(Не то чтобы такие корабли были диковинкой: постройка килограммового звездного парусника, способного перевозить колоссальные грузы, более сотни грамм, через дюжину световых лет, была ненамного труднее возведения загородного дома, но власти Новой Республики были известны своей настороженностью насчет контактов с идеологически невыдержанным внешним миром.)
– Алло? – произнес ЛП.
– ЛП, это Герман? – спросил Мартин.
– Говорит ЛП. Герман на связи, все маркеры проверки подлинности обновлены.
– У меня была беседа с одним Гражданином из ведомства Куратора, – начал Мартин. – Контора очень напрягается насчет моей подрывной деятельности.
Семнадцать слов почти за пять секунд. Записанные с высокой точностью – почти полмиллиона битов. Переведенные в текст – около сотни байт, может быть, даже пятьдесят после сжатия без потерь. На пятьдесят байт меньше возможность связи между Мартином и Землей. Если пойти на почту, то там бы с него взяли по доллару за слово, пришлось бы выстоять в очереди целый день, и его бы еще инспектор прослушивал.
– Что случилось? – спросил Герман.
– Ничего существенного, но меня предупредили, и предупредили серьезно. Я изложу все в рапорте. В моей идентичности они не сомневаются.
– Запросы насчет твоей работы были?
– Нет. Насколько я могу судить, нет никаких подозрений.
– Так чего они тебя допрашивали?
– Стукачи в баре. Они хотели напустить на меня страху. Пока что я еще не был на борту «Полководца Ванека». Пропускная система на верфях очень суровая. Думаю, им что-то не нравится.
– Подтверждения каких-либо необычных событий? Перемещения флотов? Подготовка к отлету?
– Ничего такого, о чем бы я знал. – Дальнейшие комментарии Мартин проглотил: во время разговоров с Германом через нелегальный передатчик он всегда нервничал. – Продолжаю наблюдать. Конец рапорта.
– Пока.
– ЛП, отключить связь.
– Связь отключена.
Мартин заметил, что во время сеанса связи он слышал только свой голос: ЛП подражает хозяину. Посылать по КК голосовой поток было бы идиотской расточительностью. Но Мартин, разговаривая сам с собой через пропасть семидесяти световых лет, чувствовал себя очень одиноко. Особенно если учесть, насколько реальной была причина его опасений.
Пока что он удачно играл бестолкового иностранного инженера на контракте с недержанием речи, нанятого на две недели для перебора двигателей на борту Его Императорского Величества космического линкора «Полководец Ванек». А на самом деле он проделал такую отличную работу, что попал внутрь Василиска и ушел живой.
Но дважды такой номер вряд ли пройдет, если станет известно, на кого он работает.
* * *
– Вы думаете, он шпион? – спросил прокуратор-стажер Василий Мюллер.
– Насколько мне известно, нет. – Гражданин усмехнулся тонкими губами, и шрам над левым глазом запрыгал в сатанинском веселье. – Если бы была хоть одна улика, что он – шпион, он бы у меня быстро стал бывшим шпионом. И бывшим кем угодно. Но разве я тебя об этом спрашивал? – Гражданин пригвоздил подчиненного к месту взглядом, отработанным на сотнях медленно соображающих курсантов. – Ты ответь: почему я его отпустил?
– Потому что… – Вид у стажера был растерянный. Он уже шесть месяцев служил в конторе, еще года нет, как из гимназии пришел, из-под опеки преподавателей, и это бросалось в глаза. Был он еще мальчишкой – светловолосым, синеглазым, до боли неискушенным в социальных нюансах: как многие толковые ребята, выжившие в системе закрытых элитных школ, он отличался закоснелостью интеллекта. А Гражданин про себя считал, что это плохо, по крайней мере, для служащего тайной полиции: закоснелость – привычка, которую надо ломать, чтобы от человека была польза. С другой стороны, мальчик, похоже, унаследовал отцовскую сообразительность. Если он еще и его гибкость унаследовал, без его злосчастной непокорности, то будет превосходный оперативник.
