Огонь в ночи

Инспектор издал странный звук, затем резко спросил: «Где вы это нашли? – Я рассказала. – А когда вы обнаружили это отмеченное место?»

«Вчера ночью». Я ему рассказала и об этом, но не о смятом конверте, который затаился в моем кармане. Не могла я так далеко заходить по этой тропинке. Еще нет.

«Это вы отметили разделы?»

«Да».

«Знаете, чья это книга?»

Конверт жег мне руку. «Нет».

Наступила пауза. Я подняла глаза от чашки, чтобы встретиться с его внимательным взглядом. Он сказал: «У вас еще было о чем рассказать мне. Вы говорили об этом прежде, чем нашли книгу. Итак, мисс Брук, – в это утро он был очень официальным, – мне следует знать, о чем вы думаете».

«Первое касается разрезанной веревки, которая погубила Марион Бредфорд».

«Да?»

Я начала рассказывать ему о своем путешествии вниз по лестнице в темноте в первую ночь в отеле, и как Джеймси Фарлейн и Алистер были в подъезде. «Мистер Корриган рыбачил с ними. Алистер сказал, что он уже вернулся, но вчера его жена говорила, что он не возвращался в ту ночь до трех часов. А я разговаривала с Алистером примерно в половине третьего».

Инспектор быстро записывал. Когда я замолчала, он поднял глаза. «Вы пытаетесь сказать, что каждый из троих мог воспользоваться случаем и перерезать веревку за ночь до восхождения».

«Да», – жалко сказала я.

«Тогда какова роль третьего альпиниста Даугала Макре?»

«Возможно, он не виновен, только испугался. Увидел, что они падают…»

«Ну-ну. – Инспектор посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. – А больше вы ничего не собирались сказать?»

Я задумалась. Конверт? Нет, не сейчас, пока не буду. А другое? Полуправда моего рассказа о случившемся у второго костра? Я с отчаянием убеждала себя, что это не доказательство, значит, не нужно ему. Несомненно, я не обязана говорить? Пока нет.

Он серьезно наблюдал за мной через стол. Я начала рассказывать об истории с куклой Марсии, но остановилась и уставилась на него с несчастным видом. «Но, возможно, вы знаете?»

Он кивнул. «Миссис Персимон мне сказала. Но можно забыть об этом. Это и не было загадкой. Это результат личной вражды миссис Корриган и мисс Мэйлинг».

«Думаете, это сделала Альма?»

«Да. Призналась сегодня утром. Она сделала это, чтобы напугать мисс Мэйлинг и заставить уехать. По личным причинам».

«Понимаю… – Я вспоминала лицо Альмы, когда она наблюдала за движением машины по долине. – Кажется, это сработало».

Выражение его лица смягчилось. «Вполне. – Он посмотрел в свои записи. – Ну, я очень обязан вам за то, что вы рассказали об этом. Думаю, вы поступили правильно. А еще что-нибудь есть?»

«Нет», – ответила я, но недостаточно хорошо следила за собой, и его глаза поднялись от бумаг, посмотрели на меня с острым интересом.

Он сказал решительно: «Вы лжете, не так ли? Есть что-то еще…»

«Нет», – заявила я слишком громко.

Несколько секунд он мрачно меня изучал, затем положил карандаш на бумаги, а ладони на стол. «Девочка… – Его тон не был больше официальным. Очень добрый. – Думаю, вчера вечером вы меня обманули, а?»

«Я? Обманула? Что…»

«Когда сказали, что не угадали, кто убийца. – Я закусила губу и выпрямилась, опустив глаза. Он продолжил: – Вы действительно думаете, что женщина с таким опытом, как Марион Бредфорд, не заметила бы, что веревка повреждена, когда обвязывалась? Вы действительно считаете, что веревку перерезали в ту ночь в подъезде отеля?»

«Я… Возможно, была…»

«Возможно. Но вы так не думаете».

«Н-н-нет».

Он помолчал. «Я расскажу, как, по нашему мнению, совершено убийство, – сказал он, наконец. – Вы поняли, конечно, что Роберта Саймз вообще не взбиралась на Спутан Дгу? – Он уточнил, так как я вытаращила глаза. – На ее теле не было веревки, не так ли?»

