Я – вор в законе - Бубновый туз

      — Побыстрее! — поторопил его пахан. — Мочи больше нет ждать!
      Взглянув на замок, Савва Назарович спокойно ответил:
      — Придется потерпеть.
      Щелкнув замками саквояжа, он распахнул его, и, порывшись в содержимом, вытащил коротенькую отмычку со множеством зубчиков.
      — Вот эта в самый раз будет… Ну и замок тебе достался. — Он взглянул на Кирьяна, вцепившегося руками в решетку. — Я такие только в немецком банке видел. Видно, очень тебя большевики любят, если так крепко стерегут.
      — У нас взаимная любовь, — зло отозвался Курахин.
      Сунув отмычку в замочную скважину, медвежатник с минуту пытался провернуть ее, с усилием вращая кистью.
      — Да тут все зубья поломаешь, — недовольно пробубнил Савва. — Крепко они тебя упаковали. — Металлические зубья отмычки, скрежеща, скользили по стальному сердечнику. — Дьявол их подери! Еще немного. — Протолкнув отмычку немного поглубже, он повернул ее еще раз, и тотчас раздался победный щелчок. Распахнув дверцу, Савва Назарович распорядился: — Выходи!
      — Как вы шумно меня встречаете, — невесело хмыкнул Кирьян, посмотрев на жиганов, набившихся в коридор. — Не ожидал! — Приподняв руки, стянутые кандалами, скомандовал: — Ну чего стоишь? Не век же мне в них ходить!
      Вытащив из саквояжа тонкую пилку, Савва Назарович сказал:
      — Потерпи! — и деловито принялся распиливать сталь.
      Через минуту кандалы звонко упали на пол. Растирая запястья, Кирьян приказал:
      — А теперь давай чекистов посмотри… Куда они там попрятались?
      — В соседнем купе, — отозвался Гаврила.
      — Давай поторопи их, пускай вылезают, — уверенно распоряжался Кирьян. — Я на вольный воздух пойду.
      — Сделаю! — метнулся жиган в противоположный конец вагона. Распахнув дверь, радостно сообщил: — Да их здесь, как тараканов! Выходить по одному! — заорал он. — Иначе всех положим.
      Дверь распахнулась, и в коридор вышел красноармеец, за ним еще один.
      — Винтовку давай.
      Боец без сопротивления протянул оружие.
      — А ну пошел на выход! — распорядился Гаврила и забросил за спину винтовку.
      На перрон один за другим попрыгали разоруженные красноармейцы.
      — Руки за голову! Становись вот сюда!
      Заложив руки за затылок, чекисты послушно отходили в сторону.
      — Ба! — радостно воскликнул Кирьян, увидев среди них человека в кожанке. — Да это никак начальник конвоя! А ну иди сюда! Как вас звать-то, товарищ чекист? «Раз, два и к стенке»?
      Налетчики, стоящие рядом, одобрительно рассмеялись.
      — Да с ним никак еще четверо? Какой приятный сюрприз. Вот сюда, в сторонку! Руки за голову… Не дергаться!
      — Послушайте, — начал начальник конвоя, высокий, с аккуратной бородкой. — Мы просто сопровождающие.
      — А может, ты и в Чека не работаешь?
      — Я там всего лишь с месяц.
      — С месяц, говоришь… А вот скажи-ка ты нам, непутевым, сколько за прошедший месяц ты жиганов к стенке поставил?
      — Я никого не расстреливал, все решает председатель Ревтрибунала товарищ Петерс, — растерянно заговорил чекист.
      — Значит, так получается — я не я и лошадь не моя? — хмыкнул Кирьян Курахин.
      Жиганы одобрительно загоготали, наслаждаясь беспомощностью чекиста. Не каждый день можно встретить такое.
      — Чего же ты молчишь, друг мой ситный? — ласково протянул Кирьян. — Вижу, что ты не любишь жиганов. Жить хочешь? А ну давай станцуй нам «Яблочко»! Повесели жиганов! Ну?! Я долго ждать не буду, считаю до трех. Раз… Два…
      Чекист сначала неохотно, потом все быстрее и быстрее стал перебирать ногами, умело вытягивая носок. Движения красивые, правильные. Было видно, что танцевать он умел.
