ГЛАВА 10

Обед был в сугубо американском стиле: тарелки салата с холодной курицей, сыр и фрукты, все вместе с хрустящими булочками, и кофе, который подали сразу. Если не считать кофе, который мне все-таки удалось выпить попозже, все было восхитительно и очень подходило для обеда в прекрасный теплый день. К тому же вода была со льдом – роскошь для Эшли. Рассматривая груду льда в хрустальном кувшине, я гадала, учитывая американское здравомыслие, за свой ли счет Андерхиллы установили холодильник. Наш старый за его долгую жизнь никогда не давал больше двенадцати маленьких кубиков зараз.

За обедом шла беседа ни о чем, и мне казалось, что мистер и миссис Андерхилл специально стараются поддерживать ее в таком ключе. Но потом, придя в гостиную за добавкой кофе, Кэти прямо вернулась к теме, которой они, очевидно, стремились избегать.

– Когда вы упомянули о загадках, Бриони, что вы имели в виду? Я полагаю, не старую лестницу: она для вас никакая не загадка.

Джеффри Андерхилл повернулся ко мне, а его жена закусила губу, но я успела подготовиться.

– Да нет, это касалось того, что мы с братом обнаружили в классной комнате.

Кэти взглянула на Джеймса, потом быстро на меня:

– В классной?

– Да. Вы когда-нибудь были там?

– Нет, не была! Единственная часть, где я была кроме наших комнат, – это комнаты для экскурсий. В самом деле, почему бы не сходить в классную? А что там такого?

– Воспоминания о прошлом – вот и все, – сказал Джеймс. – Семейство старых плюшевых бегемотиков и четыре поломанные парты с высохшими чернильницами. Очень символично, но...

– Да, наверное, – нетерпеливо перебила Кэти. – Но какие загадки?

– Бегемотики? – переспросила ее мать. – О чем это вы говорите?

Я рассмеялась:

– В классной комнате нет никаких тайн. Они снаружи. Мы обнаружили, что из окна открывается новый вид – на лабиринт.

– О, лабиринт! – Кэти с загоревшимися глазами возбужденно подалась вперед. – Если бы вы знали, как я интересуюсь лабиринтом! А, маленькая изящная крыша, что виднеется над изгородью... Что-то вроде летнего домика? Я все ходила вокруг этих чертовых изгородей и даже пару раз зашла внутрь, но не смогла пролезть через все это. Да если бы и сумела, все равно бы не выбралась обратно. Ой, а вы, наверное, знаете путь? Как вы думаете, вы смогли бы добраться до летнего домика и вернуться, не заблудившись?

– О, конечно. И мой брат тоже, если не забыл. А, близнец?

Я заметила в глазах Джеймса огонек. Он прекрасно понимал, что я не могу называть его «Эмори». Я всегда так делала и привыкла при необходимости пользоваться обращением, которое, раздражая всех, придумали эти двое.

– Не знаю, – сказал он. – Не хотелось бы проверять без тебя. Но это мы и хотели сообщить, правда? Теперь у нас есть карта.

– Карта? – переспросила Кэти.

Ее возбуждение, наигранное или нет, было явно чрезмерным, а слово «карта» эхом отозвалось у меня в уме: «Кошка, это кошка на полу. Карта. Письмо. В ручье». Но я пока отогнала эти воспоминания.

Джеймс объяснил:

– Да, карта. Эту тайну мы только что разгадали в классной. Оттуда мы заметили, что одно из старых деревьев у озера упало и сквозь просвет видно лабиринт. И только с высоты третьего этажа он почти целиком виден. Местами несколько нечетко, там, где он зарос, и было бы не так уж легко начертить план того, что видишь, но мы обнаружили, что планы развешаны по всему дому.

Для пущего эффекта Джеймс выдержал паузу. Кэти и Стефани в изумлении смотрели на него, но Джеффри Андерхилл, сдвинув брови не более чем на три секунды, сказал:

– Геральдический щит. Я уже думал об этом.

– Быстро же вы сообразили! – восхищенно заметил мой троюродный брат. – Да, не сразу поймешь, что это план, правда? – Он кивнул на резной камин: – Вон, видишь, Кэти? Это маловразумительное пятно вокруг нашего загадочного девиза и есть карта лабиринта.

