III

Святые угодники! Если бы кто-нибудь сказал, что мне предложат такое дело и я за него возьмусь, даже не знаю, куда бы я послал этого провидца. Но очень далеко. Очень. Я и теперь не взялся бы за него ни за какие коврижки. Если бы не Тимоха. Они сделали сильный ход. Очень сильный. И выйти из игры я уже не мог.

И главное было совсем не в том, что мы должны будем работать в чужой стране, о которой ни черта не знаем, кроме того, что там танцуют сиртаки. И не в том, что без какого-либо прикрытия. Про оружие и не говорю, какое там может быть оружие! И если бы нужно было выкрасть — или, как выразился полковник Голубков, переместить — какого-нибудь бандюгу, мафиози или агента-двойника, вопросов бы не было. Но речь-то шла совсем о другом человеке — об Аркадии Назарове!

Который во время путча девяносто первого года нес от биржи стометровый российский флаг.

Который стоял рядом с Ельциным на танке возле Белого дома.

И который через несколько месяцев после этого сказал Ельцину прямо в лицо перед десятками телекамер:

— Борис Николаевич, своим бездействием вы просрали нашу победу!

Он, конечно, не совсем так сказал, но смысл был именно такой, и все это поняли. В том числе и сам Ельцин.

И этого человека «несанкционированно переместить» в Россию?

Полковник Голубков излагал суть дела короткими фразами, без рассуждений — так, как ставят боевую задачу. Но мне показалось, что немногословие его вызвано другим — стремлением поскорее с этим покончить.

— Таким образом, ваше задание состоит из трех частей, — подвел он итог. — Первая: блокировать контакты объекта с третьими лицами. Вторая: обеспечить безопасность объекта. Это — одна из важнейших задач операции. И наконец, третья — переместить объект в пункт, который будет указан вам позже. Вопросы есть?

— По первым двум частям — нет. По третьей… Чем вызвана эта необходимость? — спросил я.

— Не в курсе.

— Вот как?

— Мы солдаты, Серега. Нам отдают приказ — мы выполняем.

— Каждый солдат должен знать свой маневр. Это еще Суворов сказал, — напомнил я.

— Свой, — подчеркнул Голубков. — Даже Суворов не объяснял гренадерам общий замысел.

— Я не гренадер. А вы не Суворов. Если я что-то делаю, я должен понимать, для чего. Кто в курсе?

— В Управлении, думаю, только сам Волков.

— Я хочу с ним встретиться. Голубков кивнул:

— Доложу.

— И еще, — продолжал я. — Мне нужна вся информация, которая у вас есть.

Досье, агентурные данные, все остальное.

— Это сверхсекретные документы.

— Константин Дмитриевич, мы можем работать без оружия. Мы можем работать без прикрытия. Но с завязанными глазами не можем.

И никто не может.

— Он прав, — заметил майор Васильев, молчаливо присутствовавший при разговоре.

— Но я же не могу дать ему допуск. И Нифонтов не может. Это наш начальник, — объяснил мне Голубков. — Генерал-майор.

— Волков может? — не отставал я.

— Он-то, конечно, может.

— Пусть он и даст. Мне без разницы, от кого я получу документы. Хоть от вашей уборщицы.

Голубков поднялся с бревна, на котором мы сидели.

— Попробую с ним связаться, — сказал он и направился к вертолету.

— Хорошие у вас тут места, — заметил майор Васильев. — Тишина. Простор.

Настоящая Россия. А там — церковь? — кивнул он в сторону Заулка, где виднелись три купола, один большой и два поменьше, поблескивающие в закатном солнце позолотой крестов.

— Да. Спас-Заулок.

— Действующая?

— Действующая.

— Это хорошо. Бабка моя говорила: если храм стоит, значит, земля живая… Я огляделся. Солдаты подтащили коляску с Тимохой к избе, Ольга уже поила его молоком. Молоко здесь было такое, что к утру в банке набегало сливок на четыре пальца, на нем Тимоха быстро отъестся. Буренки, пользуясь недосмотром, разбрелись по всему берегу Чесны. Я взял кнут и направил стадо в пойму.

Когда я вернулся, майор Васильев стоял у бревна и курил сигарету.

— Богатый у тебя кнут, — оценил он.

— Еще дедовский. Настоящая сыромять. Четыре с половиной метра.

— Ловко ты им управляешься. Трудно, наверное?

— Чего тут трудного? — удивился я и выщелкнул кончиком кнута окурок прямо у него изо рта.

Он отпрянул, а потом рассмеялся, обнажив ровные белоснежные зубы.

