— Нет, — усмехнулся Максим. — Составите мне компанию?
      — Что тут у вас?
      — Чай.
      — Наливайте, — махнул безнадежно рукой Реми. — Надеюсь, горячий? Эта дерьмовая погода…
      Он уселся, уже привычно, за маленький столик на кухне.
      — Может, куртку снимете? — улыбнулся Максим.
      — Хорошая мысль.
      Реми повесил мокрую куртку в прихожей, расправил ее на вешалке и вернулся к Максиму, который, не задавая лишних вопросов, сварил сосиски для себя и для детектива.
      — Не успеваю поесть, — оправдывался Реми. — Везде бегом, дел куча, а все впустую.
      — У вас все же есть какие-то идеи?
      — Никаких.
      — Слушайте, Реми, для того чтобы бегать повсюду, надо знать, куда бегать и зачем. Вы же что-то проверяете, какие-то вопросы задаете, какие-то направления прикидываете… Так поделились бы соображениями! А то я тоже, признаться, начинаю сходить с ума. Будто в вакууме, в безвоздушном пространстве…
      — Я бегаю, Максим, в поисках «чего-нибудь». Задаю вопросы, ищу каких-то настораживающих совпадений, но чего я ищу — сам не знаю.
      — Что вы имеете в виду под «совпадениями»?
      — Что-то такое, что могло бы зацепить внимание, понимаете, насторожить, натолкнуть на размышления…
      — И как?
      — Никак, я вам уже сказал. Все немножко странно, но все в меру.
      — Вы все же кого-нибудь подозреваете?
      — Всех.
      — Ну, положим, не всех: меня и Вадима вы исключили. О Соне тоже, кажется, речь не идет… Ведь так? Остается не так уж много, Пьер да Ксавье.
      Почему, например, не Ксавье? Машина Арно припаркована недалеко от его дома — раз, Ксавье вас в квартиру не пустил — два. Что он в ней скрывал?
      — Всего-навсего Мадлен. Не хотел при Мадлен вести этот разговор. Он знает, что его дочь к Арно привязана… Прибавьте к этому его нелюбезный характер. И потом, в его квартире такой бардак, что я бы на его месте туда тоже никого не пустил.
      — Стало быть, вы там были.
      — Где?
      — Не хитрите. В квартире Ксавье.
      — С чего это вы взяли?
      — Откуда вы знаете про бардак?
      — Мадлен говорила, — небрежно пожал плечами Реми.
      — О, господин детектив, вы перед кем пытаетесь роль простачка сыграть?
      Перед режиссером! Напрасный труд. Вы этот бардак видели своими глазами.
      — Ладно, сдаюсь. Видел.
      — Что, удалось Ксавье уломать? Куда там… У меня в запасе есть другие средства для подобных случаев.
      — И могу я полюбопытствовать, какие?
      — Не можете. Профессиональная тайна.
      — Ха-ха! Тайна! Отмычка небось?
      — Я сказал, тайна! — шутливо насупился Реми.
      — Хорошо-хорошо, пусть будет тайна. И в квартире ничего подозрительного не нашлось?
      — То-то и оно, что нет. Вернее, я нашел кое-что настораживающее: альбом со старыми фотографиями, на которых вырезано лицо Арно. То есть это я так думаю, что там был Арно, теперь уже ничего не определишь, вырезано напрочь, зло. Но никаких признаков, что Арно был в квартире, и никаких признаков, что там могло быть совершено убийство…
      — Это еще ничего не доказывает, — возразил Максим. — Следы могут находиться в другом месте, в машине Ксавье, например.
      — Нету.
      — Ага, тоже осмотрели? Реми кивнул.
      — Значит, Ксавье отпадает?
      — Вовсе нет. Пока он идеальная кандидатура. Зависть, ревность, желание мести, реальные признаки ненависти — об этом свидетельствуют вырезанные фотографии; угрозы расправиться с Арно — есть свидетели; прибавьте розыгрыши по телефону — актерская идея! Возможно, что он просто-напросто хитрее, чем мы предположили…
      — Ну а Пьер?