– Боже мой, и правда!

Вскочив со стула, Кэти подбежала посмотреть поближе.

– Вы хотите сказать, что никто из вас не догадывался раньше? – спросил мистер Андерхилл.

– Понятия не имели, – сказала я. – Не было точки, с которой лабиринт виден сверху, разве что с крыши павильона, а туда залезать небезопасно уже много лет. А из сада, конечно же, очертания совсем не видны.

– А аэрофотосъемка? – предположил мистер Андерхилл. – Было бы интересно, если бы хоть половина услышанного мной об истории этого района оказалась правдой. Неужели с него никогда не снимали карту?

Хотя в его тоне слышался интерес, у меня было отчетливое ощущение, что беседой занята лишь половина его сознания. Он был погружен во что-то далекое от нас, в какую-то хмурую абстракцию. Я подумала, что это, наверное, нормальное отношение «воротилы» к застольной болтовне; за годы практики поняв, что такой болтовни не избежать, он участвует в ней, но как бы через затемненное стекло, фокусируя свои мысли на чем-то, находящемся на расстоянии нескольких световых лет от этой милой комнаты и от тех банальностей, которые говорятся здесь о лабиринте.

– Думаю, государственная топографическая служба снимала карту, – заметил Джеймс. – У нас есть их карты, но они не отражают реальных очертаний лабиринта, а фотографии я никогда не видел.

– В любом случае, – вмешалась я, – все там страшно заросло, и местами живая изгородь срослась верхушками с обеих сторон. С воздуха, наверное, это выглядит как непролазная чаща. Что действительно нужно – так это точный план, как на этом геральдическом щите, да еще мачете. Мистер Андерхилл, я хотела кое-что...

Он оторвался от своего кофе. Я ошиблась: его внимание – все, целиком – сосредоточилось в этой комнате. Явственно ощутив это, я замолкла.

– Да, мисс Эшли?

– Я хотела кое о чем спросить вас. Можно как-нибудь устроить, чтобы я ненадолго зашла в библиотеку? Я хочу просмотреть семейные книги в запертых секциях. Их скоро придется рассортировывать... Это ничего?

– Да, конечно, – сказал Джеффри Андерхилл. – Дом ваш, вы знаете это. Вам не требуется моего разрешения, чтобы пользоваться вашей частью дома. И этой частью, если нужно. Эмори говорил вам, что мы с ним собираемся чуть попозже поговорить о продлении найма? – Да, говорил.

– Ну а пока можете забыть о нашем присутствии. Ходите, куда хотите. Да, а как с ключами? Возьмете мой комплект?

– Нет, спасибо. – Я выудила связку из сумки. – Я могу взять у Роба.

– Хорошо. Тогда с экскурсантами не возникает никаких трудностей. – Он взял у меня ключи и положил на кофейный столик перед собой. – Стефани, ты не отнесешь их сегодня экскурсоводу?

– Не беспокойся, дорогой, отнесу, – пообещала она и тоже начала убеждать, что они будут рады пустить меня куда угодно и что все поместье в моем распоряжении.

Ее прервала Кэти, которая деловито изучала у камина план лабиринта:

– «Не трогай кошку...» Странный девиз, не правда ли? Эмори назвал его загадочным. Я бы сказала, высокомерный. Что он значит? Что это за кошка, которую посадили в лабиринт? Она больше смахивает на тигра!

– Тут история вот какая, – сказал Джеймс. – Это шотландская дикая кошка. О них существует много историй, но несомненно одно: их нельзя приручить, даже если оторвать от матери, пока они еще слепые и сосут молоко. И их лучше не трогать – в перчатках или без. – Боже! – воскликнула миссис Андерхилл.

– Немножко нелепо, – заметил ее муж. – Похоже, в этих краях долгое время носили бархатные перчатки.

– Да, – сказала Кэти. – Как шотландская дикая кошка могла попасть сюда, в центр Англии? И что значит «кроме как в перчатках»?

