Часть третья

В гробе я видел такие развлечения! Опять не поспал как следует, да и не то, чтоб кто-то разбудил, нет, сам проснулся. Еще бы! К утру холод такой пробирает, что и тюлень о костре мечтать начнет, да еще и сырость эта! Во всей тюряге единственный подземный карцер, и мне его отдали. Льстит, конечно, такое внимание-то, но ей-богу, обошелся бы я нормальной камерой, как те, что сверху. Там благодать, стены, конечно, как и у меня – бревна неотесанные, зато сухие, и на небо можно поглядеть в щелочку. Я-то вижу его два раза в день по пять минут, когда на пытку водят. И сейчас вот – часа через полтора-два тоже самое будет. Мне бы поспать еще, да поди засни тут. Придется так сидеть, зубами постукивая, конвоя ждать. Ох, как все это нудно, как надоело – кто б знал, и кому б пофигу не было! Даже пытка смешить перестала, а поначалу такой комедией казалась! Ведь правда же, смешно – сижу я мордою туп да покорен, а вокруг хлопочет колдун энтот безымянный, он заклятия кладет да пот с лица утирает, а я про себя такие блоки ставлю, каких он даже понять не способен. Трудяге все кажется, что еще чуть-чуть, и будет пытуемый безволен и сговорчив, веревки вей да узелки вяжи десятками, и каждый раз удивляется, что это чуть-чуть никак не кончается, но опять же каждый раз оптимизма не теряет. Когда средний здешний начальник ходом дела поинтересоваться заходит, старикан перспективы ему рисует самые радужные, что меня раньше тоже веселило, а теперь опять же – неинтересно. Интересно другое – сколько я тут смогу продержаться? Желательно, конечно, подольше. Чисимет с Андреями наверняка уже знают, что случилось, а вытащить кого-нибудь из этой тюрьмы дело вполне реальное. Тюрьма – это, конечно, слишком сильно сказано, слишком чести много. Деревянный барак с погребом моим, четыре тролля охраны, три краболова конвоя, и забор вокруг – вот и все препятствия. Первый Младший Здешний, который всем этим заведует, маячить здесь не любитель, даже на «пытку» мою заходит по своей инициативе раз в три-четыре дня, ну еще со Средним когда. Наверно, с гораздо большим удовольствием сидит в какой-нибудь здешней пивной или таверне и своим видом пытается наводить страх на окружающих… Пока я так размышляю, в каземате становится совсем уж невмоготу просто так сидеть, и приходится заняться утренней гимнастикой – для сугреву и общего развития. Только перехожу от приседаний к отжиманиям – скрипит лестница, за дверью слышно хриплое дыхание дуэтом, а затем с глухим бряком сбрасывается засов – это за мной. Что-то рановато сегодня пришли, это мне не нравится, что-то будет нестандартное. Дверь распахивается, и в камеру наполовину втискивается тролль, цепляется к обручу у меня на шее и ведет вон, а второй в это время держит факел, стоя за дверью. Жмурюсь, моргаю, а когда глаза привыкают, удивляюсь еще раз. У лестницы стоит Первый Младший Здешний, и на меня глядит, заботливо так. Ничего не понимаю, все не как всегда. Хорошего ждать мне нечего, и пока мы поднимаемся по лестнице, я прикидываю, будут ли меня сейчас препровождать в другое место, или наоборот, специалист сам по вызову сюда приехал, безымянному помочь. Верхний коридор – два ряда решеток, и за ними поперек стенки – словом, зверинец. Клетки хитрые – чтоб засов изнутри не сдвинуть, он еще сбоку клинышком приперт – абсолютная надежность, и никаких замков, умно! В конце коридора движется кучка народу, поглядывают по сторонам, а то и задерживаются около какой-нибудь клетки. Два орка – видимо, охрана – какой-то мрачный рыцарь в плаще с мехом, на ногах сапоги до колен, и магообразный старичок. Старче сухонький, маленький, но с объемистой бородой серебристого цвета. Внешнего эффекта не производит, но, похоже, вокруг него все сейчас и вертится. Правда, непохоже, что это специально по мою душу, это успокаивает. Старичок с обстановкой знакомится, ну что ж, и мне не грех. Сзади меня лестница в мой подвал, и дверь, по которой меня во двор и дальше на «пытку» водят. Справа, рядом за решеткой – пустая камера, в ней лежат обрезки досок, пара запыленных щитов, копье без наконечника, тряпье какое-то – в общем, подсобка, она не заперта. В камере слева жилец есть, мрачный орк со шрамом вместо одной брови. Он пялится на меня из глубины, потом подходит к решетке и, изогнувшись, глядит в сторону гостей, насколько позволяет решетка. Нехороший у него взгляд. Дальше разобрать трудно, да и времени уже нет – старичок со свитою вплотную приближаются. Первый Младший подталкивает меня вперед, и принимается излагать: так мол и так, человек народа неясного, пойман и доставлен из лесу за болотом зеленым, и так далее, всю историю болезни. Старичок слушает весьма внимательно, а потом просит показать, что за вещи при мне были взяты, и один из троллей, не дожидаясь приказа Младшего, вразвалочку выходит наружу. Через минуты три дверь вновь скрипит – еще один охранник тащит телегу с сеном, а сзади и тот, которого за вещами посылали. Я на тележку смотрю и завидую – во жизнь тут, наверху, даже подстилку меняют! Рыцарь расстилает плащ, и высыпает на него содержимое мешка, а потом вместе со стариканом долго разглядывает кучку. Есть на что посмотреть! Вперемешку лежат эльфийский кинжал с заклинанием на ручке, часы, показывающие 7.38, с загадочными рунами «24 SAT» в окошке, пластмассовая расческа, деревянная ложка, штормовая зажигалка, грубая суконная рубаха, и дальше в том же роде набор. Публика задумчиво глядит на вещи, я задумчиво гляжу на публику, но мое созерцание почти сразу прерывает толчок в спину. Тележка с сеном стоит сбоку, и у безбрового орка идет смена постельной соломы, тележка меня и задела. Орк стоит у открытой двери, но его никто не гонит, все внимание на меня. Налюбовавшись моим скарбом издали, магообразный щупает расческу, взвешивает на руке кинжал, а затем берет зажигалку.