      — Вприсядку пошел! Вприсядку! — развеселившись, выкрикивал Копыто.
      Чекист лихо вращался, подпрыгивал, вызывая невольные улыбки у жиганов.
      — Все, — выдохнул начальник конвоя, когда танец был закончен.
      — Похвально, — сдержанно отметил Курахин. — Значит, в перерыве между решениями Ревтрибунала тешишь душу плясками?
      — Вовсе нет, я с малолетства танцевать умею.
      — Ну-ну, а теперь вы танцуйте, — повернулся Кирьян к чекистам, стоящим гуртом.
      — Не дождешься! — процедил один из них, скуластый, с крепкой, мускулистой шеей.
      — Что я тебе могу сказать? Не уважаешь ты жиганов… Дай шпалер, — повернулся Курахин к Егору.
      Приставив ствол ко лбу чекиста, Кирьян с минуту наблюдал за его лицом, пытаясь уловить малейшие мускульные изменения. Криво улыбнувшись, скупо похвалил:
      — А ты молодец, хорошо держишься. Жаль будет тебя убивать.
      — А ты не жалей, я на таких, как ты, в Ревтрибунале насмотрелся.
      — Больше не посмотришь! — спокойно сообщил Курахин и нажал на курок.
      Голова чекиста дернулась от сильнейшего удара, и он упал на Гаврилу, стоящего позади.
      — Фу ты черт! — брезгливо отряхнул тот с одежды жирные ошметки. — Все мозги на моей тужурке оставил. Ты бы, Фартовый, поаккуратнее как-то.
      Курахин скривился:
      — Извини, что не предупредил. Плясуна отпустить. Остальных, — кивнул он на стоявших около ворот чекистов, — шлепнуть! Кожанки не забудьте снять, — направился он к следующему вагону. — Они нам еще понадобятся.
      Вскочив в вагон, Фартовый стремительной походкой двинулся по коридору. Размахивая револьвером, он звонко кричал:
      — Господа, настоятельно требую открыть купе! Проявите благоразумие, выкладывайте денежки!
      Сейчас в нем не было ничего от того пленника, каким он был всего-то пару часов назад.
      В первом купе сидело трое мужчин и одна женщина. Один из мужчин был средних лет, весьма представительного вида. Дорогой бостоновый костюм сидел на нем как влитой. Увидев ввалившегося в купе налетчика, он улыбнулся ему почти по-свойски. Двое других застыли в немом ожидании, даже не пытаясь скрыть подступивший страх. Женщина, привлекательная особа лет двадцати, упрямо разглядывала трещинки на столе, упорно не замечая ватаги жиганов, ввалившихся в купе.
      — Господи боже мой! — картинно закатил к потолку глаза Кирьян. — Какая дама! Позвольте поцеловать вашу ручку. — Сунув пистолет за пояс, он бережно взял хрупкую женскую ладонь, обтянутую черной лайковой кожей. Поднес к лицу. — Господи, как она благоухает! Господа жиганы, я сейчас сойду с ума!
      За его спиной раздался одобрительный смех жиганов. Кирьяна Курахина невозможно было представить без куража, соскучившись по его чудачествам, они теперь ловили каждое его слово. На их довольных лицах запечатлелось обожание.
      — Барышня, запах вашего тела способен свести с ума даже самого искушенного жигана. Поверьте мне, я знал очень много дам, но ни одна из них не дышала таким ароматом, как вы. А ладони!.. Они просто созданы для восхищения, ими нужно любоваться, как шедевром! Позвольте, я освобожу вас от этих оков. — Кирьян уверенно потянул перчатку. Почувствовав, как девичьи пальчики слегка сжались, Курахин покачал головой: — Я очень ценю вашу скромность, но уверяю вас, эти милые господа, что стоят рядом со мной, — перевел Кирьян взгляд на гогочущих жиганов, — настоящие ценители женских прелестей, — продолжал он стягивать перчатку. — Какое уродливое кольцо! — ахнул Фартовый. — Оно портит вашу ручку! А изумруд… Отвратительный камень! Вам немедленно нужно избавляться от этой вещи! Уверяю вас, иначе драгоценности принесут вам массу неприятностей!