      — Он свою жену слишком любит…
      — Вы находите?..
      — А вы — нет?
      — Я…
      — Не заметили?
      — Разумеется, заметил, — поспешно и сухо ответил Максим. — Так что вы хотели сказать?
      — Жену, говорю, слишком любит, чтобы причинить ей такую боль. Как бы он ни хотел украсить этим столиком свою коллекцию, жена ему дороже. Она, если хотите, самая драгоценная штучка в его коллекции.
      — Интересное определение.
      — Не согласны?
      — Отчего же… Метко сказано. Так кто же тогда?
      — Возможно, что кто-то другой, третий. Я ничего не утверждаю, но… Я хочу еще раз повнимательнее осмотреть ваш столик. Я, собственно, поэтому и приехал. Можно?
      — Ради бога. Но почему?
      — У меня не выходит из головы та попытка кражи. Видите ли, Максим, получается весьма странная вещь: столик пытались украсть, тогда как никакого практического интереса красть столик ни у кого не было и не могло быть. По одной простой причине: вор не смог бы ни продать, ни просто поставить у себя дома этот столик. Во всяком случае, так утверждают компетентные люди. Вот я и думаю: зачем его пытались украсть? Или, точнее, нет ли чего в самом столике?..
      — Тайник с сокровищами? — с сомнением спросил Максим.
      — Почему бы и нет? — таинственно проговорил Реми. — Почему бы, собственно, и не сокровища?
      — Ну-ну.
      Допив чай, они направились к столику. Реми достал лупу и стал разглядывать его гладкую поверхность сантиметр за сантиметром, время от время постукивая и нажимая на разные места. Максим открывал и закрывал маленькие мелкие ящички, всматриваясь в щели и ощупывая донышки.
      Звонок телефона отвлек его.
      — Алло?
      Молчание, бездонное молчание и короткие гудки отбоя. Максим бросил трубку.
      — Вуаля, — сказал он, — опять кто-то с проверкой.
      — Я нашел, — сказал, покряхтывая, Реми, выбравшись из-под стола.
      — Сокровища?
      — Нет, пластинку. Снизу есть деревянная пластинка, которая нажимается.
      Максим полез под стол смотреть.
      — Действительно… И что? Я нажал, что-нибудь произошло?
      — Нет.
      Реми снова залез под стол, и они, голова к голове, разглядывали, нажимали и отпускали пластинку, которая, как на пружинке, одним краем входила в глубину столика.
      — Ну-ка подержите пластинку нажатой, — сказал Реми. — Там что-то есть.
      Максим нажал, и Реми запустил в щель пальцы.
      — Там рычажок, — сообщил он. Максим запустил свои пальцы.
      — Точно. Надо его, наверное, повернуть?
      — Ну так поверните!
      — Не так-то просто… У меня пальцы не двигаются, слишком тесное пространство… — пыхтел он. — Вот наконец! Повернул.
      Они разглядывали нижнюю поверхность столика в ожидании эффекта.
      — Ну и что? — сказал Максим. — Ничего не происходит.
      — Вылезаем, — скомандовал Реми. Они выбрались и стали снова оглядывать верхнюю поверхность, снова открывать и закрывать ящички, снова разглядывать поверхность столика в лупу.
      Наконец Реми распрямился, потер поясницу и направился к дивану. Максим последовал за ним. Они сидели некоторое время молча, созерцая столик.
      — Кофе хотите? — предложил Максим. Реми не ответил и кинулся к столику.
      Он ухватился за планку, разделяющую ящички, поводил по ее контуру тонкой отверткой и, после некоторого сопротивления, откинул ее. Под ней обнаружилась узкая и глубокая щель, напоминающая жерло почтового ящика. Реми победно смотрел на Максима, держа отвертку в руках, как кубок чемпиона. Максим приблизился, не веря своим глазам.
