Рагнарек (Риадан - 3)

      -- Я думал -- это всего лишь сон... -- шмыгнул носом Майкл.
      -- Задумайся... -- Лат снова взял книгу. -- Я бы не хотел, чтобы воспитанник "Звездного Ветра" вел себя, как уличный гопник... И не хотел бы тебя отстранять от участия в регате за подобные фокусы, да еще за восемь дней до начала регаты... Понимаешь -- даже в простых снах ты встречаешься не с голограммами, а с живыми обитателями Сонных Пространств. Но когда ты вторгаешься в реальные миры -- то мера ответственности твоей растет стократ...
      -- Я пойду, Лат... -- Мишель поднялся, и вдруг, у самой двери, спросил:
      -- Одного не пойму -- как же я сумел вывалиться в реальность посреди сна, а?
      -- Ты во сне засыпал? То-то же! Сон, увиденный во сне, есть реальность, это еще Будда говорил...
      * * *
      И все-таки снам не прикажешь. Можно менять их, корректировать, сжимать или растягивать, но им не прикажешь не сниться вообще.
      И на этот раз снилась Мишелю маленькая деревушка, затерянная где-то в лесах. Дул теплый ветер, заблудившийся в верхушках сосен, нырял вниз, хлопая ставнями заброшеных домов. Говорят -- недавно здесь отгремел Армагеддон, и таких деревенек тут теперь видимо-невидимо. С прудом, где полным-полно здоровенных зубастых карпов, с плачем и стонами домового в вечнохолодной печной трубе.
      Обгорелые заборы напоминали другое пожарище. Но это было давно... Очень давно... Горел город. Простой деревянный город у подножия здоровенного каменного замка. Его жители сперва просто не поверили, что вторгшиеся в эти края чужаки способны на зло. Сперва не поверили, а потом уже было поздно. И не важно, что не были тогда известны автоматы и сваггеры, что вместо ядерных бомб применяли файерболы, а вместо пуль летели стрелы и метательные ножи... Город погиб, захлебнувшись в крови, и не сумел остановить это безумие даже Черный Менестрель, вскочивший на камень у окраины города и резко ударивший по струнам лютни. Черным назвали Менестреля атакующие, ведь он пел о Тьме. Но он не был черен. Ледяной белизной сияли его одежды, ярче алого головного убора с серебряными колокольцами. Неестественно выгнутая правая рука лихо била по струнам, и песня неслась лавиной. И услышавший ее не мог уже бояться Тьмы, ведь -- понимал и ее, и Свет, и место обеих сил в Истинном Мироздании. Но за миг до того, как полетели на землю мечи захватчиков, один из их предводителей злобно выкрикнул: "Да что вы слушаете! Бейте его!" И мечи остались в руках. И обрушились на певца. Никогда прежде не поднимали руку на менестреля. Но -- в борьбе Света и Тьмы на этот раз именно Свет поступился честью и прервал песнь Менестреля, ибо -- испугался его. Свет победил. Но победа его была сродни поражению: взяв на себя кровь невинноубиенных, он обрек себя на проклятия и противников, и союзников. И не раз еще аукнулась Воинам Света эта "победа любой ценой"... Победа над Эльфами, которые считали себя Людьми...
      Мишель рассказывал эту историю троим ребятам, забредшим в пустую деревушку и устроившим тут свое обиталище -- то ли скит отшельников, то ли летний скаут-лагерь. Тут было принято рассказывать истории на ночь. И Майкл делился своими воспоминаниями из прежней, неземной еще жизни...
      -- Почему мы не слышали ничего подобного? -- спросил Райен, когда история кончилась.
      -- Потому что Мишка это только что придумал! Клево! Тебе бы жутики снимать! -- завосторгался Севка.
      -- Не поэтому. Просто летописи обычно пишут победители. И никто никогда не давал слова побежденным. Особенно если их вырезают вплоть до последнего человека.
      -- До последнего эльфа!
      -- Человека. Они называли себя Людьми, хотя и были эльфами от рождения. Ибо они избрали Путь Людей, путь со свободой выбора.