После минутного молчания Гражданин бросил:
– Такой ответ принять не могу, молодой человек. Попробуйте еще раз.
– Ну, вы его отпустили, потому что у него язык без костей, и можно будет легко проследить, кто его слушает?
– Лучше, но не совсем правда. А вот то, что ты раньше сказал, меня заинтересовало. Отчего ты не думаешь, что он – шпион?
Василий на этот раз подумал перед ответом. Даже жалко было смотреть, как его сбивают с толку внезапные повороты Гражданина.
– Он слишком болтлив, господин начальник? Шпионы не высовываются, да? Это не в их интересах. И вот еще: он инженер, нанятый для работы на флоте, но тот корабль построила его компания, к чему бы им на нем что-то разнюхивать? А профессиональным смутьяном он быть тоже не может. Профессионал не стал бы распускать язык в баре гостиницы.
Он замолчал, и вид у него был слегка самодовольный.
– Отличное рассуждение. Одно только жаль, что я с тобой не согласен.
Василий проглотил слюну.
– Но вы же говорили, что он не… – Он осекся. – А-а, вы к тому, что он слишком явно не шпион. Он привлекает внимание в баре, болтает о политике, делает то, что шпион делать не будет – чтобы мы отбросили подозрения?
– Вот это уже лучше, – сказал Гражданин. – Учишься мыслить по-кураторски! А теперь заметь: я не говорил, что мистер Спрингфилд – не шпион. Не утверждал я, и что он шпион. Он вполне может им быть, и с той же вероятностью может не быть им. Однако я не буду удовлетворен твоим ответом, пока ты не решишь этот вопрос в ту или другую сторону. Ты меня понял?
– То есть чтобы я доказал отрицательное положение? – У Василия чуть глаза не сошлись на переносице от усилий понять ход мысли Гражданина. – Но это же невозможно!
– Вот именно! – Гражданин едва заметно приоткрыл губы в улыбке, хлопая подчиненного по плечу. – Значит, надо как-то сделать его положительным – то, что ты будешь доказывать. И это – твоя работа на обозримое будущее, младший прокуратор Мюллер! Ты пойдешь и попытаешься доказать, что наш неприятный посетитель – не шпион, или соберешь достаточные улики, чтобы оправдать его арест. Давай, действуй! Неужто ты не рад вырваться из этой мрачной ямы и посмотреть немножко столицу, как ты недавно говорил – кажется, на прошлой неделе? Вот тебе шанс. А когда вернешься, придумай, что рассказать той юбчонке, за которой ты гоняешься с самого первого дня, как сюда попал.
– Я… мне оказана честь, – сказал Василий, несколько ошеломленный. Свежеиспеченный офицер, такой молодой, что еще лак не облез с его представления о вселенной, он смотрел на Гражданина с благоговением. – Господин старший куратор, а можно спросить, почему… то есть почему сейчас?
– Потому что пора тебе уже научиться нормальному делу, а не только протоколы вести на совещаниях, – ответил Гражданин. Глаза его блестели за очками, усы дрожали до самых набриолиненных кончиков. – Каждому офицеру приходит время начинать служить без дураков. Надеюсь, ты хоть понял, как настоящая работа делается, из тех рапортов, по которым сводки составлял? Вот теперь и покажи, что ты умеешь. Ну, надо сказать, задание не слишком рискованное, я тебя не посылаю сейчас прямо революционеров ловить. Ха-ха. Значит, сегодня после обеда идешь на подуровень два, регистрируешься полевым работником и завтра начинаешь. И чтоб с послезавтра каждое утро я первым делом у себя на столе видел рапорт. Покажи, что ты можешь!
* * *
На следующее утро Мартина разбудил властный стук в дверь.
