Александр Сухочев

Гоа-синдром

Бо?льшая часть персонажей и событий этой книги придуманы автором, однако любые совпадения с реальностью не являются случайными и объясняются только явлением синхронизации.

То Moses Family

01.

– Где этот чертов Пепе? – Пол нервно прикурил еще одну сигарету. – Бросишь тут курить… Скажи, зачем ты связался с этими ниггерами? Почему они изменили время встречи? У меня плохое предчувствие… Кидалы они все…

Марк посмотрел на Пола и вытащил из его рта сигарету.

– Не правда ли, очень странно: сначала ты начинаешь курить, чтобы доказать всем, что ты – мужчина, – Марк сделал глубокую затяжку, задержал дым в легких, будто смакуя аромат Davidoff, – а потом ты бросаешь курить, чтобы вновь доказать, что ты – мужчина, но уже самому себе.

Марк разломал сигарету пополам и выбросил в открытое окно машины.

– Какого черта ты делаешь? – Пол повернулся назад, задев головой зеркало заднего вида.

– Во-первых, не я связывался с ниггерами, а они со мной. Во-вторых, не с ниггерами, а с нигерийцами, а в-третьих, – заткнись и сиди, жди, пока они не приедут, у них еще есть пятнадцать минут, и до этого они ни разу не кидали… Я пойду осмотрюсь.

– Может, я лучше косяк сверну? – Пол достал из бардачка пакет и бросил его на приборную доску. – А что это у тебя на рукаве написано?

Пол ткнул пальцем в лейбл на футболке Марка и прочитал:

– Pepe Jeans, London. Ты что, прикалываешься надо мной? Ты знаешь, сколько ниггеров сейчас проживают в Англии? Двенадцать миллио-о-онов!

– Не ниггеров, а нигерийцев.

– Да они там со всей Африки! Ниг-ге-ры!

– Не переживай, в России на Дальнем Востоке китайцев намного больше. И никто не ходит их лупить арматурами и железными цепями. Цивилизованные люди – семьи заводят, детей рожают. А майка – это случайность. Я ее последний раз надевал в клубе «Библос» на Бейт Текстиль.

Марк вышел из припаркованного прямо перед воротами церкви «джипси».

…Три года назад первое, что он сделал, когда приехал в Гоа, – купил эту машину, а затем, бросив сумку с вещами в кабину, поехал на ней искать недорогое жилье недалеко от моря. Как в России все дороги ведут в Москву, так и здесь, на маленьком клочке побережья Аравийского моря, все дороги ведут в Арамболь. Это для тех, кто вылетал из Тель-Авива. Марк был из их числа. Очень быстро он открыл ресторанчик на каменных утесах Арамболь-бич – по вечерам в «Маркусе» собирались балдеющие бездельники из Хайфы и отрывающиеся в отпуске без генерала Арона сержантки подразделения АОИ. Чилам ходил по кругу, в центре которого сидел гитарист с длинными дредами. Сквозь дым гашиша под переливы струн разносились «Last hippie standing» и «No woman, no cry». Они терялись в непрекращающихся разговорах на иврите, языке, который объединял бо?льшую часть посетителей ресторана Марка. Каждый закат солнца он провожал вместе с верными сынами и дочерьми Израиля. Когда по BBC передали, что Ясир Арафат скончался во французской клинике, все дружно прикурили то, что было в руках: чиламы, джойнты, бутылочки, – выпустили облако дыма и сказали: «Бом!»¹

Пол в тот момент допивал свое пиво за барной стойкой «Маркуса». Красавицу, которую он искал на Арамболе, найти не удалось, такси, на котором он приехал на самый север Гоа, умчалось, как только была оплачена поездка в два конца. Он облазил весь пляж и всю деревню в поисках адреса, написанного на салфетке израильтянкой, но о месте под названием «Buddha Spirit» никто не знал.