– Это что? – голос суровый, вопрос мне. Я в ответ идиотски улыбаюсь и говорю первое, что на ум взбрело:

– Штучка такая. Зубы лечить. Или вырвать, когда не лечится.

Рыцарь усмехается и приказывает:

– А ну-ка, верхний передний зуб вырви!

– А он у тебя уже долго болит?

– Себе вырви!

Первый Младший восхищен остроумием начальства и подобострастно ждет бесплатной комедии. Старикан протягивает зажигалку мне – видимо, решил не препятствовать развлечениям личного состава. Что ж, развлечем! Зажигалка у меня в руке – опа! Плевок горючей смеси летит в солому. Опа! – еще один в бороду старикану, и еще – в глаза рыцарю. Сухое сено вспыхивает мгновенно, и от жара мой конвойный приседает, дергая за ошейник и меня тоже. Спасибо, теперь можно схватить кинжал и отплатить жестокой неблагодарностью – рубануть тролля в бок. Короткий хрип, шея моя свободна, и я сразу прыгаю назад и вбок – второй конвоир уже поднял топор, но на него сзади набрасывается безбровый. Они сами разберутся, а ко мне через пламя рвется орк из охраны старика, но катающийся по полу рыцарь попадается охраннику под ноги, и орк летит со всего размаху в песок, а мой кинжал довершает дело. Безбровый – быстро он тролля одолел! – толкает пылающую тележку вперед, за дымом ничего и никого не видно. Где второй орк? Где Первый Младший? – ага, вот они, перед тележкой, с той стороны. Огонь пышет в лицо, оглобельки короткие, но мы вместе с безбровым пробегаем весь коридор и прижимаем всех, кто перед тележкой, к глухой стене. Крики и вой – не до них. Безбровый уже бежит назад, сшибая и скидывая по дороге запоры, и я принимаюсь заниматься тем же. Коридор заполнен дымом, я кашляю, последние клетки отпираю уже просто задыхаясь. Наконец на воздух – и тут же приходится падать, копье прямо в лицо шло. Сзади оно все же в кого-то втыкается, а еще кто-то его выдергивает и пускает обратно, опять же чуть не убив меня. Вся толпа несется к частоколу, прямо к воротам, от которых врассыпную бегут все три краболова и уцелевший тролль. Никому из них неохота дело с нами вплотную иметь, гораздо безопасней издали копьями да стрелами пошвыряться – так считают краболовы, ну, а я считаю по-другому, и первым подаю пример, запустив в ту сторону подвернувшимся камнем. Пример оказывается заразительным, и град булыжников разной величины сильно деморализует противников, и когда ворота наконец удается открыть и наша толпа очищает поле боя, на нем остается только один труп со стрелой в груди. Прощальный взгляд – тюряга вся дымится, а из двери лезет на четвереньках божий одуванчик – уцелел, поди ж ты! Его счастье – народу недосуг. Народ – всего-то пятнадцать-двадцать человек и прочих – несется к кромке леса, спотыкаясь об кусты и путаясь в траве. Холм с вовсю уже пылающим бараком нас от поселка закрывает, это плюс, но поспешать надо, и поспешать серьезно. Лесок, правда, не ахти какой, но от глаз скрыть может, и оказавшись более-менее в глубине, мы уже идем – идем вслед за однобровым. Судя по его уверенности, места он знает, и пока что никаких