      -- Странные какие-то, -- фыркнул Севка, -- Эльфы, а назвали себя людьми, Тьма, а говорят -- самые светлые. Что ж это за эльфы такие, если от них даже имен нет!
      -- Имен не осталось. Приказано забыть... -- чужим каким-то голосом отрубил Михаэль.
      И больше в эту ночь никто ни о чем не говорил. О чем они думали? Этого, пожалуй, не знал даже Эру, Единый. Вот только когда они пробудились утром, то на теле своем обнаружил Мишель два шрама, старых, больших и уродливых, словно напоминание о чем-то. Или предупреждение.
      -- Смотрите! -- чуть ли не испуганно Юлька ткнул пальцем на живот Майкла. -- Откуда это?
      -- А может, было? -- осторожно начал Райен, хотя было ясно, что и сам он в это не верит.
      Юлий подскочил к Мишелю и осторожно коснулся прохладными пальцами грубой покореженной плоти. Шрамы были какими-то вялыми и твердыми наощупь.
      -- Болит?
      -- Не-а... -- мальчишка с изумлением и каким-то неясным, смутным страхом разглядывал шрамы, затем потер краешек одного из них, потому что показалось, что там блеснуло что-то, как жидкий металл. Но -- показалось...
      -- Как следы когтей орлов, -- Юля попытался пальцами разгладить шрамы.
      -- Вчера точно не было. Это Единый тебя покарал, за то, что на его валар поклеп вел! -- выдал вдруг Севка.
      -- ...Да ты, видать, и вправду Нольдор, парень... -- процитировал Мишель прямо в холеное арийское лицо заступника Эру. -- Если и Единый -- то не покарал, а попытался рот заткнуть.
      -- Угу, тебя испугался, грозного...
      Никто не успел даже крикнуть "А вот и не подеретесь!", как двое мальчишек уже сплелись в клубок рук и ног, молотя друг друга и катаясь по земле.
      Но бились они не по религиозным соображениям, просто Майкл обиделся на колкость Севки... Так что неписаных правил не нарушал никто, и в места пониже пупка удары не наносились принципиально.
      И через минут пять друзья уже сидели на траве, вытирая пот и потирая ушибы, а еще пол-часа спустя все четверо -- и "бойцы", и их "секунданты" -кидали в пруд камешки, стараясь "напечь блинов" и приводя в бешенство прыгающих на скачущие по поверхности воды камешки зубастых карпов, и думать уже забыли об утренней драке.
      Дня три пролетели совсем незаметно. Три дня -- во сне, воспринимаемом Мишелем как единственная реальность... И только сны у Мишеля становились все тревожнее и страшней. И снились ему черные скалы над алмазной пылью дорожек под мертвым небом с искусственным люминесцентным освещением, и цепи, стягивающие запястья прикованного к скале на благословенной земле Амана, и когти пикирующих сверху орлов Великого Короля Валинора. И висящий был -Мишель, но звали его иначе. Он так боялся боли, так страшился крови, но теперь не раскаивался и не проклинал тот миг, когда избрал себе путь Творца, а не прислужника Великих, когда признал Крылатого -- Учителем...
      Кровь орошала алмазный песок, боль рвала шрамы. Но к утру видения отступали, и день приносил долгожданный отдых. Ведь нежиться и дремать на солнышке -- ничуть не менее полезно, чем ночной сон...
      Крупный карп накинулся на скачущий по воде камень с такой силой, что вылетел по инерции на берег, совершенно забыв о своей безопасности. И -забился в траве, не выпуская плоский кусок гранита из пасти. Может -- это и насторожило бы Мишеля: раньше эти сверкающие хищники не забывали о собственной безопасности, но тут к чудовищу радостно кинулись остальные мальчишки, подхватывая увесистые дубцы и вопя "Мясо!"... А Райен -- тот вообще вместо дубца мечом двуручным размахивает... Кто знает -- может, так тут и выманивают зубастых карпов на берег?..