Я медленно ответила: «Нет. Не было. Конечно… Если бы она была на веревке, убийца не мог бы перерезать ее между ней и Марион. Знаете, мне это не приходило в голову. Как глупо!»

«Хорошо, что нет, а то вы искали бы в другом месте».

«Что же случилось?»

«Мы думаем, что он предложил Марион Бредфорд совершить восхождение вместе, чтобы Роберта наблюдала. Когда он дал Марион добраться до наклона, которого не видно с другой стороны, там есть козырек…»

«Поняла. Он перерезал веревку, и его не было видно».

«Он, вероятно, потянул Марион и перерезал веревку. Роберта видела, как подруга падает. Затем убийца крикнул, что возвращается, и сделал это, поднявшись повыше. Наверное, она ждала его в сильнейшем волнении на краю ущелья. А он пришел и сбросил ее вниз, и она исчезла из вида. Если бы он подозревал, что она жива, он бы спустился и прикончил ее. – Я ничего не ответила, не могла ни говорить, ни думать, кажется, закрыла глаза. – Девочка, – сказал инспектор очень нежно, – ни один убийца не стоит того, чтобы его защищали, вы знаете».

Задыхаясь я сказала: «Верность…»

«Он отверженный. Вы должны быть верны всем остальным, нормальным обычным людям, которые хотят, чтобы его изолировали ради их безопасности».

«Ну, так почему вы не арестовываете его, если так уверены?»

«Я говорил. Не могу сделать и шага без доказательств. Жду информации из Лондона и еще… есть Роберта».

«Почему вы оставили меня с ней, если так уверены, что я прикрываю убийцу?» – закричала я.

«Потому что довольно хорошо знаю людей, и знаю, что, когда наступит нужный момент, развязка, вы поступите правильно, несмотря на свои… верности».

«Вы имеете в виду, что мной управляют инстинкты, – горько сказала я. – Если бы вы были вчера вечером в комнате отдыха, услышали бы, как я много и красиво говорю о принципах, но сейчас… – Я встала. – Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, что для женщин люди значат больше, чем принципы? Я женщина, инспектор Маккензи».

Он поднялся и его глаза спокойно встретили мой взгляд. «Геза Макре тоже была женщиной».

При этих словах я сверкнула на него глазами. «Не знаю, что это вы читаете мне проповеди о верности! Даже если я все же и догадалась, кто убийца, это только догадка! Как, по-вашему, я смогла бы помочь поймать его? Я сказала все…»

«Нет. – Его голос был мягким, но заставил меня замолчать. – Я все еще не верю вам. И если факт, какой бы он ни был, который вы скрываете, мог бы служить уликой… Тогда я должен предупредить…»

«Уликой? У меня нет улик! Клянусь, нет! И если бы она была у меня… О, Боже мой, нужно время, чтобы подумать…» – сказала я потрясенно и почти выбежала из комнаты.

В холле, наверно, были люди, но я их не видела. Как слепая, я бесцельно направилась в стеклянный подъезд, на свежий воздух и свободу долины. Но в дверях я столкнулась лицом к лицу с Даугалом Макре. Он мрачно приветствовал меня: «Доброе утро, хозяйка. Прекрасное утро для этого, несмотря на то, что небольшой туман надвигается с залива. Хотите сейчас пойти?»

«Пойти?» – я бестолково посмотрела на него.

«Сегодня я обещал взять вас на рыбалку, хозяйка. Вы разве забыли?»

«На рыбалку? О… – Я начала смеяться, а затем извинилась: – Простите. Но кажется странным думать о рыбалке после… после всего этого».

«Конечно. Но вы не можете просто сидеть и ждать, что случится, хозяйка. Лучше побыть на свежем воздухе, порыбачить на реке Камасунари и выбросить все из головы. Отлично это знаю».

«Да, думаю, знаете… Хорошо, мистер Макре, я приду. Через пять минут».

Спустя сорок пять минут я стояла в вереске, где река Камасунари вытекает из озера, и думала, что Даугал прав.

