Эсхатон (№1) - Небо сингулярности

Радар доложил:

– Препятствий нет. Все чисто.

Чего и следовало ожидать. Здесь, на расстоянии от пятнадцати до пятидесяти астрономических единиц от планет, можно было лететь сотню миллионов километров в любую сторону, не встречая материальных предметов больше снежка. Интенсивный импульс УФ-лидара идет минуты, часы, только потом возвращается с едва заметным следом нуклонной оболочки.

– Отлично. Ходовая рубка, вперед. Ускорение одна целая «же», конечная скорость десять километров в секунду.

Мирский шагнул назад, глядя, как офицер у руля вводит маневр в компьютер. Десять километров в секунду – не бог весть какая скорость, зато на ней можно уйти от точки возникновения, не особо шумя двигателями, и освободить место для идущих сзади кораблей. Импульс лидара из глубин гало мог означать лишь крадущийся военный корабль, и очень вредно для здоровья оставаться слишком близко к его точке возникновения. В облаке Оорта индустриализованных систем даже снежок может укусить.

– Отметка на девять-два-шесть-четыре! – доложил Радар-2. – Дистанция четыре и девять десятых мегакилометра, пеленг один-семь-пять через три-три-два. Куча горячих гамма-квантов, одна и четыре десятых МЭВ – они антиматерией топят!

– Ускорение? – спросил Мирский.

– Отслеживаю… Одна и три десятых «же», подтверждается. Без изменений. Секунду…

– Связь, господин капитан! Бюллетень от «Камчатки».

– Докладывайте.

– Сообщение. Начало. Атакован ракетными заградителями противника, точка. Положение серьезное, точка. Где эсминцы, знак вопроса. Откликнитесь, кто может. Конец сообщения.

Мирский заморгал. Корабли противника? Так быстро?

Прииск Вольфа находится, можно сказать, прямо у порога Новой Республики. Это была система шахт, эксплуатируемая богатым и хорошо индустриализованным Септагоном Центральным. Какого хрена они пустили сюда корабли чужаков…

– Вторая вспышка в направлении девять-два-шесть-четыре, – доложил Радар-1. – Тот же профиль излучения. Похоже, мы взбудоражили рой!

– Подождите! – проскрежетал Мирский. Он встряхнулся, явно пораженный неожиданным известием. – Подождите, черт побери! Посмотрим, что тут еще. Связь! Ни при каких обстоятельствах не отвечайте на сигналы «Камчатки» и вообще ничьи, сперва не получив моего разрешения. Если здесь корабли противника, то мы не знаем, не раскололи ли они наш код.

– Так точно! Молчание всех сигналов.

– Так. – Он наклонил голову, разглядывая экран. – Если это засада…

Следы гамма-лучей высветились на главном экране с пояснениями, указывающими положение источников и их вектора по отношению к находящейся впереди планетной системе. Один и три десятых «же» – не слишком большое ускорение, но достаточное, чтобы у Мирского мороз пробежал по коже: это был признак серьезных двигателей, ядерных, или на антиматерии, или на квантово-гравитационной индукции, но уж никак не хилых ионных движков роботов-рудовозов. А это много что могло значить: субсветовые релятивистские бомбардировщики, ракетоносцы, внутрисистемные перехватчики – да что угодно. И «Полководец» должен будет проскочить мимо них к зоне следующего прыжка, что им дает возможность выстрела на ходу при скорости более тысячи километров в секунду… на которой песчинкой можно разнести корабль в клочья. Если это засада, то она уже все силы экспедиции пригвоздила.

– Радар! – сказал Мирский. – Импульс лидара на тридцать секунд. Потом постройте вектор перехвата этих чертовых штук. Смещение десять килокилометров в самой близкой точке. Ускорение десять «же». Бортовой залп двух СЕМ-20 со ста «ка».

– Есть!

– Ракеты к пуску готовы, пуск в минус десять секунд, – доложил капитан третьего ранга Хельсингас от Батареи-1.

– Пусть как следует посмотрят на наш профиль атаки, – пробормотал капитан вполголоса. – Вблизи и отчетливо.

Муромец на него покосился.

– Илья, держи людей в готовности.

Муромец кивнул.

– Гамма-вспышка! – доложил Радар-2. – Вспышка на один-четыре-семь-один, дистанция одиннадцать целых две десятых мегакилометра, пеленг один дробь семь-пять дробь три-три-два. Похоже на стрельбу, господин капитан!

