фрейдом (1920) и многими его последователями (Reik, 1937; Knight, 1940; Fliess, 1942; Reich, 1960,1966) идентификация рассматривалась как средство формирования основы для эмпатии. Обычно подчеркивалась временная, частичная, или «пробная» природа такой идентификации (Fliess, 1942; Reich, 1960,1966; Sandier and Rosenblatt, 1962; Purer, 1967; Beres, 1968b; Beres and Arlow, 1974). Однако другие авторы считают, что так как в эмпатию не вовлечены никакие элементы становления или желания стать подобным объекту и так как она не ведет к каким-либо постоянным структурным изменениям, она не может быть основана на идентификации (Olden, 1953,1958; Buie, 1981; Basch, 1983).

Я считаю, что последние упомянутые авторы ограничили свое внимание исключительно использованием эмпатии для понимания во взрослой жизни, не сумев, таким образом, осознать центральную структурообразующую роль информативных идентификаций на раннем этапе формировании идентичности и репрезентаций индивидуальных объектов. Даже если от идентификации со способом переживания объекта можно полностью отказаться в дальнейшей жизни после завершенного эмпатического понимания, то это не касается информативных идентификаций с детскими объектами любви. Хотя использование интроспекции позволяет ребенку осознать свое участие в эмоциональном переживании объекта, он мог также приобрести новое ощущение способности оценить данную ситуацию через свою идентификацию со способом чувствования объекта в ней. Представляется вероятным, что это главный путь, которым приобретается способность к различным эмоциям и их оттенкам в раннем детстве.

Информативные идентификации, ответственные за дифференциацию и индивидуализацию эмоциональной жизни ребенка, происходят между ним и его объектами любви после достижения индивидуальной идентичности и индивидуальности объектов. Обычно мать — первый объект любви для детей обоего пола. Поэтому более ранним чувствам присуще материнское и «женское» качество и они склонны отвергаться как «изнеженные» мальчиками в латентный период и мужчинами с резко выраженными фаллическими чертами личности. Для эмоционального развития мальчика представляется особо важным, чтобы во время эдипальной стадии отец время от времени был для него главным объектом любви. Это дает ему возможность и побуждает к тому, чтобы возникли любящая эмпатия и информативные идентификации также с чувствами отца. Девочка находится в более благоприятной ситуации в том отношении, что ее эдипальное развитие обычно включает полномасштабное чередование обоих родителей в качестве главных объектов любви. Это может содействовать более разносторонней и полной нюансов эмоциональной жизни и большей способности к эмпатии вообще у женщин по сравнению с мужчинами.

Информативные идентификации играют важную роль не только в приобретении длительной способности к переживанию различных чувств в адекватных связях, но и в построении репрезентаций внутренних миров Собственного Я и объекта (см. также «генеративную эмпатию» Шэфера [*]). Обеспечивая мир представлений ребенка индивидуально варьирующим эмоциональным смыслом, информативные идентификации являются решающими в формировании мысленных представлений о себе и своих объектах как об уникальных индивидах. Они обеспечивают ребенка длительным и прогрессивно обогащающимся материалом для интроспекции и эмпатичес-кого понимания других. Нетрудно увидеть аналогии между этим процессом и успешным психоаналитическим взаимодействием.

Многие авторы хотели придать объективно наблюдаемым феноменам «передачи аффекта» (Furman, 1978) или «резонанса аффекта» (Buie, 1981) статус ранней формы эмпатии (Olden, 1953, 1958; Greenson, 1960; Ferreira, 1961; Burlingham, 1967; Schafer, 1968; Olinick, 1969; Post, 1980; Goldberg, 1983). Однако, хотя можно утверждать, что разделение эмоционального переживания с другим человеком уходит корнями в ранние взаимодействия мать-младенец, эмпатия определенно представляется структурным достижением, которое становится эмпирически возможным лишь после дифференциации и интеграции индивидуальных образов Собственного Я со способностью к интроспекции и объекта со своим внутренним миром.

