Место смерти изменить нельзя

      — И вы думаете, что это была я?
      — Это могли быть вы.
      — Ну и как, моя одежда подходит под описание этой женщины?
      — В некоторой степени.
      — Понятно. И что я там, по-вашему, собиралась делать?
      — Не знаю, — искренне удивился Реми, — откуда мне знать! Если это были вы, так расскажите!
      — Это была не я.
      — У вас ведь есть ключи от квартиры вашего отца?
      — Есть.
      — У кого еще есть?
      — У соседки, мадам Вансан.
      — И все? У Мадлен нет?
      — Я не знаю. Кстати, она мне звонила сегодня. Я взяла ее телефон, я вам дам. Я ей сказала, что, возможно, вы ей позвоните.
      — Превосходно, спасибо. Правда, я уже нашел ее телефон и адрес, но это очень удачно, что она сама позвонила… Что хотела Мадлен?
      — Расспрашивала про папу. Куда он делся, почему, что я думаю и так далее. Она волнуется. Ну а мне нечем было ее утешить, я ей рассказала все как есть.
      — Вы говорили ей о звонках-розыгрышах?
      — Нет. Я ей вкратце все описала, без подробностей.
      — Вот и хорошо… Вам не показалось, что она уже знает, что месье Дор пропал?
      — Нет вроде… Она сказала, что никак не может застать Арно дома и что он ей тоже не звонит и она начала волноваться.
      — Она звонила в квартиру Арно? — повернулся к Максиму Реми.
      — Нет. Ни при мне, ни на автоответчике.
      — Значит, это точно была она.
      — Где? — спросила Соня.
      — За дверью, у Ксавье. Мы слышали женский голос. Реми описал Соне их вчерашний безрезультатный поход к Ксавье. Соня некоторое время сидела в задумчивости.
      — Вы полагаете, что Мадлен узнала о пропаже Арно из вашего разговора с Ксавье? — вежливо уточнил Жерар.
      — Именно. Она вряд ли звонила в квартиру Арно. Я думаю, что Арно предупредил о приезде племянника и о том, что все эти три недели, которые Максим должен провести у него, он будет занят. Потому что практически никто не звонит по его домашнему телефону, никто его не спрашивает.
      — Я хотела вас спросить… — заговорила Соня неуверенно. — Так что вам сказал Пьер? О том, где я, я имею в виду…
      — Ничего.
      — То есть?..
      — Его тоже не было дома.
      — Не было дома? — Соня вскинула голову, мазнув беглым, но многозначительным взглядом по лицу Жерара, и у Максима ревниво сжалось сердце.
      — По крайней мере, к телефону он не подошел.
      — Вот как… Вам добавить виски, Максим?
      — Да. Спасибо, — буркнул тот не глядя.
      — Вы не знали, что ваш муж собирался куда-то выйти вчера вечером?
      — Нет, — помолчав, ответила Соня. — Но, как я понимаю, это отношения к делу не имеет, не так ли? Мы ведь ищем женщину, как всегда, «шерше ля фам»…
      — Ага, вы уже собрались, — сказал с порога приветливо Пьер. — Что нового? Удалось что-нибудь узнать?
      — Не совсем. Пока все еще домыслы. Я вас попросил собраться не столько, чтобы вам дать информацию, сколько, чтобы ее получить.
      — Да? — Пьер повесил плащ и прошел в гостиную. — И что же вы хотите узнать?
      — Где вы были вчера вечером.
      — А какое это имеет значение?
      — Пока не знаю.
      — Тогда почему вы спрашиваете?
      — Потому что я нахожу загадочным ваше вчерашнее отсутствие дома. А в этой истории и так слишком много загадок. Мне не нравится, когда они плодятся.
      — Мое вчерашнее отсутствие? Кто вам сказал, что я отсутствовал?
      — Мы звонили. Никто не ответил.
      — Ну и что? Я спал. Я не подхожу к телефону, когда я сплю.
      — В самом деле? — иронично спросил Реми. Максим с Вадимом взглянули на него, не совсем понимая причины этой иронии. Но Пьер невозмутимо ответил:
      — В самом деле. Теперь я желаю услышать ваши объяснения.