Туман, который покрывал долину рано утром, поднялся и ушел, откатился, лег длинной вуалью пара на нижние склоны Блейвена и Сгар на Стри. Ант Срон почти исчез в этом саване. У его основания озеро мерцало бледным светом и сливалось с туманом в движущуюся опаловую мглу. Марско исчез. Куиллин отдалился за тем же невидимым покровом, но прямо над головой небо было голубым и чистым, и солнце ярко сияло. Река, вытекая из озера большим скользящим веером серебра, сужалась там, где мы стояли, в узкий канал, шумела и сверкала среди валунов, которые превращали ее воды в пену или выставляли свои бока, в точности похожие на спины прыгающих лососей. Близко к берегу, в маленьких заводях, спотыкались и качались горы пены на воде, коричневой, как пиво. Запах сухого вереска и торфяной воды, крепкой и свежей, разбавлялся острым ароматом болотного мирта.

Даугал был хорошим инструктором. Вскоре он показал, как собирать взятую напрокат удочку, закреплять катушку и насаживать муху, а затем, с бесконечным терпением, начал учить меня забрасывать леску. Мы не сказали ни слова о чем-нибудь, кроме того, чем занимались, и даже об этом говорили мало. Очень быстро, к моему удивлению, я поняла, что трудное дело, которое я пыталась освоить, действительно так затягивает, что прошлое блекнет, будущее отходит на задний план и весь мир сужается до раскинувшейся, мерцающей воды и мухи на крючке. Вечное время и вечный голос воды гипнотизировали, отель с его обитателями и проблемами казался далеким и несущественным. И даже если моя собственная проблема не отошла на задний план вместе со всеми другими, она, так страстно я отказывалась думать о ней, немного ослабила хватку.

Даугал запасся удочкой и для себя, но сначала не пользовался ею. Сидел на берегу, курил и наблюдал за мной. Временами он вставал и показывал, как надо забрасывать. Конечно же, я ничего не поймала. У меня даже не было ничего похожего на клев. Но так сильно подействовали спокойствие и вечность местности, что когда наконец Даугал начал разворачивать бутерброды, я могла думать и говорить достаточно спокойно.

Сначала мы ели молча, вода катила коричневые пузырьки у ног, а глубокое течение раскачивалось вверх и вниз в середине реки. Сверкающей серебряной дугой прыгнула рыба. «Это как раз там, где я ловила, – сказала я робко. – Должно быть, я забрасывала леску над этой рыбой все время, а не поймала ее».

«Еще, возможно, поймаете. Случаются иногда очень странные вещи», – сказал Даугал. Вряд ли это можно назвать ободряющим ответом, но я посчитала, что подобные слова из уст шотландского горца, возможно, даже считаются похвалой. Он посмотрел на небо. «Многовато солнца для рыбы. Если бы спустился туман и притушил немного свет, было бы лучше».

«Странно желать, чтобы солнца не было».

«Если снова будете ловить рыбу, то и не заметите».

Мы молча закончили трапезу, затем Даугал вынул древнюю трубку, я поискала сигареты в кармане. Пальцы нащупали остатки вчерашних довольно мятых сигарет «Плейерс» и что-то еще, металлическое и незнакомое. Я вскрикнула, когда вспомнила что это. Даугал повернулся, вопросительно взглянул в мою сторону через слабый туман из табачного дыма.

«Полагаю, следовало отдать это инспектору, – сказала я, отдернув руку от брошки с карнгормом. – Совсем забыла. Это брошь Роберты, и…»

«Где вы ее взяли?» Голос большого шотландца прозвучал резко. Его трубка упала в вереск, а рука мелькнула и схватила брошь с моей ладони. Он поворачивал и поворачивал ее, а рука дрожала.

«Ну… На горе, вчера, – сказала я неуверенно. – На осыпи возле Спутан Дгу. Я… Я думала, что это мисс Саймз уронила ее там».

«Это Гезина». Голос Даугала звучал нетвердо.