– Чтоб тебя разнесло, стерва, – Пол проклинал ее и себя за то, что повелся на эту девку. Его манчестерские друзья с Зеленой улицы шумно орали перед телевизором: «Man U! Man U!» – и плескались пивной пеной в Кандолиме, а он смотрел на режущие глаз даже на экране красно-белые интерьеры BBC, понимая, что еврейка просто над ним посмеялась. В тот момент он искренне жалел Ясира и весь палестинский народ.

…От этих раздумий его отключил Марк, протянув чилам. Пол затянулся и с удивлением начал наблюдать, как растягивается время: через какое-то его количество пришла Этель. Она прошла сквозь ряды пластиковых стульев, заполненные неподвижными телами, – пока шла, поочередно останавливалась у каждого, наклонялась и целовала в лениво подставленную щеку.

К тому моменту, когда она подошла к Марку и поцеловала его в губы, словно поставив финальный аккорд, интерес к ней у Пола уже пропал – то, что он покурил, было интереснее. Сквозь тяжелые полуопущенные веки он увидел, как Этель направилась в его сторону с огромной дымящейся трубкой, и, поняв, что второго раза не выдержит, громко упал в обморок на песчаный пол. Последнее, что он слышал в тот вечер, – разговор Марка с черным парнем о качестве Buddha Spirit и Manali cream.

На следующее утро первое, что увидел Пол, проснувшись от головной боли, – большую коричневую плитку, лежащую прямо перед его глазами. На шоколад она была не похожа, а в памяти всплыл тот самый черный парень. Он постоянно терял полкило гашиша, находил его, через несколько минут вновь терял и шарил руками по песку, периодически переворачивая тело Пола с боку на бок. Последний раз, похоже, он не смог найти даже тело англичанина. Расстроился, наверное…

– Buddha Spirit, значит… И что мне с тобой делать? – спросил Пол у плитки, а голос Марка, очень быстро оказавшегося рядом, ответил: – Я знаю, что мы с ним сделаем.

С тех пор Пол и Марк живут по соседству, а Этель, оставив той ночью одинаковые синяки на шее каждого из них, помахала рукой из окна уезжающего такси и больше в поле зрения парней не попадала. Как конкретно появился синяк на шее, Пол вспомнить не смог, а Марк просто отмалчивался.

С Buddha Spirit все и началось.

Церковь Святого Энтони стоит на перекрестке дорог в центре Сиолима. Пластиковым крестом она гордо смотрит туда, где заходит солнце, вспоминает, наверное, времена, когда в устье реки Чапора стояли на рейде португальские парусники, неся вахту у форта с одноименным названием. Спустя три столетия возле форта появился русский ресторан «Баба Яга», а по соседству с церковью на Сиолимском перекрестке открылись рынок, торговый центр, футбольное поле, несколько десятков лавочек и фаст-фуд «SiolChin». Вкус риса, курицы и соуса, которые были единственным наименованием в меню забегаловки, западает в память настолько, что каждый раз, проезжая мимо, Марка порывало остановиться и набить желудок до отвала. Так, чтобы пошевелиться потом было сложно.

– Курицу мне, – поняв, что самое лучшее, что он может сделать за пятнадцать минут, – это поесть, Марк зашел в «SiolChin» и сел за столик у окна, Пол остался в машине, местную еду он на дух не переваривал.

Индиец, принявший заказ на курицу, наконец поймал ее и заорал с заднего дворика:

– Целую?! Или половину?!

– Половину.

Голова курицы полетела в корзину, а обезглавленная птица, вырвавшись из рук своего палача, полетела так, как только может мечтать курица. Достигнув пиковой высоты, она начала планировать на землю, но последний полет несостоявшейся птицы прервал индиец, поймав ее в воздухе за лапы с ловкостью викеткипера² сборной Индии по крикету. В считанные секунды тушка курицы осталась без перьев и потрохов и, разрубленная напополам, была предана огню.