      — И в котором часу вы отправились спать? Пьер задумался.
      — В полдесятого, — наконец сообщил он. — Я вчера очень устал и решил лечь пораньше.
      — Мимо, — съязвил Реми. — Мы звонили в девять, .в самом начале десятого.
      — Значит, я был в душе. И не слышал. Вот и все. Реми посмотрел на него с сомнением.
      — В чем дело, я желаю знать? — в голосе Пьера прозвучали требовательные нотки.
      Реми снова рассказал вчерашний эпизод с таинственной незнакомкой.
      — Это была не Соня, — убежденно сказал Пьер. — Соня обедала в ресторане в это время. С подругой.
      — Откуда вы знаете? — спросил Реми. — Вы тоже там были?
      — Нет… Но… — замялся Пьер, — я доверяю своей жене.
      — А где же были вы? — упрямо стоял на своем Реми.
      — Я же вам сказал: дома, здесь, спал! Уж не думаете вы, в самом деле, что я переоделся в женщину и пытался проникнуть в квартиру моего тестя?
      — Если это не так, то я не вижу, почему бы вам не сказать правду…
      — Да вы что, в самом деле! — возмутился Пьер. — Что вы себе позволяете?
      Вместо того чтобы искать месье Дорана, вы ищете какую-то женщину да еще строите нелепые предположения!
      — Послушайте, Пьер… — медленно заговорил Реми. — Вы, наверное, уже отдаете себе отчет в том, что исчезновение Арно не укладывается в рамки розыгрыша? Сроки для розыгрыша прошли. Хотя я с самого начала счел подобный вариант маловероятным… Сроки для киднеппинга — тоже прошли. Вымогатели уже бы позвонили, пять дней — запас достаточный, даже если бы возникли непредвиденные осложнения… Поиск нотариусов еще продолжается, но среди всех, с кем я уже переговорил, никто не видел месье Дорана в субботу. Версия о происках конкурентов Вадима также не имеет под собой оснований, я ее проработал достаточно, чтобы сделать такое заключение… Все говорит о том, что… — Реми глянул Соне прямо в глаза, следует ожидать худшего.
      Соня не шелохнулась, только прикусила губу.
      — Так как у нас нет ни места, ни орудия преступления, ни тела, — Реми снова устремил суровый взгляд на Соню, — то остаются только гипотезы. И в первую очередь гипотезы о мотивах преступления.
      — Я с самого начала знала, что папы нет в живых, — вдруг произнесла Соня.
      Она резко поднялась и вышла из гостиной. Реми испытал видимое облегчение, да и все остальные тоже. Взглядом проводив Соню, Реми продолжил:
      — Все, что я пока могу сделать, это искать мотивы. И я их ищу. На виду лежат два: месть и столик. Месть ведет к Ксавье, столик — к вам, Пьер, к коллекционеру. Так как у меня нет прав, которыми обладает полиция, то я не могу ни обыскать квартиру Ксавье, ни заставить его отвечать на вопросы. Вы же — другое дело. Вы меня наняли, и вы не можете уклониться от ответов…
      — Вот именно, я вас нанял! Я! Неужели вы думаете, что я нанял бы детектива расследовать преступление, которое я сам совершил?
      — Мы вместе наняли, прошу заметить, — вставил Вадим. — Но мне больше повезло, меня, кажется, исключили из списка подозреваемых…
      Но на его реплику никто не обратил внимания.
      — А что вам оставалось делать? — спокойно возразил Реми. — В глазах вашей жены, в глазах Вадима вы не могли повести себя иначе. В моей практике были случаи, когда убийца…
      — Довольно! — прикрикнул Пьер, и его ноздря заплясала темпераментный африканский танец. Максиму послышались звуки тамтама. — Вы несете чушь!
      — Тогда почему вы скрываете правду?
      В гостиной воцарилась абсолютная тишина. Реми обвел глазами невольных свидетелей этого допроса, которые со всей очевидностью недоумевали, видя подобную настойчивость со стороны детектива. Реми немного смягчил тон.
      — Хотите поговорить со мной наедине? — спросил он Пьера почти участливо.