«Гезы?» В замешательстве я пыталась вспомнить, где подобрала брошку… Да, она лежала на осыпи ниже выступа, где нашли девушку. Неужели безделушку уронили или отшвырнули ногой с кучки металла в углу?.. Я повернулась посмотреть на Блейвен. Туман скатывался по склонам, как прилив дымящейся лавы. Гора стала невидимой, огромная стена тумана равномерно простиралась по долине за нашей спиной, уничтожая день.

«Я подарил ее дочке на день рождения, – сказал Даугал неестественно громко и грубо. – Брошка была на ней в тот вечер… – Еще какой-то момент он смотрел на брошку, потом сунул ее мне. – Лучше возьмите ее, хозяйка. Дайте инспектору и скажите, где нашли. Бог знает, поможет ли ему это, но… – Он внезапно замолчал, опустил голову и принялся искать трубку. К тому времени, как он ее снова зажег, лицо его снова стало спокойным, а руки твердыми. Он посмотрел вокруг на тихо стелющийся туман. – Вот сейчас хорошо ловить рыбу», – сказал он.

Солнце село, а с ним исчезло спокойствие. Находка этой трогательной броши слишком ярко оживила в памяти ужасы, которые населили эту прекрасную долину. Жалкие сомнения и страхи снова навалились на меня вместе с серым туманом. Другой берег реки стал невидим. Казалось, мы находимся в центре мира катящихся серых облаков, на острове между громкой рекой и озером, чье спокойное и мрачное мерцание постепенно переходило в серую дымку. Я дрожала. «Не кажется ли вам, что лучше вернуться, мистер Макре? Думаю, следует сразу отдать брошь инспектору».

Он встал. «Как хотите, хозяйка. Тогда собирать удочки?»

Я задумалась. Возможно, это просто жуть окутанной туманом долины, но вдруг я очень захотела уйти. Больше не могла этого выносить. Следует посмотреть проблеме в глаза и успокоиться любым образом, чего бы это ни стоило. «Мы должны вернуться, – наконец сказала я. – Есть и другие причины… чтобы увидеть инспектора. Больше не могу откладывать. И я… не люблю тумана».

«Мы не можем заблудиться, если пойдем вдоль берега. Не забивайте себе голову. Только подождите спокойно минуточку, пока я возьму удочку, и пойдем обратно».

Он повернул вниз к реке и не прошел и десяти ярдов, как его поглотил туман. Я загасила сигарету об уже остывший камень и следила за серым вихрем, в котором исчез Макре. Обволакивающее облако давило на вереск, скалу, журчащую воду.

Оляпка предупредила меня первой. Она вынырнула и исчезла вверх по течению с пугающими тревожными криками, так что нервы мои задрожали. Затем за сплошной стеной тумана послышался шум. Проклятие. Глухой стук падения, задыхающийся крик и слабый звук удара. Громкий вопль Даугала: «Девочка! Беги!»

Затем страшное, резкое дыхание, задыхающееся, дребезжащее в сдавленном горле. Еще один глухой стук. И тишина.

Глава двадцатая

Мой визг острым ножом паники распорол туман, но серые клубы поглотили его, а потом и меня. Они царапал и хватал, а я, спотыкаясь, бежала туда, где слышала голос Даугала.

Я не отважна, испугалась до холодного и вызывающего тошноту ужаса. Но не думаю, что нормальный человек без колебания убежал бы, услышав, что поблизости напали на друга.

Через пять ярдов я споткнулась и упала, настолько сплошной туман окутал торфяник. Не было видно даже берега, и резкий шаг мог привести к сломанной лодыжке или, в лучшем случае, к падению в скрытый скалой водоворот. Я встала, глупо протянула руки и пошла на ощупь, словно могла раздвинуть сплошную пелену. Через четыре ярда тумана почва исчезла под ногами, я покатилась и упала на колени в густом вереске.

Глухая тишина. Звуки борьбы прекратились. Даже река текла безмолвно. От страха я припала к земле, потрясенная и напуганная, сжимая влажные стебли и с напряжением вглядываясь широко открытыми, ничего не видящими глазами в темноту вокруг, поворачивая голову из стороны в сторону бессмысленными покачивающимися движениями, будто только что вылупившийся птенец, который нюхает воздух. Туман еще сильнее навалился, сбивая с толку, уничтожая чувства. Пустота. И неизвестно, куда течет река, где я слышала борьбу, и где, возможно, сейчас находится убийца.