      Уха получилась чистой, как слеза, и такой ароматной, что почуяли, наверное, и на небесах. Но обитатели небес, говорят, страдают излишней скромностью, а посему никто из них не рискнул спуститься и попросить себе хоть ложку горячей ухи. Ребята же подобными комплексами не страдали, а посему котелок опустел в пять минут. Приятное тепло разлилось по телу, и звало оно не к безделию, а к веселью. И тогда ребята выволокли из сарая длинную капроновую веревку и, навязав на концах ее узлы, затеяли перетягивание каната. Мишель с Райеном стали поближе к сараю, Юлька же с Севкой вцепились в другой конец веревки. Крик-команда -- и хлопцы уже со всей силы упираются в землю, стараясь перетащить веревку на себя. Сопят носы, тяжелеет дыхание... Райен атлетически изящно расставил полусогнутые накачанные ноги, которые почти не тронул летний загар. Мишель тянет, словно яхту на берег вытаскивает. На другом конце -- то же веселье: Сева, намотав на руку конец веревки, уперся в землю и с сопением тянет на себя, легонький же Юлька прямо повис на веревке, откинувшись назад под острым углом, он словно летит на месте, и лишь босые ноги связывают его с землей. Кажется, отпусти веревку -- и... Майкл переглянулся с Райни. Улыбка, чуть заметный кивок... Они поняли друг друга без слов. И -- мгновенно отпустили веревку! Торпедой, снарядом полетел Юлька и вписался своей макушкой прямо в живот Севки, сбивая с ног балансирующего на грани равновесия мальчишку.
      Смех, веселье... Затем хлопцы затеяли беготню по длинной, как насест, горизонтальной доске старого забора. Райен, сославшись на старшинство, заявил, что стар он уже по заборам лазать.
      -- Тоже мне, старик, -- фыркнул Юлька, безуспешно пытаясь забраться на доску. -- Песок уже сыпется... Ну ладно, не хошь сам -- помоги мне залезть...
      Несчастье пришло внезапно. Просто зазмеились, сплетаясь, приступы равнодушия и ярости, безумия и бездумия. Мишель слышал о таком от Лата: где-то неподалеку проходил Ковчег Мрака. Не Нагльфарк -- Звездный Катамаран не имеет с Мраком ничего общего, хотя такоже не доставляет землянам приятных минут. И не Черный Клипер -- двойник Золотого Парусника не страшен и не зол, он -- таков, каков его капитан... Ковчег -- не материальный крейсер, который можно торпедировать и победить. Его опасается сам Мрак: когда-то этот летучий плацдарм ненависти коснулся Верховного Мамбета, и с тех пор странствует по Вселенной, неся с собой Неодухотворенность. И те, кого коснется дыхание Ковчега, обречены навсегда. Казалось -- надежды нет. Никакой.
      Решение пришло мгновенно. И над поляной пронесся крик Сновидящего:
      -- Ребята! Ко мне! Немедленно! Опасность!
      Они примчались. Такой вопль преодолел их облом. Надолго ли? Нельзя останавливаться. И нельзя вытащить их через сон в свой мир: следом выберется Ковчег.
      -- Смотрите мне в глаза! Внимательнее!
      Золотые глаза Мишеля вспыхнули впитанным в древние времена огнем, увлекая за собою ребят. Не зря Золотоглазый дружил с Мастером Иллюзий: кое-чему успел у него обучиться. Например -- пробуждать в человеке память поколений. Это неимоверно трудно, но зато при этом работает весь мозг и не остается ни единой клеточки, доступной для постороннего внушения. Похоже -сейчас это был единственный шанс спасти души этих мальчишек от Пустоты.
      И поплыли перед взорами малышей древние пейзажи Амана, и снова Курумо вел поклепы на Крылатого, и снова огненным смерчем "высшие" Светлые вырезали Темных только за то, что те живут на свете. И снова закованным в цепи уходил в изгнание ослепленный по приказу Манвэ великий Король Боли, Бог Любви К Миру, Темный Владыка, Крылатый Черный Вала Мелькор, и зрячие его глазницы были полны печали и сострадания к ставшему на путь гибели миру.
      Вот память вернулась назад, и в тронный зал устремляются Берен и Лутиэнь. Мелькор давно уже видел их путь, и теперь попросил кого-то из подручных, кажется, Иэрнэ:
      -- Сплети мне венок из одуванчиков, хорошо?