      Отобрав кольцо, Кирьян некоторое время с нескрываемым восхищением рассматривал камень.
      Острый девичий подбородок вскинулся и задрожал. Девушка быстро заговорила:
      — Послушайте, прошу вас. Не отбирайте у меня это кольцо. Это единственное, что у меня осталось. С ним у меня связано очень многое.
      — Барышня! — Кирьян аж поморщился от обиды. — Вы нас принимаете за каких-то грабителей. Вот гляньте на этого милого человека, — показал он взглядом на Егора Копыто, широко ощерившегося щербатым ртом. — Разве этот любезный человек способен принести кому-то зло? Мы всего лишь мирные жиганы. Это кольцо вам не к лицу, оставьте его мне. — Посмотрев его на свет, заявил: — Знаете, я буду носить его с собой постоянно, как воспоминание о нашей встрече. — Он положил кольцо в карман.
      Девушка отвернулась.
      — Какой восхитительный изгиб шеи. И какое отвратительное на нем золотое колье! А потом, вы нас обманули, сказали, что у вас нет ничего, кроме этого кольца. Егорушка, помоги барышне освободиться от ненужного груза.
      — Вашу лебединую шейку, мадмуазель, — хмыкнул Копыто.
      — Как вам будет угодно. — Расстегнув колье, она положила его на стол. — Надеюсь, что оно вам нужнее, чем мне.
      — Можете не сомневаться, барышня.
      Кирьян уже потерял к пассажирке интерес и подступил к импозантному мужчине лет тридцати. Пощупав ткань его костюма, уважительно произнес:
      — Хорош костюмчик. Гаврила, как раз твой размер. Давай снимай пиджачок, а заодно и штаны!
      — Позвольте…
      — Ах да, ты стесняешься дамы. Барышня, вам придется отвернуться, — сообщил Кирьян. — Сейчас этот господин будет снимать порты.
      Женщина отвернулась.
      — Но как же можно!
      — Можно, дорогой мой товарищ, — спокойно заверил Кирьян. — В наше революционное время все возможно! На то нам и дана свобода, чтобы сбросить с рук тяжелые оковы, а с тощей шеи — кровопийц-капиталистов. Сейчас у нас равноправие и такие костюмы может носить каждый пролетарий. За что же мы тогда кровь проливали?! И сумку свою не забудь… И часики… Вам тоже следует раздеться, — посмотрел он на остальных мужчин. — Даю вам три минуты. Время пошло, господа. От того, насколько вы будете расторопны, зависит ваша жизнь… Прошло двадцать секунд… Тридцать… Вижу, что вы не верите в серьезность наших намерений. Договор придется ужесточить. Тот, кто разденется последним, будет убит!
      Мужчины поднялись одновременно. Не обращая внимания на жиганов, набившихся в купе, принялись лихорадочно сбрасывать с себя одежду.
      — Ставлю красненькую на старика! — ликовал Кирьян. — Он еще молодым даст сто очков вперед.
      — Не-ет! — смеясь протянул Егор Копыто. — Молодой первым будет. Посмотри, как из штанов выпрыгивает.
      На пол полетели пиджаки. Тонко затрещала атласная рубашка, мелкой россыпью покатились пуговицы. Импозантный мужчина сбрасывал брюки, подминая их ногами, а руки уже уверенно стягивали рубаху, не обращая внимания на галстук, впившийся в горло пестрой шелковой удавкой. Еще один рывок — и к ногам налетчиков полетела рубашка.
      Кто-то из жиганов подхватил брошенный на пол пиджачок и, примерив его, сунул в сумку. Вторым разделся крепыш с седыми висками, позабыв снять бабочку «кис-кис».
      Старик оказался последним. Волнуясь, он пытался отстегнуть ремень, но руки, мелко подрагивая, отказывались слушаться.
      — Пока ты будешь так штаны стягивать, твоя баба замерзнет, — гоготал Егор Копыто.
      Кирьян поднял револьвер. Раздался отчаянный женский вопль.
      — Кем ты работаешь, дед?
      — Я бухгалтер.
      — Ах, вот как… Значит, дело с деньгами имеешь?
      — Работа у меня такая.
      — И на кого же ты работаешь?