      — Мне нечего скрывать, — со своей вновь обретенной холодной высокомерностью ответил тот.
      — Хорошо. Тогда скажите мне, где вы были вчера вечером.
      — Спал.
      — Пьер, Пьер! — укоризненно проговорил Реми. — Я ведь не из упрямства настаиваю. Вчера, когда я узнал, что некая дама хотела посетить квартиру Арно и что в вашем доме телефон не отвечает, я приехал сюда, к вашему дому. — Реми многозначительно посмотрел на обоих режиссеров, словно подготавливая эффект своих последующих слов. — В доме не было никого. Ни вашей жены, ни вас. Я ждал вашего возвращения и видел…
      — Хватит! Я вас нанял не для того, чтобы вы следили за мной! Это мои личные дела и нечего совать в них нос! Никакого отношения к исчезновению Арно это не имеет!
      — Позвольте мне самому судить об этом.
      — Не позволю! Я вам запрещаю за мной шпионить! За мной и за моей женой!
      — Тогда вам придется отказаться от расследования с моим участием. Но до тех пор, пока вы мне платите, я буду действовать так, как считаю нужным. И я настаиваю на правдивом ответе. Хотите поговорить со мной наедине?
      Пьер молчал.
      — Меня не было дома, — наконец сказал он. — Но где я был, вас не касается. Во всяком случае, я не пытался проникнуть в квартиру моего тестя под видом женщины. Остановимся на этом.
      — Хорошо, — согласился Реми. — Остановимся на этом. Пока.
      — Может, Максим вообще выдумал всю эту историю! — никак не мог успокоиться Пьер. — И никто и не пытался войти в квартиру Арно!
      — Зачем мне выдумывать?! — возмутился Максим.
      — Вы говорите, месье Реми, что столик ведет ко мне, — не удостоив Максима ответом, продолжал Пьер, — потому что я коллекционирую антиквариат. Но ведь он в той же степени ведет и к Максиму! У Максима такой же мотив, раз уж вы ищете мотивы! Это он наследует столик в случае смерти Арно! Он тоже под подозрением!
      — У меня нет оснований подозревать Максима, — заявил Реми.
      — Это почему же?
      — Во-первых, Максим, судя по всему, не мог точно знать, сделал ли Арно завещание на его имя. И какой же может быть интерес у Максима устранить того, кто должен ему передать столик? Без дяди он не сумеет его ни взять, ни вывезти из Франции…
      — Я тоже не знал, сделал ли Арно завещание! Но меня вы почему-то подозреваете!
      — Вы не знали, правильно. Вы рассчитывали, что бумаги не подготовлены, и ваш прямой интерес — устранить Арно до того, как он оформил официально принадлежность столика Максиму. Вы до такой степени рассчитывали, что Арно не подготовил бумаги на имя Максима, что вас чуть инфаркт не хватил, когда Соня вам сказала обратное…
      — Если я, следуя вашей логике, рассчитывал на то, что Арно не отдаст столик русскому, то зачем мне было его убивать?
      — Именно поэтому, мой дорогой Пьер, я имею полное право вас подозревать: вы могли просто догадаться, что Арно бросится в последний момент «выполнять свой долг чести», как вы сами выразились в прошлый раз, и у вас оставалась последняя возможность помешать ему это сделать в прошлую субботу…
      В то время как вы, по вашим словам, искали «одну вещицу», вы могли спокойно встретиться с Арно или выследить его после съемок — вы ведь знали, где будет сниматься сцена, не так ли?
      Максим невольно улыбнулся, наблюдая за шоковыми методами Реми, примененными детективом к нему самому в прошлый понедельник при осмотре квартиры Арно. Это напомнило режиссерские приемы провокации в работе с актерами — нередко удавалось выжать из актера нужную интонацию только после скандала с последующей истерикой. Должно быть, детектив интуитивно нащупал эффективность этого метода.
      Пьер остолбенело глядел на детектива. Поймав легкую улыбку Максима, он взорвался.
      — А что доказывает, что Максим не знал о завещании? Что доказывает, что он не мог рассудить точно так же?
