4

Коперник понял, что операция провалилась окончательно. Все, это был конец.

И в первую очередь для него. Он не знал, сможет ли выкрутиться генерал Кудрявцев, но то, что теперь уже не сможет выкрутиться он сам, Коперник знал точно. То есть не сможет, если будет сидеть сложа руки и ждать, когда за ним придут.

Когда наконец прибыл этот чертов самолет и он встретил его, все еще казалось вполне нормальным. Аджамал живым и здоровым добрался до Двоегорска, а главное — в полной сохранности доставил контейнер. Надо было срочно действовать, пока расставленный на всех дорогах спецназ блокировал подступы к городу, пока не работала связь благодаря уничтоженным Коперником кабелям, пока еще было время… И он связался с генералом Кудрявцевым, чтобы окончательно передать все в его руки, а самому исчезнуть. К этому моменту Коперник успел переодеться, достать машину — он совершенно спокойно угнал в городе машину, потому что знал: сегодня милиция в городе парализована. Словом, Коперник подготовил все, чтобы исчезнуть. Навсегда.

Но Кудрявцев сказал ему:

— Ничего не предпринимайте. В Москве возникли осложнения. Возможно, нам придется изменить планы.

Это было ударом.

Коперник понял, что операция раскрыта и что управление начало контригру; правда, все же оставалась надежда — ведь успели же капнуть ему обо всем этом. А это значило, что за Кудрявцевым есть еще какие-то силы. Но буквально через сутки делом будут заниматься все силовые структуры страны. Потому что не смогут же они допустить, чтобы контейнер со штаммами, способными поразить миллионы человек, находился в чьих-то частных руках! И вне зависимости от того, как изменит свои планы Кудрявцев, сам Коперник по любому из этих планов должен идти в расход.

Суки!

Дальше события понеслись, как скаковая лошадь на ипподроме. Сначала Коперник позвонил в дежурную часть в надежде на помощь Смирнова, и вдруг этот козел посылает его и бросает трубку! А потом к самолету подъехал майор спецназовский с пятью своими людьми и говорит, что генерал приказал ему охранять самолет. А это означает только одно: что генерал приказал этому майору в назначенный момент схватить его, Коперника.

Не успел он переварить эту новость, как один из бойцов майора обнаружил приближающийся автомобиль. Коперник рванул туда. Эту зеленую «Ниву» он, конечно, узнал сразу. Надо было как-то хотя бы приостановить бывшего друга Ивана, и Коперник попытался расстрелять машину.

Беготня туда-сюда, заставлявшая задыхаться, вдруг вызвала у него приступ какого-то необъяснимого страха. Коперник просто физически почувствовал, что если сейчас ничего не предпримет, то начнет паниковать, окончательно потеряет лицо.

Он едва унес ноги из перестрелки с Иваном и его дружком. Когда майор спросил, где его боец и почему он, Коперник, вернулся один, то они просто полаялись с ним, сцепившись чуть было не до драки. И тут майора вызвали по рации. Коперник не знал, что там случилось, но майор ушел, оставив у самолета своего зама, старшего лейтенанта, и еще одного бойца. И Коперник понял, что это его шанс. У него есть минут десять, от силы пятнадцать, чтобы исчезнуть отсюда, пока не появились Док с Артистом, а то, что они уже на подходе, он нисколько не сомневался.

И тут у него возникла идея.

Он просто-напросто подошел вплотную к оставшимся двум бойцам майора Брусники и без лишних разговоров пристрелил их, а когда на шум выстрелов из самолета выскочил пилот, то пристрелил и его. Коперник знал, что Аджамал и рукой не двинет, пока контейнер рядом с ним, потому что он прекрасно осознает опасность его содержимого. Так что Коперник спокойно вошел в салончик «Сессны» и сказал Аджамалу:

— Кажется, мы с тобой в полном говне. Генштабовские крысы продали нас со всеми потрохами. Им как воздух нужен контейнер и не нужны мы, сделавшие всю работу. Только что я узнал, что через десять минут здесь будет группа быстрого реагирования, которой приказано уничтожить все живое… Извини, на этот раз я ничем не смогу тебе помочь.

— А себе? — спросил Аджамал.