других идей, кроме как довериться ему, не возникает ни у меня, да и ни у кого тоже. Кстати, надо приглядеться к сотоварищам. Нас всего пятнадцать, из коих двое эльфов, тащащие на плечах третьего, два орка и два метиса неясных кровей. Сойдет. В полном молчании движемся часа два, а то и более, а потом лес редеет, и открывается большое озеро, длинное, так что один конец его теряется где-то в дымке у горизонта, а к нам оно лежит немного под углом. Безбровый без колебаний ступает в воду и идет по весьма сложному пути, а общее направление – к другому берегу. Вода ему то по пояс, то по колено, а то и по грудь. Теперь наша процессия выглядит этакой змейкой на воде, часа полтора, наверное, ушло на переход озера. Вода не то чтобы холодная, наверное, теплее воздуха даже, но столько времени по ней брести – зубы не то что стучать, а прямо лязгать начинают. Заканчивается фарватер несколько неожиданно – вместо твердой земли мы имеем перед собой болото с камышом, осокой и прочей флорой. Только к полудню, грязные, усталые, продрогшие, вылезаем мы к подножью высокого и длинного обрыва, тянущегося почти вдоль всего видимого берега. На склоне растут всяческие кусты и травы, деревьев нет, и я обреченно жду, что сейчас придется карабкаться вслед за безбровым вверх, но нет. Он валится под куст, и весь отряд делает то же самое, благо кустов хватает на всех. Довольно долго так лежим. Разговоры потихоньку пошли, а я просто, ни о чем особом не думая, гляжу в голубое небо и неяркое белесое солнце. Сбоку начинается возня – хворый эльф в себя пришел, пытается подняться, а двое его удерживают; удержали, успокоился он, и снова спокойствие, только разговор журчит. Язык эльфийский я вообще-то знаю, но тут то ли диалект незнакомый, то ли тема настолько специфическая – словом, понять невозможно, о чем говорят. Ладно, у меня свои заботы. Расклад такой: Чисимет и два Андрея неизвестно где, передатчик у них. Им искать меня – номер довольно дохлый, ибо искать придется одновременно с отрядом преследования, который в любом случае здесь будет раньше них. Чисимет не дурак, он поймет, что я предпочту убегать от отрядовцев, хотя бы и уменьшая надежды на встречу с ним, и скорее всего он сделает так: погрузит Андреев на какой-нибудь плот или корабль, идущий к Пресному Морю, а уже потом двинет по моим следам. Если получится с кораблем – хорошо. Речные работяги народ спокойный и расчетливый, им тайных пассажиров выгоднее довезти, чем выдать. Хорошо. До реки и отправки Чисимету надо месяца полтора, еще месяц ему на обратный путь, то есть здесь он будет к середине осени. За это время здешние леса можно прочесать очень дотошно, и если сидеть на месте, то я снова попался, только на этот раз за меня могут взяться серьезно, и это ой как худо. Значит, вывод – идти в наиболее безопасном направлении, оставляя знаки Чисимету ясные, а более никому. А идти – видимо, с кем-нибудь из товарищей по счастью, но сначала надо разобраться кто есть кто, и кто есть куда. Я встаю и делаю во всеуслышание предложение:

– Не худо бы познакомиться, раз судьба свела. Меня звать Алек, родом я с берегов Южного Моря, из-за хребта Красного, попал в здешние места колдовством злым, теперь вот домой пробираюсь. Поймали меня этим летом и, как «по неизвестности опасного», в подвале держали.

Идея поддерживается, и разной степени бодрости и хрипатости голосами представляется вся братия. Люди все с серыми клеймами, ждали отправки на очищение. Эльфы причин не назвали – мол, не для многих ушей; и на том спасибо, что хоть честно. Метисы – оба Властелиновы шпионы; а орк, у которого брови в комплекте, был нечист на руку и попался на обкрадывании какой-то лесной заначки. И наконец безбровый. Он не более не менее как взялся всех окрестных орков сколачивать в один организованный народ, и это у него начало получаться, но кто-то из своих же его выдал. Правда, цели и задачи свои безбровый пахан не объяснил, но надо думать тоже – взять верх после общего дела. Он говорил последним, сразу же поставил вопрос – кто, мол, куда. Мужики немного побубнили и решили – на запад, там еще не так строго, Куранаху не дает разгуляться Властелин, Властелину не дает разгуляться Куранах, и народ живет не особо пригнуто. Шпионы тоже на запад, им в здешних местах делать абсолютно нечего, даже по специальности. Эльфы как не слыхали, сидят и лежащего по волосам поглаживают. Безбровый объявляет с вызовом:

– А я вот на Север пойду, к Другу. Он мне даст совет и помощь. – И тут – вот так так! – один из эльфов говорит буквально следующее:

– Мы с тобой пойдем.

Я гляжу обалдело, и остальные тоже. Чтобы эльф с орком по своей воле дело имел – такого даже в Куранаховской интернациональной идиллии не видано. Впрочем – видимо, решают мужики – у каждого свои причуды. Весь западный отряд горит желанием идти немедленно, и безбровый рисует им на плоском камне нечто наподобие карты, и потом долго разговаривает на темы типа «как обойти», «где переплыть» да «как узнать», и наконец, чавкая по озерной грязи, толпа отбывает в направлении заката. К этому времени я принимаю свое решение и говорю пахану:

– Я с тобой пойду тоже. До реки, а там видно будет.

Орк-воришка тоже с паханом собрался, ему деваться здесь вообще некуда, а вот откуда у эльфов такие идеи? Безбровый тоже глядит подозрительно:

– А чего это вам со мной захотелось? Эльфу с орком по пути еще никогда не бывало!

Один из светлых в ответ:

– А вот теперь есть. Нам действительно по пути, а ты вроде бы дорогу знаешь…

Воришка – этакий молодой паханенок – усмехается:

– А если мы вас продадим ненароком?