Суммируем: информативные (или интроспективные) идентификации осуществляются с субъективным эмоциональным переживанием объекта и становятся возможными вследствие способности к интроспекции. Они мотивируются необходимостью повторного нахождения объекта с его внутренним миром после интеграции индивидуальных образов Собственного Я и объекта. Они основаны на тотальности вербальных и невербальных ключей к внутреннему переживанию объекта. Они выстраивают эмоционально выразительные репрезентации внутренних миров Собственного Я и объекта, существенно важные для формирования идентичности и индивидуальных образов объектов. Вызывая разделяемое эмоциональное переживание, они делают возможным понимание других людей и образуют существенно важный элемент (и предпосылку) во всей зрелой человеческой близости.

Термин эдипов комплекс имеет отношение к стадии психического развития, которая крайне интенсивно изучалась теоретиками психоанализа и клиницистами. Не предпринимая какой-либо попытки обзора обширной литературы на эту тему и не вступая в детальное обсуждение феноменологии и движущих сил эдиповой стадии, я кратко представлю в этом разделе некоторые мысли по поводу его первоначального развития, а также краткосрочное умение с ним справляться посредством фазово-специфических эдиповых интернализаций.

Как уже утверждалось, после установления константности Собственного Я и объекта имеет место период, когда взаимоотношения ребенка со своими родителями продолжаются по сути как диадные (Edgcumbe and Burgner, 1975). В отличие от функциональной привязанности, эти взаимоотношения являются диадными с двумя различно воспринимаемыми индивидуальными объектами. Представляется, что триадные взаимоотношения между имеющими к нему отношение сторонами будут в основном развиваться, когда дополнительная интернализация с помощью оценочно-селективных и информативных идентификаций сделает такое развитие возможным и правдоподобно объяснимым.

Воспринимаемое физическое сходство с отцом склонно делать отца идеализируемым образцом для мальчика. Это дает начало процессам оценочно-селективных идентификаций с характерными чертами отца, которые, в свою очередь, начнут выстраивать и придавать содержание специфической индивидуальной идентичности мальчика. Такие диадные взаимоотношения еще не мотивируются соперничеством. И хотя мальчик сильно желает одобрительного отображения отца и зависит от него и таким образом склонен испытывать стыд и быть уязвимым к унижающим переживаниям, идеализированный образ отца существенно свободен от ощущаемой амбивалентности. Это раннее взаимодействие с доэдиповым отцом особенно важно для развивающейся половой идентичности мальчика и в его подготовке и мотивации возникновения эдиповой триады (см. также Bios, 1985). Хотя они и доэдиповы, это взаимоотношения между индивидами и их не следует ошибочно принимать за продолжение функциональной привязанности. Они также не должны приравниваться к негативной эдиповой констелляции, как это предлагалось некоторыми авторами (Lampl-de Groot, 1946; Blanck, 1984). Негативный эдипов комплекс основан на эдипаль-но мотивированных идентификациях, которые лишь позднее трансформируют взаимоотношения мальчика с отцом в настоящие любовные взаимоотношения.

В то же самое время мальчик в своих взаимоотношениях с главным объектом любви, матерью, становится все больше знаком с ее внутренним миром через процессы информативной идентификации. Во внутреннем мире матери мальчик будет находить отца как человека, для которого мать сберегает важные и специфические части и формы своей любви. Это открытие делает отца соперником, и, при условии, что оценочно-селективные идентификации с отцом достаточно усилили идентичность мальчика, начинаются триадные взаимоотношения.

Для девочки мать первоначально склонна быть и главным индивидуальным объектом любви, и представительницей идеального Собственного Я. Аналогично мальчику, она вскоре найдет отца в качестве объекта любви матери во внутреннем мире последней. Таким образом, она побуждается конкурировать за любовь матери. Однако несходство соперников и отсутствие предыдущей интерна-лизации отца как индивидуального объекта склонно делать сохранение иллюзии успеха в этом соревновании трудным делом для девочки. В «нормальной» семейной обстановке попытки девочки идентифицировать себя с характерными чертами противоположного пола не встречают доброго отношения со стороны каждого родителя, тогда как отсутствие у нее пениса остается как постоянное и видимое напоминание об очевидно прочном несходстве со своим отцом (Freud, 1925). При благоприятных условиях девочка чувствует, что отец ценит ее женские качества и, таким образом, ее отличие от него. Представляется, что после периода увеличивающего унижение соревнования с отцом, включающего орально-садистские фантазии о захвате и инкорпорировании пениса отца (Jacobson, 1964), девочка неохотно заменяет мать отцом в качестве своего главного объекта любви, который, по-видимому, обещает любовь и высокую оценку без постоянного нарциссического унижения. Как объект любви отец становится главным объектом для информативных идентификаций девочки с неизбежным открытием матери в качестве привилегированного объекта любви во внутреннем мире отца. Эдипальное соперничество девочки будет затем продолжаться с матерью как главным соперником и основным объектом для ее оценочно-селективных идентификаций.