Затем я услышала, как он дышит.

Тихий шаг. Еще. С вереска капает вода. Зашуршала густая осока и замолкла. Тишина.

Кажется, он впереди, справа. В этом я уверена, но насколько близко?.. Теперь дыхание послышалось сзади. Моя голова резко повернулась на плечах, мускулы будто превратились в тугие и сухие веревки. Я почувствовала, что глаза у меня стали еще шире, рот панически открылся, руки сильно сжимали стебли вереска, пока я не подумала, что убийца услышит хруст моих костей.

Дыхание прекратилось. Где-то река небрежно несла свои воды вдоль торфяных болот. Сзади? Спереди? Справа? Я поняла, что больше не могу доверять чувствам, из-за их предательства пришла паника.

Вдруг туман наполнился шумами. Шелест вереска был дыханием убийцы, биение моего напуганного сердца – его шагами, пульсация крови в висках смешалась с шумом невидимой реки, воды которой крутились в водоворотах, волновались, извращались головокружительным туманом в самую сущность ужаса…

Соленый вкус во рту. Кровь. Я прокусила губу, боль заглушила панику. Я затихла в высоком вереске, закрыла глаза и слушала.

Он рядом. Невозможны иллюзии. Довольно близко и движется ко мне, но немного в сторону. Стала слышна вода, очень отчетливо в нескольких ярдах справа. Я опустилась ниже в вереск, сжалась, как затравленный зверь. Теперь меня радовал сбивающий с толку туман – друг преследуемого, но не преследующего. Нужно только молчать. Возможно, когда убийца пройдет мимо, я смогу выдать свое убежище и побежать, и…

Сейчас он со мной на одном уровне, между мной и рекой. Часто, быстро и возбужденно дышит. Остановился.

Затем, дальше от меня, внизу у реки, я услышала что-то еще. Шаги, тяжелые и неуверенные шаги, сначала по вереску, потом по скале. Голос Даугала позвал хрипло: «Девочка… Девочка, вы там?»

Из моего горла рванулось благодарное всхлипывание, но я его заглушила, соображая в страхе, что делать. Если ответить… Убийца в шести ярдах. Я слышала его резкое приглушенное дыхание, чувствовала, как напряглись его мышцы, когда он понял, что не смог уничтожить Даугала. Если позвать Даугала, может ли что-нибудь спасти мое горло от острого мясницкого ножа, готового к атаке меньше, чем в двадцати футах? Он убьет меня за секунду, а затем повернет окровавленное лезвие и будет ждать Даугала, ответившего на зов…

Но нужно позвать… Не для помощи, а чтобы предупредить. Выкрикнуть и сообщить Даугалу, что он здесь, убийца здесь, как раз рядом со мной. Как-нибудь крикнуть, а затем бежать, бежать в восхитительный сплошной туман, от ножа и возбужденных рук бегущего за мной палача.

А Даугал приближался. Он бросился к нам, храбрый и сильный, как сердитый бык. Я стояла на коленях, широко разинув рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, как вдруг убийца повернулся и как олень побежал вверх вдоль реки, быстро и уверенно по высокому вереску. Даугал услышал, издал вопль проклятия и бросился вслед. Я видела его неясный силуэт. В поднятой руке сверкнуло лезвие, ярость в лице сделала Даугала неузнаваемым. Мстительный гигант из древнего мифа.

Я произнесла, задыхаясь, что-то, когда он несся мимо, но он не обратил внимания. Так ринулся вперед, словно меня там не было, и, спотыкаясь, бросился в туман за убийцей, нетвердо стоя на ногах. Даже когда я панически крикнула: «Даугал!» – он несся вверх по реке в туман. Должно быть, он видел или слышал добычу, потому что мой крик утонул в грубом жутком вопле, который заполонил мрачный вереск языческим хором эха и спугнул стаю куликов-сорок, они взлетели в туман, как ведьмы. «Убийца! Дьявол! Ай! Проклятый убивающий ублюдок! Эй!»