      -- Да, Учитель, но скоро тут будут...
      -- Знаю. Для них и хочу. Представляешь -- они вторгаются в зал, а я им навстречу -- в венке вместо короны. И говорю: "Вы не стесняйтесь, я тут просто -- по-домашнему...
      Венок из желтых благоухающих одуванчиков был легок и прекрасен, и Черный Вала надел его, как Корону Весны. Прошелся, затем странно так всхлипнул и сняв, положил желто-зеленое чудо на стол:
      -- Мне и этот венец тяжел...
      Он так и встретил Берена с Лутиэнь. С непокрытой головой. Седой и уставший. С улыбкой услышал: "Я буду петь перед тобой, как поют менестрели Средиземья!" Хорошо хоть, что не спросит потом, взял ли он что-нибудь новое из этих песен. А то что ответить? "Чего я могу для себя взять от себя..."? Поверит ли? Сейчас она даже себе не верит: никак не поймет, почему это Владыка Тьмы не желает засыпать...
      -- Спасибо, девушка, -- Мелькор улыбнулся. -- Давай договоримся: не надо обманов! Я прекрасно знаю, кто вы и зачем пожаловали. Да только зря все это. За Сильмариллом пожаловали? Поверьте, и без вашей песни я отдал бы вам камешек, с удовольствием бы отдал, да нету его у меня! Ни единого нету! Гномы уперли! Вместе с короной!.. Так что присаживайтесь, чайку попьем...
      -- Лжешь, Моргот!
      Пощечина волчьей лапы оставила на щеке след, подобный клинку, но тут Лутиэнь остановила возлюбленного:
      -- Он говорит правду!
      Сон -- лучший подарок. Он позволяет забыть. Да только не доступен сей дар великим Вала. И никакое заклятие не поможет. Лишь только глубокая задумчивость порою оторвет от дел и дарует смутное упокоение, словно мастер Иллюзий или его Учитель Ирмо махнули крылом.
      Когда Мелькор вернулся к реальности, выйдя из глубин нового своего замысла, то с удивлением увидел в изголовьи знакомую до боли стальную корону, спертую месяц тому гномами, прорывшими тоннель прямо под трон мятежного Валы. Рядом лежала кучка гномьих топоров с переломанными рукоятями, и свет двух сильмариллей играл на их лезвиях. Третий же камешек отсутствовал, на его место был вправлен в корону митрильный шарик. Черное серебро скрадывало отсутствие камня, и стальная корона по-прежнему не утратила завершенности.
      -- Надо же -- самый маленький камешек выбрали, -- подумалось вдруг ему...
      А волны памяти несутся вперед, и вот уже Золотоглазый по приказу Манвэ распят на проклятой скале, где завершили свой жизненный путь Эллери Ахэ -Эльфы Тьмы. И орлы кривыми своими клювами рвут плоть того, кто так боится боли, и обнажают ребра. Клювы и когти. Боль. Смерть. Боль и после смерти. Мишель катался по земле от боли, но даже в этой муке он ни на секунду не ослабляет защиту, не выпускает за очерченную линию души друзей, не подпускает к ним Пустоту. И все это -- когда сознание убито волной боли, а шрамы горят адским огнем. Удерживает защиты. Подсознанием. Волей. Душой...
      Ковчег уходил. Уходил, не зацепив ни ребят в деревеньке, ни весь этот мир: Мишель сумел захлестнуть всю планету, защищая ее от странствующего равнодушия. Но грозный странник все же не пожелал оставить это безнаказанным. Уже покинув этот мир, он ударил по герою-защитнику. Последнее, что почувствовал юный Сновидящий -- сознание покинуло его. Падение. Пустота...
      * * *
      -- Командор! -- Антон вбежал в каюту Лата. -- Майкл пропал!
      -- Как -- пропал?!
      -- Утром просыпаюсь -- а его койка пуста. Одеяло так лежит, словно он не вставал, а исчез прямо из-под одеяла.
      -- Ну -- телепортировал куда... Разве ему это проблема?