      — Я читал его письма, я разговаривал с гримершей, которая присутствовала при разговоре Арно с Максимом… Ни слова о завещании…
      — Он мог сказать ему по телефону! И Максим в таком случае имел прямой интерес устранить Арно — он тогда становится немедленно владельцем!
      — На этот случай у меня есть «во-вторых», — устало произнес Реми.
      — Какое еще «во-вторых»?
      — Арно где-то прячут. Живого или мертвого, как я вам уже говорил…
      Прошло пять дней — у нас никакой информации, никакой зацепки. В полиции, в отделе происшествий, тоже никаких сведений… Нужно быть человеком очень расчетливым и предусмотрительным, чтобы спланировать это похищение, даже зная обстоятельства, в которых придется действовать! А Максим первый раз в Париже, первый раз встретился со своим дядей, первый раз попал в его квартиру. Он не мог предвидеть ни обстоятельства, ни места, в которых необходимо будет действовать, и не смог бы спланировать…
      — Он даже не знал, что у нас съемки назначены на день его приезда, — встрял Вадим.
      — Вот видите. К тому же Максим — человек беспечный, как метко выразился месье Арсен. Он не тянет на такое преступление.
      — Я должен это принять за комплимент? — поинтересовался Максим.
      — За правду, — отрезал Реми без улыбки.
      — Хорошо, допустим. Максим такой… вызывающий доверие тип, — не унимался Пьер. — Но ведь есть и другие коллекционеры, которые мечтали бы приобрести столик!
      — Полагаю, что есть. Более того, я как раз собираюсь у вас попросить список всех известных вам коллекционеров, которые могли бы им интересоваться.
      Но, подумайте сами, Пьер, продавца не убивают и не похищают до сделки.
      Случается, что убивают после, чтобы завладеть и вещью, и деньгами. Но после, а не до. Другое дело, когда в случае смерти можно унаследовать…
      — Тогда зачем вам список?
      — У меня не выходит из ума тот араб, который пытался вынести столик.
      Кто его нанял? Допустим, вы…
      — Вы с ума сошли!
      — Я говорю «допустим», я просто рассуждаю вслух… Вы наняли человека выкрасть столик и… Вы не смогли бы поставить краденый столик у себя дома, не так ли? А продать — не ваш стиль, тут я вам полностью верю, вы бы такую вещь не продали… Значит, кто-то другой. Хотя…
      — По-вашему, эта несостоявшаяся кража имеет отношение к исчезновению папы? — раздался Сонин голос. Она незаметно вошла в гостиную и остановилась в дверях.
      — Может оказаться, что да.
      — Вы что, серьезно подозреваете моего мужа? — спокойно спросила Соня и, пройдя между мужчинами, села в кресло.
      Реми молча проводил ее глазами.
      — Я бы подозревал и папу римского, если бы у него был мотив, — проговорил он наконец.
      — А почему вы не подумали, Реми, о той женщине, которая ходит к Арно? О которой говорила мадам Вансан? — спросил вдруг Вадим. — Ведь она могла точно так же попробовать войти в квартиру дяди, полагая, что там никого нет…
      — Она шляпку носит, между прочим, — добавил Максим. — Помните, нам соседка говорила.
      — Как же не подумал? Подумал, конечно. Не исключено, что это была она.
      Завтра я это выясню… Надеюсь.
      — Вы что, нашли ее? Вы знаете, кто эта женщина?
      — Ну, в принципе да…
      — И кто же это?
      — Я вам скажу после встречи с ней. Пока я не уверен, это только предположение.
      — У вас одни предположения, — язвительно заметил Пьер. — Но вы ухитряетесь ими попортить людям кровь. Надо же, подозревать меня в убийстве отца моей жены!
      — Вы мне список составите? — как ни в чем не бывало поинтересовался Реми.
      — Сейчас, — нелюбезно ответил хозяин дома. — У меня все в компьютере.
      Он удалился, покачивая головой.
      — Вам это, может, покажется странным, месье Дел-лье, — произнесла Соня, — но я уже почти свыклась с мыслью, что папы нет в живых.