— Ты прямо ковбой! Лихо! Дай попробовать!

— Ну, попробуй, — сказал я и на всякий случай отошел подальше.

Майор примерился к кнуту, с форсом размахнулся и врезал себе по заднице так, что бросил кнутовище и обеими руками схватился за ожженное место.

Полковник Голубков, подоспевший от вертолета, только головой покачал.

— Пацаны, да и только!.. Беги переодевайся, — кивнул он мне. — Волков встретится с тобой в двадцать пятнадцать.

— К чему такая спешка? — удивился я.

— К тому. Есть свежая информация. Зафиксирован телефонный звонок. Завтра с компаньоном Назарова встречается какой-то тип. Скорей всего — эмиссар КПРФ.

Вероятно, будет договариваться о встрече с самим Назаровым. Нужно успеть предотвратить этот контакт.

— Но я не могу так сразу. Надо найти, кто бы меня подменил. Стадо без присмотра не бросишь.

— Боже ты мой, какой только ерундой не приходится заниматься!

Голубков, конечно, не совсем так выразился, но в этом смысле. Он повернулся к майору:

— Вадим Алексеевич, километрах в пятнадцати отсюда воинская часть. ПВО. Мы тебя высадим возле нее, возьмешь у командира машину и двух солдат — молодых, деревенских. И привезешь сюда. Пусть ходят за стадом, пока Сергея не будет. А не будет его дней десять. Сам потом доедешь до Луховиц, а там электричкой до Москвы.

— Где же они будут жить? — спросил я.

— Палатку поставят. У тебя связь с ребятами есть?

— Адреса. У Артиста, Мухи и Трубача — телефоны.

— За сколько ты их сможешь собрать?

— Ну, дня за три.

— Отставить. День — на все. Послезавтра вы должны вылететь в Никосию.

Самолет в восемнадцать тридцать из Шереметьева-два.

— Больно ты шустрый, Константин Дмитриевич! Док в Подольске живет. А Боцман вообще в Калуге.

— Получишь машину. Хорошую. И с хорошим водителем. С рассветом выедешь, быстро обернешься.

— А загранпаспорта, визы, билеты?

— Не твоя забота. Три минуты на сборы. Паспорт не забудь!..

В избе я натянул джинсы и коричневую кожаную курточку, купленную по случаю в Грозном у какого-то турка, сунул ноги в кроссовки, показал Ольге, где лежат деньги — остатки моего последнего офицерского жалованья.

— Опять в Чечню? — упавшим голосом спросила она.

— Ни Боже мой! Совсем в другую сторону. На Кипр.

— Не врешь?

— Разве я тебе когда-нибудь врал?

— А то нет? Всю дорогу. «Рекогносцировка, рекогносцировка»! А потом я узнаю, что за твою голову назначили миллион долларов.

— Жалко, ко мне не пришли. Я бы, может, и продал. А что? С миллионом баксов можно и без головы прожить. Живут же многие. Было бы куда водку лить.

— Куда же ее лить, если рта нет?

— Никаких проблем! Можно и через задницу. Как водители-дальнобойщики.

Засадил клизму граммов в двести — и запаха никакого, и полный кайф! Извини.

Шутка, конечно, казарменная. Больше не буду. Ну, постараюсь!

— Да я уж привыкла… В том месте, которое ты назвал Кипром, — там действительно не стреляют?

— Да они и слова такого не знают! — заверил я. — Они сиртаки танцуют, когда им стрелять.

— И что ты там будешь делать?

— Что и все. Танцевать сиртаки.

— Перед отлетом заедешь?

— Не знаю. Может быть. Постараюсь. Я поцеловал ее и Настену, обнял Тимоху.

— Как же вы будете без меня? — спросил он, и в голосе его была такая тоска, что мне стало не по себе.

— Без тебя, Тимоха, нам будет, конечно, очень трудно, — ответил я. — Но у тебя сейчас другая задача — приходить в норму. Чтобы к нашему возвращению стометровку за десять секунд бегал. Приказ ясен?

— Так точно, капитан!

— Так-то лучше… Минут через десять после того, как мы взлетели, вертолет снизился у КПП воинской части, о принадлежности которой к ПВО говорили огромные полусферы радаров. Здесь майор Васильев выпрыгнул, а мы взяли курс на Москву. Еще через час, пересев на военном аэродроме с вертолета в неприметную серую «Волгу», въехали в Москву и остановились возле жилого дома где-то в районе Гольянова. На восьмом этаже полковник Голубков отпер своим ключом стальную, обшитую простеньким дерматином дверь и посторонился, пропуская меня внутрь.