Таким образом, предполагается, что различные формы идентификации в диадных взаимодействиях с доэдипо-выми, но уже индивидуально воспринимаемыми родителями и мотивируют и делают возможным вступление ребенка в триадные взаимоотношения с ними.

Относительное исчезновение эдиповой привязанности как со стороны сознательного переживания ребенка, так и со стороны его внешних отношений со своими родителями в возрасте около шести лет знаменует третью главную реорганизацию в развитии человеческой психики. Как первоначально описывал Фрейд (1924), а позднее тщательно разрабатывали многие аналитики, ребенок постепенно становится принуждаем к решению своей эдиповой дилеммы по многим причинам, среди которых постоянные нарциссические унижения, страх утраты родительской любви, страх наказания и кастрации, а также окрашенное амбивалентной ненавистью эдипальное соперничество.

Как писал Фрейд (1923,1924), существенно важным в «разрешении» эдипова комплекса является образование суперэго в качестве новой структурной организации в психике ребенка. Фрейд отмечал как решающие в этом процессе отказ от сексуальных эдиповых побуждений и замену утраченных родителей идентификаторной организацией, которая, начиная с этих пор, будет представлять и осуществлять родительскую власть в психике ребенка. Садистическая природа суперэго объяснялась с точки зрения «расщепления» влечений (Freud, 1923, 1924, 1930, 1933, 1940).

Фрейд, хотя и признавал роль вытеснения в исчезновении эдипова комплекса, сильно полагался на идеи десек-суализации и действительного разрушения или деструкции данного комплекса (Loewald, 1978). Что касается формы интернализации, преобладающей в формировании суперэго, Фрейд не проводил ясного отличия между интроекцией и идентификацией (Compton, 1985), хотя использовал в данной связи главным образом последнюю концепцию. Однако ряд последующих авторов говорили о природе суперэго как в основном интроективной организации (Sandier, 1960; Hartmann and Loewenstein, 1962; Purer, 1972; Meissner, 1981).

Клиническая работа с невротическими пациентами говорит в пользу той точки зрения, что переживание ребенком внешнего восприятия родителей как эдипальных прекращается, когда происходит интернализация их эдиповых репрезентаций в качестве интроективной организации, которая содержит конфликтные образы обоих эдипальных родителей. Она включает в себя фантазии и чувства, связанные с инцестуозными и убийственными желаниями, а также родительские образы, противостоящие этим желаниям и угрожающие ребенку утратой любви, наказанием или кастрацией.

Сексуально желаемые и убийственно ненавидимые родительские образы обычно будут вытесняться вместе с образами Собственного Я, переживающего эти чувства и участвующего в этих фантазиях. Ограничивающие и наказывающие аспекты родителей не полностью вытеснены, но становятся осознаваемыми в качестве укоряющего и осуждающего внутреннего присутствия за любые утечки в вытеснении запретных импульсов. Таким образом, конфликт, переживаемый во взаимоотношениях с родителями, будет продолжаться как внутренние взаимоотношения с конфликтующими интроектами эдипальных родителей.

Эдипальные интроекты стремятся продолжать и замещать становящиеся невыносимыми эдипальные отношения. Интернализация и вытеснение образов эдипальных родителей производит впечатление, что от них (эдипальных отношений) отказались во взаимоотношениях с внешними родителями, с которыми взаимоотношения могут теперь продолжаться в приемлемой атмосфере асексуальной любви и значительно ослабленных негативных чувств.