– Это значит «не трогай без перчаток», – ответила я. – Раньше так выражались. Девиз принадлежал – и, полагаю, по-прежнему принадлежит – шотландскому клану Чаттан. Один из Эшли женился на девушке по фамилии Мак-Комби из этого клана. Это была прекрасная девушка, и он был от нее без ума. Для нее он перестроил поместье, сам дом и построил павильон в лабиринте... Сам лабиринт тогда уже был; где-то есть гравюра восемнадцатого века с изображением посадок и небольшой классической беседки посередине, имитации римского храма. Уильям Эшли снес ее и построил павильон, который и стоит там по сей день. Наверное, новый он выглядел прелестно. Уильям построил его как летний домик для Джулии, он поднял его, чтобы она могла сидеть там и поверх изгородей смотреть на лабиринт.

– Наверное, потому он и поместил шотландскую кошку в середину лабиринта на гербе, – сказала Кэти.

– И он взял девиз ее семьи? – спросила миссис Андерхилл. – Как романтично! Но разве остальные Эшли не возражали? Ведь у них, конечно, был свой девиз?

– О, конечно. Но странно, что он был очень похож: «Тронь меня, кто посмеет», и на гербе было что-то вроде леопарда, поэтому, наверное, бедному Уильяму показалось естественным воспользоваться совпадением и везде понаставить герб Джулии вместо своего.

– Почему «бедному»? – спросила Кэти. – Что с ним случилось?

– Они недолго прожили вместе, – сказала я. – Джулия умерла вскоре после постройки павильона. И у него появилась странная привычка запираться в нем и перегораживать некоторые дорожки в лабиринте; там он погружался в свои писания. Он писал стихи и ей. Эти стихи собраны в маленькой книжечке, которая хранится в закрытой секции библиотеки, она называется «Новый Ромео своей Джульетте». Уильям воспевал Джулию как Джульетту. Ее портрет можно увидеть на главной лестнице, там Джулия изображена на фоне лабиринта.

– Да, действительно романтично! – своим нежным голоском прощебетала миссис Андерхилл. – И это мой любимый портрет. Вот бы интересно посмотреть на павильон, если вы действительно уверены, что найдете путь...

– О да! – воскликнула Кэти. – Скажите, что возьмете нас туда, пожалуйста, Бриони!

– Конечно. Пойдемте прямо сейчас, если хотите. Но только, Кэти, вам бы нужно надеть что-то такое, чего не жалко. Потому что потом одежду придется выбросить, так как она превратится в лохмотья.

Девушка улыбнулась:

– Вы, англичане, самый вежливый народ. А то я не знаю, что вы подумали про мой свитер. Не притворяйтесь, будто не поняли, что это мои самые крутые вещи. Заплаты пришиты специально самим Бонвитом Теллером.

– Вы очень нас обяжете, – решительно проговорил ее отец, поднимаясь, – если этот свитер превратится в клочья, так что даже Кэти откажется его носить.

– Постараюсь, – ответила я, а Кэти, рассмеявшись, обратилась к моему брату:

– Эмори, пойдешь?

– В другой раз, – ответил Джеймс. – Нам нужно кое-что обсудить с твоим отцом.

– О'кей. Я только переобуюсь, Бриони.

И она выбежала из комнаты.

Миссис Андерхилл, увидев, что я посматриваю на ее кремовый льняной костюм, покачала головой:

– В другой раз – с радостью. Но сейчас, если не возражаете, мне нужно кое-что сделать.

– Если это «кое-что» включает мытье посуды, позвольте мне помочь вам до ухода.

– Нет, определенно не стоит. Для чего же существует посудомоечная машина? И посмотрите, сколько здесь посуды: мытье займет полторы минуты, и ни секундой больше. Идите с Кэт и забудьте об этом. И не уходите к себе, не заглянув к нам. Это было бы чудесно. Пусть Кэт приведет вас к чаю.

Она ушла, и Джеймс укатил сервировочный столик. Джеффри Андерхилл, попрощавшись, ушел за ними. Я ждала Кэти, глядя, как в камине тлеет побледневшее на солнце полено, и мне вспоминался голос герра Готхарда, слова про ручей Уильяма, который мог оказаться вовсе и не ручьем, и про кошку, которая могла оказаться – а могла и не оказаться – Кэт Андерхилл.