      — И вправду тайник…
      Они наклонились, впившись глазами в узкое темное пространство, охраняемое четырьмя маленькими металлическими штырьками, которые обычно удерживали планку на месте. Ничего не было видно. Реми просунул пальцы и пошарил ими.
      — Я бы сказал, что этот тайник был сделан не для хранения драгоценностей, а скорее для бумаг… Писем тайных там или дневников… Ничего, пусто. Поцарапался, черт.
      Он лизнул царапину, оставленную зубком штырька. Принюхался, лизнул еще раз и смешно почавкал, будто что-то пробуя на вкус.
      — Если вы вампир, то весьма оригинальный, который пьет собственную кровь, — заметил, усмехаясь, Максим. — Обычно пьют чужую.
      — Да нет, — сказал, причмокивая, Реми. — Маслом пахнет, машинным.
      Максим в свою очередь осторожно запустил свою ладонь, насколько позволяло отверстие.
      — Ничего, — подтвердил он.
      Реми достал фонарик и высветил тайник до самого дна.
      — Ничего, — переглянулись они. Вернувшись к диванам, они уселись, укоризненно поглядывая на столик, обманувший их ожидания.
      — Тайник, — произнес Реми. — Надо же, как в романах. Жалко, что пустой… Интересно, были здесь какие-то ценности или нет?
      — Должны были быть! Странно, что я об этом сам не подумал раньше, — это ведь совершенно естественно: уезжая в эмиграцию, люди забирают с собой самое ценное, и скорее всего драгоценности… И в той ситуации было вполне логично позаботиться о том, чтобы эти ценности получше спрятать…
      — У меня есть возражение, — сказал Реми. — Все нормальные люди перевозят ценные вещи в ручной клади. Если таковые вообще были у ваших дедушки с бабушкой…
      — Тоже верно. К тому же, похоже, что дядя был человеком, у которого секреты не держались. Если бы здесь оказались драгоценности, вряд ли он скрыл от всех такое событие. Хотя он мог не найти этот тайник…
      — Он его нашел.
      — Откуда вы знаете?
      — Масло.
      — Масло?..
      — Машинное.
      — У вас на пальце?
      — Может, и у вас тоже.
      Максим старательно обнюхал свои пальцы.
      — Да. У меня тоже. Значит…
      — Значит, рычажок был смазан относительно недавно. Во всяком случае, не семьдесят с лишним лет назад.
      — Только толку от этого мало. Тайник-то пуст.
      — И вообще мне кажется, что тайники в столиках и прочих видах мебели той эпохи — отнюдь не редкость. Это совсем не означает, что все они набиты драгоценностями…
      — Час от часу не легче, — сказал Максим. — Мы опять не знаем, что мы ищем. Они помолчали.
      — Кофе хотите? — снова спросил Максим.
      — Кофе? Превосходная мысль. Хотите, я сварю?
      — Что теперь делать будем? — спросил Максим, следуя за Реми на кухню.
      — Если бы я знал… — орудовал кофеваркой Реми. — Допустим, я ошибся, в столике ничего нет дополнительно интересного и вор охотился именно за ним самим. Но у нас еще есть ваша ночная гостья. Она-то за чем приходила? В этой квартире должно быть что-то ценное, если это не драгоценности в прямом смысле слова. И я должен это «что-то» найти. Буду снова осматривать все углы.
      — Может, тут еще один тайник есть? Вдруг дядя нашел драгоценности и решил их перепрятать? В бачке туалета, например, — сказал полушутливо Максим.
      Реми глянул на него серьезно и укоризненно.
      — Я туда уже заглядывал, еще в первый раз, на всякий случай. Если бы месье Дор и нашел драгоценности, то лучшего тайника, чем столик, нельзя даже придумать! Зачем ему перепрятывать?
      Максим достал из холодильника печенье с апельсиновым мармеладом.