Эдипальные интернализации, описанные выше, становятся возможны, когда оценочно-селективные и информативные идентификации с родителями побуждают Собственное Я ребенка и делают его достаточно сильным для отказа от них в качестве внешних эдипальных объектов. Все же вытесняющая мощь Собственного Я ребенка еще недостаточна для поддержания основных требуемых вытеснений без одновременной интернализации запрещающей и ограничивающей родительской власти.

Согласно представленному здесь взгляду, первоначальным решением эдипального конфликта является его полная интернализация. Как во всякой утрате важного объекта в дальнейшей жизни, утраченные объекты вначале становятся восстановленными и сохраненными в качестве интроектов (Abraham, 1924; Fenichel, 1945). Некоторым образом аналогично работе траура эти эдипальные интроекты в должное время будут в значительной степени заменены посредством идентификаций и нахождения новых (неинцестуозных) объектов. Это развитие тесно связано с развитием нормативных структур и индивидуальных ценностей.

БОЛЬШИНСТВО современных психоаналитиков, по всей видимости, согласны в том, что относительное разрешение эдипова конфликта обычно происходит во время подросткового кризиса, который Блос (1967) назвал «второй инди-видуацией». Хотя подростковый бунт производит впечатление в первую очередь борьбы между подростком и его нынешними родителями, его ядерные движущие силы обычно отражают болезненное высвобождение подростка от интроектов, порожденных эдиповыми интернализациями и вытеснениями.

В мои намерения не входит вдаваться в данном месте в исследование проблем подросткового возраста, надлежащим образом описанных многими психоаналитическими авторами (Erikson, 1950,1956; Spiegel, 1951; A.Freud, 1958; Bios, 1962, 1967, 1968, 1979, 1985; Laufer, 1964, 1965; Esman, 1975). Я ограничусь некоторыми общими аспектами, которые представляются наиболее важными в достижении индивидом относительной психологической автономии.

Центральной мотивационной силой подросткового кризиса несомненно является возрастание сексуального желания в пубертатный период и необходимость нахождения для него объектов. Это активирует эдиповы образы, идеализированные в качестве объектов любви, а также в качестве образцов для Собственного Я, приводя к их постепенной повторной экстернализации и сравнению с реальными родителями и к растущему разочарованию, лишению иллюзий, ярости и восстанию. Без осознания самим индивидом или его родителями истинной природы этого процесса повторной экстернализации и сравнения образы эдипальных родителей постепенно становятся декатектированы и от них в значительной степени отказываются как от образов идеального объекта и идеального Собственного Я. Они постепенно становятся образами, в основном принадлежащими детству, и утрачивают большую часть своей текущей значимости в определении индивидом объектов любви и ненависти, а также в определении его личных идеалов и ценностей. Этот относительный отказ от эдипальных объектов через столкновение с реальностью и сравнение между прошлыми и текущими ситуациями является базисной процедурой траура в прямом смысле этого слова, который теперь впервые широко наблюдается у личности. Окончательное разрешение эдипова конфликта в отрочестве представляется важной, если не необходимой предпосылкой для более поздней способности к трауру (Loewald, 1962).

После окончательного разочарования в эдипальном объекте любви и деидеализации последнего его или ее образ становится интегрирован в развивающийся, более реалистический и достижимый образ идеального объекта любви. Этот образ более не моделируется соответственно образу частного лица, но представляет собой объединение отобранных ценных аспектов полученного индивидом ли-бидинального объектного опыта. Он представляет собой новый уникальный синтез, который теперь будет направлять его или ее поиск и выбор объекта. Он составляет важную часть зрелой идеальной структуры индивида, которую я предлагаю называть объект-идеал в соответствии с концепцией эго-идеала, или идеала Собственного Я. Нужен относительный отказ от эдипального идеального объекта и его замещение объект-идеалом (как структурой психики) до того, как станет возможен неинцестуозный объектный выбор и полное сексуальное наслаждение. Он также необходим для развития полной объектной любви и для способности устанавливать длительные любовные отношения.

Так же точно образ эдипального родителя, представляющий идеальное Собственное Я для ребенка, будет после его сравнительной деидеализации интегрирован в новый личностный идеал, обычно называемый эго-идеалом (Freud, 1914а [*] или, как я предлагаю, идеалом Собственного Я. В отличие от эдипального идеального Собственного Я, идеал Собственного Я не связан с каким-либо частным лицом, но представляет селективную интеграцию аспектов от ранее идеализировавшихся и вызывавших восхищение реальных или вымышленных объектов. Это — абстрактный синтез качеств и жизненных целей, личная путеводная звезда, которая будет более важна, чем любые внешние образцы.