– Вас понял. – Мирский сцепил руки, и Муромец вздрогнул, когда капитан щелкнул костяшками. – Спеши и жди. Рулевой, что там с курсом атаки?

– Готовим, господин капитан!

– Лидар вперед. Похоже, что мы в перестрелке, и они знают, где мы сейчас. Так что давайте и мы на них посмотрим.

Связь доложила:

– Господин капитан, новое сообщение, предположительно с «Камчатки». И еще одно с «Авроры».

– Читайте.

Мирский кивнул в сторону будки связиста, где старшина сматывал перфоленту, вылезающую из медной собачьей пасти.

– Сообщение с «Камчатки». Начало. Ведем бой с ракетоносцами противника, точка. Отстреливаемся, точка. Корабли противника с кормы захватили нас радаром обнаружения цели, точка. Положение отчаянное где вы. Конец сообщения. Сообщение с «Авроры». Начало. Никаких контактов с противником, точка. Камчатка не на курсе готовится к коррекции элементов орбиты что за стрельба. Конец сообщения.

– Твою мать! – Муромец побагровел.

– Вот именно, – сухо отозвался Мирский. – Вопрос только – чью? Тактика! Наше положение?

– Цель найдена, капитан. Дистанция четыре целых восемь десятых «эм», скорость прохода сто километров в секунду. Боевой контакт в течение двух целых четырех десятых килосекунды.

– Значит, у нас… запас в триста секунд, – заключил Мирский, глянув на дисплей часов. – Должно хватить. Можем посмотреть на ближайший, не подходя настолько близко, чтобы их база запуска могла стрелять по нам, будто она ракетоносец. Всем все ясно? Артиллеристы! Протокол слежения за этими птичками в реальном времени. Интересно, на что они способны. Радар, спектроскоп на цель навести можете?

– На трех «ка» в секунду, с расстояния десять «ка»? Да, только нужен будет здоровенный маяк для задней подсветки.

– Будет вам маяк! – осклабился Муромец. – Артиллеристы, уменьшить заряд у ракет до одной десятой килотонны перед выстрелом. У вас боеголовки – стандартные МП-3?

– Так точно!

– Вот их и оставьте.

Стоя в глубине мостика, Рашель постаралась не вздрогнуть. Давно работая в инспекции по вооружению, она слишком хорошо знала действие америциевых бомб: атомное оружие делалось с изотопом более плотным и активно расщепляющимся, чем плутоний, более стабильным, чем калифорний. Просто добрые старые атомные бомбы, окруженные объемным зарядом и линзой медных дробленых игл – шрапнелью, которая в вакууме разлетится от огненного шара взрыва остронаправленным конусом со скоростью, составляющей приличную долю от световой.

Следующие тридцать минут прошли в напряженном молчании, нарушаемом только краткими докладами от радаров. Больше ни одна цель не проявилась вспышкой из укрытия. В поясе Койпера они могли находиться, но их не было достаточно близко, чтобы увидеть лидарный импульс линкора или быть им увиденными. Тем временем пассивные сенсоры зарегистрировали два атомных взрыва в пределах половины светового часа – определенно кто-то вел стрельбу. А за этими взрывами возникли характерные турбуленции от появления из прыжка шести больших кораблей, запитывающих боевые лидары и расходящихся в стороны.

– Точка запуска через шестьдесят секунд, – объявил Хельсингас. – Две горячих СЕМ-20 уже на направляющих.

– Пуск по плану, – сказал Мирский, выпрямляя спину и глядя прямо перед собой на экран. Зеленая стрела, показывающая вектор «Полководца Ванека», выросла и стала уже показывать релятивистские искажения вокруг экстраполированного чувствительного острия: корабль приближался к полупроценту световой скорости, достаточно уже опасной. Слишком высокая скорость может не дать следить за целями, хуже того, она не даст уклониться, или быстро поменять вектор, или прыгнуть, уходя от опасности.

– Триста секунд. Заряжаем ракеты. Готовы, капитан!

– Излучение от цели! – доложил Радар-2. – Много… много… Это помехи, капитан!

– Лазерная сетка, освещение на цель! – скомандовал Мирский. – Артиллеристы, в пассивный режим.

– Есть!

В режиме пассивного нацеливания ракеты захватят цель, освещенную лазерной батареей «Полководца», и будут наводиться по отраженному свету.