      — Нет, отчего же, я понимаю… Интуиция дочери… — пробормотал Реми. — Мне бы хотелось вас утешить, но…
      — …нечем, — печально закончила за него Соня. Пьер вынес отпечатанный на принтере список, занимавший две страницы.
      — Это те коллекционеры, с которыми я знаком лично.
      — Антикварной мебели?
      — Глупый вопрос. Даже собиратель пепельниц не откажется украсить свой дом антикварной мебелью.
      — Тонкое замечание. Спасибо. — Детектив спрятал список во внутренний карман пиджака. — Я хотел попросить у вас разрешения сменить замок в квартире Арно. Каждый раз, когда Максим выходит из дома, мы рискуем, что туда заберется наша таинственная посетительница. А нам это ни к чему — вдруг она столик выкрадет, предмет наших раздоров? — улыбнулся он дружески.
      — А вдруг папа придет? — Соня поглядела на Пьера. Реми озадаченно посмотрел на Соню. Минуту назад она сказала, что почти привыкла к мысли, что ее отца нет в живых. Ничего не скажешь, женская логика… Все еще надеется, наперекор всем своим предчувствиям?
      — Можно предупредить соседку, мадам Вансан.
      — Мы не возражаем, — кивнул Пьер. — Я завтра же позвоню в компанию, которая этим занимается.
      — Не усложняйте себе жизнь, Пьер, мы с Максимом сами это сделаем.
      Пьер с сомнением посмотрел на них.
      — Это не так уж сложно, как может показаться, — заверил его Реми.
      — Хорошо. Я вам верну его стоимость. А вы нам отдадите запасные ключи.
      — Разумеется.
      Максим с Вадимом поднялись. Помешкав, к ним присоединился в передней молчаливый Жерар. Все начали прощаться.
      — Да, чуть не забыл, — сказал вдруг Максим. — Я хотел у вас спросить: вам не попадалась книга, «Воспоминания графини З.» называется? Мне дядя о ней говорил, мне эта книга могла бы очень пригодиться в работе… Но у дяди ее нигде нет.
      — Я что-то слышал о ней… Ты не помнишь? — Пьер посмотрел на Соню.
      — Она потерялась, — сказала Соня. — Папа тоже спрашивал, не забыл ли он ее у нас. Но у нас ее нет. Он ее, по-моему, так и не нашел. Поищите в библиотеках, Максим.
      — Я как раз этим и занимаюсь…
      — Я тоже чуть не забыл вас спросить — с озабоченным видом произнес Реми, — у кого из ваших знакомых есть «Пежо»?
      — Какой?
      — Какой-нибудь.
      — У нас нет.
      — Я знаю, — усмехнулся Реми, — вчера заметил.
      Пьер слегка нахмурился.
      — Я о знакомых спрашивал, — напомнил Реми.
      — Ни у кого вроде бы, — ответил Пьер, подумав.
      — Зайдем с другой стороны. У кого есть машина средних размеров, серого или близкого к нему цвета?
      Соня покачала отрицательно головой, Пьер повторил:
      — Ни у кого.
      — Почему вы спрашиваете? — спросила Соня.
      — Из любопытства. Меня мама еще в детстве ругала за то, что я сую нос в чужие дела. Она не уставала мне повторять, что это неприлично. Но я оказался неисправим.
      Все заулыбались.
      — Знаете что? Вадим, Максим, оставайтесь обедать со мной, — предложила Соня. — Попросту, без приема. Пьер меня бросает одну, у него сегодня клуб. А мне не по себе как-то…
      — Если ты хочешь, я останусь, — сказал ее муж.
      — Нет-нет, не стоит из-за меня менять свои планы. Надеюсь, наши друзья мне скрасят вечер?
      — Ты меня извини, Сонечка, я не могу, к сожалению, — сказал Вадим. — Меня Сильви с детьми ждут к обеду, я обещал…
      — А вы, Максим?
      Соня смотрела Максиму прямо в глаза, и он таял, как шоколадка на солнце. Колени сделались ватными, непослушными, и так бы он и стоял, безгласно млея под ее взглядом, но выручил Вадим:
      — Мы на одной машине приехали, Сонечка. Так что мне всех вывозить надо.