– Господину Спрингфилду телеграмма! – объявил посыльный.
Мартин натянул халат и приоткрыл дверь щелкой. Внутрь влезла телеграмма, он за нее быстро расписался, вытащил листок и отдал подписанный конверт. Моргая опухшими со сна глазами, он поднес бумагу к окну и поднял жалюзи. Это был желанный сюрприз, хотя и просыпаться ради него не стоило бы – подтверждение его рабочей визы, удостоверение от службы безопасности, что он проверен, и сообщение, что сегодня ровно в 18:00 он должен явиться к космолифту ВКФ в Южной Австрии для проезда на геостационарную орбиту, где находятся верфи.
Он подумал, что телеграмма – куда менее цивилизованный способ, чем электронная почта: эта самая почта не стучится тебе в дверь с утра, чтобы ты за нее расписался. Жаль, что в Новой Республике электронной почты нет нигде, а телеграммы – повсюду. Но электронка – штука децентрализованная, а телеграмма – совсем наоборот. А уж что-что, а централизация в Новой Республике – в центре внимания.
Он побрился и спустился вниз к завтраку. Одет он был в местный костюм – темный пиджак, брюки в обтяжку, ботинки и рубашка с кружевами у воротника, но слегка старомодно, будто именно последние веяния моды до него не дошли. Полностью инопланетный стиль, как он когда-то выяснил, мешает установить рабочий контакт с местными жителями, а вот если у тебя вид лишь слегка необычный, то люди ощущают твою чуждость, но она не бьет в глаза, и тебе кое-какие мелочи прощаются. Каким аршином ни меряй, а Новая Республика – общество изолированное, и с ним трудно иметь дело даже такому бывалому путешественнику, как Мартин, но нормальные люди все-таки стараются.
Он достаточно ознакомился с местными обычаями, стараясь не раздражаться, и умел воспринимать каждый новый афронт, спокойно извлекая из него уроки. Взгляды, которые направляли на него консьерж – сверху вниз, вдоль патрицианского носа, или горничные в высоких воротничках, неслышно шмыгающие туда-сюда с опущенными глазами, для него были только кусочками в сложной мозаике республиканских нравов. Запах восковой мастики и хлорного дезинфектора, угольного дыма из котельной и кожаных сидений в столовой – все это было чужим, запахом общества, не принявшего эпоху пластика. Но не все местные обычаи раздражали. Утренние газеты, аккуратно сложенные возле его прибора на столе за завтраком, вызывали странное и неуместное чувство возвращения домой – будто он забрался на триста лет в прошлое, а не на сто восемьдесят световых лет в глубины космоса. Хотя, в некотором смысле, это было одно и то же.
На завтрак были маслята, гусиные яйца соте и отменно поджаренный ржаной дрожжевой хлеб, все это со щедрой порцией чая с лимоном. Позавтракав, Мартин встал и прошел к конторке портье.
– Мне нужно ехать, – обратился он к дежурному клерку. Тот посмотрел на него отстраненным взглядом, как человек, оторванный от глубоких мыслей. – Лететь самолетом, к космическому лифту в Кламовке, как можно скорее. Со мной будет только ручная кладь, и номер я хочу оставить за собой, хотя несколько дней меня не будет.
– А, да. Понимаю. Прошу прощения, сэр.
Клерк быстро исчез в лабиринте кабинетов и переходов за темными панелями стен вестибюля.
Вскоре он вернулся, ведя за собой консьержа, высокого сутулого человека, с головы до ног одетого в черное, с ввалившимися, как у трупа, щеками. Держал тот себя с мрачным достоинством графа или знатного сеньора.
– Вы хотите организовать поездку, сэр? – спросил консьерж.
– Мне нужно попасть на базу флота в Кламовке, – медленно повторил Мартин. – Сегодня. И это нужно устроить быстро. Свой багаж я оставляю в отеле. Сколько времени я буду отсутствовать, мне пока не известно, но номер я оставляю за собой.