— Себя я уже списал. Ведь это тебя не существует среди живых и ты можешь попробовать исчезнуть. А обо мне все известно слишком хорошо… И тогда Аджамал сказал то, на что Коперник и рассчитывал. Он придвинул к нему чемодан с контейнером и сказал:

— Забирай и уходи. Я тебя прикрою. Коперник намеренно перешел с ним на «ты», чтобы подчеркнуть трагичность ситуации, намеренно дал понять: он знает, что Аджамал никакой не пакистанец. И то, что Аджамал последовал его примеру, тоже перейдя на «ты», дало Копернику понять, что он таки переиграл этого бесхитростного вояку… Вытащив из кармана упаковку тех самых таблеток от головной боли, которыми он время от времени снабжал Аджамала в Ираке, Коперник хлопнул его по плечу.

— Это все, брат, чем я могу тебе помочь. Удачи.

Он подхватил чемодан, вышел из самолета и не оглядываясь заспешил к противоположному склону карьера. Противоположному от того, по которому спустя семь минут заскользили вниз по снегу две фигуры. Но к этому моменту Коперник уже скрылся среди чернеющих на белом снегу кустов, которыми начал зарастать карьер.

Аджамал ждал недолго. Он сидел в полной тишине, прислушиваясь к малейшему движению и малейшему звуку. И вскоре услышал сразу два: гул двигателя за спиной и треск веток перед собой. Он понял, что Коперник уехал, а те, кто должен был уничтожить здесь все живое, появились. Страха не было. Только дьявольская сосредоточенность и напряжение. Он приготовил все оружие, какое только у него было, а было у него не очень много: свой пистолет да «калаш», который принес ему Коперник. Проверив магазины, Аджамал тихо выскользнул из самолета, быстро огляделся по сторонам, перекатился за самолетное колесо и тут увидел наконец, что к самолету приближаются двое. Они передвигались быстро, но осторожно, не особенно рассчитывая налететь на встречный огонь, но и не исключая такой возможности.

Аджамал приготовился к бою. Он снял автомат с предохранителя и опустил палец на спусковой крючок. Приближавшиеся собирались обойти самолет с разных сторон, но пока были рядом друг с другом и в полной видимости Аджамала. Пора было начинать… Но что-то останавливало сурового пакистанца с бритой головой, шрамами на лице, решительного и могучего. Что-то пока еле уловимое в фигураx приближающихся останавливало его и не давало нажать на спусковой крючок, снять обоих нападающих одной очередью.

И вдруг Аджамал понял, кто перед ним. Руки его задрожали, он положил автомат на землю и лег горящим шрамом на снег… Через несколько секунд к лежащему на земле человеку подскочил Артист и рывком перевернул его на спину.

— Лежать смирно! — приказал Артист грозно и вдруг обомлел.

— Кто… — начал было подбежавший Док и тоже замер — точно так же, как только что замер обомлевший Артист.

Они оба смотрели на изуродованное шрамами, но улыбающееся лицо и не могли поверить своим глазам.

— Трубач! — наконец произнес Артист. — Колька! Сдохнуть мне, это Колька!..

5

Рашиджистан Год назад …Год назад Пастух и его команда в горах по соседству с Афганистаном преследовали сволочей, делающих бизнес на секретах могущественной некогда российской оборонки.

Тогда в их славной команде и появился Михаил — фээсбэшник, хват, на все руки мастер, а главное — золотой мужик, прямо хоть сманивай его к себе. Именно он в тот роковой день и повел в горах санитарный вертолет, погнавшийся за гадами.

Михаил зорко просматривал через выпуклое остекление «вертухи» все, что открывалось глазам, и, хотя на нем были темные очки, он отлично видел широкое плато, обширные пустынные пространства, быстро несущиеся внизу гряды скал, горные вершины, перевалы и распадки. Поглядывая на приборы, чуть заметными движениями ручки «шаг-газ» он управлял в пространстве удивительно верткой машиной. И вот наконец он увидел «тот» вертолет.

Скользнув с высоты вправо и вниз, Михаил срезал угол и настиг странно, боком летящую машину.

И тут в проеме десантного люка они увидели Трубача.

Его лицо и одежда были залиты кровью, но он продолжал отчаянную схватку против нескольких врагов на борту. Все, кто был в санитарном вертолете, затаив дыхание, ждали исхода этой схватки. Увы, они ничем не могли помочь товарищу… Вертолет с Трубачом был чуть ниже и несколько впереди, но огонь с его борта почему-то больше не открывали — видно, было не до того.

Еще ближе, еще… Теперь между ними было не больше полусотни метров.

Михаил маневрировал, скользил и ежеминутно менял положение, все ближе подтягиваясь к летящей впереди машине.

Артист, уцепившись одной рукой за скобы на потолке вертолета, висел как обезьяна, привычно держа у глаза видеокамеру и снимая все, что открывалось объективу.

Стрелять было нельзя. Вертолет с их другом швыряло из стороны в сторону.