      — Вы зачем его в холодильнике держите? — поинтересовался Реми.
      — Чтобы шоколад хрустел.
      — А-а-а… — сказал уважительно Реми. — Мне такое и в голову не приходило. Вы гурман.
      Покончив с кофе, Реми встал посреди гостиной, осматриваясь по сторонам.
      — Вам помочь? — спросил Максим.
      — Попытайтесь. Но я, как и в прошлый раз, не смогу вам сказать, что искать. Хотя разница, пожалуй, все же есть: в прошлый раз мы с вами искали какое-то указание, намек на то, куда мог подеваться ваш дядя: пометку о назначенном свидании, о делах с кем-то… А в этот раз мы с вами ищем что-нибудь ценное. Может быть, и не в общепринятом смысле слова, а только для кого-то, для одного человека: письмо, кассета, книга, фотографии… Не исключено, что это завещание.
      — Завещание?
      — Угу.
      — Так оно, наверное, у нотариуса хранится, разве нет?
      — Может быть. Пока у нас нет факта смерти, мы ничего не можем узнать на этот счет. Но — такое бывает — завещание могло быть составлено и дома. И это может кого-то сильно интересовать.
      — Меня, например. Оставил ли мне дядя столик, — ехидно заметил Максим.
      — Например, — согласно кивнул Реми, не обращая внимания на его ехидство. — Или Соню. Или Пьера. Чтобы узнать, что в завещании, а может быть, и уничтожить его, в зависимости от содержания… Впрочем, я не говорил, что мы ищем завещание. Я не знаю, Максим, что мы ищем. Будете соображать сами. Надо, например, перетряхнуть все книги, нет ли между страницами чего. Начните пока с этого. А я просмотрю кассеты.
      Максим окинул взглядом стеллажи с книгами и пожалел, что предложил столь опрометчиво свою помощь. Но отказываться было поздно, и он безрадостно принялся за работу.
      На исходе третьего часа Максим взбунтовался.
      — Все, — сказал он раздраженно, — больше я не в состоянии этим заниматься.
      Возле его ног лежали стопки книг. Пахло пылью. Максим направился к дивану и уселся, закинув ногу на ногу. Реми, отложив очередную видеокассету, которую он собирался вставить в видеомагнитофон, посмотрел на него несколько смущенно.
      — Я понимаю… Если вас это не очень побеспокоит, может, я приглашу Жака, моего помощника, сюда?
      — Пожалуйста. — Максим устало кивнул. У него было ощущение, что его ноздри, его глаза, его мозги — и те были набиты пылью. — Приглашайте. Я в библиотеку пойду, с утра собираюсь.
      Реми направился к телефону. Максим поднялся с дивана и потянулся.
      Поглядел на окно, забрызганное дождем, на низкие грязно-серые тучи, бестолково мотавшиеся по бесцветному небу… Честно говоря, выходить не хотелось.
      — Вы мне не сказали, кстати, — окликнул он Реми, когда тот закончил разговор, — как у вас утром просмотр с Вадимом прошел? Вы ведь сегодня должны были пленки с последней сценой смотреть, не так ли?
      — Да, — ответил Реми. — Должны были. И посмотрели.
      — И что?
      — И ничего. Месье Дор, судя по всему, на работе работает. Никаких эмоций, кроме тех, которые ему положены по роли, никаких посторонних оттенков чувств или мыслей…
      — Слушайте, Реми, а у меня ведь видеозапись есть! Я снимал дядю, и Вадима, и вообще всех понемножку…
      — Давайте посмотрим, — кивнул без особого энтузиазма Реми. — Только сможем ли мы камеру к телевизору подключить? Для этого специальный соединительный шнур нужен. У вас есть?
      — Нет.
      — Может, у месье Дора найдется?
      — Вряд ли, у него ведь нет камеры. С чего бы ему иметь специальный шнур?
      — Верно. У Вадима?