– Не кошерно, между прочим, – Марк попытался заступиться за свой ужин, а точнее – оправдать увиденное кровопролитие. – Но что поделать… Карма…

На узком перекрестке среди людей, деревянных киосков, припаркованных мотоциклов и снующих возле фаст-фуда собак пытались разъехаться два огромных автобуса. Они, каждый сделав ровно полповорота, застряли так, что любой начавший движение обязательно задевал либо другого, либо хрупкие строения торговых точек. Из окон автобусов высунулись головы – одни смотрели на дорогу, другие – на финал Кубка Тата по телевизору через окно забегаловки.

Через то же самое окно, но с другой стороны, Марк смотрел на разворачивающийся перед ним театр. Автобусы перекрыли все четыре дороги так, что сквозь пространство между ними мог проехать только мопед. Одновременно рванув с двух сторон, самые прыткие в результате натыкались на таких же, движущихся навстречу. И тоже застревали, разъехаться вдвоем между автобусами не получалось. Количество автомобилей, мопедов, мотоциклов, людей и коров стремительно возрастало, кто-то посигналил, и, словно по команде, грянула какофония клаксонов всех мастей и тональностей. Инициативная группа выходцев из Карнатаки³ пыталась разрулить ситуацию, водители автобусов пытались разрулить свои громадины. Те, кто не смотрел по телевизору крикет, жестами и покрикиваниями пытались разрулить непонимание между водителями и инициативной группой. Вокруг всего происходящего плотным кольцом стояли наблюдающие и сочувствующие.

Очень быстро появилась полицейская машина. Из нее вышли трое мужчин в светло-коричневой форме, с блестящими буквами GP вместо погон. Инициативная группа перестала проявлять инициативу, а все остальные наперебой начали рассказывать каждому из трех офицеров, в чем загвоздка и какова сложившаяся ситуация в действительности.

В действительности же два автобуса закрыли от глаз Марка его джип с Полом и пакетом, а джип полицейских появился очень некстати. Шанс, что, разобравшись со сложной логической задачей, полицейские затем обратят внимание на припаркованный у церкви Suzuki Gipsy, был один из сорока тысяч, но эти цифры плотно сидели в голове Марка. Инстинктивно он напрягся и начал наблюдать за полицейскими.

Те, под несмолкаемый оркестр клаксонов и бурной беседы толпы, застрявшей в пробке, пытались объяснить друг другу лучший способ выхода из сложившейся ситуации. Пластиковый крест церкви Святого Энтони посмотрел на еще один закат и зажегся неоновым светом. Вслед за этим загорелись лампочки на прилавках и белые пластиковые боксы над некоторыми из них, а фонарь на высоком столбе окутал мягким светом перекресток, ставший для Марка бесплатным театром. Под фонарным столбом на фанерном рекламном щите масляными красками были широкоформатно нарисованы веселящиеся на уличном карнавале люди. Еще бутылка пива и слова «Traffic jam. Goa style»⁴.

Восьмилетний пацаненок, уставший стоять в пробке, прислонил велосипед к автобусу и начал писать прямо под фонарным столбом. Водитель автобуса дождался, пока мальчик застегнет ширинку и заберет велосипед, громко посигналил и стал медленно ехать вперед. Крыша задевала ветки дерева, с его зеленой кроны на залитый оранжевым светом фонаря асфальт падали белые цветы. На заднем стекле автобуса масляными красками был нарисован национальный флаг и слова «INDIA IS GREAT».

Официант-викеткипер поставил на стол железную тарелку с красным соусом и красной от карри курицей:

– Drinks?

– Нет, так поем.

– Пятьдесят рупий.

– Ужин за доллар… – Марк положил розовую бумажку на пластиковый стол и отломил от половины горячей курицы ногу. – Великая страна.

Автобусы, наконец, разъехались, оставляя за собой шлейф из падающих цветов, а среди всего этого благоухания стоял Пол в красной футболке до сих пор любимой команды «Manchester United». Он не просто стоял, он всем своим видом показывал результаты четырехсотлетней колонизации британцами Индостана.

Он мочился у церковных ворот.

Полицейская машина остановилась, и из нее вышли те же трое в той же коричневой форме.