– Понимаю, сэр. – Консьерж кивнул своему подчиненному, который тут же метнулся прочь и вернулся с тремя толстыми томами – расписанием региональных железных дорог. – Боюсь, что дирижаблей сегодня отсюда до Кламовки не предусмотрено. Однако я уверен, что вы успеете попасть туда сегодня к вечеру поездом – если выедете немедленно.
– Это будет отлично, – согласился Мартин. Его не оставляло чувство, что единственным для него способом выразить консьержу свою благодарность будет отбыть немедленно, если не считать возможности умереть тут же на месте. – Я спущусь через пять минут. Не может ли ваш помощник за это время заказать мне билеты? И вписать в счет.
Консьерж кивнул с каменным лицом.
– От имени отеля я желаю вам плодотворной поездки, – произнес он с чувством. – Маркус, обслужите господина.
И он величественно удалился.
Клерк с хрустом распахнул первый талмуд и осторожно взглянул на Мартина.
– Каким классом, сэр?
– Первым. – Если Мартин что-то и понял с самого начала, так это то, что в Новой Республике весьма странные понятия о классах. – Мне необходимо быть там до шести часов вечера. Через пять минут я спущусь сюда. Если вы будете столь любезны к тому времени организовать мою поездку…
– Да, сэр.
Мартин оставил клерка потеть над расписанием и справочником и поднялся по четырем пролетам лестницы к себе в номер.
Когда он вернулся, сопровождаемый коридорным с сумкой в каждой руке, клерк сопроводил его до выхода.
– Ваш дорожный сертификат, сэр.
Мартин сунул в карман проездной документ, узорчатый, как любой паспорт. Его уже ждала паровая карета. Он влез внутрь, ответил кивком на поклон клерка, и карета, пуская клубы пара, тронулась к станции.
Утро было сырое и туманное, и с трудом можно было разглядеть из окна уходящие назад узорчатые каменные фасады правительственных зданий.
Пусть в номерах отеля не было телефонов, пусть существовал политический запрет на сети, разумные приборы и кучу всяких других удобств, пусть существовала система классов, как в восемнадцатом веке на Земле, но было в Новой Республике одно непреложное достоинство: поезда ходили по расписанию.
Звезда PS 1347, вокруг которой вращалась Новая Московия, была молодым карликом G2 третьего поколения; сформировалась она меньше двух миллиардов лет назад (возраст Солнца – пять миллиардов), а поэтому кора планеты Новая Московия содержала настолько активную урановую руду, что цепную реакцию можно было поддерживать без обогащения.
Карета Мартина выехала на платформу, у которой стоял транссубконтинентальный экспресс. Неловко выбравшись из кабины, Мартин огляделся. До громоздкого паровоза тянулось четверть километра мраморной платформы, вдвое большее расстояние отделяло Мартина от мрачных вагонов четвертого класса и почтовых. Мажордом в зеленом фраке с золотым галуном посмотрел на его дорожный сертификат и сопроводил в отдельное купе на верхней палубе. Купе было убрано синей крашеной кожей, имелся в нем мраморный стол и шнурок звонка для вызова прислуги. Все это скорее вызывало ассоциации с курительным салоном отеля, а не с общественным транспортом.
Как только мажордом вышел, Мартин устроился в глубоком кожаном кресле, отдернул занавеску, открыв вид на арочные опоры и изогнутую крышу вокзала, и раскрыл ЛП в режиме книги. Вскоре поезд слегка вздрогнул и тронулся. Когда он выехал со станции, Мартин припал к окну, не в силах оторвать глаз.