Внизу были горы — до вершин метров двести, не больше.

Вдруг правее по курсу Михаил увидел еще один военный вертолет, который, видно, вызвали на подмогу.

— Держись между ними, ближе к этому, подбитому! Подставляйся так, чтобы тот боялся стрелять и не мог нас сбить! Для них самое главное — доставить «подарок», так что стрелять поостерегутся!

Михаил понимающе кивнул и, сделав резкий маневр, занял такое положение в воздухе, чтобы высланная на помощь машина не могла открыть огонь без риска задеть своего.

И в то же время Пастух, Док и Боцман, откинув дверь своего вертолета, ударили разом из трех автоматов по двигателю вертолета поддержки.

Из той «вертухи», на которой оказался Трубач, вывалился еще кто-то. В проеме люка вновь показалось лицо Николая. Он наконец узнал своих, замахал им рукой.

— Он увидел нас, — закричал Пастух. — Увидел! Двигатель вертолета поддержки, по которому они втроем вели огонь, вдруг задымил, он резко отвалил в сторону и пошел к земле, видимо надеясь найти хоть какую-нибудь площадку для вынужденной посадки.

Теперь все они смотрели на Трубача. Он кричал им что-то, размахивая руками, но вдруг его отбросило в сторону пилотского кресла, и они увидели, как лейтенант спецназа Николай Ухов по прозвищу Трубач в последнем усилии навалился на летчика, обхватил его голову и закрыл тому глаза. Отсюда трудно было понять, что именно произошло перед этим, но похоже было, что пилот исхитрился-таки как-то зацепить Трубача, и, похоже, очень серьезно зацепить.

И тут же они увидели, как вертолет, потерявший управление, швырнуло вбок, закружило на месте. В последний момент летчик сумел вырваться из рук Трубача, но выровнять машину так и не сумел.

Жидкий раскаленный воздух уже не держал вертолет. В беспорядочном вращении его понесло вниз, к земле, и бросило на отвесную горную скалу.

В свете солнца вспышка взрыва была тусклой, ее тут же сменил вспухший черно-красный шар, который сразу развеяло ветром. Все в оцепенении смотрели на уносящуюся вниз серо-красную скалу, на которой не осталось ничего — ни следа взрыва, ни обломков.

— Колька!.. — прошептал Пастух.

Рассказ Трубача Да, так оно все и было. Я когда в этот вертолет прыгнул, у меня же одна только мысль в башке засела — не упустить документы. Как в атаку шел. Перед глазами бумаги, что этот хмырь передал. Все остальное воспринимал исключительно как препятствие. В общем, прыгнул в кабину, а вертолет возьми да и рвани вверх.

Это теперь я, как настоящий шпион, сначала пять раз подумаю, где тут выход, прежде чем куда-либо войти. А тогда… В общем, смотрю — земля уплывает вниз. Пилот жмет на газ. Передо мной два парня в камуфляже. Один сидит ко мне спиной, работает за пулеметом — как на «зингере» строчит. Второй от неожиданности аж позабыл про то, что он вооруженный солдат армии Рашиджистана, и давай меня по башке лупить. Но голова у меня тогда еще ничего, крепкая была. Это теперь болеть стала — тоска, хоть стреляйся.

В общем, как он меня пару раз хватанул каблуком по лбу, так я чуть обратно на воздух и не вылетел. Тут у меня выбор был невелик — либо за косяк хвататься, либо остаться при автомате, но в свободном падении без парашюта. Ясное дело, что я выбрал косяк. Высота-то уже приличная была, я ее даже спиной чувствовал.

Я руками за скобы — там они на борту снаружи приварены были очень удобно, и на скобах этих уголок изобразил — как в спортзале на кольцах. Ну, и малому этому, который меня одной ногой лупил, своими обеими как раз под брюхо и засветил. Смотрю — он и отвалился.

А у меня из раны кровища хлещет — у него, у гада этого, ботинки на шурупах оказались. Хорошие ботинки, крепкие… Ну, кровь — это не страшно, правда? Встряхнулся, и пока этот, с башмаками, в отключке валялся, я пулеметчику такой пинок славный отвесил, что он аж красиво так через свой пулемет и кувыркнулся.

Я пока его взглядом провожал — первый очухался. Забыл я про него, а он, собака, оказался крепче, чем я ожидал. Короче, собрался парень с мыслями и такую мне замечательную подсечку сделал, что я чуть за пулеметчиком следом не отправился.