Это была обычная трехкомнатная квартира с узкой прихожей и десятиметровой кухней. Но обставлена она была, как присутственное место. Лишь в самой большой комнате были не столы, а четыре кровати с тумбочками, заправленные без особых затей, отчего комната напоминала офицерское общежитие.

— Мы сюда баб водим, — с усмешкой объяснил мне полковник Голубков, хоть я его ни о чем не спрашивал.

Я кивнул. Понятно, каких баб они сюда водили.

В кухне сидел какой-то молодой парень в штатском и читал «Известия», придерживая страницы одной рукой. Вторая лежала у него на коленях, на черном атташе-кейсе, от ручки кейса к запястью тянулась короткая стальная цепочка.

При нашем появлении он молча встал, открыл шифрованные замки и передал Голубкову толстую серую папку. После чего опустился на тонконогий кухонный табурет и вновь принялся за газету. Голубков провел меня в одну из комнат и положил папку на письменный стол.

— Садись. Вникай. Записей — никаких. Вопросы можешь задавать.

— А где Волков? — спросил я.

— Подъедет. Сейчас девятнадцать ноль пять. Времени у тебя хватит.

Я развязал тесемки и раскрыл папку. Вопросы у меня появились довольно быстро, и хотя я понимал, что Голубков ответить на них не сможет, один все-таки задал:

— Свежая информация — от кого?

— Есть там человек.

— Резидент?

— Да.

— В Никосии?

— В Ларнаке. Это на южном берегу Кипра. Объект живет там. Снимает виллу в пригороде на берегу моря.

— Этот резидент — ваш, из Управления?

— Нет.

— ФСБ? Служба внешней разведки?

— Неважно. В этой операции он работает на нас.

— У нас с ним будет связь?

— Нет. У него с вами — будет. Конкретно — с тобой. Если позвонят и попросят Сержа — это он и есть. Так что насчет информационного обеспечения не беспокойся.

Насчет этого я не очень и беспокоился. Беспокоило меня совсем другое.

— Шесть человек на это дело — не слишком ли много?

— Начальство решило — нет. Ты что, не хочешь дать своим ребятам немного подзаработать?

— Немного — не хочу, — ответил я. — Хочу — много.

Голубков усмехнулся:

— Тем более… В начале девятого я покончил с документами и закрыл папку. Голубков отнес ее на кухню и передал штатскому. Тот спрятал папку в кейс, защелкнул замки и вышел из квартиры. И все это — без единого слова.

Ровно в двадцать пятнадцать стукнула входная дверь и вошел Волков. Видно, и у него был свой ключ. Он был в светлом летнем костюме и почему-то не в надетом, а лишь в наброшенном на плечи легком плаще. После нашей встречи в Грозном, в кабинете командующего армией, он нисколько не изменился. Да и с чего бы, времени-то всего прошло чуть больше двух месяцев. При его появлении Голубков встал. Поднялся и я — сработала многолетняя армейская привычка.

— Добрый вечер, — поздоровался Волков.

— Здравия желаю, — ответил Голубков. — Познакомьтесь, Анатолий Федорович. Это Сергей Пастухов.

— Мы знакомы. Садитесь, товарищи. Рад, Пастухов, что вы согласились поработать на нас. Не сомневаюсь, что ваша команда справится с этим делом. У вас есть вопросы ко мне. Задавайте. Все. Потому что больше мы с вами не встретимся.

Я начал с главного.

— Что будет с Назаровым, когда мы доставим его в Москву?

— Не в Москву, — возразил Волков. — Ваша задача — переместить его в Россию. А еще точнее — на польско-белорусскую границу в указанном месте.

— На польско-белорусскую границу? — переспросил я.

— С детальной разработкой он еще не знаком, — объяснил Голубков Волкову.

— Понятно, — кивнул тот.

— И все-таки, — повторил я. — Рано или поздно он окажется в Москве.

Волков, видимо, понял, что — хочет он того или нет — отвечать на мой вопрос придется.

— Попробую объяснить. Хоть это и не мой вопрос. Как вы, надеюсь, поняли из этих документов, — указал он взглядом на письменный стол, словно бы на нем еще лежала серая папка, — наш объект — фигура весьма крупного масштаба, человек, широко известный и популярный на Западе и в среде нашей либеральной интеллигенции, с прочным имиджем деятеля демократического толка.

— Я и раньше об этом знал, — заметил я.

— И как вы оцениваете его деятельность?

— Насчет всей деятельности — не скажу, не в курсе. Но он мне нравится. А вам?