      -- Не проблема... Но только не видел его никто... И на завтрак он не явился... Командор... Не сердись, но -- это он не после вчерашнего разноса исчез? Может -- обиделся, а?
      -- Не знаю... -- вздохнул Лат. -- Вообще-то никакого разноса не было и в помине... Так -- беседа на темы параллельных миров...
      Поглядев в спину выходящему из каюты Антону, Лат засобирался: стоило начинать искать. Ох, не с проста все это, чует сердце...
      Глава 9
      -- И здесь живут люди!
      Городок понравился мальчику. Тихий такой, степенно-провинциальный, он ласково обволакивал гостя неуемным тополиным запахом, пробуждая в душе что-то давным-давно забытое. Казалось -- возвращается уже почти ушедшее детство. Хотелось просто зажмуриться и поплыть в облаках тополиного пуха, этой летней зимы, приветливой и манящей.
      Шум авто не тревожил старые улочки с дощатыми тротуарами, и только раскатистый звоночек старинного трамвая звонкими шариками разлетался от резных деревянных стен двухэтажных домиков, похожих на сказочные замки или дворцы.
      Где-то резвилась детвора -- ее неумолчный гомон органично вплетался в тишину города, сливаясь с урчанием горлиц и сизым звуком перьев, рассекающих воздух. Где-то неумолчно звенели цикады, радуясь теплу и свету. Мир жил светлой своей жизнью, вдали от тревог, и никакие злые волшебники не в силах потревожить этот покой.
      Мир, в котором нету места злу...
      С шорохом пронеслась над головою и села на карниз птица.
      -- Угу у! Угу у! Угу у! -- воркование горлицы навевает покой, и нет страха в душе, тает последняя тревога под палящим летним зноем.
      Где-то пух тополиный легок,
      И его не затопчут в грязь.
      Там живет посреди слободок
      Детский смех, словно юный князь.
      И забытое оживает
      В тополиной веселой пурге,
      И о горе душа забывает...
      Мишель сморщил переносицу:
      -- И о горе душа забывает... И о горе душа забывает, как... Ох!..
      Как нередко бывало, вдохновение, полет души обогнало тяжелую поступь слов, и последняя строчка бесследно улизнула, не оставив в сознании ни следа! Обидно! Но разве можно всерьез обижаться, когда вокруг такой светлый мир?! Подумаешь -- строчка...
      Дребезжащий звук появился откуда-то сзади, вместе с дробным стуком подошв и детским смехом. Мальчик обернулся, и улыбка осветила лицо: по доскам тротуара катил на пошарпаном самодельном велосипеде пацаненок лет одиннадцати, в короткой мятой маечке неопределенного цвета и ярко-оранжевых трусиках, а за ним бежала стайка мальчишек и девчонок, радостно размахивая руками. Вихрем пронеслись они мимо Майкла и умчались за крашеный лазурью дом в конце улицы, лишь мельком покосившись на новичка. По хорошему взглянули, чисто и открыто, но задерживаться не стали. То ли чтобы не прерывать игру, то ли оттого, что был он постарше их, и засомневались они, будет ли интересно франтовато одетому "столичному" подростку с голопузой "малышней"...
      Франтовато одетому... Мишель сам улыбнулся своим мыслям. Все познается в сравнении... Мог ли он назвать "франтоватым" свой повседневный костюм? Темно-лиловые слаксы, эдакие плотные узкие брючки, да того же цвета рубашка навыпуск. Казалось -- перетяни пояском -- и готовый костюм из цикла "Юный паж. Средневековье". Но ни один паж не нацепил бы подобного, посчитав чуть ли не верхом нищеты. А вот в тихом провинциальном городке эти же брюки и рубашка вызывающе "модные", и становится даже немного неудобно за свой вид...
      "Столичному"... Да есть ли тут столица? Знают ли в этом солнечном городке понятие власти? Надеюсь, что нет...
      Доски тротуара приятно пружинили под ногами, словно дорога упругими ладонями подталкивала снизу идущего паренька. Мгновения невесомости щекотали душу, наполняя светом и радостью. Мишель шел, сам не зная куда, просто наслаждаясь покоем.