Бились мы с ним, как в американском фильме. То он меня за борт выдавливает, то я его. Вертолет-то не очень вместительный оказался — мы друг друга по переборкам кидали, только стук стоял. В конце концов я ему один захват из джиу-джитсу провел и благополучно оформил посадку без парашюта.

Минуту, наверно, в себя приходил. Башка трещит. Кровища в глаза лезет. Два ребра точно сломаны, если не больше.

Наружу выглянул, смотрю, а тут ваш вертолет с красным крестом за мной шпарит. Пока я вам приветствие кричал да ручкой делал, пилот — а он до этого вел себя вроде как таксист: рулил себе, не обращая внимания, что у него там за спиной делается, — так вот этот пилот вдруг какой-то такой хитрый вираж заложил, что меня на него и швырнуло. Я, если честно, схватился за первое, что мне под руку попалось, — за его башку. — Он мычит: мол, что ж ты, дурень, делаешь — оба навернемся!..

Ну, так оно и вышло, как он предупреждал. Вертолет как-то закачался, закачался — он и до этого летел не очень-то резво, а тут и вовсе вниз пошел.

Перед глазами все кувыркается. Пилот — жить-то хочется — извернулся и меня локтем промеж глаз. Я от него отлепился, как мячик какой… Это уже потом я понял, что он невольно мне жизнь спас. Я прямехонько в раскрытую дверь вписался. И, главное, все как в замедленном кино: лечу, наблюдаю, как валится вниз один вертолет, как улетает ваш, с крестом… Тут что-то как сверкнет! Мне огнем прямо в лицо пыхнуло… …А что было потом — совершенно не помню. То есть абсолютно не в курсе. Упал ли я куда или повис на чем… Сплошная темень в камере. Я из этой темноты только через месяц на белый свет вылез… А потом у меня времени много было. Все лежал да размышлял, как же это я умудрился остаться в живых?.. Черт его знает… Может, меня взрывной волной подняло? Может, я в какие-нибудь заросли упал или по касательной по склону чиркнул… Хоть убейте, не знаю.

Вообще-то чего вам объяснять — на войне чудеса всякие случаются. Когда Грозный штурмовали, нас на Минутке бомбой накрыло. Я ближе всех стоял. Так меня только контузило, а ребят на противоположной стороне улицы — всех осколками уложило… Ну вот, остался я жив… Чудом там или не чудом — какая теперь разница.

Только когда я в себя пришел, то поначалу, ей-богу, не рад был, что жив остался.

Пошевелиться не могу, даже рта открыть, а тело все как через бетономешалку пропустили… Это я потом узнал, что месяц без сознания провалялся. А как глаза открыл, смотрю: в какой-то хибаре лежу. Огонь горит в очаге. На стене какой-то потертый ковер. Под потолком развешаны пучки сушеных трав, шкурки каких-то животных.

И вот валяюсь я среди всей этой красоты, как чурбан. От боли выть готов, а не могу… И какой-то дремучий старик меня растирает ужасно вонючей дрянью. Старик такой сухонький, весь в морщинах, на вид лет двести. Тихо так лопочет по-своему.

Он меня несколько месяцев козьим молоком да отварами из трав отпаивал.

Кроме жидкого, ничего проглотить не мог. Замечательный старик… Я лежу, а он мне Коран читает. По-арабски. Я ни бельмеса не понимаю, но замечаю, что, когда он бубнит свои молитвы, боль вроде бы стихает. То ли отвлекаешься, то ли действительно сила какая-то в этом есть… Не знаю… В общем, сплошная мистика и шаманство.

Только я вот что скажу. Старичок этот, его Сульхи звали, меня молочком, травками да молитвами своими с того света вытащил. И не просто вытащил, а так, что потом в большом медицинском центре врачи меня с головы до пяток прощупали, но так и не поняли, как это я еще двигаюсь. По всему выходило, что быть мне инвалидом в лучшем случае. А в худшем… На все воля Аллаха!..

Мало-помалу начал становиться на ноги. Месяца через четыре вытащил меня Сульхи впервые на улицу. Сижу я на солнышке. Любуюсь на горы, облака. Орел какой-то в небе парит. И думаю себе — какая благодать!..

К тому времени я уже начал сносно понимать на урду и классическом арабском.

Это все, ребята, оттого, что дед мне Коран читал. Лучше всякого лингафонного курса получилось. Я пока в бреду валялся, старик мне бу-бу-бу, бу-бу-бу… Так, видать, слова на подкорку сразу и записывались. А потом, когда малость оклемался — скукотища же все время лежать, верно? — я от нечего делать языками и овладел.

Ей-богу!

Ну, правда, врать не буду, потом уже по моей просьбе Сульхи со мной специально занимался. И начал я читать, даже писать под конец научился.