      — На фабриканта Тараса Тимофеевича Юдина, — негромко выдавил из себя старик.
      — Чем же он занимается?
      — У него свой кирпичный завод.
      — Он богатый человек?
      — Да, он состоятельный человек, и дед его, и отец — все они были фабрикантами.
      — Где же находится этот кирпичный завод?
      — В Бескудникове.
      — Когда будет зарплата?
      — Через четыре дня.
      — Где хозяин хранит деньги?
      — Обычно у себя в сейфе.
      — В сейфе еще что-нибудь есть?
      — Там он хранит семейные сбережения.
      — А ты молодец, умеешь нравиться… Ладно, объявляю амнистию, это большевики не умеют прощать, а мы, жиганы, люди с пониманием, так что живи, дед! Барышня, — спокойно обратился Курахин к девушке. Глаза у нее были широко открыты, полны ужаса. — Извините, что причинил вам неприятности. Но что поделаешь, работа у нас такая, как говорит бухгалтер. Вас более никто не тронет. Обещаю! Это вам сам Фартовый Кирюха говорит! — Повернувшись к жиганам, добавил: — Пойдем отсюда. Бабу не трогать, — гулко стучали его быстрые шаги по коридору. — Узнаю — убью!
      — Что мы, не понимаем, что ли! — едва успевал за паханом Егор Копыто.
      — Где народ? — кричал Кирьян, отворяя одно купе за другим.
      — Все вышли на перрон, когда поезд остановился, — оправдывался Егор.
      — Идите сюда! — восторженно крикнул с противоположного конца вагона белобрысый жиган. — Здесь их полное купе!
      — Кирьян, — негромко сказал Копыто. — Пора уходить. Скоро здесь будет охрана и железнодорожники.
      — Эх, Егорушка, — почти в отчаянии вздохнул жиган. — Не даешь ты мне позабавиться!
      Бесшабашный и веселый взгляд Кирьяна натолкнулся на испуганные лица мужчин и женщин. Прижавшись друг к другу плечами, они в тесноте словно искали спасение.
      — Знаете, кто я такой? — неожиданно спросил Кирьян, уставившись в плотного круглолицего мужчину в кепке.
      Встретившись с жиганом глазами, тот неловко улыбнулся и поспешно стянул с макушки головной убор.
      — Здрасьте!
      Губы мужчины растянулись в заискивающей улыбке. Лицо пассажира показалось Фартовому знакомым. Так поспешно стягивать головной убор приучены только каторжане, нежданно столкнувшиеся с начальством. Отсюда и заискивающий взгляд и стремление расположить к себе всякого собеседника. Движение очень характерное, отработанное годами, его невозможно спутать ни с каким другим. В нем прячется почти животный страх перед возможным наказанием и одновременно надежда на благоприятный исход.
      — Это ты, Иоська? — удивился Кирьян, рассматривая в упор круглолицего.
      — Он самый, Кирьян… — всего лишь небольшая заминка, поднатужившись, мужчина отыскал подходящее слово, — Матвеевич.
      Кирьян сузил глаза — не самое подходящее место для злых шуток.
      — Ты это… того… Какой я тебе Матвеевич?
      В глазах толстяка плеснулось замешательство. Будто бы пущенные по воде круги, оно сказалось на пальцах, которыми тот беспокойно теребил снятую шляпу. Вот сейчас он услышит приговор…
      — Как же не Матвеевич? — вполне искренне подивился толстяк. — На сибирской каторге вы «иваном» были, а я майдан держал. Так что мне до вашей чести далековато. А потом авторитет…
      И вновь заискивающая, просящая улыбка.
      Кирьян хмыкнул. Толстяк не шутил. Иосиф Львович Брумель действительно был майданщиком на сибирской каторге, а Кирьян, как «иван», охранял его стол, за что получал по полтине в день. Первый раз их пути пересеклись восемь лет назад, когда очередной этап «семи морями» перегоняли из Одессы на Камчатку. Толстяка били смертным боем, лупили впрок, чтобы не забывал арестантскую науку и не тянул с каторжан семь жил.
      В тот раз только вмешательство Кирьяна предотвратило смертоубийство.