– Цель по-прежнему медленно набирает скорость, – сообщил Радар-1. – Похоже на ракетоносец.

– Десять секунд. Направляющие запитаны.

– Пуск по готовности, капитан третьего ранга, – сказал Мирский

– Есть пуск по готовности. Восемь секунд. Данные введены. Инерциальная платформа в автономном режиме. Ракеты заряжены, боеголовки… зеленый. Пять секунд. Начало процедуры запуска, первая ракета. Пошла…

Палуба резко вздрогнула: десять тонн ракеты дернули корпус корабля, вылетая из соленоидной пушки со скоростью больше километра в секунду.

– Есть захват на лидаре. Зажигание включено. Первая ракета подтверждает запуск главного двигателя. Вторая ракета заряжена, зеленый… запуск. Пошла. Зажигание включено.

На экране переднего вида появились красные стрелы, показывающие продвижение ракет. У них не было автономного источника энергии, ни один человек в здравом уме не посмел бы установить на нее квантовую черную дыру и построенный на ней двигатель – встроить такое в робота-самоубийцу. Вместо этого через лидар с фазовой дифракционной решеткой ракету поливали морем энергии, от которой вскипала и перегревалась реакционная масса, и ракета неслась вперед намного быстрее звездолета. Будучи оружием строго ограниченного радиуса действия с малым ускорением, эти ракеты уже отживали свой век, и единственным их назначением было доставить ядерное взрывное устройство на правильный вектор перехвата, как «автобус» древних систем ННВА – независимо нацеливаемых возвращаемых аппаратов. Реактивная масса выгорит после всего тридцати секунд полета, но к тому времени боеголовки уже будут пожирать расстояние между курсом «Полководца Ванека» и вражеским кораблем. Почти сразу после того, как звездолет пройдет сквозь строй, прилетят его ракеты – и нанесут смертельный удар.

– Радар-один, где они? – тихо спросил Мирский.

– Курс и вектор держат, – отозвался офицер. – И передают кучу спама.

– Первая ракета – заглушка главного двигателя через десять секунд, – сообщил Хельсингас. – Капитан, они пытаются ставить помехи. Без толку.

Он сообщил это с мрачным удовлетворением, как будто от знания, что неизвестные жертвы оказывают какую-то видимость сопротивления, у него появилась уверенность, что он все же не разносит их без всякого для себя оправдания. Даже обер-офицерам иногда бывало трудно вынести применение методов трех столетий ядерной войны.

Связь-2 доложила:

– Помехи убраны, капитан! Я принимаю сигнал бедствия… Два… Нет, три. Повторяю: три сигнала бедствия. Будто они начали вопить раньше, чем их стукнули.

– Поздно, – сказал Хельсингас. – Попадание через тридцать две секунды. Они в радиусе взрыва.

Рашель вздрогнула. Страшная возможность вдруг пришла ей на ум.

Мирский снова щелкнул суставами, сцепив пальцы.

– Артиллерия! Загрузить программу аварийного ухода и активировать в момент минус десять секунд, если мы еще будем здесь.

– Есть! – отозвался Хельсингас. – Поддержка лазерной сеткой?

– Как сочтете нужным, – великодушно махнул рукой Мирский. – Можно полюбоваться на это световое шоу.

Хельсингас защелкал тумблерами, как одержимый. На экране улетающие ракеты прошли точки отключения главных двигателей и пошли по баллистической траектории; дополнительные ракеты противника стали разлетаться зловещими синими пальцами от точки местонахождения цели.

– Капитан, – медленно начала Рашель.

– Десять секунд. Они ставят серьезные помехи, капитан, но ракеты держат курс.

– А что если «Камчатка» ошиблась? Что если это гражданские рудовозы?

Мирский не обратил внимания.

– Пять секунд! Первая ракета готова к взрыву – дистанция десять «ка». Три секунды. Захват электромагнитным импульсом. Фиксация стабильная. Сенсоры, обратный отсчет расстояния. Оптика закрыта – взрыв. Капитан, подтверждаю детонацию первой ракеты. Взрыв. Вторая ракета сдетонировала.

– Радар, что там у вас?

– Жду, пока туман рассеется… Есть показания датчиков, капитан. Ракеты приближаются. Остатки взрывов забивают радар, лидар показывает лучше. Сработал спектроскоп, подтверждено поражение цели альфа. Кислород, водород, карбонитрил – из корпуса. Похоже, мы ему шкуру пробили, капитан.

