Словно поняв, что его обманули, Рой медленно развернулся для новой атаки. Нестерпимо звенели мириады крохотных крыльев. Мишель отшатнулся назад. С размаху ударился спиной о старый плетень. С треском сломались прогнившие доски, и мальчик покатился вниз, под откос, обдираясь о покрывающие склон колючки и тырсу. Верх-низ, верх-низ! Земля и небо кружились в бешеной карусели, Верх-низ... И вдруг -- полет, падение... Плюх! Холодная вода смыкается над головой, вновь расступается, ознобом пробирает тело, залечивая царапины. Теперь можно осторожно поднять глаза. Над головой отвесной стеной нависает огромный глинистый обрыв -- метров тридцать! Или просто из воды кажется он таким здоровенным?
      Мишель ложится на спину, и течение медленно несет его вдаль, все вперед и вперед.
      -- "Хорошо хоть, что ходил в последнее время, как и вся местная ребятня: в одних только плавках, подставляя солнцу и теплому ветру коричневые от загара плечи, ощущая босыми ступнями теплую шероховатость деревянных тротуаров, прохладный шелк травы и горячее дыхание песка, когда он струился меж пальцев ног. Зато теперь можно не опасаться, что лишняя одежда потащит на дно. Можно плыть и плыть, куда течение несет. Как бревно. Бревно с глазами. Горлум. Золотой Горлум. Белый Голлум мира."
      Разумеется, в мыслях плывущего пацана не было такой стройности и красоты: это уже потом могут прийти словесные обороты для описания мыслей и чувств. А пока -- лишь образы-чувства: Светлое и с запахом тополей -- лето. Теплое -- загар на плечах. Стремительно-ласковое -- ветерок. Прохладное и успокаивающее -- течение. Грустное и незадачливое -- Горлум, невезучий пожилой полухоббит из старой детской книжки.
      "Как-то раз у Эсгарота
      Видели бревно с глазами -
      Результат больших мутаций!
      Как-то раз у Эсгарота
      Выплыло бревно с глазами -
      Видно, в сваях заблудилось..."
      Сумрак наползает на глаза, холодит кожу, вода становится серой и зябкой, с запахом тины и ракушек. Плюхает вода, разбиваясь обо что-то неясное впереди. Поскрипывает старое дерево. Надо открыть глаза, надо посмотреть...
      Старый причал надвигался на озябшего мальчишку, словно крейсер.
      "Айда наперегонки! До причала!"
      "Дедушка, а на лодке прокатите?"
      "Намерзлись, пострелы? Заходите, хлопцы, чайком обогреетесь! Он у меня липовый, сам цвет собирал!.."
      "Деда, мы тут в прятки, так не выдавай, я под парусом сныкаюсь!"
      "Дедуль, Мишку не видал?"
      "Сорока летела, о Михее болтала, да разглашать не велела! У нее и спросите..."
      "Чай свежий, с медом..."
      Дедушку не попросишь о помощи. Вон он сидит на валяющемся у причала бревне, лениво раскуривая самокрутку, и серебристый металл клочками сползает с него, умерщвляя траву. Дедушка не узнает никого. Теперь он действительно один. Как и все, кто прошел через Рой.
      Сумерками -- тень причала. Дощатый сруб скрывает от глаз дедушку.
      Рядом пляшут на воде ялики, лодки, хлюпают поплавками водные велосипеды. И среди всей этой мелочи -- стремительный силуэт яхты, отдыхающей перед Великим Походом. Одиночное кругосветное плавание -- это всегда завораживает. И мальчишки со всего города сбегались поглазеть на легкокрылое чудо, замершее у берега, словно присевшая отдохнуть птица. И музыка дальних странствий звучала в сердцах мальчишек, когда косой треугольник парусов скользил над волной.
      Яхта привязана к причалу единственным тросом. Туго, очень туго сдвигается он. Но вот плюхнулся в воду пеньковый канат, и яхта медленно отошла от пирса... Прости, Андрис! Но тебе вряд ли понадобится она...
      Мишель вскочил в яхту и потянулся к гика-шкоту. Серебряная нить, напоминающая наполненную металлом трубку капельницы, тянулась от гика прямо к берегу, уходя в домик. Звенящий звук приближающегося Роя разорвал тишину. Ударом кинжальчика, по-прежнему прицепленного к плавочкам (надо же -столько всего стряслось, а не потерялся!) мальчик одним взмахом пересек тросик, и лишь его обрывок дернулся на конце гика. Рой приближался, и "пчелы" его блестели, как трос. Смутная догадка толкнулась в голове. Двумя ударами перерубив остатки сверкающей гибкой трубки, Мишель зашвырнул обрезки в кусты на недалеком еще берегу.
      Мокрая пеньковая веревка не очень-то годилась на гика-шкот, но выбора не было. Вытянув идущую хвостиком за яхтой причальную веревку, Мишель привязал ее к кольцу на гике и, намотав на ребристый барабан ручной лебедки, с треском потянул. Хлопнул, ловя ветер, грот, и тут же -- резкий крен. Ветер мотает яхту, и она рыскает, как раненый альбатрос над пеной прибоя. Что-то не так. Пока сознание размышляет -- руки словно живут своей жизнью. Привычным движением берутся за рычаг -- и из швертового колодца выдвигается в воду под брюхом яхты стальная тяжелая пластина -- шверт. Движения яхты становятся ровнее, ветер теперь лишь подгоняет ее. Вот тебе и парусная практика... Можно и обернуться.
      Рой кружит над кустами, куда улетела фальшивая веревка, раз за разом тщетно пронзая кусты в поисках беглеца. Сработало!!!
      Кажется, можно расслабиться.
      Удерживать яхту на курсе удивительно легко. Все дальше и дальше милый сердцу городок светлого детства, превращенный неясной стихией в живое кладбище, адский кошмар.
      Проплывает мимо деревенька. Кажется, отсюда к Саньке приезжал в гости Рэм. Или не отсюда. Деревянными шагами бродят по деревне серебряные зомби. Интересно, как там Лат? Подействовал ли на Изначального металлический монстр? Нельзя останавливаться. Остановишься, чтобы узнать -- и уже некому будет узнавать...
      Вечером так хочется остановиться на привал. Глаза слипаются, и зевота раздирает рот не хуже Самсона. Но что-то звенит: "Останавливаться нельзя!" То ли страх, то ли внутренний голос.
      На камбузе нашелся единственный брикет растворимого кофе. Смешивая его с сахаром, Мишель жевал горчащую смесь, отгоняя сон, но тот кружил рядом, терпеливо выжидая. И только когда миновал Час Быка -- он бежал, чтобы вернуться потом. Завтра.
      Впереди были города Торговой Республики, но сознание их заснуло в объятьях металла. И некому было помочь одинокому мальчишке. Они сами нуждались в помощи, хотя и не знали этого.
      У больших причалов речных вокзалов кислым запахом угасших угольных топок жаловались на свою судьбу пароходы. Лодки нерадивыми коровами разбрелись по реке, порвав заграждения лодочной станции. Дождик готовился вдали... Дождик?!
      Стремительной тучей налетал Рой. Он был ужасен, как в тот, первый раз! Раскинув от горизонта до горизонта свои рваные крылья, он комками металла мчался над самой землей, сметая все на своем пути. Экстра-нейтронная бомба: дома есть, люди есть, а сознания -- нет!..
      Мишель вывалился за борт яхты, в холодную утреннюю воду, и со всей силы вцепился в перо руля. Надо было не просто держаться, чтобы не отстать от яхты, но и удерживать на курсе белокрылое судно. Иначе первое же виляние -и берег позаботится о дальнейшей судьбе. Вон он какой каменистый!..
      С тонким звоном промчались первые Стражи. За ними заклубился туман крохотных, ослепительно сверкающих тел, расползающийся клубами чуть золотистого дыма. И среди этого великолепия грузно проплыла огромная матка. Сейчас она прошла так близко, что можно было точно понять ее размеры: метра три. Ничего себе "пчелка"! Она прошла рядом, почти вплотную, но на этот раз она не казалась ожившей золотой статуэткой. Напротив, что-то фальшивое было в ее сиянии и блеске, словно шел в небе гигантский компьютерный рисунок, этакая иллюстрация к фразе "И стал тут терминатор Т-1000 огромной пчелой, и полетел в небо..." Красивый такой рисунок, со всеми тенями, полутенями и блеском бликов по живому металлу, но -- мертвый, ненастоящий.