Город Новая Прага был построен чуть выше лимана на реке Вис, и только Василиск, оседлавший вершину выветренного вулканического гранита, возвышался над уровнем долины. Разумеется, по низине поезд ехал, используя только один двигатель. Второй реактор будет возбужден только когда дорога дойдет до подножия Апеннин, горной гряды, отделяющей побережье полуострова от континентальной части Новой Австрии. Там по прямой как стрела дороге поезд пролетит без остановки девятьсот километров пустыни, и через шесть часов прибудет к подножию кламовского космического лифта.
Пейзаж был совершенно необычным. Мартин смотрел на него с почти бесконтрольным восхищением. Ему не хотелось этого признавать, но было в нем что-то от праздного туриста, всегда выискивающего еще не виданные красоты, которые потом можно тайно смаковать, вспоминая. На Земле давно уже ничего такого не осталось. После бешеного двадцатого столетия и событий, которые последовали за Сингулярностью в двадцать первом, изменился пейзаж во всех индустриальных странах. Даже после коллапса населения нигде не увидеть было открытое пространство, фермы, изгороди, аккуратные деревеньки – по крайней мере, не наткнувшись при этом на монорельсовые дороги, механически спланированные города, горячие пятна радиоактивных осадков и жутковатые холмы Финальной Структуры. Низинный пейзаж, среди которого двигался сейчас экспресс, напоминал виды доиндустриальной Англии, ландшафт буколической мечты, когда поезда ходили по расписанию и солнце никогда не заходило над империей.
Железнодорожные виды быстро утомляют. Через полчаса поезд мчался по долине размытой полосой стали и бронзы, а Мартин вернулся к своей книге и так в нее погрузился, что едва заметил, как открылась и закрылась дверь, а осознал это лишь тогда, когда совершенно незнакомая женщина разместилась напротив и прокашлялась.
– Прошу прощения? – поднял глаза Мартин. – Вы уверены, что сели в то купе?
Она кивнула.
– Благодарю вас, вполне уверена. Я не заказывала отдельного купе. А вы?
– Я думал… – Он полез в пиджак за дорожным сертификатом. – А, да. Понимаю.
Он про себя выругал консьержа, выключил ЛП и посмотрел на женщину.
– Я думал, что купе заказано на меня одного, но оказалось, что я ошибся. Примите мои извинения.
Женщина изящно кивнула. У нее были длинные черные волосы, собранные в пучок, широкие скулы и карие глаза. Темно-синее платье казалось по местным меркам дорогим несмотря на свою простоту. «Возможно, домохозяйка среднего класса», подумал Мартин, но умение определять общественное положение человека в Новой Республике у него было не очень высоко. О возрасте женщины догадаться было трудно: густой слой косметики и тугой лиф платья, пышные юбки и рукава создавали отличную маскировку.
– Вы далеко едете? – жизнерадостно спросила она.
– До самой Кламовки, а оттуда космическим лифтом, – ответил он, несколько удивленный таким откровенным допросом.
– Какое совпадение! Я тоже как раз туда. Извините, что спрашиваю, вы не местный, я права?
«Ее заинтересованность, – подумал Мартин, – переходит в неприятную назойливость». Он пожал плечами.
– Нет, не местный.
Он снова раскрыл ЛП и попытался в него погрузиться, но у его незваной спутницы были другие планы.
– По вашему акценту я сужу, что вы и на этой планете не местный. И едете на верфи Адмиралтейства. Можно ли спросить, что вас туда зовет?
– Не стоит, – ответил он отрывисто и подчеркнуто уставился в ЛП.
Он сперва не обратил внимания, насколько она напориста – во всяком случае, для женщины этого общественного класса, но сейчас у него натянулись нервы, зазвенели тревожные звонки. Что-то в этой женщине было не так. Провокаторша? Он совершенно не собирался давать тайной полиции новые поводы взять его за шкирку; пусть думают, что он осознал свои ошибки и решил исправиться.