      Мирно грелись на солнышке сморщенные годами старушки. Они обсуждали что-то свое, не обращая внимание на весь окружающий мир и на проходящего паренька в частности... Зеленый кузнечик прыгнул рядом с ними на скамейку, цвиринькнул и живой молнией полетел дальше.
      За синим домиком открылась новая улица, такая же тихая и спокойная. В конце ее высился небоскреб: целых пять этажей! Кирпичное здание выглядело чуть вызывающе среди деревянных собратьев, но все-таки не походило на современные городские "коробки". Узоры, выложенные рельефом кирпича, оплетали венками окошки, рисовали вдоль стен ажурные полуколонны и арки. Домик дышал тем же уютом, что и деревянные его собратья, и казалось почему-то, что он улыбается...
      Приятно бродить просто так и впитывать летний зной, а город касается твоих щек тополиными пуховыми ладонями. И в целом мире нет ни тревог, ни слез. Сказка, ставшая внезапно явью. Жаль, что не попал в этот воистину благословенный край Том, друг по многочисленным сновидениям, этим снам с продолжением... Ведь окажись он тут -- и Мишель с ним наверняка бы встретился... "Тут -- все возможно?" "Это -- Рай?" Шепот травы, звон цикад, радость солнечного света...
      И отдохнет усталый странник
      На перекрестке двух дорог...
      Окошко за спиной желанно,
      А впереди друзей порог...
      Город диктовал свои рифмы, и они с радостью превращались в легкие строки, которые проказник-ветерок уносил бумажными голубями под задумчивый изумрудный сумрак деревьев.
      Вековые тополя размеренно качали ветвями, внимая словам пацана, и Майклу захотелось просто подойти и обнять тополь, погладить его шершавую кору, прижаться щекой!..
      В ушах зазвенело, мир подернулся рябью, но мальчик встряхнул головой -и наваждение прошло, звон стих, остались только город, тополь и солнце. Да неутомимые цикады разрезали тишину.
      Мудрым был старый тополь, и спокойной мудростью своею поделился он с обнявшим его мальчишкой. Спокоен был тополь, и не боялся он людей с топором и пилой, ибо знал, что не тронут его в этом городе, и еще не родившиеся дети нынешних ребятишек будут приводить своих правнуков под сень старого доброго дерева. И в этом дивном городе это действительно было правдой.
      -- Ты почему такой грустный? -- тонкий мальчишеский голос вывел Мишеля из задумчивости.
      -- Я не грустный, я задумчивый, -- Майкл повернулся на голос и невольно улыбнулся, видя курносое веснушчатое круглое лицо пацана, окаймленное давно не стрижеными льняными лохмами. -- Тебя как зовут?
      -- Санька. А тебя?
      -- Майкл. Можно -- Мишель.
      -- Мишка?
      -- Можно и так.
      -- А ты новенький. К кому-то в гости приехал?
      -- Скорее -- просто приехал. Ни к кому.
      -- И остановиться негде? -- и, получив утвердительный кивок, -- Так пошли ко мне.
      -- Родители ж заругают! Скажут: "Ну вот, привел с улицы неизвестно кого. Обормота."
      -- Что они, психованные, что ли?! Пойдем, хватит стесняться, как девчонка!
      Родители действительно ничего не сказали, приняли радушно, словно родного. И с расспросами тоже не торопились. Ограничились Санькиным объяснением: "Это -- Миша. Прибыл издалека, а остановиться негде, родичи поразъезжались."
      Первым делом Санькина мама усадила обоих мальчишек за стол. "Надеюсь, молодые люди не побрезгуют домашним борщом?"
      Саня с некоторым скрытым удивлением поглядывал на Майкла, который впервые в своей жизни попробовал настоящий домашний борщ, и блюдо это ему так понравилось, что уплетал он за обе щеки. Сам же Санька деликатно "поклевал" и скорей потянулся к компоту...
      Несмотря на круглолицесть, Саня был худеньким стройным мальчишкой. Пожалуй, даже слишком худым. Но это ни капли не убавляло его жизнерадостность, и сразу после обеда он потащил своего нового друга на речку, купаться. Вода была теплой, словно парное молоко.