Одна из птиц взмыла с криком осужденной души, туман простирал крылья полосами, подобными серой траве над косой. Птица исчезла, а туман продолжал клубиться, и звук погони поглотила тишина.

Я повернулась и вслепую побежала в противоположную сторону.

Не знаю, сколько длилась ужасная дорога сквозь вереск. Я шла, спотыкаясь, наконец поддалась чистой панике, бессмысленной, бесчувственной панике с рыданиями. Рассудок исчез, как только я поверила, что больше не интересую убийцу. Одно дело – неожиданно напасть из тумана на ничего не подозревающего человека, и совсем другое – встретиться лицом к лицу с вооруженным шотландским горцем, обезумевшим от горя и гнева. Нет, убийца должен увериться, что потерял в тумане Даугала, прежде чем посмеет вернуться… А к тому же нужно еще найти меня.

Но паника никак не связана с разумом. А к тому же теперь разум отключился, и мозг болезненно и бесполезно вышел из-под контроля. Я бежала, прыгала и скользила, а соленые слезы катились по лицу вместе с каплями тумана и попадали в открытый рот на язык. Белый туман стоял глухой стеной. Руки мои протянулись, как у слепца. Кожа лица и ладоней морщилась в ожидании боли. Я отчаянно неслась неизвестно куда на невидимые барьеры и безумно повторяла сама себе: «Нет… О нет… О нет…»

Привело меня в сознание, как удар хлыста, чувство, что почва, по которой я бежала не разбираясь, качается под ногами. Я остановилась в паническом страхе. Полуизумленно я начала вглядываться в растущий пучками мох вокруг. Шагнула на пробу. Почва шаталась. Я быстро вернулась назад, но почувствовала, что поверхность торфяника вздымалась, как дно плоскодонной лодки.

Я стояла очень тихо.

Под ногами слышался легкий отвратительный звук. Почва дышала, булькая и чавкая.

Глава двадцать первая

Временная потеря рассудка обошлась мне довольно дорого. Я попала в трясину, о которой однажды говорил Родерик, и обнаружила, что не имею представления, как далеко зашла и откуда бежала. Снова страх распростер свои крылья летучей мыши. Я упрямо качала головой, словно это могло отогнать его, стояла, не шевелясь, старалась не замечать зловещего качания почвы и услышать звуки реки.

Но это было бесполезно. Чем больше напрягался слух, тем беспорядочнее звуки клубились и вертелись в тумане. Приглушенное бормотание текущей воды, казалось, доносится сразу со всех сторон. Заглушая его, безостановочно шептала и клокотала невидимая жизнь болота – тихое бормотание, всасывание, миллион маленьких хлопающих пузырьков, тревожные вздохи.

Ноги погружались в грязь. С почти физическим усилием я собрала последние крохи самоконтроля, затем осторожно переместилась на пучок вереска за несколько ярдов. Ощущение упругих прочных стеблей под ногами очень даже успокаивало, но тело бесконтрольно тряслось и стучали зубы. Я стояла на холмике вереска, напрасно вглядываясь во все стороны. Несколько футов болотистой зелени колыхалось и раскачивалось под предательским туманом.

Но необходимо двигаться, покинуть маленькую безопасную кочку и идти в каком-нибудь направлении – в любом. Я сказала себе, что болото вряд ли действительно опасно, но доводы разума не помогали. Думаю, именно то, что я ничего не могла разглядеть, вызывало такую сильную панику. Если бы видеть хоть на четыре ярда перед собой, видеть, куда принесут ноги через четыре или пять шагов, было бы уже не так плохо. Но придется двигаться вслепую по отвратительному, колышущемуся болоту, не зная реальной опасности, чтобы очутиться, возможно, еще в худшем месте…

Я сжала руки в ледяные узелки, повернула туда, где, казалось, находилась река, и медленно пошла вперед.