– Ты знаешь кому? – другой эльф отвечает спокойно и тоже с насмешкой. – И разве ты знаешь, какую цену за нас дадут? Пугать нас нечего, мы сами знаем кого бояться, а кого нет, кому доверять, а кого и обмануть.

Я вступаю:

– То-то о себе ни слова не сказали.

– А зачем?

– Так ведь вместе раз уж быть, так надо знать докуда на вас полагаться можно.

Паханенок с удовольствием поддакивает:

– Да, может, это мы вас бояться должны.

Пахан молчит, но смотрит на светлых злобно, хотя и помягче, чем тогда, в тюряге, на инспекцию глазел. Я орков никогда не любил, но ей-богу, мне сейчас гораздо больше по душе безбровый, чем вся светлая троица. Но как бы мои симпатии ни распределялись, а обстановку надо разрядить, впятером идти сподручнее, чем втроем, а там глядишь и полудохлый в себя придет – сравнить с тем, как его из барака тащили, так он значительно живее выглядит. Говорю:

– Ну вот, не успели познакомиться – уже поругались. Никому это не нужно, врагам нашим только, и лучше вот что мы сделаем: не хотите душу нараспашку держать – не надо. У меня, к примеру, тоже есть кой-чего, что при себе держу. Но чтобы друг на друга не оглядываться, вы, светлые, поклянитесь на чем вам положено, что никакой подлости не сделается, а если драка – то без финтов на нашей стороне быть посильно. Пойдет?

Эльфы выглядят несколько опешивши, такой наглости они и представить себе не могли. Им клясться, само собой, не впервые, но перед кем! Перед двумя орками, которым строго говоря вообще на земле не место, да я неясный, хитрый и изворотливый. Пока троица совещается, я обращаюсь к безбровому:

– А у вас есть на чем клясться, у орков-то?

Он тихонько ржет:

– Ну ты сказал, молодец. Ты почаще такие вещи говори, жить веселее станет!

Ржать-то он ржет, но в глазах что-то весьма интересное мелькнуло, и надо бы разобраться, но не успеваю. Эльфы клясться согласны, торжественно начинают. Клянутся звездным небом и западным морем – вроде сойдет. Все по-честному, и в конце стандартная оговорка – если, мол, кто-нибудь из компании условия те же самые не выполнит, то всему договору конец, и беды всякие на его голову призываются. Я доволен – эти светлые народы имеют много слабых мест, и одно из них – вот эти самые завязки на клятвах и проклятиях. Ах да! Спрашиваю:

– А все же звать-то вас как-нибудь надо? Не все же орать «Эй, ты!»

Ответ довольно неожиданный:

– А как хочешь, так и зови.

Ладно, сейчас окрестим.

– Ты, – показываю на эльфа, что справа, – будешь Барон. Ты, – в того, что прямо спереди, тычу я и запинаюсь. А, пусть тоже аристократ будет, – Граф ты будешь, во. Ну, больной так и будет Хворый.

Тот, который Граф, бурчит:

– Не больной он, а ослабевший. Через день силы свои восстановит совсем, а идти сам сможет уже завтра.

Безбровый подает свой хриплый голос:

– Меня тогда тоже назови. И его вон. Чтобы уж по справедливости было.

Что ж, и тебе имя уже готовое есть, я безбрового про себя уже давно паханом называю, а воришка за паханенка сойдет. Растолковываю значения – пахан доволен, паханенок, видимо, не очень, но бунт поднять не решается. Эльфы на мою зажигалку нет-нет да и глянут, и приходится им на пальцах объяснять, откуда там огонь берется и почему его ни вода, ни ветер не тушат – головами кивают, но глаза все одно непонимающие. За разговорами да спорами дело подходит к вечеру. Солнце над озером висит низко, но совсем не красное, а только чуть-чуть с желтизной, тусклое и неяркое. Эльфы здоровые за дровами ушли, паханенок рвет траву для подстилки. Травы мало и дело идет медленно, хотя я ему и помогаю. Пахан роет яму для костра, ворчит:

– Надо бы, конечно, дальше уходить, ну да ладно, и так сойдет. Озеро за один день посуху не обойти, а ночью – хе, посмотрел бы я на того, кто ночью там бродить будет.