      Второй раз их пути пересеклись пять лет назад, в Петропавловске-Камчатском, славившемся по всему полуострову своими строгими порядками. Пребывая в кандальной тюрьме, Кирьян удивлялся тому, что каждую неделю какая-то милосердная душа передавала ему рублик, который в то время являлся для него немалым подспорьем. Только когда он был переведен в околоток — небольшую больничку, где можно было отдышаться и залечить язвы от кандалов, — к нему заявился поселенец и, сняв картуз, явно стесняясь собственного благополучия и сытости, сообщил о том, что это он скармливал ему рублики на скорейшее выздоровление.
      В этом поселенце Курахин узнал Иосифа, которого некогда спас от смертного боя.

* * *

      — Матвеевича забудь! — отрезал Кирьян. Посмотрев на перепуганных пассажиров, он продолжал: — Ты мне товарищ! Господа, советую облегчить собственную участь и освободиться от золота и всех драгоценностей. Даю вам три минуты! Копыто, — повернулся Кирьян к сподвижнику: — Засекай!
      — Сделаем, — охотно согласился Егор Копыто, вытащив из кармана серебряные часы.
      Особенно расторопно люди освобождаются от драгоценностей под дулами револьверов, направленных точнехонько в центр лица. Со стороны создается впечатление, что золото просто начинает жечь им кожу.
      Кирьян с усмешкой наблюдал за их стараниями.
      На столе быстро росла горка драгоценностей: кольца, колье, перстни, портсигары. Здесь же лежали бумажники и кошельки. Сильно стукнув, старичок в ветхом пиджачке установил в центр стола малахитовую шкатулку, инкрустированную золотом.
      В углу тамбура подле окна стояла молодая женщина и никак не могла снять с безымянного пальца перстень с сапфиром. Понаблюдав за ее потугами, Кирьян усмехнулся:
      — Сударыня, если вы будете так рвать перстень, так наверняка останетесь без пальца. Давайте я вам помогу.
      — Как вам будет угодно, — протянула женщина ладонь, словно подавала ее для поцелуя.
      Уверенным движением Кирьян снял с пальца украшение.
      — У вас очень здорово получается, — фыркнула женщина.
      — Практика-с, мадам!
      Посмотрев камень на свет, Кирьян положил перстень в карман.
      Взяв со стола часы, Кирьян произнес:
      — Итак, господа, время ваше вышло. Гаврила, собери добро.
      Открыв саквояж, тот широким движением смахнул драгоценности в кожаное нутро. Золотой дождь просыпался с тихим шорохом и рассыпался по широкому дну.
      — Сколько ты мне тогда рублей дал? — спросил Кирьян у бывшего майданщика.
      — Не считал, Кирьян Мат…
      — Вот возьми, — протянул он Брумелю золотые часы. — Кирьян не любит оставаться в долгу. Этого достаточно?
      Взяв часы, майданщик закивал:
      — Достаточно, барин. Благодарствую! Сполна хватит.
      — Чем ты сейчас занимаешься?
      — Коммерция у меня, торгую понемногу.
      — Где тебя найти?
      — На Сухаревку заходите, там Иосифа Львовича любой покажет. Я человек полезный.
      — Загляну, — пообещал Кирьян.
      — Уходим, Кирьян, — торопил его Копыто. — Пора!
      Вышли из купе. В тамбуре, зажав лицо руками, сидела молодая девушка в разорванной кофточке. Кирьян только хмыкнул: веселятся жиганы! Понять их можно, кровушка-то кипит. А с девки не убудет!
      Подводы, заваленные добром, стояли на платформе. Кучера, взяв вожжи, терпеливо дожидались.
      Спрыгнув с подножки, Копыто подскочил к одному из кучеров, мужчине с окладистой бородой, и коротко скомандовал:
      — Поедешь лесом до хутора. Там разгрузишься.
      — Знаю, хозяин, — обиженно протянул возница, шевельнув вожжами. — Ведь обговорено уже.
      Вышел Кирьян. Застреленные чекисты лежали вповалку, без всякого почтения. Один из жиганов, с огромным самоваром в руках, торопился к подводе. Возможно, что в хозяйстве и он необходим, но золотишко было бы предпочтительнее. Споткнувшись о выставленную ногу убитого, парень зло чертыхнулся и поторопился к тронувшейся подводе.