      -- Ты хорошо плаваешь?
      -- Не жалуюсь.
      -- Тогда давай до пристани! Наперегонки!
      Дощатая пристань темнела вниз по течению, и крохотные отсюда лодочки прыгали на волнах у причала. Раз в неделю туда приставал пароход, привозивший почту, газеты и кого-нибудь из пассажиров. И тогда смотритель пристани -- симпатичный такой дедушка -- гонял купающихся ребят подальше: как бы под гребные колеса не угодили! В остальное же время мальчишки плескались прямо между темных мокрых свай причала, наслаждаясь летом и прекрасной волной.
      Мишель старался изо всех сил, но Саня оказался проворней и сразу же вырвался вперед. Он летел, как торпеда, рассекая невысокие волны, и вскоре уже хлопнул ладонями по борту ближайшей лодки. Секунду спустя хлопнули о борт лодки ладони Майкла.
      Не было ни капли печали у проигравшего, не было и тени зазнайства у победителя...
      Позже Саня познакомил Мишеля со своими друзьями -- и они теперь днями то пропадали на речке, то запускали воздушных змеев или собирались вечером дома у Сани, в том самом лазурно-синем домике с белым резным узором, и рассказывали друг другу удивительные истории. И часто, когда была его очередь, Мишель то пересказывал истории Артагорта, то начинал вспоминать свои приключения, порой смешные, но чаще-таки грустные, и мальчишки сидели, разинув рты, и затаив дыхание слушали о Воинах Сновидений, Живом Доме и коварном демиурге, назвавшем себя Единым. И перед их глазами проплывали битвы и войны, снова и вновь люди до последнего боролись за свободу постаревшего и утратившего силы свои Учителя, снова голгофа ждала Золотоглазого, вновь нуменорский король хитростью в тонко продуманном плане свергал власть валар, снова Абадонна дергал за тонкую ткань мира, сокрушая колонны и храмы, перемешивая маяки и дома. И никто не считал это выдумкой! Ребята негодовали, слушая о предательстве Курумо, смеялись над нашествием Королевы Кошек, представляя себе этот скандал на благословенной земле...
      И только раз Илья -- тот мальчишка в оранжевых трусиках, что в первый день лихо так мчал на велосипеде -- спросил у Мишки: "А шрамы еще болят, Золотоокий?"
      Мишель хотел отшутиться, но не посмел, понял страшное: ВИДИТ! И ответил честно:
      -- И не только на погоду. Как на небе бардак -- сразу Единый напоминает о своем существовании. Правда, когда очутился здесь -- почти не дергают...
      -- Но "почти" -- не значит "совсем"...
      Илья приложил свою горячую ладошку к рубцам на животе Мишеля и зашептал что-то под нос. Мишель не стал прислушиваться, он просто лежал и наслаждался теплом, ласковым прикосновением и -- друзьями вокруг. Ночью снились сады Ирмо, не раздавленные еще злым роком, не испепеленные в мести Пришедшего. А наутро с изумлением увидел, что от шрамов не осталось и следа!
      -- Это Илюшка! Он и не такое умеет! -- радостно пояснил Санька. -- А еще он так же вылечил когда-то Лата, когда тот сломал ногу!
      От таких слов сновидящий просто обалдел: среди всех знакомых ребят Майкл не мог припомнить ни одного Лата. А поверить в то, что Илька лечил ногу Изначальному -- тут уж пардон! Да вообще -- знают ли в этом мире, что где-то в дебрях Вселенной есть Отряд "Звездный Ветер" и его командор, бывший Лорд Ночи Лат?.. И, почти не стесняясь, мальчишка сообщил первую часть своих сомнений другу.
      -- А ты и не мог бы его знать! -- ответил Санька. -- Он в этом году к нам еще не приезжал. Но -- скоро будет! Вот тогда мы накатаемся на шлюпках!