Я про себя думаю: «Ты бы лучше посмотрел – хе – на нас. Жрать нечего, огонь маленький, оружия – мой кинжал да твой ятаган трофейный. Вздумает кто к нам придраться – руками возьмет». Дров по-настоящему мало. Тепла от костерка будет на грош, дымом греться будем. Ветки, обломки невесть какой старости, корни кустарниковые – вот и все топливо, а еще ведь и Хворому под спину веток напихали, и травки помягче – забота!

Солнце наконец заходит, и становится темно, очень резко темнота наступает, отчетливо. Я своей зажигалкой развожу костер, его со стороны не видать, а тепла он дает даже больше, чем я ожидал. Сторожить – у костра и вообще – решили по-честному, кто сколько сможет или сочтет нужным. Не знаю кто как, а я несмотря на пустой живот и комаров, завывающих вокруг, засыпаю почти мгновенно, а растолкали – как и времени не прошло, но небо уже серое. Растолкал Паханенок, сам без лишних слов залез в мою ложбинку и засвистал себе носом колыбельную. От озера потихоньку расходится туман – я вижу, как его стена медленно поднимается из воды и движется вдоль берега. Если смотреть на него долго и не шевелясь, то в его клубах и слоях начинают казаться то лица, то фигуры, один раз я даже какую-то батальную сцену разглядел, но отвлекся и потерял картину, снова только бесформенные глыбы, тихо плывущие над водой. Зрелище жутковатое, и гораздо приятнее любоваться дымом костерка. Он-то без всяких вывертов льется в небо жиденькой струйкой. Тишина стоит вокруг – мягкая такая, ватная, и даже посвистывание каких-то мелких птичек не нарушает, а только оттеняет ее. Интересно, чем можно бы этих птичек ловить? Силков, что ли, наделать или какое-нибудь подобие лука соорудить и эльфов вооружить. И для охоты, и для вообще. Они ведь все прирожденные стрелки – и рука твердая, и глаз верный, и своего рода чистоплюйство – не своей рукой у врага требуху вытаскиваешь и полосуешь, а на расстоянии, быстро и чисто. Хотя из людей, кого я хорошо знал, большинство здесь тоже не любители такой грязи. То ли дело призрака рассеять – одно удовольствие. Ага. То-то я о призраках задумался – идут, колыхаются, и не от озера, как можно было бы ожидать, а наоборот, спускаются со склона, шесть сгустков темноты, размерами с хороший дуб каждый. Костерчик им сверху, конечно, виден, но такой жидкий вряд ли их отпугнет, и я стараюсь побыстрее сообразить, что бы в такой ситуации сделать умное. Но черным до нас дела нет, они движутся к озеру, а оттуда им навстречу поднимаются белые туманные фигуры, в них все яснее различаются человеческие пропорции – руки, ноги, голова в шлеме, щит на груди. Видимо, намечается схватка. Да, так и есть. Такого я еще не видел – медленный и бесшумный бой черных и белесых громадин, которые кромсают друг друга со всей скоростью, на которую способен туман под дуновениями легкого ветерка – настолько легкого, что даже дымок орт костра почти не отклоняется от вертикали. По ходу битвы небо становится все бледнее и бледнее, чувствуется, что за склоном утро уже наступило вовсю, а черные и белые постепенно теряют свои формы и всякую координацию движений между отдельными частями, и наконец все расползается обычным холодным и промозглым туманом. Пахан проснулся и тоже смотрел представление, хотя и не сначала.