Старик-то оказался ученый. У него какая-то мутная история вышла с местным муллой. То ли он в Коране решил что-то на свой лад переиначить, то ли какие-то мысли Магомета слишком вольно трактовал. А скорее всего, просто слишком для муллы умным показался. Два мудреца на одно селение — слишком много. Вот старого Сульхи из селения натуральным образом и поперли. Объявили, значит, персоной «нон грата».

По-моему, он не очень-то огорчился. Отстроил себе хижину в горах повыше.

Закопался в свои книги — у него их была целая библиотека. Собирал травы, сушил.

Готовил по каким-то древним рецептам настои да мази, которыми меня с того света и вытащил.

Любил он на рассвете сидеть на пороге хижины. Оттуда вид — обалденный!..

Наверное, на сотню километров. И никаких вокруг людей, никакого жилища. Мне самому иногда начинало казаться, что мы со стариком одни остались. Так вот, сядет и смотрит. Молчит. Только губами шевелит. То ли молится, то ли что-то разъясняет сам себе. И так часа три может сидеть, пока солнце его не сгонит.

Я его как-то спросил:

— Ты чего, старик, тут сидишь зря?..

Он посмотрел на меня, как на дитя малое, и говорит в ответ:

— Смотрю на движение мира… Постепенно я на ноги встал. Сначала на костыле ковылял. Потом перешел на палочку. А уж потом и сам по себе. Пока старик о моей душе да моих мозгах заботился, лекции мне о мироздании читал, я решил, что и тело мне тоже еще пригодится. Вспомнил кое-что из карате, кое-что из ушу, кое-что из джиу-джитсу.

Я же когда рукопашным боем занимался с инструктором нашим, Григорием Иванычем, то все больше налегал на удары да на технику. А всю эту восточную философию за чепуху держал. А тут пригодилось.

Стал потихоньку в теньке заниматься. Дыхание выставлять да медитировать.

Руками машу, а сам в голове соло на саксе прокручиваю. Кругом красота дикая.

Гармония. Такой меня восторг временами брал!

Единственно, чего мне, ребята, не хватало, так это саксофона. У старика-то даже радиоприемничка завалящего не было. Так что я по памяти втихую Глена Миллера или Гиллеспи мурлыкал.

В общем, когда я достаточно окреп, то полностью к тому моменту пришел в соответствие с обстановкой. Дни текут. В душе полное успокоение. Проблем никаких. Как летом в детстве — полное ощущение потери времени… Вначале, конечно, были у меня мысли о побеге. Вернее, не о побеге. Старик Сульхи меня никогда не держал при себе силой. Какая у него сила?.. Я как чуть-чуть оклемался, так уже мог его одним плевком уложить. Просто бежать как-то было некуда.

Он, старик, меня сразу спокойненько так предупредил:

— Ты вниз не ходи. Ты шурави. Тебя там убьют. А я даже толком и не знал, где нахожусь. Вроде бы и не в Рашиджистане. Я часто пытался у Сульхи выяснить подробности того, как он меня нашел. Но старик был кремень. Твердит в ответ одно и то же:

— Аллах тебя послал, Аллах и заберет… Только я понял так. Дед время от времени из хижины своей выбирался. Брал ишака — и в горы. Травы собирать. Минералы какие-то одному ему известные. Да и просто на «движение мира» поглазеть. Старику много не надо. А уйти мог аж на месяц. За это время проходил достаточно большие расстояния. Похоже, вот во время одного такого похода он меня и нашел.

И вот это, ребята, как раз чудо. В пустыне я падаю вместе с вертолетом и остаюсь жив. Почти жив… А тут бредет мимо безумный старик, которому не лень меня за сотню километров на своем ишаке тащить тайными тропами да потом незнамо сколько выхаживать. Другой бы пошарил по карманам да и пошел себе с Аллахом дальше. Ну, может, прикончил бы из человеколюбия.

А старик… У него философия… В общем, время летело. Я уже почти, как дед советовал, растворился в природе, да не до конца — в один прекрасный день цивилизация напомнила о себе сама.

Как-то занимался я своей хитрой гимнастикой, да что-то из Глена Миллера напеваю и вдруг слышу: какой-то странный, непривычный, но в то же время знакомый звук появился. Я на месте застыл и сообразить не могу, что бы это могло быть.

А звук, вернее сказать, гул все сильнее. И вдруг как из-за горы вертолет выскочит — прямо на меня. Военный вертолет. Круг над хижиной сделал, кое-как на каком-то пятачке приземлился.