      — Я его отвезу после обеда, — не отводя взгляда от Максима, сказала Соня.
      — Соглашайтесь, — вдруг фамильярно сказал Пьер. — Неужели вы устоите перед чарами моей жены? Она не переживет такого провала.
      Соня одарила мужа легкой улыбкой.
      — Ну так что? — вновь обратилась она к Максиму. Поймав неприязненный взгляд Жерара, брошенный на него из-за плеча Вадима, Максим поспешил ответить, причем не без вызова:
      — Хорошо.
      — Вот и отлично, — сказал Пьер. — Всего доброго, до скорого, — выпроваживал он остальных гостей. Закрыв за Жераром — тот неохотно выходил последним — дверь, Пьер с явным облегчением прошел в гостиную и спросил деловито:
      — Ну что, выпьем по стаканчику?
      — Выпьем, — ответила Соня. — За папу. Пьер разлил напитки, принес лед.
      — Чин-чин, — поднял он свою рюмку.
      — За упокой его души, — сказала Соня. Максим смотрел на нее и гадал, что стояло за этой резанувшей его простотой Сони — мужество или бесчувствие? Он не мог определить. Он был беспомощен, как студент на экзамене, не знающий, к какому жанру отнести показанный кусок. В медовых непроницаемых глазах, в нежных губах, пьющих темно-рубиновый мартини из бокала, он видел только женщину, только свою родившуюся во сне страсть, только свою жажду к ней прикоснуться, втечь, как мартини, в эти губы, проструиться сквозь щелку между зубами и заполнить собой это горло, чтобы она задохнулась от его желания…

Глава 12

      — Я вас покидаю, — сообщил Пьер. — Развлекайтесь тут без меня. Если хочешь, Соня, я, когда вернусь, отвезу Максима домой.
      — Посмотрим.
      Пьер закрыл за собой дверь, кинув на прощание напряженный взгляд, значение которого Максим не сумел бы объяснить. Но он меньше всего сейчас был озабочен расшифровкой взглядов Пьера. Он стоял в оцепенении посреди прихожей до тех пор, пока Соня с легким смешком не пригласила его в гостиную.
      Он прошел. Сел. Закинул ногу на ногу. Убрал. Глупо улыбался. Предложил свою помощь, которая была отвергнута. И это загадочное приглашение, и необычная фамильярность Пьера, и присутствие с Соней наедине — парализовало все речевые способности. Он молча наблюдал за Соней некоторое время. Наконец он встал, нашел свой стакан с недопитым виски…
      — Софи, — сказал он, — я могу налить себе еще виски?
      — Разумеется. Только меня зовут не Софи, а Соня.
      — Это одно и то же.
      — Это совсем не одно и то же! Соня — это Соня, а Софи — это Софи.
      — Соня — это уменьшительное имя от Софи, Софии.
      — Вовсе нет!
      — Я лучше знаю, имя-то — русское!
      — Русское?
      — Конечно.
      — Не может быть. Во Франции это имя очень распространено.
      — Точнее, Софья, София — имя греческого происхождения, но Соня — это чисто русское уменьшительное имя.
      — Я никогда не знала, что это одно и то же… Во всяком случае, во Франции Соня и Софи — это два разных имени.
      Она накрыла на стол, разогрев тарелки с едой из китайского ресторана в микроволновой печи, и стала открывать бутылку вина. Максим чувствовал себя неловко — зачем он только назвал ее Софи? — и, чтобы как-то избавиться от этого чувства, он отобрал у нее штопор: с его точки зрения, это была мужская работа.
      И только тут отдал себе отчет, что попал в очередное неловкое положение: в руках у него оказалась хитроумная штуковина, с которой он не знал, как обращаться. Покрутив беспомощно ее составные части, он посмотрел на Соню. Соня улыбнулась, взяла у него бутылку из рук и ловко откупорила ее. Потом протянула штопор Максиму и пустилась в объяснения, из которых Максим почти ничего не понял, потому что смотрел не на штопор, а на Соню, на то, как раскрываются и округляются ее розовые губы, произнося журчащие французские слова, ловя смену ракурсов и выражений ее лица, на скольжение теней и света по всем округлостям ее легкого, гибкого тела.