Вместе с относительным отказом от любимых, ненавидимых и идеализируемых эдипальных объектов, интроект суперэго становится в идеале по большей части разрушен через селективные идентификации с некоторыми из своих аспектов и отказ от других. Эти идентификации становятся абсорбированы в нормативную структуру Собственного Я, таким образом делая понятия правильного и неправильного по сути вопросами собственного суждения (относительно схожих или близких точек зрения см. Loewald [*]; Sandier and Rosenblatt [*]; Meissner [*]).

Люди, страдающие невротическими расстройствами, типично сохраняют свои вытесненные как желанные, так и ненавидимые эдипальные интроекты, а также суровые и чрезмерно запрещающие интроекты суперэго. Все эти инт-роекты будут переноситься на личность аналитика в ходе психоаналитического лечения, во время которого их постепенное осознавание и тщательная проработка сравнимы как с работой траура, так и с запоздалым завершением незаконченного подросткового кризиса пациента.

Для подростка кризис означает крупную ревизию переживаний его Собственного Я, он способствует достижению идентичности юноши, живущего в обществе и обладающего собственной системой ценностей и подходящими для данного общества объектами любви, по контрасту с ребенком, живущим в первичной семье с родителями, которые являются главными объектами любви и идеализации. Этот шаг от детства к взрослости включает проработку утраты родителей детства и будет часто, если не всегда, оставаться незавершенным в различных отношениях. Однако достаточно успешное прохождение через подростковый кризис, по-видимому, представляет необходимую генеральную репетицию процессов проработки, которые в дальнейшей жизни будут необходимы при столкновении с важными утратами, в особенности с утратами главных объектов любви (Wolfenstein, 1966). Способность к трауру, таким образом, возникает вместе со способностью к свободной объектной любви после отказа от родителей детства и их относительного декатектирования.

Способность преодолевать утраты посредством траура и таким образом оставаться способным к любви и восстановлению важным образом содействует психологической автономии индивида. Однако решающим ингредиентом в относительно длительном и реалистичном субъективном переживании внутренней свободы и независимости, по-видимому, является примирение с установившейся иерархией интернализированных личных ценностей. Ригидные внутренние запреты, правила и ограничения принадлежат неинтегрированному суперэго-интроекту и при благоприятных условиях будут в основном заменены осознанием и признанием Собственным Я налагаемых реальностью ограничений. Большая часть нормативной структуры взрослого индивида будет в идеале состоять из его личных ценностей и идеалов, согласно которым он сознательно пытается направлять свою жизнь. В отличие от чисто нар-циссических ценностей, которые преобладают до установления константности Собственного Я и объекта, и вызванных родителями предрассудков и оценок, которые в основном составляют ценности эдипальной стадии и латентного периода, установление прочной личной системы ценностей требует окончательной эмансипации от эди-пальных родителей с сопутствующей интеграцией новых нормативных структур для внутренних идеалов Собственного Я и объекта у индивида.

Глава 4. Об аффектах

С того времени (1915а), когда Фрейд дал определение аффектам как феноменам разрядки и частично пересмотрел эту концепцию в 1926 году, представив свою теорию сигнальной функции тревоги, а также вследствие часто приводимого высказывания Рапапорта (1953) о том, что в психоаналитической теории отсутствует теория аффектов, очень многое было сказано по поводу происхождения, природы аффектов и их значимости для развития и функционирования человеческой психики.

Потенциальная возможность переживания и проявления аффектов в основном рассматривалась как врожденная склонность, которая дает людям общую основу для взаимопонимания. Активация этой потенциальной возможности в постнатальных взаимодействиях считалась базисной как для коммуникации, так и для познавательных процессов (Basch, 1976; Modell,1984). Считалось, что аффекты обеспечивают главную мотивационную силу как для нормального, так и для патологического развития и функционирования личности. Подчеркивалось важное значение аффектов как носителей смысла в психическом переживании и вследствие этого их незаменимость как для социальных отношений в целом, так и для психоаналитического лечения в частности (Spitz.1956,1959; Kohut, 1959; Novey, 1959; Schafer, 1964; Rangell, 1967; Sandier и Joffe, 1969; Kernberg, 1976; Modell 1973, 1978, 1984).