— Я отдаю должное его организаторским способностям и умению мыслить государственными категориями, — уклонился Волков от прямого ответа. — Так вот, разногласия нашего объекта с Борисом Николаевичем Ельциным уже давно дают недоброжелателям на Западе и оппонентам внутри страны возможность трактовать их как отход президента от провозглашенной им политики реформ. После неудачного покушения на господина Назарова наши контрагенты усилили пропагандистскую кампанию, обвиняя высшее руководство страны в попытках возродить практику политического террора. Понятно, что это наносит ущерб престижу России и мы не можем с этим мириться.

— Кто организовал взрыв яхты «Анна»?

— Я ожидал, что вы зададите этот вопрос. У нас нет сомнений, что это дело рук конкурентов Назарова или его партнеров по бизнесу.

Я промолчал.

— Если бы это было поручено нашим спецслужбам, как заявляют некоторые западные газеты, он бы не уцелел, — счел нужным добавить Волков.

Я хотел снова промолчать, но это было уже как-то неудобно и я кивнул:

— Ну, допустим.

— Наша задача, таким образом: обесценить карты наших противников, — продолжал Волков, решив, видно, что его доводы меня убедили. — Это можно сделать разными путями. Один из них: организовать встречу господина Назарова и Бориса Николаевича, не один на один, конечно, а в ходе какого-нибудь мероприятия. И показать ее по телевидению. Чтобы все убедились, что господин Назаров и президент общаются, как уважающие друг друга политические деятели. Есть еще один вариант. Если вы внимательно читали документы, то должны были обратить внимание на проект Назарова по восстановлению нефтеносности наших загубленных и истощенных месторождений. Он хочет осуществить его с немецкими партнерами. Мы предложим ему средства Центробанка или уполномоченных коммерческих банков, дадим соответствующие гарантии. Эффект понятен: Россия получает миллионы тонн нефти, открываются десятки тысяч новых рабочих мест, а господин Назаров активно включается в деловую жизнь России. И руководит своими фирмами и предприятиями не из Женевы или Лондона, а из Москвы. После этого его уже никому не удастся использовать в политической игре. Я ответил на ваш вопрос? Я спросил:

— Если все так, для чего вообще эта операция с перемещением? Почему бы просто не объяснить все это самому Назарову? Может быть, это его убедит добровольно вернуться в Москву?

— Объясните. Ничего не имею против. Это было бы идеальным решением.

— Вы прекрасно понимаете, что это должен сделать не я.

— А кто? Сам президент?

— Или человек, достаточно близкий к нему.

— Не уверен, что такой человек согласится лететь на Кипр для переговоров с Назаровым. И не очень уверен, что эти переговоры могли бы кончиться успехом.

— По-вашему, Назаров будет сговорчивей, если мы привезем его со связанными руками и ногами и с кляпом во рту?

— Послушайте, Пастухов, — проговорил Волков, — мы не о том сейчас говорим. Я имею определенные указания и обязан их выполнить. Обсуждать последствия этой акции — не в моей компетенции. И не в вашей. Давайте в этих рамках и вести разговор. У вас есть конкретные вопросы?

У меня были конкретные вопросы. И не один. Но я понял, что он будет отвечать на них так же. Поэтому сказал:

— Нет.

— В таком случае давайте обсудим размер вашего гонорара за эту работу, — предложил Волков.

— По пятьдесят тысяч баксов каждому, — сказал я. — Плюс все расходы.

— Вы сможете обосновать эту цифру?

— Вам кажется, что это слишком много?

— Я сейчас не говорю о том, много это или мало, — возразил Волков. — Я хочу понять, откуда она взялась. Просто потому, что это красивая круглая цифра, или еще почему?

— Если мы попадемся на этом деле, все или один из нас, то получим по двадцать лет тюрьмы. Наши семьи должны будут на что-то жить. Пятьдесят тысяч на двадцать лет — это чуть больше, чем по миллиону рублей в месяц. Не ахти что, но прожить можно.

— В вашем обосновании мне больше всего не нравится слово «если», — заметил Волков.

— Если бы вы знали, как оно не нравится мне! — ответил я. — Но мы должны считаться с этой возможностью.

— Мы уже заплатили двести тысяч долларов за лейтенанта Варпаховского, — напомнил он.

— Вы заплатили не нам. Вы просто оплатили его работу в Чечне. И гораздо дешевле, чем она стоит. Кстати, вы вышибете его из армии так же, как нас?

— Нет. Он будет уволен по состоянию здоровья.

— И на том спасибо, — сказал я.

Волков ненадолго задумался, потом спросил: