– Очень утешает. – Мартин выдавил улыбку, но получилась она очень испуганной. – Ладно, делай, как считаешь… Черт, в общем, я тебе доверяю.

– Вот и хорошо.

Двери открылись.

– Получается, – заметил Зауэр. – Она пришла защищать своего прихвостня. Теперь надо только заставить ее нарушить дисциплину. Должно быть не трудно, поскольку скамья вся наша.

– Дисциплину? – Вульпис приподнял бровь. – Ты говорил, что это будет суд.

– Суд. Состязание духа – нашего против ее. Она снизошла до того, чтобы его защищать, тем самым она действует в суде на правах офицера. Статья Сорок шестая гласит, что выступающий в суде офицер подчиняется Уставу и может быть привлечен к суду за недобросовестность либо неуважение к суду. Согласившись выступать в нашем суде, она тем самым лишила себя дипломатического иммунитета. Тем лучше. Примерно через два часа мы выходим на позиции. Пока мы миндальничаем, но после этого момента любой старший офицер может выносить смертный приговор – или даже приказ о казни на месте, поскольку это подпадает под статью Четвертую Устава «Повиновение перед лицом противника: Обеспечение такового». Не то чтобы я запланировал использование этой статьи, но ведь она нам дает некое прикрытие?

Доктор Герц снял пенсне и начал его протирать.

– Как-то мне это не очень нравится, – сказал он нервозно. – Все это сильно пахнет крючкотворством, будто на нас это спихнули. Вас не беспокоит, что мы играем на этого поросенка из-под Куратора?

– Да нет. – Зауэр наконец все-таки усмехнулся. – Понимаете, на самом-то деле чего я хочу: чтобы вот этот самозваный адвокат вляпался в нарушение дисциплины, субординации, чего угодно – а насчет самого обвиняемого, я думаю, лучше всего, если обвинитель откажется от обвинения или суд вынесет вердикт «Не виновен». – Он фыркнул. – Совершенно очевидно, он не знал, что нарушает какие-либо правила. Плюс к тому устройство, которое у него было, оказалось неактивным, и мне не доказать, что оно могло использоваться на борту корабля. И Адмиралтейство будет рвать и метать, если мы ему усложним найм гражданских контрактников. Я надеюсь задурить ей голову так, чтобы она не поняла, что никакого дела здесь нет, пока мы не уберем ее с дороги, а тогда мы Спрингфилда освободим. Отчего наш молодой господин Мюллер будет выглядеть полным и законченным идиотом, не говоря уже о том, что у меня появятся основания завести на него дело по подозрению в проникновении со взломом, краже личных вещей, нарушении дипломатического иммунитета и неприкосновенности дипломатического запечатанного багажа, а может быть, даже дезертирстве с поста. – Усмешка Зауэра превратилась в акулий оскал. – Что-нибудь еще добавить?

Вульпис тихо и восхищенно присвистнул.

– Напомни мне, чтобы я никогда с тобой в карты играть не садился.

Доктор Герц водрузил пенсне на место.

– Будем продолжать наш цирк, господа?

– Да, наверное. – Зауэр допил чай и встал. – После вас, братья мои офицеры! А клоунов потом приведем.

* * *

Чемодан в каюте Рашели уже какое-то время не дымился. Он опал, вновь поглощая и выдавая наружу свое содержимое. Вязкая белая пена расползлась по всей мебели каюты, жадно переваривая все доступные углеводороды и выдавая вертящуюся субстанцию алмазной фазы, пригодную для интенсивного нанопроизводства. Из раствора выпадали твердые блоки прозрачного материала, образуя полую сферу, почти заполнившую помещение. Под палубу уходили корни, углубляясь в контуры утилизации корабля, воруя сточные воды, где во время полета накапливались органические остатки. (По давней конвенции, корабли, не имеющие утилизаторов, сбрасывали отходы лишь уходя прочь от обитаемых областей космоса: не один злополучный работяга на орбите был застрелен навылет замороженным дерьмом, обладающим кинетической энергией больше, чем у бронебойного снаряда.)