      То ли примелькалось чудовище, то ли просто не мог уже Майкл относиться к нему, как в тот, первый раз...
      Полусферой накрывали летящую королеву крохотные совсем "пчелки", такие же яркие, как и их госпожа... И крыльями стали расходился по сторонам Рой. И не было ему ни конца, ни края.
      Лежащего на воде не тронули. Видимо, сочли за утопленника.
      "Больных и мертвых он не трогает! Надо лежать и НЕ ДУМАТЬ!"
      Как же прав оказался Том. Жаль только, что сам он не успел прибегнуть к своему совету, спеша поделиться открытием с другом...
      Открытием или Знанием? Впрочем, теперь не все ли равно...
      Стальные серпы смерти -- раскинутые крылья Роя. Золотые. И все же -- не бесконечен он. Последние "пчелки" скрылись за горизонтом, и Мишель, облегченно вздохнув, подтянулся на руках, забрасывая озябшее тело в яхту.
      Он не знал, сколько прошло времени, дни и ночи слились в сплошной кошмар, когда приходится чутко прислушиваться к плеску волн и шугаться звона цикад, принимая его за Нашествие. Когда остановиться нельзя, а плыть сонным -- значит столкнуться с камнями или вылететь на берег. Если бы был момент остановиться и подумать, то Мишель, без сомнения, удивился бы, что стремится куда-то вдаль. Словно во сне, когда бежишь, плывешь, летишь куда-то и не догадываешься даже, куда и зачем, знаешь только, что должен спешить и что двигаешься правильно...
      А затем река резко раздалась в стороны, широко раскинув руками свои берега, и впереди заблестело далекое, неимоверно синее и бескрайнее море. Яхта словно вырвалась из плена берегов. Нет, скорее, берега просто раздвинулись, как руки женщины, пустившей в дальнее плавание свой кораблик и теперь с тоской глядящей вдаль треугольному парусу. Вернется? Нет? Не знает... И Мишель не знал...
      Зафиксировав румпель, он наконец-то свободно скатился в каюту и уснул тяжелым, беспробудным сном без сновидений...
      Глава 15
      Посадка произошла на удивление успешно. Дэвид и представить себе не мог, что яхты класса "Фламинго" обладают таким запасом прочности: продырявленная во многих местах, почти полностью разгерметизированная, с ошметками корабельного мозга и россыпью панелек от автопилота, она приземлилась на ручнике, как пассажирский авиалайнер, лишь слегка подпрыгнув от толчка о грунт.
      К сожалению -- не работала рация, так что надо было добежать до ближайшего терминала связи. Увы -- ждать, пока яхта исправит свои повреждения, некогда: обстрелявшие успеют замести следы, и тогда опять ищи-свищи их по всей обитаемой галактике.
      Люк распахнулся, и шеф Службы Безопасности выпрыгнул на зелень клумбы, так кстати подвернувшейся на главной площади города. Внезапно в глазах потемнело.
      -- Что за черт! Еще один приступ ясновидения?.. -- Малдер был раздражен, а поэтому не сразу обратил внимание, что нету привычного головокружения и тяжести в ногах.
      Робкий солнечный лучик пробился сквозь стекло шлема. Похоже -- кто-то просто окатил его краской. Неужели тут дом красили или плакат дорисовывали? Сбить при такой посадке ведро с краской -- вполне реально. Хорошо хоть -шлем не успел снять...
      Малдер вспомнил, как когда-то у него в руках взорвался баллончик со сжатыми чернилами. Глаза-то восстановились быстро, минут за сорок, а вот парадный костюм и новые обои на стенах... Да и ощущения были не из приятных...
      Краска тем временем полностью сползла со шлема. И удивленному взору предстал ртутно-серебряный город с серебряно-золотистыми людьми, продолжающими спешить по своим делам и совершенно не обращающими внимание на свой странный вид.