Было так безумно трудно заставлять себя двигаться медленно, что, мягко говоря, я не могла думать больше ни о чем. Хотелось бежать, милый Боже, как хотелось бежать! Но я заставляла себя проверять каждый шаг. Однажды я опрометчиво ступила на кочку более светлой зелени и провалилась в черную грязь по колени. И к тому времени, как я обошла светлое пятно, шагая устало с одной кочки мха на другую, я снова полностью потеряла чувство направления, так что, когда из тумана выплыло очертание призрачного скелета, все мое тело вздрогнуло от страха, как у марионетки. Это было только бледное очертание молодой березки, которая лежала и гнила на болоте, крошилась и разрушалась. Но она выглядела твердой, высокий темный камыш рядом обещал безопасность.

И я вздохнула с надеждой. Силуэт, который казался таким нереальным, был мне уже знаком. Конечно, мы с Родериком проходили очень близко от сваленной березы в первый вечер. Она лежала слева, не слишком далеко, между нами и рекой. Если вспомнить, как она расположена по отношению к дороге, можно безотлагательно пройти в безопасное место.

Я устало приблизилась к березе, стараясь мысленно увидеть ее со стороны. Вполне возможно, это было другое дерево, но в лишающем рассудка водовороте тумана даже этот намек на спасение был, как столб огня в пустыне.

Береза лежала, если грубо прикинуть, с севера на юг. В этом я уверена. И конечно, я все еще нахожусь на стороне реки. В таком случае, безопасная почва за ней, ярдов на тридцать сзади. Если выбраться туда, рано или поздно обнаружится овечья тропа вниз в долину и будет слышно море. Или можно найти ручей, и он безошибочно приведет к реке и отелю.

Черный призрак вынырнул из тумана и понесся, кружась, в невидимость. Куропатка. Я ругнула ее, задыхаясь, и еще раз успокоила частый пульс, затем осторожно перешагнула через березу и стала вглядываться в туман.

И только тогда я почувствовала что-то, что какое-то время привлекало мое внимание. Почва качалась. Я стояла совершенно тихо, но почва качалась.

Погрузившись в новый страх, я совсем забыла, что где-то в глухом мире убийца ждет меня с ножом. И вот он тихо двигается по чавкающему болоту. Я легла лицом вниз за скелетом березы. Ветви ее были толстыми и высокими. Подо мной почва дрожала и дышала. Я лежала без страха, окаменевшая, ледяная, глухая. Даже нож, сверкнувший в тумане, не смог бы сдвинуть меня с места.

«Джианетта…» Слабый шепот, не больше, чем резкий выдох. Должно быть, это дыхание болота, выделение болотного газа миллионами мельчайших пузырей. «Джианетта…» Теперь ближе. «Джианетта…» Ветер шелестит моим именем. Оно плывет маленькими сухими шепотами, словно падающие листья, слегка кружится, чтобы отдохнуть на качающейся почве.

Он медленно двигался. Под собой я чувствовала мерные вибрации его поступи. Очевидно, его руки были вытянуты, и он нащупывал меня. Его шепот зондировал тишину и протягивался, чтобы поймать меня в ловушку…

Я узнала его, конечно. О да, я знала его теперь, без сомнений. Моя несчастливая догадка совершенно правильна. Вот почему инспектор жалел меня. И Алистер две ночи назад бросил взгляд невыразимого сострадания.

«Джианетта…» Снова это имя, которым больше никто меня не называл… Имя, которое я услышала в темноте рядом с погребальным костром Рональда Бигла. Голос плыл сквозь туман, сейчас немного слабее, словно он повернул голову. «Джианетта, где ты? Ради Бога, где ты?»

Родерик, конечно, тоже угадал. Я удивлялась, прижимаясь еще сильнее к сырой земле, почему он так уверен, что мне единственной из всех в «Камасунари» ничего не грозит.

«Ты там, Джианетта? Не бойся же…»

Не думаю, что я боялась теперь, когда знала наверняка, что это Николас. И не потому, что соглашалась с Родериком, что во имя прошлого Николас ни за что не тронет меня. Просто, как только этот ужасный шепот подтвердил подозрения и превратил их в реальность, стало все равно… Меня уже ничто не волновало.