– Пробили… – Мирский осекся и обернулся к Рашели. – Что вы там говорили?

– Что если это гражданские? У нас только сообщение с «Камчатки», что на них напали; никаких прямых свидетельств, кроме взрыва бомб – которые могут быть ее собственными.

– Чушь! – фыркнул Мирский. – Такой ошибки ни один наш корабль не допустит!

– Никто по нам не стрелял ракетами. Инструктаж перед прыжком предупреждал всех, что возможна встреча с ракетоносцами противника. Насколько вероятно, что «Камчатка» встретилась с гражданским рудовозом и по ошибке его с удовольствием разнесла? И то, что вам показалось атакой, на самом деле было экраном, который выстреливает корабль по всему, что движется?

Жуткая тишина. Унтера и офицеры смотрели на Рашель с неодобрением: нельзя так разговаривать с капитаном! Потом позади нее прозвучал голос:

– На Радаре – продукты ядерного распада, капитан. Цель разваливается. Гм… Господин капитан, принимаем сигналы аварийных маяков… Гражданских.

* * *

«Полководец Ванек» шел слишком быстро, чтобы сбавить ход, и не имел права этого делать как флагман и ведущее судно эскадры. Тем не менее был дан сигнал следующим в кильватере кораблям, и один из более старых свернул в сторону – подобрать уцелевших после этой сокрушительной атаки.

Общая картина, которая наконец нарисовалась часов через восемь, действительно была неприятной. «Ракетоносцы» оказались буксирами, которые тащили за собой передвижные роботизированные фабрики, медленно тралящие небесные тела пояса Койпера для извлечения гелия-три из глыб льда. Внезапное прибавление у них скорости имело простое объяснение: увидев чужие военные корабли, они в панике бросили грузовые модули, чтобы убраться на максимальной скорости. Один из далеких взрывов устроила «Камчатка», почти попав в «корабль противника» – рудовоз «Индия». (В результате – незначительные повреждения корпуса и эвакуация воздуха из двух отсеков. К сожалению, в одном из них оказался капитан, который и отправился на встречу с Создателем.)

– А не-нечего на дороге попадаться, черт их побери, – прошепелявил адмирал Курц, когда контр-адмирал Бауэр доложил ему новости лично. – Че-чего еще они хотели? – Он встал, забыв на миг о своих стеклянных ногах. – Возмутительная глупость!

– Да, господин адмирал, но есть еще проблемы, – напомнил Бауэр, пока Робард старался снова усадить своего господина. – Данная система принадлежит Септагону, и мы, гм, получили сигналы полчаса назад, из которых ясно, что у них здесь есть линейный крейсер и он идет к нам наперехват.

Адмирал фыркнул.

– И что нам сделает один ли-линейный крейсер?

Рашель, пробившаяся на заседание штаба на том основании, что она как нейтральный наблюдатель обязана быть посредником в подобных ситуациях, смотрела на заикающегося Бауэра с презрительно-едким интересом. Неужто он действительно такой дурак? Она перевела взгляд на адмирала, который сгорбился в кресле, подобно лысому попугаю, и глаза его маниакально блестели.

– Ваше превосходительство, корабль, что подает нам сигналы, является, согласно нашим последним сведениям, ударным крейсером класса «Аполлон». Радарная разведка докладывает о дополнительных следах, указывающих на полную боевую группу. Численное превосходство на нашей стороне, но…

Рашель кашлянула и перебила его:

– Вы им на один зуб.

Бауэр резко обернулся к ней.

– Что вы сказали?

Она похлопала ладонью лежащий перед ней на столе ЛП.

– Разведка обороны ООН считает, что решение Септагона строить корабленесущие крейсеры вместо обычных платформ ракеты/лазер, как у вас, дает ему серьезное преимущество при войне в масштабах планетной системы. Проще говоря, у них меньше огневая мощь на близкой дистанции, но они могу запустить рой перехватчиков, которые разнесут вас в клочья раньше, чем вы приблизитесь на свою боевую дистанцию. Что серьезнее, они чертовски здорово воюют, и если я не ошибаюсь слишком уж намного, то один этот крейсер сам по себе превосходит по массе весь ваш флот. Не хотелось бы создавать у вас впечатления, что я недооцениваю ваши шансы против Септагонского флота, но если вы собираетесь с ними драться, то могли бы известить меня заранее? У меня был бы шанс первой добраться до спасательной капсулы.