      Максим набрал его номер. Выслушав, Вадим предложил ехать на студию и просмотреть видеозапись на большом экране. Окинув взглядом разложенные повсюду стопки кассет и книг, Реми вздохнул и согласился.
      — Ключ для Жака оставим мадам Вансан. Надеюсь, если он и не найдет ничего интересного, то хотя бы тут приберет слегка… Пока не говорите никому о тайнике в столике. Надо будет еще посоображать на этот счет.
      Они заперли квартиру и вышли в раннюю октябрьскую темноту. Лил дождь, и на душе было мерзко. Впервые за все это время на негр нахлынуло внятное чувство утраты, в которую он до сих пор не верил. Или — не хотел верить? Смерть так не шла Арно, эта роль была явно не для его актерской фактуры — яркой, сочной и жизнерадостной…
      Впрочем, тот режиссер, что ставит жизнь и смерть на сцене человеческой судьбы, вряд ли в раздаче ролей руководствуется эстетическими соображениями.
      Они сидели втроем в маленьком просмотровом видеозале, и вспышки света на экране озаряли три сосредоточенных лица. Реми переспрашивал время от времени, кто что сказал — микрофон видеокамеры не очень хорошо улавливал звук на большом расстоянии. Прошли сцены репетиции; мелькали лица съемочной группы, гримерша кокетливо улыбнулась в камеру, возникал Вадим, отдающий распоряжения; пошла наконец основная сцена с Арно. На некоторое время немногочисленные зрители этого маленького зала забыли о цеди своего просмотра, захваченные игрой Арно Дора.
      — Великолепно. Превосходно сыграно. А, что скажешь, Максим? — Вадим повернулся к нему с оживлением, но, увидев выражение Максимова лица, словно вспомнил, зачем он здесь, и помрачнел: "Что я буду делать, если Арно не отыщем?
      Где я теперь такого актера найду?.." — тихо запричитал он себе под нос.
      Максим молча перевел взгляд на экран, на котором дядя, помахав в камеру Максиму, уже огибал угол дома и потом снова высунулся из-за угла, изобразив, что его тошнит. Реми внимательно вглядывался в экран. Затем изображение заслонили чьи-то ноги. «Это я камеру на землю поставил, когда писать ходил», — объяснил Максим. Ноги ушли; открылась сцена с лежащей на земле девочкой, которая удачно попала прямо в центр кадра. Вадим заинтересовался неожиданным ракурсом с Максимовой камеры и, снова увлекшись, стал комментировать сцену с точки зрения актерской задачи.
      Максим не слушал. Ему был хорошо знаком этот режиссерский эгоизм-энтузиазм, и он вовсе не осуждал Вадима, но сейчас сердце его болезненно сжалось. Он ни разу не просматривал свою кассету и даже забыл о ней, и теперь он видел лицо дяди, живого и реального, и молил его молча: ну объявись, ну возникни откуда-нибудь, нарушь эту молчаливую пустоту длиной почти в неделю, скажи, что разыграл, что запил, что свалял Дурака, — но только объявись!.. И ему показалось, что он вот-вот заплачет, и это будет неприлично — плакать, ему, мужчине и известному режиссеру; и еще он подумал, что успел привязаться к своему пятиюродному Дяде больше, чем он предполагал, и теперь для него в стране Франции действительно образовалась пустота, в его сознании, по крайней мере; пустота, которую никто не смог бы заполнить, даже и Соня; Соня — это вообще не то, что может заполнить твою душу, тебя; Соня — это, наоборот, то, что ты заполняешь… Даже не заполняешь, не так; Соня — это то, во что ты падаешь.
      Пропасть, в которую ты срываешься. Срываешься и падаешь, летишь, без конца, без дна… Ему остро захотелось домой, в Москву, к друзьям, к поклонникам и поклонницам, к привычному стилю и быту, и, главное, подальше от этого темного зала, от этого детектива, от Вадима, от Сони — да-да. Сони, подальше от нее и от ее загадок; подальше от всей этой гнетущей атмосферы необъяснимого и мрачного исчезновения дяди, привкуса преступления, ужаса, смерти…
      Кассета закончилась. Экран погас, и в зальчике зажегся неяркий свет.