– Shit! – прошипел Марк. Он выскочил из фаст-фуда, как пятнадцать минут назад курица из рук официанта, подбежал к Полу и, прежде чем полицейские подошли к нему, отвесил тому подзатыльник. – Если бы я увидел, что ты только что отлил у Стены Плача, я был бы гораздо расторопнее местных копов.

– Это ваша машина? – один из них посветил в лицо Пола фонариком, уличное освещение не пробивалось через густые ветки дерева.

– Нет, моя, – луч света переместился на лицо Марка, а два других заскользили по кабине «джипси». Взгляды Марка и Пола замерли на приборной доске. Пакет с травой все еще лежал там.

– Ваше водительское удостоверение, – полицейский был непривычно большой, двое других, чуть поменьше, уже нашли пакет и бросили его на капот машины.

– В отличие от тебя он его сейчас спрячет, – сквозь зубы прорычал Марк. По всем законам индийской логики полицейские не должны были обратить внимание на джип. Но по тем же законам возле этого джипа стоял белый. И он не просто стоял. Свободной рукой Пол пытался прикурить косяк.

– Это ваш пакет? – второй луч света ударил в глаза Марка.

– Я думаю, уже ваш.

Полицейский не согласился с ответом и продолжал светить Марку в глаза.

– У вас в машине есть еще такие пакеты?

– Таких нет.

Тяжелый пакет с деньгами упал на капот, и третий желтый луч врезался Марку в глаза:

– Это ваш пакет?

02.

Двери раздвинулись в стороны, и толпа людей вывалила на перрон «Павелецкой». Как ртуть она стекла по порожкам в подземный переход, звуки шаркающих ног и катящихся на пластмассовых колесиках чемоданов слились в какофонию, эхом разлетающуюся под низкими белыми потолками. Каждый старался обогнать впереди идущего, будто от сэкономленной минуты зависит как минимум судьба человечества.

Болт не спешил, до самолета было еще часа три – достаточно времени, чтобы остановиться на пять минут и послушать, – звуки флейты отражались от кафельных стен и заполняли собой пространство среди рыжих шуб, синих пуховиков и черных кожанок.

– Серега, ну, ты чего остановился? Еще никуда не уезжал, а уже ностальгия замучила? – Динк, друг Болта, схватил за ручку его чемодан и потащил к эскалатору.

– Да подожди ты! – крикнул Болт, но его услышала только стоящая неподалеку парочка влюбленных. На секунду они перестали целоваться, посмотрели на Сергея как на возмутителя их идиллии и продолжили свое занятие, не обращая внимания на происходящее вокруг.

– Динк, стой! – Болт рванул с места, стараясь не потерять друга из вида. Красный чемодан лавировал где-то впереди, Серега пытался растолкать людей и догнать Динка, ориентируясь на яркое пятно своего багажа, но плотность движения была достаточно велика, чтобы оставить все попытки после первого же раза.

Когда эскалатор поднял Болта наверх, Динк уже стоял в очереди к кассам.

– Один билет на экспресс до Домодедова, – он обменял купюры на чек и протянул его Болту. – Пойдем, через пятнадцать минут твоя электричка.

– Да куда ты так спешишь? Я что, уже настолько тебе надоел, что стараешься сплавить меня куда подальше? А если я не вернусь из этой Индии?

– Тоже мне, Афанасий Никитин… Куда ты денешься? – Динк рванул в сторону электрички. – Ты чемодан будешь сдавать в багаж?

– Вдруг меня слон затопчет или акула загрызет… Афанасий Никитин дотуда не дошел, между прочим.

– Жаль! А то там сейчас русский язык был бы официальным. И вообще, слонов в Гоа нет! – уверенно ответил Динк. – И акул тоже! – Почти месяц они вместе собирали в интернете информацию о том, куда полетит Болт. – Так что с чемоданом?

– С собой возьму. Мне просто стремно одному так далеко.