      — Я должна извиниться перед вами, Максим, — говорила меж тем Соня, разливая вино. — Прошу вас, присаживайтесь, вот сюда, у меня все готово…
      Извиниться за то, — Соня обошла стол и уселась напротив него, — что я вам не уделила должного внимания. Мы ведь родственники, не так ли? Папа очень ждал вашего приезда — вы для него олицетворение семейной легенды. Для меня тоже, хотя я… Скажем, придаю немного меньше значения всем этим семейным связям, чем он. Не то чтобы меня это не интересовало, но все же… Может, интерес к своим корням приходит с возрастом?
      — Возможно. Я несколько в иной ситуации, мой интерес связан с тем, что у меня не было вообще семьи… — Максим был рад, что нашлась тема для разговора. — Я был представителем всего лишь второго поколения рода, который вел свой счет с нуля, с ниоткуда, с безвестности. Для меня это открытие. Очень важное открытие.
      — Я понимаю, конечно. Для вас мой отец — почти член семьи, дядя, хотя и очень отдаленный. Потому что у вас нет ни бабушки, ни дедушки, ни дяди, ни тети, ни сестры… Да?
      — Да.
      — А ведь я вам — сестра.
      — Получается, что да… Пятиюродная… Или шести…
      — Забавно. Попробуйте вино.
      — С удовольствием. Мм-м, — отпил Максим душистую терпкую жидкость, — какое вкусное.
      — Это хорошее вино, шато-лафит.
      — Я не очень разбираюсь в марках вин, больше в водке… За родственные связи?
      — Чин-чин. Мы могли бы перейти на «ты». Все-таки брат с сестрой.
      — Давай…
      «Вот так, — усмехнулся мысленно Максим. — Значит, я на грани инцеста».
      — Мне кажется, — продолжала Соня, — что тебе многое здесь непонятно, тебе нужен гид, который мог бы ответить на твои вопросы. Раз уж папа… — Она запнулась. — Я могу взять на себя эту роль.
      Максим молчал, не зная, что сказать.
      — Если у тебя есть какие-то вопросы…
      — Да нет… Я не знаю, право.
      Если бы он и хотел задать вопрос, то только один: что это все означает?
      — Тебе нравится во Франции? — поддерживала светскую беседу Соня.
      — Нравится.
      — Здесь лучше, чем в России?
      — Почему? — удивился Максим.
      — Ну… — Соня повела плечом. — У вас мафия, наркотики, проституция, Жириновский, коррупция, коммунисты…
      — У вас тут тоже мафия, проституция, наркотики, Ле Пен, коммунисты…
      — Это совсем не то же самое! Во Франции жить безопасно по крайней мере.
      Спокойно.
      — Мы беспокойная нация. «Покой нам только снится», как сказал один поэт. Блок, может, слышала? Соня отрицательно помотала головой, улыбаясь.
      — Значит, покоя вы не ищете?
      — По правде говоря, кто как. Люди разные, даже в одной нации.
      — Да, разумеется. А ты? Ты из тех, кто ищет? Вот те на, думал Максим, меньше всего я ожидал философских бесед. Разговор складывался как-то уж очень по-русски, и он снова не понимал, к чему бы это.
      — Я? — переспросил он. — Я даже не знаю. Во всяком случае, это не первая из моих забот.
      — А для меня покой — самое главное, — сказала Соня.
      — Я догадался.
      — Вот как?