      -- У них что, мода сейчас такая?.. -- Малдер задал вопрос в пустоту.
      Краска скатывалась ртутными каплями с прохожих, и они вновь становились многоцветными.
      Было что-то неправильное в их поведении. Но это не сразу бросалось в глаза. Они шли прямо и только прямо. А разворачивались лишь тогда, когда натыкались друг на друга или на стены домов и стволы серебряных же деревьев.
      Стало трудно дышать. Ну да, в баллонах завершились и последние капли сэкономленного кислорода. Ну ладно, здесь не открытый космос! Сразу надо было шлем сбросить...
      Воздух оказался холодным и бодрящим. От пьянящего аромата зазвенело в ушах. Какая благодать!
      Хотя -- нет. Звон -- реален! Откуда-то сзади нарастало странное жужжание. Малдер не успел обернуться. Его толкнуло в затылок, и из-за спины ринулся поток крошечных золотых насекомых. Словно капли дождя, идущего горизонтально. Но он уже не осознавал этого, хоть и видел золоченый поток...
      "Нет. Потом мне привиделось, что Бог послал на меня рой саранчи, и дважды она налетала на меня, и за второй раз съела мой мозг." Как странно порой сбываются пророчества...
      * * *
      Лат выскочил на улицу, прямо в круговорот улиц.
      И Город испугал его незрячею, мутною тишиной.
      И страшны были его дети, безразличными, безучастными ко всему манекенами слоняющиеся по улицам и дворам. О, как бы теперь возликовали бы классные руководительницы и директрисы заодно с завучами! Как ублажил бы их вид покорного стада, не возражающего им и во всем послушного -- давняя мечта "педагогов"!.. Но Лат сжимался от боли, видя холодные неузнающие глаза Стаськи и Илюшки, Вовки и Николы, Данилки и Саньки, Кирилла и Митьки... И пытался докричаться до них, но слова вязли в безразличии.
      И все же он не терял надежды. Он шел рядом с ребятами и говорил, говорил, говорил... Говорил, стараясь пробудить хоть капельку памяти, отогреть замерзшее, разрушить сковывающий сознание гипс. И хотя все вокруг были страшны, Лат все же чувствовал своих детей, и боролся. Где-то там, в глубине души, теплился их разум, но был он сдавлен, задавлен, забит... И вытащить его наружу казалось делом фантастическим и невозможным. Впрочем, и о постройке двухмачтового гафельного иола из старой шлюпки тоже говорили ему: "Невозможно!". Но то -- парусник, а тут -- души детей... И все же война продолжалась. Сколько дней прошло...
      И треснул лед.
      И Данилка радостно улыбнулся, узнав командора флотилии.
      И Санька спросил: "А где Мишель?"
      И тут же ответил Илья: "В пути, на Дороге..."
      Дети оживали, и были они первыми ласточками в этом возвращающемся к жизни городе. И первые радости сменялись новым горем и отчаянием:
      -- Лат! Лат!.. Я прихожу домой -- а они телевизор смотрят и не шевелятся! А на экране сплошной "снег", вышка-то не работает. Я к ним -- а отец только рукой показал, отойди, мол, не мешай смотреть... А мама -- так она даже не взглянула в мою сторону!.. -- плакал Кирилл.
      -- Мама бродит по комнатам и переставляет подсвечники с места на место... -- с ужасом в глазах шепчет Санька. -- И все...
      -- ...А соседка выключенным утюгом с утра до вечера гладит свой носовой платок...
      И вновь вспыхнула война. Странная война с невидимым и давно уже ушедшим противником. Война не "с кем", а "за что"! За души детей. Теперь -- за души их родителей. И вновь пытался изменить что-то Лат, бессменный Командор детской флотилии и бывший Лорд, и вновь -- на пределе нервов поиск слов и ключей к спящим, замороженным душам.
      Оттают ли взрослые, чьи души давно уже закрыты для нового, заперты и заколочены?..
      Война продолжалась...
      А по вечерам очнувшиеся ребята вместе со своим старшим другом собирались в домике на старой пристани и там, на Пристанях, говорили, пытаясь докопаться до сути происшедшего, понять, что стряслось.