– Что ж, капитан, мы же не можем спорить с экспертной оценкой правительства Земли? – Бауэр многозначительно кивнул своему заместителю.

– Никак нет, господин контр-адмирал. Полковник совершенно права.

Молодой и несколько суетливый лейтенант старался не смотреть на Рашель. Мелкий знак пренебрежения, из тех, которые она научилась не замечать.

– Гадские эти новопридуманные штучки, – прошамкал Курц себе под нос. – Но эти чертовы многоугольники не хотят нашего успеха, те-технофилы трусливые! – И громко: – Надо ударить!

– Абсолютно точно, – глубокомысленно кивнул контр-адмирал. – Если ударить в точку два по плану, оставив дипломатические тонкости посольствам… Кстати, лейтенант Косов! Что там с известиями? Есть дополнительная информация об этом Фестивале, его боевых порядках, побудительных мотивах? Что мы узнали?

– Так точно! – Лейтенант Косов снял и нервно протер пенсне. – Есть некоторая проблема. Кажется, что закладка от адмиралтейства еще не прибыла. Мы должны были увидеть ориентирный маяк, но, хотя мы уже находимся на нужной орбите, тут ничего нет. Либо они опоздали – либо вообще его здесь не поместили.

– Орбитальный маяк? – Наклонилась вперед Рашель. – Обычный буй-мишень? С дипломатическим пакетом, в котором содержится все, что Новая Республика узнала о Фестивале с момента нашего первого прыжка?

Косов настороженно глянул на контр-адмирала, и тот кивнул.

– Да, полковник. А в чем дело?

– Раз его здесь нет, то есть три варианта, если не ошибаюсь. Либо он здесь был, но его кто-то украл или отключил. Либо…

– Проклятые септагонцы!..

Робард быстренько наклонился над хозяином, потом поднял глаза и красноречиво пожал плечами.

– Конечно, адмирал. Второй вариант, как я говорила, что его здесь еще не было. Какие-то просчеты, или не удалось найти какой-либо полезной информации о противнике, или про нас забыли, или еще что-нибудь.

В ход рассуждений врезался храп Курца. Все обернулись к адмиралу, Робард выпрямился.

– Боюсь, что в последнее время его превосходительство сильно беспокоила боль в ногах, и вводимая ему сейчас доза лекарства не способствует бодрствованию. Несколько часов он может проспать.

– Да, понятно. – Бауэр обвел взглядом сидящих за столом. – Я думаю, что следует вернуть его превосходительство в его каюту, а я как его заместитель подготовлю для него протокол совещания, и господин адмирал его посмотрит, когда будет себя лучше чувствовать. Или, может быть, у кого-то есть слова, предназначенные непосредственно его превосходительству?

Таковых не оказалось.

– Тогда перерыв на пять минут.

Робард с каким-то матросом быстренько откатили кресло адмирала прочь от стола и исчезли за дверью. Все встали и отдавали честь, пока сопящего адмирала везли к выходу. Рашель старалась ничего не выразить на лице, скрыть отвращение и жалость при виде этого зрелища. Он же мне во внуки годится. Как они могут так обращаться сами с собой?

Бауэр, заняв место адмирала во главе стола, постучал по медному колокольчику.

– Заседание продолжается. Слово предоставляется представителю Земли. Итак, вы говорили?..

– Третья возможность – что Новой Республики больше не существует, – сказала Рашель обыденным тоном. И, не обращая внимания на возмущенные «ахи» вдоль всего стола, продолжила: – Вы имеете дело с врагом, о чьих возможностях не знаете ничего. Боюсь, что и ООН знает немногим больше вашего. Как я уже отмечала, есть три причины, по которым Новая Республика могла не связаться с вами, и полное ее поражение при агрессии есть всего лишь одна из них, но игнорировать ее нельзя. Мы сейчас на восходящей ветви замкнутой времениподобной петли, которая в конце концов вырежет себя из мировой линии данной вселенной, если вам удастся ее замкнуть в наше относительное прошлое – но для Новой Республики непосредственное будущее – и захватить агрессора врасплох. Такое замыкание подразумевает несколько непривычных вещей. Во-первых, история, которая выходит к нам изнутри этой замкнутой петли, может не иметь никакого отношения к тому эвентуальному исходу событий, который нам желателен. Во-вторых… – Она пожала плечами. – Если бы перед этой экспедицией спросили моей консультации, я бы настоятельно не рекомендовала эту миссию осуществлять. Она, хоть и теоретически не является нарушением пункта Девятнадцать, опасно близка к действиям, которые навлекали в прошлом вмешательство Эсхатона. Он весьма и весьма не любит путешествий во времени, предположительно потому, что если дело зайдет слишком далеко, кто-то может вычеркнуть из реальности его самого. Так что есть возможность, что вы сейчас выступаете не против Фестиваля, а против большей силы.