Представляется, что первоначальный взгляд Фрейда на аффекты как на самые непосредственные проводники напряжения влечения все еще полезен в том отношении, что аффекты воспринимаются как количественные силы, мотивирующие и регулирующие эмпирические и поведенческие манифестации психической жизни в постоянно более или менее варьирующем достижении по шкале удовольствия и неудовольствия. Из всех психических феноменов аффекты наиболее явно представляют такие принуждающие силы, которые могут рассматриваться как проводники постоянно накапливающихся и требующих разрядки энергетических давлений организма. Как говорилось в предыдущих главах, можно предположить, что именно количественная полезность переживаний уменьшения напряжения придает вначале им и сопровождающим их процессам сенсорного восприятия качество и содержание психически переживаемого удовольствия. Экономическая необходимость и безотлагательность организмического уменьшения напряжения становится представлена в сфере психического переживания в качестве неотложной потребности в поиске удовольствия, а когда переживаемое неудовольствие становится возможным и обусловленным, в качестве потребности в избегании и защите от неудовольствия. Как интенсивность, так и приятное или неприятное качество аффектов продолжает определять субъективный смысл психического переживания индивида на всем протяжении его жизни, то есть качественную и количественную природу катекси-са психически переживаемых феноменов.

Открытие Фрейдом сигнальной функции аффектов все еще представляется безусловно обоснованным и полезным. Воспринимаемые непосредственно в связи с удовольствием и неудовольствием, когда последнее выражено в грубой или несколько утонченной форме, аффекты приобретают предупреждающую функцию, функцию предчувствия приятных или неприятных переживаний, которые соответствуют специфическому качеству данного аффекта. Таким образом, являясь носителями как количественной безотлагательности, так и качественного смысла, а также их предварительными сигналами в психической жизни, аффекты представляют главные мотивационные силы для развития и функционирования психики, включая реактивацию задержанных эволюционных потенциальных возможностей индивида в психоаналитических взаимоотношениях.

Хотя некоторые авторы придерживаются мнения, что нет аффектов без мыслительного содержания (Brenner, 1974, 1976, 1983), эта точка зрения представляется обоснованной лишь по отношению к позитивным аффектам, которые с самого начала будут представляться совместно с некоторыми перцептуальными элементами. По контрасту с позитивными аффектами психическая репрезентация негативных аффектов рассматривается здесь как становящаяся возможной и правдоподобно объяснимой лишь после первичной дифференциации самостных и объектных репрезентаций (смг главу 1). Агрессивный аффект, возникающий как первая психическая репрезентация фрустрации, неизбежно ощущаемой после дифференциации Собственного Я и объекта, вначале будет лишен мыслительных репрезентаций. Это обусловлено тем, что первые образы Собственного Я и объекта становятся дифференцированы из мнемически накопленных масс недифференцированных переживаний удовлетворения, первоначально придающих Собственному Я и объекту характер формаций чистого удовольствия. До создания специфических репрезентаций «абсолютно плохого» объекта агрессивные импульсы, которые автоматически направлены против мнимой причины фрустрации, будут неоднократно разрушать представление об «абсолютно хорошем» объекте, а также восприятие дифференцированного Собственного Я ребенка, которое вначале может существовать лишь как всемогущий владелец приносящего полное удовлетворение объекта. Недостаточная мыслительная репрезентация агрессии постоянно наблюдается у пациентов с эволюционными задержками на различных стадиях сепарации-индивидуации, обычно у индивидов с явно выраженными психозами или тяжелыми состояниями «алекситимии».

В то время как примитивная ярость при нормальном структурном развитии становится как правило достаточно мыслительно представленной, делая возможными количественно более умеренные и качественно более дифференцированные переживания агрессивного аффекта, имеются негативные аффекты, в особенности тревога и депрессивный аффект, которые, по-видимому, сохраняют свой мыслительно бессодержательный характер на протяжении всей жизни.