      -- Лат, а ты-то как от этого очнулся? -- с робкой какой-то надеждой спросил Данька, рыжий и когда-то улыбчивый пацаненок из "Звездного Ветра".
      -- Сам не знаю, -- Командор впервые за столько времени потер лоб, словно вытирая пот, и холод стали коснулся руки. Корона.
      -- Ребята, я что, все время и ходил в ЭТОМ ?
      -- Угу, -- хохотнул Севка, долговязый подросток с черной лакированной гитарой. -- Император-тайга!
      -- С ума сойти! Это ж на меня напялили на балу, когда избрали Королем Бала! За всем этим... -- он выразительно посмотрел на опустевший город, -- я и забыл про эту фигню!
      -- Не фигню! -- Сурен взял корону в руки и внимательно осмотрел. Затем, несмотря на протестующие вопли Лата, напялил корону на прежнее место на голове Командора, на потеху ребятам. Но сам -- не улыбнулся, внимательно обошел вокруг, пощелкал по жести пальцем, а затем присел на корточки и тихо заговорил:
      -- Жесть спаяна, образуя кольцо. Пластина обода прикрывает виски и центр затылочной кости. Зубцы короны защищают темя и наиболее уязвимые участки...
      -- Прям-таки тактико-технические характеристики новых средств защиты от мордобоя! -- не утерпел Лат. -- А не смущает, что она тонюсенькая, из жести?
      -- Не-а, не смущает. И не от мордобоя. Если предположить, что эти серебряно-золотые мушки воздействуют на мозг, то скорее всего -высокочастотным излучением. И тогда корона надежно защищает мозг от любого типа фоздействий, ой, воздействий... Так что не вижу ничего странного и противоестественного. И королевский Ваш сан спас жизнь и разум Вам, Ваше Величество! -- с шутовским поклоном добавил Сурен.
      -- А если Рой вернется? -- спросил вдруг Илья. Спроси кто другой -- и не ясно, поверил бы кто. Но Илья... Видящий...
      -- У меня полно старых банок. От томатной пасты. Можно из них! -Сурен, как всегда, говорил отрывисто, но по существу.
      И если бы кто посторонний пришел бы в этот город, то решил бы, что попал Город Королей или в сумасшедший дом, ибо все жители города носили короны. Конечно, банок, из которых Сурен собирался построить ракету для запуска на Луну, не хватило, и в ход пошли старые огрызки жести со свалок, из кружков на станции юных техников и с завода по изготовлению оцинкованных ведер.
      Взрослые в равнодушии своем позволяли детям напяливать на их головы жестяные сооружения, не высказывая ни малейших эмоций и не снимая этих "символов королевской власти".
      Забавно было видеть бабуль, стоящих у колодца в сверкающих коронах. Не менее забавны "короли" за экранами телевизоров или уныло стучащие костяшками домино, причем в этих играх не было победителей и побежденных, ибо смысл игры сводился теперь просто к стуканью костяшкой об стол...
      Пока еще никто из взрослых не очнулся, но ребята надеялись. И в случае успеха обдумывали уже, как бы подоходчивее объяснить им, что короны -- не игра, а необходимое средство защиты...
      Но это -- впереди. А пока -- ни один из взрослых не очнулся. Как не очнулся и один единственный мальчишка -- Том. Его нашел Кирилл. Привел на Пристаня и, заикаясь от смущения, проговорил:
      -- Вот, н-нашел! Ст-транный он к-какой-то!
      -- Все мы были "странными"!
      -- Да не т-то. При оруж-жии... А еще в т-том ж-же п-п-подвале был т-т-т-т...
      -- Т-труп? -- передразнил Кирилла Севка, вспоминая старый анекдот про заику.
      Но Кирилл как-то странно вздрогнул и с испугом сказал:
      -- Т-т-точно т-так: т-труп!
      Имя -- Том -- вспомнили несколько ребят, видевшие его пару раз до ТОГО, как называли теперь Нашествие. Но откуда он явился и что здесь делал -- не знал никто. И откуда у простого мальчишки катана -- настоящая, с тяжелой кожаной рукоятью и сверкающим, острым как бритва лезвием -- тоже оставалось загадкой. Кто-то предположил было, что клинок -- найденный, но чуть изогнутая катана была точно подогнана под руку Тома, да и заплечные ножны-перевязь...