– Хм! Но когда я вошла, вы читали трактат об алгоритмах коррекции релятивистской расфазировки часов в применении к устройству компенсаторов двигателей современных звездолетов. Значит, вы инженер, приглашенный Адмиралтейством для работы с двигателями кораблей флота. – Она усмехнулась, и выражение ее лица Мартина не успокоило: белые зубы, красные губы, что-то в ее манере поведения напоминало родную планету, где женщины – не просто хорошо выдрессированные украшения фамильного древа. – Я угадала?
– Я не стал бы комментировать. – Мартин захлопнул ЛП и посмотрел на нее недовольно. – Кто вы такая, и какого черта вам надо?
Социальное программирование, которое он прошел перед поездкой в Новую Республику, запрещало такие выражения в присутствии дамы, но эта вот – такая же дама, как он – республиканский служащий. И пусть это социальное программирование катится к черту.
– Меня зовут Рашель Мансур, и я направляюсь в доки ВКФ по делу, которое может иметь отношение к вашему. Если я не ошибаюсь – в каковом случае приношу вам свои нижайшие извинения, – вы Мартин Спрингфилд, лично приглашенный и подписавший контракт с Адмиралтейством Новой Республики на выполнение пусконаладочных работ по установке модернизированных схем управления двигателями на линкоре «Полководец Ванек» класса «Швейк». Названного по имени Эрнста Ванека, создателя Военно-Космического Флота Новой Республики. Верно?
Мартин сунул ЛП в карман пиджака и выглянул в окно, пытаясь сбить невесть откуда налетевшую волну холодного страха.
– Да. И какое вам до этого дело?
– Возможно, вам интересно будет узнать, что четыре часа назад по абсолютному времени консенсуса «Нью-Модел Эр Форс» – с чьей подчиненной службой вы подписали контракт – обратилась к статье Эсхатона по всем стратегическим гарантиям, имеющим отношение к Республике. В то же время кто-то капнул в Постоянный комитет ООН по многостороннему межзвездному разоружению, что Новая Республика снаряжается для войны в защиту отдаленной колонии, подвергшейся осаде. Вы не платили за дополнительную страховку на случай Божьей кары? Потому что стандартная страховка – только медицинская да еще от воровства.
Мартин обернулся к ней.
– Вы что, обвиняете меня в шпионаже? – Он посмотрел ей в глаза – темные, осмысленные и сдержанные, абсолютно непроницаемые. – Да кто вы такая, черт побери?
Она вынула из рукава карточку и показала ему. Лицо на знакомом фоне – ее собственное, но с коротко стриженными волосами, плавающими вокруг нее на голографической миниатюре. Сама неожиданность этого ударила, как током: по позвоночнику пробежал холодок в ответ на инстинктивную паническую реакцию, расходящуюся от генерирующих адреналин надпочечников.
– Дипломатическая разведка ООН, группа спецопераций. Меня послали изучить сложившуюся ситуацию, а для этого необходимо знать, какие модификации вносит Адмиралтейство в последние минуты в конструкцию кораблей, входящих в экспедиционные силы. Вы – согласны мне помогать?
Она снова улыбнулась, еще более смутив Мартина. Ее лицо напомнило голодного хорька.
– Э-гм…
Какого хрена здесь оказалась дипразведка? Этого же в плане не было!
– Это, значит, в одну из поездок, да? – Он потер лоб и снова на нее посмотрел, а она ждала ответа.
Думай, черт тебя побери, сообрази чего-нибудь, пока она ничего не подозревает!
– Слушайте, а вы знаете, что тут делают со шпионами?
Она кивнула, уже не улыбаясь.