Парни вышли на перрон, морозный воздух сразу пробрался под расстегнутую еще в метро куртку и защекотал кожу. Динк застегнул молнию одной рукой и, остановившись около вагона, поставил чемодан Болта внутрь.

– Я не могу понять, чего ты ноешь. Едешь в тепло, белый песок, синее море. Тусовки, девочки… Все, держи пять, – Динк протянул Болту руку и поежился от холода. – Приедешь – все расскажешь, может, я тоже туда рвану, когда отпуск будет. Не грусти, всего две недели – и снова вернешься в снег, грязь и серое небо. Не забывай звонить, мне тут очень интересно, что с тобой станет.

Болт плюхнулся на первое свободное место у окна и посмотрел через замерзшее стекло – Динк не стал дожидаться, пока электричка тронется, и засеменил в сторону теплого входа в метрополитен.

Вагон быстро наполнялся людьми, среди них было очень много иностранцев, многие уже трижды пожалели, что приехали в Москву, – в столице давно не было таких сильных и продолжительных холодов. Шапки-ушанки, купленные на Арбате, потеряли свою сувенирную значимость, и сообразительная молодежь стала использовать их по прямому назначению. Где-то под мехом и шарфами, обмотанными вокруг головы, прятались обмороженные лица – испуганные глаза, единственная неприкрытая часть тела, бегали по сторонам, сканируя пространство в поиске более теплых мест.

Болт еще раз посмотрел в замерзшее окно и мысленно помахал рукой Динку – тот уже ехал в сторону Комсомольской, оттуда – на Ярославский и дальше сорок минут до Королева. Электрички в ту сторону мало напоминали экспресс до Домодедова, мысль о том, что ближайшие две недели не придется мерзнуть на деревянных сиденьях, согрела Болта, он удобно развалился в мягком кресле и закрыл глаза.

Через десять часов он первый раз окажется за границей – этот факт вызывал трепет, но в большей степени испуг, и единственное, что оставалось, – просто смириться. Это все Динк, он подбил Болта лететь так далеко и так надолго.

Вообще было непонятно, как эти парни умудряются дружить. Болт редко выезжал из Королева без надобности, его устраивала маленькая квартира, подаренная родителями, работа в магазине сантехники на Красных Воротах и приходящая по вечерам Света из соседнего двора. Динк же, наоборот, постоянно находился в каком-то движении, работал курьером в модном журнале, знал все новости и сплетни столичного бомонда, заработанные деньги тратил на тусовку и всем своим видом старался показать, что он, как сам выражался, «в теме».

Наверное, единственное, что Болта и Динка связывало – это шахматы. Когда Свете надоедало проводить с Болтом вечера перед телевизором и она уходила к подругам, тут же приходил Динк, и ребята до утра раскладывали партии, тренируя свою сообразительность. Игра сопровождалась пивом и рассказами Динка о том, где он был и что видел. Восемьдесят процентов историй Болт считал фантазиями друга, но в том, что он действительно был «в теме», сомневаться не приходилось.

Месяц назад, заканчивая седьмую партию с явным перевесом в свою сторону, Болт передвинул по диагонали «слона», сказал «шах» и вдруг вспомнил, что у него намечается отпуск. «Гоа!» – незамедлительно отреагировал тогда Динк, будто поставил «мат», и начал рассказывать другу о какой-то фотомодели, с которой его связывали якобы очень тесные отношения (при этом Динк многозначительно подмигивал и всем своим видом показывал, что отношения действительно были очень тесные) и которая тусовалась там постоянно два-три месяца в году.

Забыв про шахматы, Динк поведал Болту о том, что такое гоа-транс, чем он отличается от хауса и хардкора, рассказал о том, что такое «настоящий опен-эйр», про «пати» в зарослях бамбука и про пляж на Рублевском шоссе. Болт узнал, что в Гоа – самый лучший гашиш, разрывные экстази и нереальная кислота, хотя сам ни разу в жизни ничего из перечисленного Динком списка не пробовал. И пробовать никогда не хотел.