– И вот так каждое утро, когда вода не замерзшая, – говорит он под конец. – Все боятся, а бояться здесь нечего. В давние времена здесь битвы были, кого с кем – и не упомнит никто. А озеро – оно еще древнее, и все это до сих пор в снах видит. Может, теперь здесь и мы будем появляться по утрам… Ты еще сидеть будешь? Ну, я тогда на боковую, у меня свои сны тоже есть.

Пахан сворачивается клубочком и засыпает, а я выгребаю угли из ямы и греюсь над остатками их тепла, пока не зашевелился Паханенок, потом эльфы как по команде повскакивали, даже Хворый, а там и наш проводник соизволил окончить разглядывание «своих снов». Попил водички внападку с бережка грязного и предлагает двигаться. Если через возвышенность перейти, потом лесочком, то там есть деревня. Соплеменников у Пахана в ней нет, но можно что-нибудь украсть или отнять. Особых мнений никто не высказывает, и поэтому просто начинаем лезть вверх по склону. Он хоть и не отвесный, но весьма крутой, покатишься – не ухватишься. Со склона далеко окрест все видно – равнина уходит к горизонту, почти вся покрытая темно-зеленым лесом, а вдалеке-вдалеке угадываются контуры гор. Над лесом струйками поднимаются два дымка. Один, потолще, я знаю – это поселок, пекарня там одна на всех, а второй дымок гораздо ближе, он с той стороны озера на берегу. Я задерживаюсь, и одной рукой Пахану на этот дым показываю, а другой за куст держусь.

– Это рыбаки озерные, – Пахан мое беспокойство понял. – Отряд преследования наверняка сейчас вон с той стороны обходит, тот край воды отсюда еле-еле видать.

Барон вмешивается:

– Так ведь они на лодках могли перебраться?

– Ну нет, в этом болоте лодка телеги не полезней.

Обмен мнениями закончен, и снова склон медленно ползет вниз, или мы медленно ползем вверх – без разницы, и кажется, что он никогда не кончится, но конечно же, конец есть. Взмокший и тяжело дышащий вылезает на ровное место Пахан, затем свежие и вроде бы как даже посвежевшие эльфы, а там и мы с Паханенком подоспеваем. Местность, куда мы попали, вид имеет не очень эффектный: густая трава по колено, из нее то там, то сям торчат дохловатые сосенки. До деревни рукой подать, по словам Пахана, но эти «рукой подать» приходится топтать далеко за полдень. Эльфы после подъема вновь Хворого волочить взялись, нам не доверяют. Это только к лучшему – у меня, к примеру, чувства голода и усталости уже привычными стали, но от этого не менее ощутимыми. Пахан выбирает небольшую ложбинку на краю пастбища и сообщает, что ему идти «на дело» нельзя, собаки здесь наверняка на гоблинские народы натасканы, так всегда делается в этой глуши. Идти в деревню собрались Граф и я, Пахан Графу ятаган свой предложил, а тот отказался. Деревня маленькая, дворов сорок, не более, два добротных каменных дома в середине единственной улицы, длинный общий коровник на задах. Огороды небогаты, все больше лук да свекла, деревьев плодовых и вовсе нет. Все эти подробности мы с Графом высматриваем, лежа в траве возле старого колодца между выпасом и деревней, ему явно не по себе от предстоящего ограбления мирных жителей, но сдерживается подельщик мой и молчит. Объектом нападения я выбираю второй домик с краю, из него огородами легче всего уходить, хотя у таких нерях, как там живут, много не возьмешь – вон как все сорняками заросло! Объясняю Графу задачу и порядок действий, заставляю повторить – и вперед. Он ползет чуть впереди, и насколько от меня хруст и шелест стоит, настолько он идет аккуратно и бесшумно. Вот и забор, и бревно обвалившееся – подгнило, наверное, спасибо, что не починили. Огород, Граф неслышной тенью подкрадывается к крыльцу – я резко киваю, он с треском распахивает дверь и рвется внутрь, шум, короткий удар, вскрик – и я с устрашающим воплем влетаю следом, сразу отскакиваю вбок от двери, задев что-то тяжелое, висящее на стене, и оно больно рушится мне на ногу. Я ногой дергаю, это что-то летит вперед и вверх и попадает в Графа, сидящего на полу с кинжалом в руке. Он пытается отпрянуть, вспрыгивает вверх и бьется головой об просевшую балку потолка, а я, кинувшись к нему, застреваю в щели между половицами и растягиваюсь рядом. Уже лежа я наконец оглядываюсь вокруг и только теперь понимаю весь позор положения. В избе кроме нас двоих нет никого и никого не было по крайней мере месяца три, судя по пыли на полу. Щель, в которой моя нога застряла – прямо перед входом, Граф, бедняга, видимо, в нее сразу же и ухнул. Вокруг валяются свежие осколки того, что висело на стене – пожалуй, это было что-то вроде здоровенной раскрашенной маски из дерева и глины. Граф ощупывает голову, а я продолжаю оглядывать помещение. Меблировка небогатая – лавка и обломки стола лежат, и все. На стенах плесень и нездорового вида грибы, они и обломки маски – единственное, на чем нет слоя пыли. Небогато. Соучастник того же мнения. Он предлагает пойти к соседям, но я против, сначала надо здесь пошарить. После недолгого поиска обнаруживается лестница в погреб. В избе полумрак, ставни закрыты, а лестница ведет в почти полную темноту. Тянет оттуда сыростью и затхлостью, я очень живо вспоминаю свой недавний подземный склеп и говорю:

– Слушай, может, ты слазишь, а я пока покараулю?

– А свет?

Я достаю зажигалку – в ней еще зарядов двадцать, ставлю на режим «светлячок» и подаю Графу Он кивает и отважно спускается вниз, возится и потом зовет к себе. С некоторым неудовольствием приступаю к спуску. Ступеньки, правда, не скользкие, но держатся буквально на ниточках – то, чем перекладины к продольным слегам привязаны, иначе и назвать нельзя. Добравшись до пола, я оглядываюсь, вижу огонек и иду на него – четыре шага. Граф со светлячком стоит у здоровенной кадки, в которой под небольшим слоем плесени оказывается неплохая соленая репа, с голодухи она так и просто отличной кажется. Конечно, хлеба бы к ней не помешало добыть, но ничего, и так сойдет. Пока я набиваю живот, Граф ходит по углам подпола, довольно большого для такого дома. Он видит в темноте, естественно, лучше меня, и того, что он разглядывает, освещая крохотным огоньком, мне не видно.

– Мне кажется, – говорит наконец Граф, – что отсюда все вытаскивали разом, а кадку бросили, потому что уж больно тяжела была.

Я соглашаюсь, снимаю с себя рубаху, делаю куль и набиваю его репой. Рубашка немедленно промокает и начинает вонять.

– Тут какой-то ход, – голос эльфа из дальнего угла. И вправду, черный прямоугольник обозначает начало бревенчатого короба.

– Я почувствовал какой-то наговор, просто, не видя ничего, он был несложен, я его снял, оказалось, он от этого входа глаза отводил.

– А никаких ловушек нет?

– Нет, нет. Пойдем?

Я киваю. Ход идет сначала прямо, потом загибается – параллельно деревенской улице, как я понимаю, а потом сбоку подходит еще один коридор, что решительно не нравится ни мне, ни Графу. Дальше – резко вниз, снова прямо и снова вниз, потом петляет так, что я всю ориентировку потерял. Снова долго и прямо, а потом Граф вдруг резко шепчет:

– Погаси огонек! – я беру у него зажигалку и убираю подачу смеси. На ощупь мы проходим еще один заворот, брезжит свет, еще зигзаг и стоп. Последний прямоугольник бревен обрывается в огромный круглый зал, он в поперечнике метров под сотню, другую стену и разглядеть трудновато.