– Благодарю вас, полковник. – Бауэр вежливо кивнул, но лицо его было маской неодобрения. – Я считаю, что в данный момент мы такую возможность можем не рассматривать. Если Эсхатон решит поучаствовать, то мы ничего все равно сделать не сможем, и потому давайте исходить из предположения, что он вмешиваться не будет. В таком случае наш противник – это Фестиваль. Косов, что нам было о нем известно перед отлетом?

– А? Сейчас, секундочку… – Косов дико огляделся, зашелестел бумагами, вздохнул. – Да. Значит, так. Фестиваль… Фестиваль…

– Название его мне известно, лейтенант, – неодобрительно бросил контр-адмирал. – Что он собой представляет и чего хочет?

– Никто не знает. – Косов смотрел на замкомандующего, как кролик, застывший в прожекторе трансконтинентального экспресса.

– Вот видите, комиссар? – Бауэр склонил голову набок и посмотрел на Рашель целеустремленным взглядом хищника. – И что же могут сообщить мне о Фестивале достопочтенные межправительственно-координационные органы Земли?

– Гм!

Рашель встряхнула головой. Конечно, бедный мальчик сделал все, что мог – никто из этих людей ничего о Фестивале не знал. И она тоже не знала. Большой зияющий пробел.

– Итак? – напомнил Бауэр.

Рашель вздохнула.

– Все это весьма предположительно; ни один житель Земли не имел прямых контактов с организацией, называющей себя Фестивалем, и потому наша информация получена из вторых рук и не может быть проверена. Честно говоря, она вообще неправдоподобна. Фестиваль представляется не правительством и не агентством такового – в том смысле, в котором мы это слово понимаем. На самом деле Фестиваль может даже быть не человеческой цивилизацией. Все, что мы знаем: нечто с таким именем появляется в далеких населенных системах – ранее его никогда не наблюдали ближе, чем за тысячу световых лет, – и… в общем, термин для описания происходящего, который мы неоднократно слышали, звучит как «Празднество», если это вам что-нибудь говорит. Все… все останавливается. И Фестиваль на некоторое время берет на себя управление повседневной жизнью системы. – Она посмотрела на Бауэра. – Вы это хотели знать?

Бауэр недовольно покачал головой.

– Нет, не это. Я хотел знать о его возможностях.

Рашель пожала плечами.

– Мы не знаем, – ответила она просто. – Я уже говорила, что прямых контактов у нас не было.

Бауэр нахмурился.

– Значит, для вас это в первый раз? Тогда перейдем к следующему вопросу: уточнения к навигационному плану «Дельта».

* * *

Через несколько часов Рашель лежала ничком на своей койке и старалась отключиться от окружающего мира. Это было непросто: слишком он назойливо ломился в голову, требуя внимания.

Она еще жива. Почему-то она понимала, что это следует воспринимать с облегчением, но увиденное на экране в конференц-зале встревожило ее больше, чем она готова была признать. Адмирал – пустое место в старческом маразме – в центре предприятия. Люди из разведки полны добрых намерений, но ни черта не знают и закостенели настолько, что для этой работы не годятся. Она до посинения пыталась им объяснить, как устроена передовая цивилизация, и они не поняли абсолютно ничего. Вежливо кивали, поскольку разговаривали с дамой – пусть даже сомнительной дамой, с дипломатом, – и тут же забывали или напрочь игнорировали ее совет.

В информационной войне не нападают лазерами или ракетами – это все равно что нападать на железнодорожный локомотив с копьем и каменным топором. Нападение репликатора нельзя отражать, метая материю и энергию в машины, которые ими воспользуются как топливом.

Слушатели кивали одобрительно и переходили к обсуждению преимуществ активных контрмер перед системами пассивного наблюдения. До них не доходило, как будто сама идея такого образования как Фестиваль или даже Септагон попадала на слепое пятно, вездесущее в этой цивилизации. Смириться с тем, что женщина может носить брюки и даже мундир полковника, им было легче, чем воспринять идею технологической сингулярности.