Для подтверждения своих слов Динк включил компьютер, залез в интернет, показал сначала для убедительности фотомодель и… парни зависли почти на месяц, собирая информацию о Гоа. Они облазили сотни сайтов, прочитали все статьи на travel.mail.ru, зарегистрировались в нескольких форумах и одну ночь провисели в чате, общаясь с неизвестным по имени Хоботоff, который раньше там жил и все видел своими глазами.

Болт узнал про то, что Гоа – бывшая португальская колония, которая потом стала колонией хиппи. Его успокоило, что теперь, по всем признакам, Гоа становилось колонией русской, но поехать туда дикарем, как советовал незнакомец из чата, он наотрез отказался. Более того, Серега озадачился, когда Хоботоff начал рассказывать про какой-то север и про его существенную разницу с югом – весь штат был ненамного больше Москвы – но немного успокоился, когда тот уверенно написал: «Сам все поймешь… если нужно будет». После этого он пропал и больше в чате не появлялся, лишь пожелав напоследок не стать жертвой «гоанского синдрома». Что это такое и насколько это заразно, Болт спросить не успел, а в интернете этого понятия просто не существовало. Гоанский транс, гоанский ром, гоанский закат, гоанский карнавал – двадцать тысяч ссылок со словом «гоанский», и ни в одной о гоанском синдроме.

Когда Динк почувствовал, что морально его друг согласился с неизбежностью поездки, он стал искать ему дешевые туры – обзванивал агентства, приносил стопки журналов; Болт удивлялся, почему Динк так старается его сплавить, и только когда услышал на перроне «приедешь – расскажешь», понял, что он едет на разведку. Динку очень хотелось туда, но что-то его сдерживало и не пускало.

Сергей зашел в здание аэропорта и растерялся – он понятия не имел, куда идти и что надо делать, мимо него по блестящему полу бесшумно проезжали тележки с чемоданами, цифровой голос постоянно оповещал о начале регистраций на рейсы в далекие города и страны, люди хаотично перемещались, и все это напоминало Болту кадры из какого-то клипа с MTV.

«Motherfucker!»

Он бы еще долго так простоял, если бы не увидел, как какая-то девушка, очень похожая на ту самую фотомодель, о которой рассказывал Динк, тянула какого-то парня за руку и без остановки говорила, что ему понравится в Гоа. Болт понял, что единственное его спасение – идти за ними. Так он дошел до стойки регистрации.

Милая девушка в синей униформе представилась, что она из авиакомпании «Трансаэро», взяла его билет и начала быстро стучать пальцами по клавиатуре, параллельно общаясь с Болтом:

– В Гоа, значит? – не поднимая глаз, спросила она, по интонации Серега понял какой-то подвох в вопросе, но не понял, какой именно, поэтому честно ответил:

– В Гоа… А что?

– Да нет, ничего, – то ли она сама хотела оказаться на его месте, то ли она что-то знала, а в силу служебного положения не говорила, но хитрая ухмылка не сползала с ее лица. – Что же вас так всех тянет туда, словно медом намазано?

– Не знаю, – опять честно ответил Болт. – Я первый раз туда лечу.

– Удачи, – девушка положила посадочный талон на стойку и жестом направила Сергея в сторону паспортного контроля.

Там уже не было приветливых лиц, даже девушка, все время рассказывающая парню о том, как в Гоа красиво, восхитительно и замечательно, используя всего одно слово – «пиздато», замолчала и сделала серьезное лицо, будто вызывалась в районный суд в качестве свидетеля.

Тетенька открыла паспорт Болта, долго изучала фотографию в нем, потом еще дольше сверяла ее с оригиналом, в конце концов шлепнула синей печатью и только потом спросила:

– Какова цель поездки?

– Отдых.

– Знаем мы этот отдых. Каждый третий туда такой едет.

– Какой «такой»? – Болт снова ничего не понял, но времени понять не было, тетенька протянула его паспорт и громко крикнула:

– Следующий! – Не то на вопрос ответила, не то разговор больше не желала продолжать.