Самодвижущийся чемодан, вмороженный в основание стеклянистой сферы, теперь был куда легче, чем когда Рашель внесла его на борт. Тогда он весил почти треть тонны, а сейчас его масса стала меньше пятидесяти килограмм. Избыточная масса в основном состояла из толстостенных капиллярных труб карбида бора, контейнеров для кристаллов сверхчистого тетрайодида урана-235 и большого запаса кадмия – вещества, которые трудно было бы найти где попало. Чемодан был способен создать все, что нужно, если предоставить ему составляющие элементы. В основном ему нужны были углерод, водород и кислород, которые в установке обработки корабельных отходов имелись в изобилии. Но если дипломату необходимо было бы убраться как можно быстрее, а достаточно мощного источника энергии под рукой бы не оказалось… Ну, цепная реакция деления, древняя и старомодная технология, была удобна тем, что использующие ее источники энергии легко хранятся, очень мало весят и вряд ли взорвутся без серьезной причины. Все, что для нее нужно – это подходящий материал оболочки, чтобы держать ее в порядке и заставлять работать. Вот почему Рашель таскала с собой уран, которого хватило бы на пару-тройку приличных атомных бомб или на запал ядерного водно-солевого ракетного двигателя.

Водно-солевая ядерная ракета – пожалуй, самый простой межпланетный двигатель, который можно засунуть в пароходный чемодан. С внутренней стороны корпуса возле каюты Рашели чемодан построил большой бак, проросший сквозь нейтронопоглощающие, выстланные бором трубы: они наполнялись водой, содержащей тетрайодид урана в почти критическом состоянии. Только тонкий слой тщательно ослабленных пластин корпуса и обойденные кабельные каналы удерживали стеклянную сферу и ее двадцатитонный водно-солевой топливный танк по эту сторону переборки, внутри корабля. Гибридная структура угнездилась под шкурой корабля, как личинка паразита, питающаяся хозяином и готовая вот-вот проклюнуться.

По всему кораблю вода в туалетах спускалась вяло, давление в трубах душевой офицерского состава скандально снизилось, и техники жизнеобеспечения чесали репу, гадая, отчего снизился вдруг уровень сточных вод в четвертом отстойнике. Одна блестящая догадка – насчет течи в трубах – уже была озвучена, но до боя оставалось всего несколько часов, и все внимание сосредоточилось на системах оружия. Тем временем фабрикатор чемодана прилежно крутился, выдавая полимеры и прочие компоненты отделки спасательной шлюпки для своей хозяйки. Поскольку до боя оставалось немного времени, скорость играла существенную роль.

– Суд продолжает свою работу! – Зауэр постучал по столу перевернутым стаканом. – Подсудимый Мартин Спрингфилд, вы обвиняетесь в том, что в тридцать второй день месяца Гармонии года Республики двести одиннадцатого преднамеренно пронесли на борт военного корабля «Полководец Ванек» коммуникационное устройство, содержащее каузальный канал, без ведома вашего непосредственного начальника, а также без ведома кого-либо из офицеров корабля, в нарушение статьи Сорок шестой Боевого устава. Далее, вы использовали указанное устройство для связи с иностранными лицами либо организациями в нарушение статьи Двадцать второй Устава, и тем самым раскрыли детали управления военным кораблем «Полководец Ванек» в нарушение раздела Второго Акта от сто двадцать седьмого года «Об обороне территории», а также раздела Четвертого Боевого устава, статьи «Измена во время ведения военных действий». Таким образом, вы совершили действия, составляющие нарушение правил контроля связи, переговоры с врагом и предательство в военное время. Признаете ли вы себя виновным?

Он не успел ничего ответить, как заговорила Рашель.

– Он не признает себя виновным ни по одному обвинению. И я могу доказать его невиновность.

В ее глазах горел опасный огонек, она стояла очень прямо, сцепив руки за спиной.

– Признает ли подсудимый себя виновным? – с нажимом спросил Вульпис.

– За меня отвечает полковник, – сказал Мартин.

– Прежде всего улики, подтверждающие обвинения. Пункт первый: в тридцать второй день месяца Гармонии года Республики двести одиннадцатого вы преднамеренно пронесли на борт военного корабля «Полководец Ванек» коммуникационное устройство, содержащее каузальный канал, без ведома вашего непосредственного начальника, а также без ведома кого-либо из офицеров корабля, в нарушение статьи Сорок шестой Боевого устава. Секретарь, представьте вещественное доказательство номер один.