Чтобы из павильона был виден лабиринт, павильон пришлось поднять на сваях, как водонапорную башню. Тисовые стены лабиринта имели футов восемь в высоту, их не подстригали уже лет десять, и они склонились верхушками друг к другу, нависая над дорожками, от чего превратились в черно-зеленые туннели. Ноги путались в бледной, изголодавшейся по солнцу траве и чахлом крестовнике, обильно разросшемся здесь вместе с крапивой. Летом из-за этих зарослей и удушающей пыли с вечнозеленых ветвей лабиринт был непроходим, но сейчас главную опасность представляли сидящие на ветвях птицы. Их было полно на живых изгородях, и когда мы проходили, птицы с сердитым шумом разлетались во все стороны. Запах потревоженных тисов напоминал густой дым. Там и сям на позолоту висящих на пушистых ветках крохотных шишечек падали лучи света. Огоньки спокойствия. Или это плоды? Нужно дождаться осени, и на темных ветвях зажгутся прелестные зелено-розовые желуди.

– Любимый! Любимый, ты здесь?

Единственным ответом были слова Кэти, храбро идущей за мной, как паж Венцеслава:

– А зачем вообще делают лабиринты? Просто для забавы?

– Этот сделали для забавы. Было модно устраивать в саду всякие штуковины вроде лабиринтов и гротов, греческих храмов. Но сама идея, кажется, очень древняя. Когда-то существовал лабиринт на Крите. Не знаю, был ли он первым. Согласно легенде, его придумал Дедал для царя Миноса, чтобы прятать там Минотавра.

– О да, я слышала. Я читала страшную книжку Мари Рено... А может быть, это было хранилище для чего-то? Как вы думаете, – спросила дочь «воротилы», – это не могло быть чем-то вроде первобытного сейфа? Знаете – в середину прячут сокровища, и даже если вор найдет их, то все равно умрет от голода, заблудившись на обратном пути.

Я рассмеялась:

– Это мысль! Но в центре скорее может оказаться могила, а не сокровища. Я где-то читала, что лабиринт придумали как путь, по которому умерший уходит в мир духов. И в центре лабиринта уже ничто не потревожит тебя, ты достигнешь места вне мира, где ничто не имеет отношения к живым.

– Другими словами, ты умрешь?

– Да. Как корабль, заблудившийся в колдовском тумане и нашедший Чудесный Остров. Говорят, компас в лабиринте не действует.

– Боже мой! А вы проверяли?

– Боюсь, что нет.

– А вы в самом деле входили туда и выходили обратно?

– Много раз.

– Тогда и я рискну! – радостно воскликнула Кэти. – О, смотрите, тут ворота. Куда они ведут?

Там и сям в густых изгородях виднелись высокие узкие ворота выше человеческого роста. Я толкнула одни, но они оказались заперты. Со своего насеста сердито слетели крапивники.

– Эти ворота были сделаны для садовников, – сказала я, – но ими пользовались, когда кто-нибудь забирался внутрь и не мог выйти.

– Они все заперты?

– О да, и ключи давно потеряны.

– А вы уверены, что помните дорогу? – с некоторым сомнением спросила Кэти.

Я рассмеялась:

– Почти. Но мы сможем забраться на крышу и кричать оттуда.

– Если доберемся.

– Да, если доберемся, – согласилась я. – Нет, сюда, путь к павильону здесь.

– Но так мы пойдем назад, к дому! Я вижу трубы!

– Знаю, но так и надо. Вечером сможете проследить по гербу на камине.

– Если когда-нибудь снова увижу камин. Ладно, полагаюсь на вас. Это напоминает «Алису в Зазеркалье»: нужно повернуться спиной к павильону, и обнаружишь, что пришел к самым его ступеням... О!

Прямо перед нами, за последним сводом темных тисов, где из травы и полевых цветов солнечный луч выхватывал яркий клочок зелени, среди цветов поднималась изящная лестница павильона Уильяма Эшли.

Павильон зарос травой и мхом и имел такой же заброшенный вид, как и лабиринт, но сохранил свое очарование.