      Максим не ответил. Он не понимал, зачем он здесь. Он не понимал, зачем Соня его удержала. Он не понимал, ведет ли она игру и какую. Сам себе он был более-менее ясен: в нем разгоралась страсть. Из тех, где «ум с сердцем не в ладу», вернее, надо было бы перефразировать: «ум с телом не в ладу». Его тело желало близости с ней, его ум желал отдаления от нее, предвидя все возможные неприятные последствия сближения — муж, разделенность расстоянием и странами, да и вообще бесперспективность чувств… Что касается последних, то, если не брать в расчет обычные эмоциональные завихрения, которые всегда сопутствуют физическому влечению, основным его чувством была злость. Бешеная злость, на себя, на Соню, на свою бессмысленную страсть и нелепую ревность…
      Короче, с самоанализом у него было все в порядке. С волей дела обстояли хуже: не слушалась. Отказаться от приглашения — не достало мужества, уйти — не было сил, взять в свои руки разговор и придать ему дружественно-родственную интонацию (пусть неискреннюю, но хотя бы приличную!) — не хватало духу. И вот он сидел, как школьник, отвечая на вопросы, отводя глаза, чтобы не видеть изгиба шеи и мерцания глаз, чтобы не смотреть как зачарованный на розовый уголок свежего рта и на золотистую тень в ямочке на щеке…
      Он злился на себя, но он себя понимал. Соню же — нет, не понимал. Чего она хочет? И вправду решила отдать долг родственной вежливости? Или — это попытка сократить дистанцию между ними, которую Максим намеренно удерживал?
      Заметила ли она, как он мучается от этого пребывания наедине? Заметила ли, как каменеет его шея, когда она касается его, вроде бы нечаянно? И если заметила, то зачем она его провоцирует?
      Соня смотрела на него, ожидая ответа. Выручил его телефонный звонок.
      Соня извинилась и подошла к телефону.
      «Да… Да… Нет, малыш, я сейчас занята… Нет, в другой раз… У меня гости… Да…» — нежно ворковала она в телефон.
      Неужели Жерар? Неужели это она с ним так разговаривает? «Малыш», это надо же! Нет, бежать отсюда, бежать!
      Соня положила трубку и обернулась к нему.
      — Этьен, — сказала она со снисходительной улыбкой. — Хотел было прийти… Но я ему отказала. Он любит сюда приходить…
      (Теперь еще и сыночек! Бежать, бежать!) — Книжки у нас в библиотеке просматривает, — продолжала Соня. — Он учится в актерской школе, между прочим. Хороший мальчик, воспитанный, начитанный…
      Голос Сони приобрел слащавую интонацию, с которой взрослые говорят об успехах детей. «Что она прикидывается, строит из себя добрую тетю-покровительницу? Кого она хочет заставить поверить, что не догадалась о чувствах этого пацана!» — злился он.
      — Я думал, что мальчик к вам ходит, потому что он в тебя влюблен, — сказал Максим с некоторым ехидством. — Но, возможно, он делает успехи в будущей профессии, раз ты этого не заметила, — продолжал поддевать он Соню.
      — Заметила, — ответила она просто.
      — Ты знаешь, что мальчик в тебя влюблен, и говоришь ему «малыш»? Это жестоко.
      Соня равнодушно пожала плечами.
      — Это роль, которая ему отведена. Другую он не получит… знаешь, я тоже чуть не стала актрисой. Меня звали в кино сниматься. А я отказалась.
      «Или это папаша попросил сыночка позвонить: ушел ли я? Ревнует, Карлсон! Ну, пусть поревнует. Ему полезно». Максим испытывал злорадное удовлетворение.
      — Ты не хочешь меня спросить, почему?
      — Почему что? — очнулся Максим.
      — Почему я не стала актрисой?
      Судя по всему, от него ожидался ответ: «Это удивительно, с твоей внешностью, с твоими данными, ты создана для кино, я бы тебя тоже пригласил в свой фильм» — и так далее и тому подобное, короче: Соня напрашивалась на комплименты.
      — Правильно сделала, — ответил он.
      — То есть?..
      — Ты не могла бы быть актрисой. Хорошей, я имею в виду.
      — Почему же? Меня Вадим сниматься звал. Даже не раз. И другие режиссеры тоже… Мне все говорят, что я создана для кино! — обиженно произнесла Соня.
      Ага, задело. Вот и хорошо. Максим испытывал азарт сродни тому, с которым в детстве дергал девочек за косички. Девочек, которые ему нравились.
      — Ты слишком своенравна, — продолжал он небрежно. — Актер должен быть податливым, пластичным — это материал, с которым работает режиссер. А у тебя слишком высокое сопротивление материала.
      — Ну и что? Многие режиссеры оставляют актерам право создавать свою роль. Играть так, как они чувствуют. Использовать природу актера, — защищалась Соня.