      — Но, пошла! — хлестнул бородач вожжами по крупу застоявшуюся лошадь. — Да бросай ты сюда свой самовар!
      — Ты это, Гурьян, поосторожнее! — Жиган уложил аккуратно самовар. — Бабе своей хочу подарок сделать.
      — Да что с ним будет! — рассмеялся бородач. — Но, пошла, родимая! — ударил он вожжами лошадь, заставив ее бежать трусцой.
      — Кирьян, — подошел к главарю молодой улыбчивый парень. Кирьян узнал в нем того самого красноармейца, что сообщил ему о предстоящем налете. — Пойдем за вокзал, там карета тебя ждет. Со всем почетом докатишься. И сразу на блатхату, там марухи по тебе соскучились!
      Веселость молодого жигана отчего-то раздражала. Хотя, может быть, и зря. Ведь не исключено, что тот жизнью из-за него рисковал.
      — Кожаную куртку откуда взял? — хмуро спросил Курахин.
      — Так ведь вот они, — растерянно кивнул жиган на убитых чекистов. — Не пропадать же добру. Да и вещица все-таки хорошая, ноская! — Улыбнувшись во всю ширь, добавил — Да и бабам очень нравится!
      — Ходишь, как чекист! Я на эту кожу в кабинетах «чрезвычайки» насмотрелся. Скидывай!
      — Как скажешь, Кирьян, — примирительно кивнул молоденький жиган.
      Сняв куртку, он перебросил ее через плечо.
      — Так поедем?
      — Ксивы у чекистов забрали?
      — А то, — засветилось радостью лицо жигана. — Все здесь, — похлопал он ладонью по карманам брюк.
      — Что-то я тебя не припоминаю, откуда ты?
      — У Федора Моченого был. А когда его замели, так я к Егору прибился.
      — Понятно. Тебя как кличут?
      — Антип.
      — Вот что, Антип, к бабам потом. Знаешь, где Дарья живет?
      — Знаю.
      — Что с ней?
      — Наши ее не трогают. Неизвестно, как ты отнесешься.
      — Все правильно, — хлопнул Кирьян по плечу жигана. — У меня к ней должок, я с ней сам переговорю. Пошли!
      Автомобиль стоял в тени деревьев и был едва различим. Водитель, заметив приближающихся жиганов, завел двигатель, и машина, вынырнув из темноты большой черной рыбиной, осветила фарами подошедших.
      Распахнув переднюю дверцу, Кирьян плюхнулся на пассажирское кресло. На заднем устроился Егор Копыто.
      — Дарью, шалаву мою, знаешь? — по-деловому спросил Кирьян.
      — Ну?
      — Поехали к ней! Ну а потом к лялькам!
      — Как скажешь, Кирьян!

Глава 6 ЛЕПИ УЛЫБКУ ШИРЕ

      Автомобиль быстро катился по проселочной дороге.
      — Мы толком так и не поговорили: как сейчас в Москве?
      — Давят чекисты, — высказался Егор. — Твой Сарычев да баба еще одна при нем, Марией, кажись, зовут. Она у него замом.
      — Значит, баба в Чека? — хмыкнул Фартовый. — Это что-то новенькое.
      — А что ты хотел, какой режим — такие порядки.
      — Повстречать бы ее, — зло процедил Фартовый, — я бы ей впендюрил!
      Помолчав, он вынул из кармана револьвер и, взвесив его на ладони, вздохнул:
      — За решеткой совсем от шпалера отвык. А с ним теперь и вправду на воле себя почувствовал.
      Развернувшись, машина нырнула в темноту. Некоторое время ехали молча. По обе стороны плотной стеной тянулись кустарники. Ветки, растопырившись, со злорадством стегали по лобовому стеклу, царапали кузов. В одном месте колесо провалилось в колдобину, сильно ударившись рессорами.
      — Сбавь обороты, Николай, — неодобрительно сказал Кирьян, — не хватало еще застрять в этой глухомани. Не пешкодралом же до Москвы идти!
      — Тоже верно, — согласился водитель. — Ведь с таким пассажиром едем!