      На кожаной рукояти -- тиснение: прямой, вытянувшийся в струнку дракон с раскинутыми в стороны передними лапами, несущийся сквозь латинскую букву "S" с готическими завитками. Никакого намека на имя владельца. Особенно -- если считать владельцем Тома.
      Что только не перепробовали, пытаясь добудиться. Но все оставалось тщетным. Пытались.. Лат даже добыл где-то две спортивных рапиры и ребята поочередно устраивали перед Томом настоящие мушкетерские поединки, но взгляд пацана оставался равнодушным и безучастным. Попробовали дать Тому рапиру -он зажал ее в кулаке, словно скалку. Сережка попытался даже атаковать, но Том не реагировал на уколы. Тогда Генка рубанул сверху, но мальчик проигнорировал удар, и клинок равнодушно звякнул по жести короны.
      А затем в воздухе повис противный занудный звон-вой, вызывающий зубную боль, и за полуприкрытой дверью зависла сияющая Королева Роя в окружении своих жидкометаллических подданных. Судорога прошла по лицу Тома, и он вскочил, сжимая в руке смертоносную свою катану. В глазах его, до этого пустых и холодных, билась ярость и гнев. Голос оказался чистым и немного усталым:
      -- Я -- Томас Слипер из клана Сэлета!
      И гигантская пчела поднимается на задние лапы, выпуская длиннющее жало. Мгновение -- и насекомое перетекает в форму коронованного золотого человека, а жало ложится в ладонь горящим мечом. И знойным маревом вспыхивает в мозгах ребят и Лата ответ-представление:
      -- Единый!
      Голос скрипит и лязгает, словно у машины повыламывали зубья из шестеренок. Но даже такой, скрипящий и чуть скособоченный, монстр страшен. И мантия его из крохотных сверкающих пчелок слепит глаза коварной "не-тьмой", которая и не свет...
      Молниями скрестились клинки, и благородная сталь катаны высекла искры из неземного металла золотого меча...
      Лат умел ценить искусство фехтования. Сам прекрасный фехтовальщик, он обучал владению клинком своих ребят, ставил бои в кинофильмах и проводил турниры, но то, что он видел теперь, превосходило все мыслимое. Сталь сливалась в сплошной круг, разя монстра, но чудовище легко и уверенно отбивало яростные атаки и тут же кидалось в контратаку, но и его выпады не достигали цели -- верткий мальчишка уклонялся и вновь кидался в атаку. Звон оружия заглушил зудение мелких насекомых, зависших в воздухе в полной неподвижности, словно стрекозы. Свист рассекаемого воздуха. Клинок поет, предвкушая кровь. Но никто не в силах сдвинуться с места, словно загипнотизированные борьбой двух Мастеров. Это был Бой, Бой с большой буквы, и какими же жалкими и детски наивными теперь казались поединки, что устраивались перед Томом для пробуждения.
      Резкий выпад -- и катана рассекает чудовище, разбрызгивая пальцы на его руке. И упавшие на пол обрубки вдруг превращаются в новых зудящих насекомых, взмывают над полом и зависают рядом со своими собратьями. А затем, уплотнившись, золоторожий металлический агрессор захватывает заросшей вдруг раной катану -- и тут же возносится золотой меч. Разрушив оцепенение, Лат, Командор, сорвался с места, размахивая рапирой, но монстр даже не обратил на него внимание. И в тот растянувшийся в вечность миг, пока Лат в выпаде летел вперед, сожалея, что так и не успел надеть тот старинный проклятый Браслет, в голове вспыхнуло раскаленное:
      -- Я не убью тебя, Томасо из клана Сэлета, это было бы слишком просто! Нет! Я вновь убью твоих друзей, и ты вновь будешь нянчиться с зомби. А когда пройдет время -- я приду вновь!.. И так будет всегда!
      С этими словами рой насекомых ринулся на ребят, и волна живого серебра с золотом одела Лата и его команду, накрыла с головой и откатила, и посреди Роя улетала золоченая пчела-матка, пряча в себя длиннющее жало и чужую катану.