Так и не поняв загадочных диалогов с сотрудниками аэропорта, Сергей зашел в зал ожидания. Он напоминал площадку отборочного тура передачи «Народный артист». Болту показалось, что сейчас откуда-то появится видеокамера с ведущим, и он начнет представлять участников шоу. Семейные пары спокойно сидели на алюминиевых сиденьях, изредка одергивая непослушных детей, четыре парня, похожие на бойцов ОПГ с одинаковыми золотыми цепями на запястьях вальяжно заняли целый ряд, клерки со своими подругами, похожими на учительниц начальных классов, обсуждали падение акций «Норильского никеля» и возможности паевых фондов. Старички тихо вздыхали, причитая об авантюризме на старости лет, среди рядов, как фрекен Бок, прыгала девушка и напевала о том, что сошла с ума и как здорово, что она едет в Гоа. Парочка, за которой следовал Болт, сидела в дальнем углу – девушка, очевидно, продолжала рассказывать парню, куда он едет, по губам можно было прочитать, что эпитетами она особо не пользовалась, выбрав один, но самый емкий.

– Ты зря обратный билет взял, – Болт подсел со спины и стал слушать, что она ему объясняет. – Гарантирую, – она говорила очень уверенно, – через неделю ты побежишь его сдавать! Тебя там так вскроет…

«Что же это, в конце концов, за место, куда я еду? Одни его записали в разряд авантюрных приключений, другие туда, как на праздник, а третьи вообще не понимают, куда и зачем они едут. И, что самое удивительное, их большинство», – Болт осмотрелся вокруг еще раз, все зашевелились, услышав объявление на посадку, и выстроились в очередь к коридору. Прямо перед Болтом молодая мамаша несла на руках своего трехлетнего сына, малыш из-за ее плеча постоянно строил рожи и кривлялся так, что Болту стало плохо, когда в салоне самолета он понял, что оказался замкнутым в одном ряду между ним и иллюминатором, в котором ночью можно будет увидеть только отражение все того же малыша.

Итак – семь часов.

Когда все утрамбовали шубы и ручную кладь, расселись по своим местам и пристегнули ремни, в салоне наступила тишина ожидания, у кого-то – взлета, а у кого-то – еды. Пассажиры открыли вываливающиеся из спинки столики-полочки и начали читать журналы из корзины на той же спинке.

Притих даже малыш – все сосредоточили взгляд на колышущихся шторках. После полушепотом произнесенного за ними стюардессой: «Твою мать, опять на два часа. Надо сообщать пассажирам», – шторки раздвинулись и из-за них появилась сама стюардесса. Она профессионально натянула улыбку, до такой степени милую, что не поверить в образ было сложно, и как-то запросто и непринужденно сказала:

– Уважаемые пассажиры, наш рейс задерживается на полчаса из-за обледенения. Сейчас самолет польют специальным раствором, и мы сможем взлететь, – после этого она пропала на два часа, потом минута в минуту появилась вновь из-за бархатных шторок – и опять у нее это получилось сделать все так же запросто и непринужденно:

– Уважаемые пассажиры. Когда нам обливали раствором корпус, случайно залили один двигатель, поэтому рейс задерживается еще на полчаса.

Все пассажиры салона одним разом вдохнули и тяжело выдохнули. Болт закрыл глаза, чтобы не видеть всего происходящего, и услышал первый возмущенный ядовито-саркастичный голосок, который визгливо прокричал:

– И сколько на этот раз будут длиться ваши полчаса?

И понеслось!

– Что вы себе позволяете? – старчески надменно.

– Мы за что деньги платим? – с мнимой многозначительностью.

– Как вам не стыдно, тут люди с маленькими детьми, – по-наставнически, с материнскими нотками…

Люди заговорили разными голосами и фальшивыми интонациями, как студенты в театральном институте на предмете «Сценречь»:

– Сколько можно терпеть издевательства? – по-жлобски хамовато.