      Одно время Николай Зайцев по кличке Колька-шофер работал водителем в крупном питерском меховом магазине. Занимался тем, что доставлял товар крупным заказчикам. Проработав с полгода, он однажды исчез вместе с большой партией меховых изделий. Первая же попытка продать похищенный товар свела его с московскими жиганами, которые потребовали пятьдесят процентов от реализации. Покочевряжившись для вида, Николай понял, что большего ему не раздобыть, и, получив обговоренный процент, сам запросился в компанию к Кирьяну.
      Развалившись на сиденье, Кирьян покуривал, выпуская струйку дыма уголком рта. На душе было хорошо и спокойно, худшее осталось где-то в поезде, что застрял на станции. Трудно было поверить, что каких-то три часа назад он трясся в душном вагоне, а будущность упиралась в стену с отметинами от пуль.
      — Если по-быстрому, то часа за полтора доберемся, — уверенно предположил Колька-шофер. — Тут дорога хорошая, накатанная.
      — А я никуда не тороплюсь, — ответил Кирьян. — Не напорись на патрули. По ночам их до черта шастает!
      — Не беспокойся, Кирьян, — примирительно заверил водитель. — Заставу проедем, а там дальше нас никто не достанет. Ксивы у нас тоже в порядке.
      — А вот это для тебя, — протянул Егор Копыто сложенный вдвое листок бумаги.
      — Ого! Мандат! «Удостоверение… Оперуполномоченный МЧК Крайнов Василий Федорович. Всем органам власти оказывать содействие в выполнении профессиональных задач подателю документа. Председатель Ревтрибунала Я.Х. Петерс»… Ксива верная?
      — А то!
      — Я с таким документом даже в Кремль могу войти!
      — Откуда мандат?
      — У нас в Чека свой человек.
      Стараясь не порвать бумагу, Кирьян аккуратно сложил ее и спрятал в нагрудный карман.
      У Краснопресненской заставы машину тормознули два бойца. Высокий красноармеец в длинной шинели уверенно преградил путь легковой машине. Правая рука придерживала за ремень трехлинейку. Другая лениво упала вниз, приказывая остановиться. Второй, едва ли не на голову ниже, стоял рядом и внимательно наблюдал за приближением автомобиля. Еще несколько человек стояли в стороне и на первый взгляд не проявляли никакого интереса к подъезжающей машине.
      У небольшой каменной будки был установлен пулемет, повернутый стволом в сторону дороги.
      — Спокойно, — сказал Кирьян. — Я сам буду говорить. — Посмотрев на напряженно застывшего Егора, бодро добавил: — Улыбку шире лепи, как будто корефана повстречал.
      — Понял, Кирьян.
      Место для заставы было выбрано удачно. Сразу за шлагбаумом — пустырь, любой, кто надумает вырваться из города, должен будет преодолеть сто метров открытого пространства, а сделать это под стволом «максима» очень непросто.
      Колька нажал на тормоз. С обеих сторон к машине потянулось шесть человек. Четверо вооружены винтовками, а у троих у бедра в деревянных кобурах болтались «маузеры».
      — Что-нибудь не так, командир? — весело спросил Кирьян.
      Глянул в строгое лицо красноармейца и будто бы на пику напоролся.
      — Документы, товарищи, — вежливо и одновременно непреклонно потребовал красноармеец.
      Кирьян сунул руку в карман и неторопливо вытащил мандат.
      — Торопимся мы, товарищ.
      Красноармеец взял мандат. Внимательные строгие глаза буквально впились в документ, придирчиво изучая каждую букву. Кирьян с интересом рассматривал точеный профиль, с легкой горбинкой, — молод, не более двадцати пяти лет, черноглаз, вида жиганского. Такие парни не утруждают себя угрызениями совести. Пальнут между глаз и отправятся допивать остывающий чаек.
      Прочитав документ, красноармеец тщательно сложил его.
      — Куда направляетесь, товарищи?
      — К председателю Ревтребунала товарищу Якову Петерсу, — не моргнув глазом, уверенно отвечал Курахин. — А разве нас в чем-то подозревают?
      Подошедшие красноармейцы обступили автомобиль.
      — Просто таков порядок, — спокойно ответил красноармеец, продолжая держать мандат. — А что вы собираетесь делать у товарища Петерса?