– Знаю. Но я гляжу на окончательный вывод, а он гласит, что это – ситуация, чреватая войной. И моя работа – такую ситуацию контролировать: мы не можем допустить беспорядков так близко от Земли. Конечно, быть придушенной гарротой – это действительно неприятно, но куда хуже будет, если начнется межзвездная война или Эсхатон обратит на нас внимание. По крайней мере, так это будет для нескольких планет, населенных ни в чем не повинными людьми, которые подпадут под рубрику «сопутствующие потери». Эта забота для меня важнее. – Она глянула на него с непобедимым напором, и карточка исчезла между пальцами в кружевных перчатках. – Нам нужно как-нибудь сесть и побеседовать, Мартин. Когда вы доберетесь до доков и устроитесь, я с вами свяжусь. Мне все равно, с чем еще вы там согласны или не согласны, но завтра у нас будет разговор. И я вам буду компостировать мозги и подтвержу, что вы просто посторонний, а вашим страховщикам сообщу, что вы надежны. Вам ясно?
– Ну да. – Он таращился на нее и старался сделать вид, будто только что понял, что она на самом деле – дьявол, и сейчас подписался кровью, что продает душу. Он надеялся, что она поверит ему – наивному инженеру, взятому за шкирку и столкнувшемуся лицом к лицу с агентом Высших Властей, – но про себя отчетливо сознавал, что, если она ему не поверит, то он действительно серьезно влип. Герман и дипразведка – не лучшие друзья…
– Вот и хорошо. – Она полезла в сумочку и вытащила потрепанного вида металлически блестящий ЛП. – Голосовое сообщение. Передать: кролик зеленый. Подтверждаю.
ЛП отозвался:
– Подтверждаю. Сообщение отправлено.
Мартин не сразу понял, что ЛП говорит его голосом.
Она убрала ЛП и встала, чтобы выйти из купе.
– Сами видите, – сказала она у двери, натянуто улыбнувшись. – Жизнь не всегда так скучна, как вам кажется. До встречи.
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ОТЛЕТУ
Его Величество Император Иван Гашек Третий, Милостью Божией Защитник Народа Новой Республики, устало вздохнул.
– Поднять адмирала с постели и привести в приличный вид. У меня в полдень заседание кабинета, и говорить с ним мне надо сейчас.
– Слушаюсь, государь! Нижайше прошу вашего прощения и разрешения удалиться, чтобы выполнить волю вашего величества.
Дворецкий виртуально поклонился и попятился от телефона.
– А какое там было «а не то…»? – сухо осведомился герцог Михал, брат Императора. – Ты его закуешь в кандалы?
– Вряд ли. – Император фыркнул, проявляя максимум веселости, который допускало его достоинство. – Ему за восемьдесят, и, полагаю, время от времени ему положено оставаться в постели. Но если он так болен, что не может подняться по зову Императора в час войны, то придется заставить его уйти в отставку. А тогда в Адмиралтействе поднимется хай. Ты себе представить не можешь, какая волна пойдет, если адмиралов начнут отправлять в отставку. – Он снова фыркнул, на этот раз негодующе. – Придется даже подумать насчет того, чтобы дать им всем пенсию. Это будет как тогда, когда отцу предложили отречься от престола.
Великий князь Михал деликатно кашлянул.
– Все-таки, наверное, кто-то должен уйти. После второго инсульта…
– Да-да.
– И все равно я думаю, что неразумно вверять ему флот.
– Если ты полагаешь это неразумным, так ты не против иметь дело с реакцией их флотских превосходительств, если я не дам ему право первого выбора?
Тут зазвонил правительственный телефон, и, раньше, чем брат успел ответить на острый вопрос, лакей в ливрее подал его величеству трубку из платины и слоновой кости.
– Сир? Его превосходительство адмирал Куртц готов с вами говорить. Он приносит свои глубочайшие извинения, и…
– Достаточно. Включите его без лишних слов. – Иван раздраженно барабанил пальцами по подлокотнику кресла – готического деревянного сооружения, мало отличающегося от орудия пытки. – А, адмирал! Вы тот человек, который мне нужен. Как я рад вас видеть! Как мы сегодня?
– Сегодня? – добрался по медным проводам неуверенный шелестящий голос. – Ах сегодня! Да, конечно. Очень хорошо, сударыня. Я надеюсь, хамелеоны вам не попадались?