      Подождав, Вадим спросил:
      — Ну и как, вам это дало что-нибудь? Детектив смотрел на него, задумавшись. Вадим повторил вопрос.
      — Скажите, — произнес наконец Реми, — а вы… И замолчал. Оба режиссера смотрели на него в ожидании продолжения.
      — Я не понимаю, — снова заговорил Реми, — в этой сцене… Что-то странное… Да?
      — В последней? — спросил Вадим.
      — Зачем он… Или это…
      Реми смотрел на них невидящими глазами.
      — Реми, — позвал его Максим, — вы какую сцену имеете в виду? Последнюю?
      — В этом доме есть подвал?
      — Да. Из него как раз вылезали актеры. Только он почти весь засыпан обвалившимися камнями…
      — Прогоните мне еще раз сцену с вашей актрисой, — скомандовал Реми. — Там, где она на земле возле пролома.
      Свет снова погас, и замелькали только что виденные кадры.
      — Вы говорили, что у вас была проблема со световым эффектом, — бормотал Реми. — Ну-ка помедленней.
      Он прогонял снова кадр за кадром. Напряженное молчание зависло в душном зальчике. «Падший ангел» вставал на четвереньки и вновь плюхался в грязь. Ее личико принимало все более горькое выражение.
      — Хороша, правда? — вполголоса спросил Вадим у Максима.
      — Хороша, — искренне и безразлично ответил Максим.
      — Боже мой, как же так, все, все насмарку! Столько уже сделано, столько уже вложено сил, денег, времени — и таланта! И теперь — все в мусорную корзину!
      — снова стал сокрушаться Вадим. — Кто теперь мне заменит…
      — Там тень, — сказал Реми.
      — Где?
      — В кадре.
      Вадим и Максим уставились на экран. Разумеется, тень. Тело девочки дает тень, так ведь? Она же не привидение, не зомби, это натурально, что тень!
      — Нет, — сказал Реми, — то есть да. От нее, конечно, тень. Но я имею в виду не от нее тень, а… И снова замолчал.
      — Ну, — нетерпеливо произнес Вадим, — не тяните. Я плохо что-то понимаю, о чем идет речь.
      — …а в проломе…
      Максим и Вадим снова вперились взглядами в экран.
      — Там тень с обратной стороны дома, — внятно выговорил наконец Реми. — Там что-то есть. Смотрите! Смотрите не на актрису, а в пролом.
      Взгляды сосредоточились в указанном направлении.
      Там действительно что-то было.
      И это что-то медленно ползло с обратной стороны дома.
      В зале зависло оцепенение.
      — Можно сделать изображение покрупнее? — деловито нарушил тишину Реми.
      — Да, конечно, — засуетился Вадим. — Моррис, — крикнул он.
      — Я слышал, — отозвался голос из проекторской. — Сделаю.
      Три пары глаз не отрывались от экрана. Качество изображения ухудшилось от увеличения, размытая серая масса шевелилась в рамке пролома, и трудно было угадать ее неясные очертания.
      — Что это?! — Вадим повернулся к Реми. В его глазах стоял ужас.
      — Распорядитесь, чтобы мне сделали хорошие покадровые фотографии, — отрывисто произнес Реми, вставая, — с этих кадров и с финальных кадров с Арно.
      Там, где он заворачивает за угол.
      — А с Арно — зачем? — спросил Вадим, робея. — Что вы там нашли?
      Реми посмотрел на него.
      — Вы разве не поняли? В финальных кадрах…
      — Что?! — не выдержал Максим. — Что в финальных кадрах?!
      — В финальных кадрах месье Дора убили.

Глава 17