«Джианетта… Джианетта… Джианетта…» Слова стучали сквозь туман фантастическим грохочущим контрапунктом. Я приложила холодную щеку к сырой траве и тихо заплакала, а туман колыхал и шептал мое имя, призрачными серыми пальцами вдавливал меня в болото.

И затем он ушел. Ищущий голос затихал, повторялся эхом и снова затихал. Чавканье болота прекратилось. Молча сорвалась какая-то птица и благополучно полетела над травой. Он ушел.

Я, задыхаясь, встала и пошла, как привидение, бессмысленно поплелась, не думая, куда, через болото, прочь от последнего издевательского эха его голоса.

И почти сразу я очутилась на твердой почве среди камней и высокого вереска. Я инстинктивно ускорила шаги. Местность равномерно поднималась вверх, туман перемещался и рассеивался. Я пошла по склону все быстрее, так как могла видеть намного дальше. Сзади туман редел, отступал и убывал.

Быстро, как выныривает сквозь пену волны пловец, чтобы вздохнуть, я вырвалась из последнего клуба тумана на яркий солнечный свет.

Глава двадцать вторая

Облегчение было настолько сильным, шанс настолько невероятным, что я едва стояла, мигая в ярком свете солнца. Глазам, ослепленным туманом и слезами, потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к свету. А затем я увидела, где нахожусь. На нижнем склоне Блейвена в том месте, где высокая скалистая стена разрезает осыпь, идет в гору, будто подпирая верхние отвесные скалы.

Начало стены прятал туман, низины все еще скрывались под его бледным покровом. Сама долина, озеро, длинный залив Атлантики, все утонуло в спокойном бледном озере тумана, которое раскинулось от Блейвена до Сгар на Стри, от Гарсвена до Марско. А из него вздымались горы, голубые, пурпурные и зелено-золотые в солнечном свете, проплывали, как мифические острова. Ниже слепой ужас все еще бродил в удушающей серости. Здесь, наверху, был новый и золотой мир. Будто я оказалась одна на рассвете времен, при рождении первых гор из облаков хаоса…

Но я была не одна.

Едва глаза приспособились к сверкающей безграничности нового мира над облаками, как я почувствовала кого-то ярдах в пятидесяти от себя. Он меня не видел, стоял у подножия скалистой стены, смотрел мимо нее, мимо меня на открытый горизонт на юго-западе. Родерик Грант. Я видела в солнечном сиянии темно-золотой блеск его волос.

Я позвала: «Родерик!» – и поразилась неприятному хрипу из моего сухого горла.

Он не двинулся. Мои колени дрожали. Неуверенными шагами, с трудом, я направилась к нему по каменистой почве.

Я снова позвала его по имени: «Родерик!»

Тогда он услышал. Повернулся и сказал: «Да? – а затем: – Джанет!» Его голос звучал холодно и потрясенно, но это меня вряд ли могло удивить. Бог знает, как я выглядела, смертельно бледная и трясущаяся, мокрая и грязная, с выражением ужаса и отчаяния во взгляде.

Он сделал два быстрых шага навстречу и схватил меня за руку, иначе бы я упала. С силой посадил на плоский камень спиной к теплой скале. Я закрыла глаза, сквозь веки проникли круги солнечного света, красного, золотого и фиолетового. Тепло омывало меня воскрешающими волнами, я ослабела в нем и стала дышать спокойнее. Затем, наконец, я открыла глаза и взглянула на Родерика.

Он стоял передо мной, наблюдал, и в голубых глазах я снова увидела ужасное сострадание. Теперь я знала, что это значит, и не могла ответить на взгляд. Я отвернулась и занялась тем, что снимала промокшие ботинки и расстегивала пальто. Оно сползло с плеч и легло мокрой грудой. Блузка промокла мало, и благодатное тепло проходило сквозь нее на плечи.

Тогда он заговорил: «Вы не знали? – Я кивнула. Он сказал медленно, со странной ноткой в голосе: – Я вам говорил, что вам не причинят вреда. Мне не следовало это говорить. Это было…»