      -- Ты жив? -- кинулся к Тому Командор, капая по сторонам жидким холодным металлом.
      -- Ну ты даешь! Где ты так научился? -- кольцом обступили Тома ребята. И в этом гомоне совершенно потонули слова Антона:
      -- А короны-то действуют...
      -- Том, так кто же ты?
      -- Расскажи, мы же все видели!
      -- Мы никому не расскажем!
      Вымучено улыбнувшись, Том негромко заговорил:
      -- Я видел -- у вас в почете телесериал "Горец". Так возьмите за объяснение, что где-то это все существует на самом деле. И что я -- такой же, как они там, в фильме.
      -- Но они там взрослые!
      -- Вечный, он же -- бессмертный, прекращает расти, когда его убивают первый раз.
      -- Верно!
      -- А не думали, что будет, если убьют мальчишку?
      -- Вечный мальчишка... -- задумчиво протянул Лат, -- Так сколько же тебе лет? Сам ответишь? А то я поклялся никогда не просматривать мысли людей...
      -- Отчего бы и не ответить? Не секрет ведь! Тысячи четыре, с копейками...
      Лат вдруг чуть изменился в лице, но не от возраста собеседника, а от чего-то другого, мелькнувшего на заднем плане:
      -- Том, тебе лучше уйти!..
      -- Я понимаю. Иначе я представляю угрозу для ребят, ведь когда Единый вернется...
      -- И это тоже... Но... Я не о том. Я о том, что мне как-то сказал Кирилл, когда нашел тебя в подвале. Я думаю, тебе не стоит общаться с ребятами, ты можешь вредно повлиять на них... Немотивированная жестокость и все такое, сопутствующее многовековому опыту... Ну, ты меня понимаешь...
      И Том исчез.
      Правда, все ребята знали, где он укрывается, и поочередно навещали его. Втайне от Лата. И подолгу болтали с ним, рассказывая о своих нехитрых новостях, слушая воспоминания полувечного...
      А вот вечера на Пристанях стали без него какие-то не те. Вроде бы и ничего он не делал там обычно, просто сидел в уголке, но когда ушел -- стало немного пусто. И тень какой-то незаслуженной обиды витала в воздухе, словно наплевали в душу...
      Один из таких вечеров прервался быстро и неожиданно.
      -- Мишель в опасности! -- Илья внезапно вскочил и ринулся к выходу.
      -- Погоди! -- Лат выбежал вслед за ним, но догнал мальчика только возле его двора. Илья взглядом попросил: "Остановись!" А затем:
      -- Это будет вопреки всем правилам -- но я должен сделать это сам. Сам должен ему помочь.
      -- Где он?
      -- Извини, Лат -- не скажу.
      -- Но почему? Почему же?! -- в голосе Изначального почудилась детская какая-то обида, -- Не доверяешь, да?
      -- Доверяю. Да, ты тоже можешь его спасти, просто выдернув с Пути, притащив сюда... Напялив жестяную корону... Но тогда погибнет целый мир... Так что ты останешься здесь. Мне и Мишелю надо будет сделать то, чего ты никогда не решился бы сделать, и ты это сам когда-нибудь поймешь и признаешь... Ты хороший, Командор, но порою считаешь, что если что-то когда-то плохо -- то это будет злом всегда и во всем, во всех случаях жизни. Увы... но я выбрал свой Путь. Прости и прощай!..
      -- Значит, ты...
      -- Не надо. Я не хочу, чтоб ты думал обо мне хуже, чем я есть. И он тоже не плохой... А этот мир... он просто смертельно устал и может не выдержать...
      Лорд попытался что-то сказать -- и не смог. Он только молча наблюдал, как Илюшка достает из сарая свой изношенный велосипед, как заскрипели пружины, как прогнулось сиденье, когда мальчишка вскочил верхом, как зашуршали по гравию старенькие облысевшие шины. А затем велосипед стал на "козу", словно мотоцикл на гонках при слишком крутом старте. Следом за передним оторвалось от земли заднее колесо, и верный "Школьник" покатил по воздуху, словно по сказочному хрустальному мосту, поднимаясь все выше и выше. Полет был стремителен, и вскоре велосипедист превратился в крохотную черточку в небе. А затем исчезла и она.