      Глава 10
      Славику понравилось бродить с новыми друзьями. В конце-концов, рядом с двумя рыцарями и их клинками можно не применять магию для собственной безопасности. А магичить юный контрабандист теперь опасался всерьез: он никак не мог забыть неприятностей под дождем... Да еще -- можно часами слушать рассказы Эльрика, потихоньку перенося их на кристаллы... А эта информация палантирами не добывается: ну не находят они никакого Мельнибонэ! То ли далеко оно слишком, то ли название произносится не так... Вон, За Гад Дум палантир тоже разыскивать не желает... А "Обитель Лориена" -- сразу показывает...
      Жаль, что Эрхон не делится воспоминаниями. Говорит -- злые и неинтересные они... Действительно, любопытно было б узнать, что ж за воспоминания это такие, что злыми кажутся даже после рассказов мельнибонийца? Ладно, сейчас не хочет -- когда-нибудь к слову проговорится... Или будет занесен в список "неперспективных источников информации" -- его Славик давно подумывал завести, да все надобность отпадала...
      И еще было у странствующих рыцарей одно полезное свойство: они имели при себе множество звонких монет, и щедро угощали странствующего с ним мальчишку, стоило лишь заглянуть в трактир. О, а вот и очередной трактир, легок на помине!
      На этот раз рыцари, кажется, решили пройти мимо. Действительно, не всякого привлечет трактир, если на его стене реклама игровых автоматов, "расположенных в фойе". Но с другой стороны -- когда еще следующий подвернется? И Славик демонстративно вздохнул:
      -- Эх, и чего это я Мерлина не послушался! Хоть и гад он, но на этот раз был прав! И на фиг мне было те палантиры распродавать?! Теперь все знают все, а я без работы остался! Во, последние остались, -- и с этими словами он достал новенькие однокупонники, оставшиеся в его кармане со времен Великого Помешательства, когда Директ-Коммендатура нашлепала этого бумажного добра пачками: -- С этим только в туалет ходить!
      Эльрик щелкнул пальцем по желто-коричневым бумажкам:
      -- Да, бедняга, за что ж ты теперь пить будешь?
      -- Да вы че?! -- праведным гневом разразился контрабандист: -- Денег нет -- и я бросил! Да и пил я -- чтоб забыть одно... один инцидент... И почти забыл... Тут другое: долгоните пару золотых, я тут одному задолжал, давненько уже...
      Ничтоже сумняшеся, мельнибониец достал кошелек:
      -- На, держи...
      -- Оу! А пять можно?
      -- Ладно...
      -- Ну ладно -- так ладно, давайте эти десять!
      -- А полетать?.. -- и сопроводительный пинок направил юного нахала прямиком в двери трактира...
      Открывая головой двери, паренек прокричал:
      -- Да вы что, мужики, ХИБА Ж ЦЭ ГРОШИ?!
      -- Будем ждать? -- Эрхон посмотрел на Эльрика.
      -- Не-а. Не стоит. Сам нас найдет... О ведь все мечтает раскрутить тебя на информацию.
      -- Информацию?
      -- Ага... Твои воспоминания... Мои вон все рассказы позаписывал. И вслушивался-то как внимательно, ну прям как Муркок... А ты ему так ничего и не поведал...
      -- И не буду... -- холодно отрезал Эрхон. -- Мои воспоминания о работе наемником в войсках Валинора -- не для него...
      Влетая в кабак, Славик метнул два золотых прямо в трактирщика. И, прежде чем коснуться земли, выпалил:
      -- На все, пожал-ста! Выпивки и закуски на всех!
      Стоит ли говорить, что его заказ был выполнен практически мгновенно.
      Спустя полчаса среди всеобщего хмельного духа и воплей "Класный мужик!", Славик вновь встал, сжимая в руке кубок с багровым вином:
      -- Ща, ребяты, я толкну реч-ч-чЬ. В стихах! Вместо тоста!
      Однажды был я весел и богат,
      Но продал я свое богатство,
      Тому, кому ОНИ благоволят,
      С кем эти боги безусловно в братстве,
      И тут же я остался без работы, обалдуй,
      И денег у меня в кармане больше...
      Последнее слово он так и не произнес, покачнувшись и смачно вписавшись носом в салат. Где и заснул.