– Нет, адмирал, во дворце хамелеонов нет, – произнес Император спокойно, но твердо и внушительно. – Вы знаете, с кем говорите?
В наступившем молчании было почти слышно, как хлопает недоуменными глазами адмирал.
– А, гм. Ваше величество? Иван, мальчик мой! Уже Император? Как время-то летит!
– Да, дядя, это я. Я тебе звоню, потому что… – Тут Императору пришла в голову мысль. – Ты на ногах?
– Да-да, гм-гм-гм! Я, да, я на стуле. Сам понимаешь, мои бедные старые ноги! Они стали такие слабые, приходится их кучей одеял оборачивать, чтобы не рассыпались. Сейчас уже ноги не такие, как бывали во времена моей юности! Но я уже не в постели.
– Да, хорошо. Понимаешь… – В мозгу Императора завертелись все колеса – он рассматривал и пересматривал варианты. Конечно, он знал о немощи адмирала, но до сих пор с ней так напрямую не сталкивался. Кажется, есть серьезная причина отказаться от адмирала: этот человек явно болен. Поручить ему эту операцию было бы просто нечестно и, хуже того, противоречило бы интересам государства.
Но все же он старший среди боевых адмиралов, Герой Новой Республики, Защитник Империи, истребитель неверных, завоеватель не менее трех буколических и довольно отсталых миров и – даже если не придавать этому слишком серьезного значения – родной дядя Императора, рожденный от второй метрессы деда. Поскольку давняя-предавняя традиция гласила, что адмиралов в отставке не бывает, никто никогда не думал о пенсии для старых боевых коней: обычно они умирали раньше, чем мог возникнуть такой вопрос. Уволить адмирала было немыслимо, но ожидать, что он поведет экспедицию… Иван боролся с собственной совестью, наполовину ожидая, что старик сам откажется. Никакого бесчестья ему не будет – трудно ожидать от восьмидесятилетнего старика на стульчаке, что он бросится умирать за отечество, – а тем временем найдется какой-нибудь молодой придурок, который поведет эскадру в бой.
Придя к решению, Император глубоко вздохнул.
– У нас тут проблема. Случилось нечто мерзкопакостное, и планета Рохард в осаде. Я хочу послать флот. Вы не слишком больны, чтобы его вести? – Он подмигнул брату-герцогу, надеясь…
– Война?! – взревел старик так, что Иван чуть не оглох. – Да увенчаются победой доблестные силы праведных, ведущие непрестанную борьбу с врагами неоконсерватизма! Смерть пропагандистам перемен! Костер и дыба клеветникам Императора! Где эти мерзавцы? Дайте мне до них добраться!
Что-то лязгнуло – похоже, старик отбросил ходунки.
Герцог Михал недовольно скривился, глядя на брата.
– Что ж, на один вопрос мы ответ получили, – сказал он одними губами. – Не могу сказать: «я тебе говорил», но вот кого нам послать возить его кресло?
* * *
Новая Прага находилась лишь в тысяче километров к северу от экватора (планета была необычайно холодна для терраформной с водяным поясом), и поезд подъехал к кламовскому вокзалу вскоре после обеда. Мартин вышел и поймал такси до флотского депо у подножия лифта, подчеркнуто игнорируя Рашель – или как там ее зовут. Пусть сама добирается: в данный момент она была нежелательным и потенциально катастрофическим осложнением его жизни.
Лифт высился над военным депо как бесконечный флагшток. Четыре сужающихся конуса из алмазоподобных полимеров вытянулись до самой геостационарной орбиты и чуть дальше – радикальное исключение из ограничений на технологии, принятых в Новой Республике. Бронзовые кабины подъемников с каплевидными носами скользили по тросам – целую ночь в одну сторону. Здесь не было никаких финтифлюшек в стиле fin-de-si