      Лат еще долго смотрел в небо, и показалось ему, что увидел он кусочек не написанной еще сказки, тревожный и неясный. Сколько раз в его книгах ребята стремились в небо, то упрашивали летчика, то садились в кабину самолета или седлали гигантскую добрую птицу, но чтобы просто вот так, на обычном дворовом велосипеде... Как должна рваться вперед душа, чтобы случилось чудо... И это чуть темное "Я не хочу, чтоб ты думал обо мне хуже, чем я есть. Ты хороший, Командор, но нам надо будет сделать то, чего ты никогда не решался и решиться не сможешь, потому что смертельно устал." Слова немного путались, приобретая чуть иной смысл, но все же Лат был уверен, что Илюшка никогда не убьет и не украдет. Не струсит. И друга не предаст, ведь так спешит к Мишелю по своему звездному мосту. Что же тогда? Что?..
      Он знал, что никогда не напишет этой сказки, ибо понимал, что пока не разберется во всем -- не сумеет начать, а душой чувствовал, что разобравшись и узнав -- будет уже не собой и не пожелает доверить это бумаге... Не захочет рассказать остальным...
      Глава 16
      За окнами серебрел город, такой непохожий сам на себя. Покрывшись ртутной амальгамой, проявились и стали заметны малейшие трещинки в кирпичах, чешуйки краски на оконных рамах, выбоинки на порогах.
      Это не радовало, а сжимало сердце тоской и безнадежностью. Значит -Единый начал новый этап борьбы... Можно опять уйти в добровольное изгнание, запереться в подвалах, погрузиться в пучину вод или темные сырые пещеры... Но тогда не решится вопрос, а снова отложится на неопределенное время. И все равно рано или поздно прийдется сразиться. Ну почему так все просто и бездарно? Почему надо убивать своего создателя лишь затем, чтобы защитить от него созданный тобою мир?! Неужели в этой седой вселенной так и не прибавилось ума?
      -- Учитель! -- голос прозвучал от двери. -- Я отправляюсь в путь. Ты столько учил меня смирению, но надо и меч не забывать, особенно если враг иного пути не понимает!..
      На голове говорившего чернела стальная вороненая корона -- подарок Мельтора.
      Учитель повернулся к своему Ученику, устало опираясь рукой на подоконник.
      -- Я не желаю его гибели... Ты ведь знаешь, что когда-то он создал меня... Тогда он был Творцом, а я -- ошметком чьей-то души, разорванной и разметанной по всей вселенной. Он дал мне новую полноценную жизнь, он обучил меня законам Творения, и даже первый Мир мы творили вместе...
      -- Это который же? -- скептически улыбнулся Макс.
      -- Ты знаешь... Он со своими помощниками сотворил прекрасный Поток, мелодичный фон, равномерный и мощный. А я внес в него Искажение, и тем овеществил Мир. Это как голограмма, основой которой -- когерентный поток, а само изображение -- искажения, внесенные в эту гармонию...
      -- Я тут подслушал край вашей беседы и смею внести свою лепту в создание этого диалога... -- донеслось из-под окна.
      Мельтор и Макс Второй выглянули из окна. Внизу стоял тощий парень в камуфляже и с лютней за спиной. Голову его украшал зеленый же берет с торчащим из него цилиндром авторучки. Увидев Мельтора, незваный гость чуть усмехнулся:
      -- Не волнуйтесь, я не занимаюсь более заключением сделок! Как говорится -
      Здесь нет Товара, нет Купца,
      Пустите в гости молодца!
      -- Ну, заходи, Саттарис, -- усмехнулся Мельтор.
      Человек в зеленом тут же оказался в комнате. Поправив съехавший на ухо берет, он изящно поклонился и заявил:
      -- Сатоурис. Менестрель Сатоурис, смертный и гордящийся этим!
      -- Выкупил, значит, душу-то, а? -- усмехнулся хозяин замка.
      -- О, это давно. Примерно тогда же, когда Нарака превратилась в Крысиный Рай.