Когда-то на Земле она посещала один семинар. Инженеры-герменевтики с ума сходили, пытаясь разобраться в путанице аркан сингулярности. Демографы тщились составить распределение по мирам колоний. А пара суроволицых наемников-командиров и консультанты по промышленному шпионажу старались найти какие-то долгосрочные гарантии от возвращения Эсхатона. Их всех собрали и перемешали с тесным кругом экспертов оборонной и дипломатической разведки ООН. Устраивали эту встречу Объединенные Нации, которые, как бетонный остров стабильности в море карликовых государств, единственные могли провести такое глобальное мероприятие.

Во время семинара Рашель как-то пошла на вечеринку, устроенную на балконе из белого бетона в большом отеле, построенном на окраине Женевы – города ООН. Она была в мундире, работала аудитором в комиссии по ядерному разоружению. Черный мундир, белые перчатки, зеркальные очки, посылающие импульсами новости и данные о радиации в ее покрасневшие усталые глаза. Зарядившись смесью антагонистов алкоголя, она пила горький (и не действующий на нее) джин с каким-то космологом из Бельгии. Взаимное непонимание, чуть окрашенное предвкушением, втянуло их в пинг-понг разговора.

– Мы столького не понимаем насчет Эсхатона, – настаивал космолог, – особенно насчет его взаимодействия с рождением Вселенной. Большим взрывом.

Он приподнял брови, ожидая реплики.

– Большой взрыв. Это случайно не был взрыв пошедшего вразнос подпольного реактора?

Сказано было с совершенно невозмутимым лицом, чтобы принять это за шутку.

– Вряд ли. В те времена не было лицензирующих органов – в начале пространства-времени, до эры расширения и первого появления энергии и массы, примерно в первую миллиардную долю от миллиардной доли миллионной доли секунды жизни Вселенной.

– Ну конечно, Эсхатон здесь ни при чем. Это же явление современное?

– Может быть, и ни при чем, – ответил он, тщательно подбирая слова. – А может быть, создавшие их обстоятельства сформировали необходимые условия возникновения Эсхатона, или существование чего-то, связанного со Вселенной вне Эсхатона. Есть целая школа космологии, утверждающая на основе слабого антропного принципа, что Вселенная такова, как она есть, потому что, если бы она была другая, мы бы не существовали и не могли бы ее наблюдать. Есть и… менее популярная теория, основанная на сильном антропном принципе, что Вселенная существует, дабы давать жизнь определенным типам сущностей. Я не думаю, что мы сможем понять Эсхатона, пока не поймем, почему существует Вселенная.

Она улыбнулась ему в тридцать два зуба и была благодарна прусскому дипломату, который спас ее, с поклоном попросив разъяснить историю падения Варшавы во время последних неприятностей на Балтике. Примерно через год вежливый космолог был убит алжирскими религиозными фундаменталистами – они сочли, что его теория Вселенной есть кощунство против слов пророка Юсуфа Смита, начертанных на двух золотых скрижалях. Но в Европе, наполовину опустевшей и павшей жертвой того, во что превратился исламский мир, этим уже никого было не удивить.

Где-то в это время изменилась и она сама. Много десятилетий – добрую часть свой второй жизни, в начале двадцать второго века, – она провела в битвах против зла распространения ядерного оружия. Начинала она с дредами на голове, как активистка «Прямого действия», приковывала себя к оградам, в юношеской вере, что ничего плохого с ней случиться не может. Потом она поняла, что правильный способ действий другой: деловой костюм, наемные солдаты и угроза отмены страховых полисов должны поддерживать ее тихий голос. Все еще колючая и прямолинейная, но уже не такая сопливая нонконформистка, она научилась использовать систему с максимальным эффектом. Казалось, что гидра уже наполовину под контролем, бомбежки стали редкими – не более одной где-то раз в два года, – когда Бертил пригласил ее в Женеву и предложил новую работу. Тут-то она пожалела, что так невнимательно слушала космолога – потому что алжирские «святые последнего дня» очень тщательно работали, когда подавляли типлеритскую ересь, – но тут уже было поздно: она слишком увязла в мелочной рутине расследований Постоянного комитета по хронологической и пробабилистической военной технике.

В процессе работы идеалист в ней бодался с прагматиком, и прагматик победил.