– Мы будем жаловаться! – с тоскливой безнадежностью.

– Это не лезет ни в какие рамки приличий… – как на коммунальной кухне.

Весь этот поток ругани стюардесса приняла, простояв в каменной позе с улыбкой на лице, – оставалось только улыбаться им, глупцам, непонимающим, что два часа задержки прошли исключительно для обеспечения полной безопасности их продолжительного полета и что все это время на тридцатиградусном морозе тщательно осматривался двигатель, миллиметр за миллиметром.

Выслушав все до последнего обвинения и замечания, стюардесса еще на секунду взяла паузу и опять же запросто и непринужденно предложила самым непонятливым сдать билеты, увидела, что большинство людей уже ожидали скорее ужина, чем взлета, выкатила за собой тележку с пластиковыми квадратными тарелками, обтянутыми тонким полиэтиленом, и начала предлагать выбор из двух вариантов скудной еды.

К моменту окончания ужина самолет наконец-то был подготовлен к вылету, набитые желудки заурчали в унисон двигателям, командир корабля объявил о взлете, и Москва, светящаяся ожерельем Кольцевой, стала быстро удаляться, а потом, как только самолет вошел в облака, и вовсе пропала.

03.

Этот момент Лакшми любит особенно. После нескольких дней затянутое низкими серыми облаками небо вдруг становится выше. Мокрая зелень начинает блестеть под лучами пробившегося сквозь тучи солнца – в больших каплях на банановых листьях переливается синева небес и зелень всего остального. Зеленые пальмы с зелеными кокосами, зеленые побеги поднявшегося риса и зеленая трава, закрывшая собой серый мокрый песок. Зеленая вода в колодце и зеленая плесень на черепичной крыше.

Лакшми заводит свой скутер и мчится на вершину холма. Брызги разлетаются из-под колес, лужи везде, они соединены между собой ручейками, ручьями, другими лужами – и все они тоже блестят. Темно-оранжевые потоки воды бегут с вершины навстречу скутеру, оставляя разводы на асфальте и красные пятнышки на джинсах.

Наверху Лакшми останавливается и подходит к краю дороги. Анджуна и Вагатор спрятались где-то внизу в пальмовых рощах, за ними – океан, над которым низко висят тяжелые свинцовые тучи, связанные с поверхностью тонкими нитями проливного дождя. Но это там, над океаном, а над холмом светит солнце – недолго, всего на полчаса, муссоны скоро вновь придут с запада.

Но этот момент Лакшми любит особенно. Под палящими лучами вода начинает испаряться и белым паром подниматься над землей. Капли, которые выпали из давно ушедших туч и полетели вниз, по пути испаряются и зависают над землей белым туманом. Здесь, на вершине холма, Лакшми видит, как на ее глазах все окутывается тяжелой дымкой. Дышать горячим паром тяжело, он прилипает к легким – и там остается.

Муссоны приходят в Гоа в середине июля и останавливаются в конце сентября, аккурат на окончание праздника Ганеша. Три месяца без остановки льет дождь. Три месяца за окном дождь. Просто дождь.

И больше ничего.

Это случилось накануне Ганеша. В последнюю неделю августа небо очистилось от облаков, и солнце, словно копившее лучи два месяца муссонов, выбросило их на землю. Зелень превратилась из темно-зеленой в ядовито-салатовую, с пятнами только что распустившихся желтых и красных бутонов. Палитра разноцветных одежд вытекла из-под крыш на улицы, и все вдохнули свежий воздух, готовясь к предстоящему туристическому сезону. Пространство заполнилось миллионами сверчков и мотыльков – когда спустились сумерки и над домами загорелись оранжевые фонари, вся эта насекомобратия устроила представление, кружась вокруг столбов в танце смерти.

«Вот люди, они такие же глупые, как и эти бабочки… Стремятся все время туда, где что-то светит, а когда обжигаются и с опаленными крыльями начинают падать, хватаются за голову, понимая, что ничего не изменить.