      — Хм… Я должен отвечать вам и на этот вопрос?
      — Да, — спокойно кивнул красноармеец. — Именно по его распоряжению выставлены заставы. Бандиты лютуют, в городе неспокойная обстановка.
      — Хм… Вот оно, значит, как… Вы слышали, товарищи, с кем нам придется бороться? — обернулся Кирьян на присмиревшего Егора Копыто.
      Внешне на лице жигана не отразилось никаких переживаний. Вот только у носа углубились морщины, придав лицу дополнительную жесткость. Правая рука скользнула под расстегнутое пальто. Достаточно моргнуть, чтобы Егор выхватил револьвер и в секунду выпустил четыре пули в обступивших их красноармейцев.
      Останутся еще двое. Как быть с ними? Наверняка в будке остался кто-то еще — они тут же выскочат на выстрелы. А один из бойцов предусмотрительно подошел к пулемету. Рассредоточившись, бойцы начнут палить по отъезжающей машине, а проехать сотню метров открытого пространства под пулеметным огнем — весьма сложная задача.
      — А может, оно и правильно, — неожиданно посуровел Курахин. — Время того требует. Сейчас какой только контры не встретишь. А едем мы к товарищу Петерсу вот по какому делу… Несколько часов назад бандиты на подмосковной станции отбили у конвоя уголовника Кирьяна Курахина по кличке Фартовый. Слыхали о таком?
      — Это что, тот самый?
      Вроде бы ничего не произошло, взгляд красноармейца по-прежнему суров, вот только интонации как будто помягчели.
      — А другого нет.
      — Как же ему удалось бежать? Такая охрана…
      — Я сам об этом знаю очень немного. Нам позвонили со станции и сказали, что поезд был остановлен налетчиками. Пассажиры ограблены, а Кирьян отбит жиганами.
      — Там же были чекисты!
      — Им не повезло, товарищ… Бандиты расстреляли их, одного из них Курахин убил лично. Вопросы еще есть? А то нас товарищ Петерс заждался.
      Красноармеец вернул «мандат»:
      — Проезжайте! Извините за задержку, сами видите, что творится.
      — Видим, товарищи! — с явным облегчением отозвался Кирьян, забирая документ. Упрятав его в карман, он спросил: — Только я никак не пойму, почему вы нас остановили. Неужели мы на налетчиков похожи?
      Всего-то секундная пауза, показавшаяся Кирьяну вечностью.
      — Кепка мне ваша не понравилась… Восьмиклинка, — признался, чуть смутившись, красноармеец, — такую обычно жиганы носят. А потом, у вашего товарища фикса золотая, — кивнул он на Егора Копыто. — Не часто встретишь такую у чекистов.
      — Вот как? — удивленно протянул Кирьян. — О товарище Сарычеве приходилось слышать?
      — Приходилось, — сдержанно отозвался красноармеец.
      — Так это и есть тот самый товарищ Сарычев, собственной персоной, — показал он на Егора. — Если бы не его знаменитая фикса, так многие жиганы до сих пор на воле бы расхаживали!
      — Много о вас слышал, товарищ Сарычев, — с почтением произнес красноармеец, — но вот встречать не доводилось. Рад знакомству!
      Егор Копыто сдержанно кивнул, проклиная в душе разговорчивость Кирьяна. Тот был в своем репертуаре, не может обойтись без шуток. А ведь по лезвию ножа топает.
      Красноармеец, отступив на шаг, распорядился:
      — Дайте дорогу!
      Красноармейцы, стоявшие на дороге, почтительно разомкнулись, и машина, просигналив на прощание, двинулась вперед.
      — Только не гони, — предупредил Кирьян. — Не хватало после всего пережитого получить в спину пулеметную очередь.
      Когда машина отъехала на значительное расстояние, Курахин облегченно вздохнул:
      — Знаешь, эти сто метров мне показались самыми длинными в моей жизни. Останови!
      — Зачем? — удивился Колька-шофер.
      — Останови, сказал!
      — Как скажешь.
      Автомобиль остановился. Открыв дверцу, Кирьян снял с головы кепку-восьмиклинку и зашвырнул ее на обочину.