Вперед вышел старшина с каменным лицом, держа в руках бумажный пакет, содержимое которого он вытряхнул на стол: небольшой черный картридж памяти.

– Вещественное доказательство номер один: каузальный канал типа двенадцать, встроенный в стандартный картридж расширения модели «CX», используемый в электронных Личных Помощниках повсюду в сфере загнивающей Терры. Вещественное доказательство изъято из электронного Личного Помощника подсудимого младшим прокуратором Василием Мюллером из ведомства Куратора, имевшим задание наблюдать за поведением подсудимого, в тридцать второй день месяца Гармонии, как было уже указано. Полученное под присягой свидетельство прокуратора приводится в протоколе. Оспаривает ли кто-либо допустимость данного доказательства? Нет? Хорошо, тогда…

– Я оспариваю. – Рашель показала на черный картридж. – Во-первых, я обращаю внимание суда на то, что обыск, учиненный младшим прокуратором в личных вещах обвиняемого, незаконен, и любое доказательство, полученное в результате его, является недопустимым, поскольку подсудимый является лицом гражданским и к нему не относится ограничение прав, налагаемое присягой на верность, приносимой военнослужащим. Следовательно, гражданские права подсудимого, в том числе право на неприкосновенность его имущества, не могут быть нарушены без должным образом оформленного ордера официального лица, обладающего полномочиями, оговоренными в статье Двенадцатой. Если младший прокуратор не имел такого ордера, то проведенный им обыск является незаконным и представляет собой взлом, а любая информация, полученная в процессе или в результате такового, не может использоваться в судебном заседании. Во-вторых, если это – каузальный канал, то я – банановая улитка. Это стандартная квантово-точечная карта памяти, и если у вас есть грамотные инженеры-электронщики, они вам это подтвердят. В-третьих, у вас нет полномочий рассматривать этот балаган как суд: я проверила Устав, и там ясно сказано, что военно-полевой суд может проводиться лишь по приказу старшего по рангу из имеющихся офицеров. Где у вас письменный приказ адмирала?

Она сложила руки на груди и гордо оглядела судей.

Зауэр покачал головой.

– У младшего прокуратора был приказ следить за поведением Спрингфилда, таким образом, все его действия вполне законны в глазах ведомства Куратора. И я прошу занести в протокол мое крайнее неудовольствие словами защиты, будто я не имею полномочий проводить данный суд. Я получил такие полномочия от своего непосредственного начальника, и я буду их использовать. – Он осторожно обошел вопрос о том, какие именно полномочия он имеет. – Что до вещественного доказательства, якобы неверно идентифицированного, то у нас есть протокол показаний подсудимого, где он явно признает, что данное устройство является каузальным каналом, который был пронесен подсудимым на борт по просьбе третьей стороны, а именно – верфи. В Уставе говорится именно об умысле, а потому не имеет значения, является ли данный предмет на самом деле пустышкой: обвиняемый все равно виновен, ибо думал, что проносит на борт коммуникационное устройство. – Он сделал многозначительную паузу и закончил: – Занесите в протокол, что улика приобщена к делу.

Взгляд, который он бросил на Рашель, был весьма красноречив: «Попалась, стерва! Что ты теперь делать будешь?»

Рашель посмотрела на Мартина и быстро заморгала, потом снова обернулась к судьям.

– Вопрос права, милостивый государь. Дело в том, что мысли обычно не рассматриваются как дела. И действительно, в этом государстве, которое отказывается даже думать о применении управляемых мыслями машин, различие это еще острее, чем у меня на родине. Создается впечатление, что моего подзащитного судят за мнения и убеждения, а не за действия. У вас есть какие-нибудь свидетельства, что он передавал информацию третьей стороне? Если нет, то и дела нет.

– Именно такие свидетельства у меня есть. – Зауэр хищно осклабился. – И вы должны знать, кому он передавал информацию. – Он показал на нее. – Вы заведомый агент иностранной державы. Обвиняемый свободно с вами общался. Теперь вы, поскольку согласились его защищать, в данном суде выступаете как офицер. Я ссылаюсь на статью Сорок шестую: «Любое лицо, уполномоченное выступать в суде в роли офицера, подчиняется дисциплине Устава». Из чего я заключаю, что вы смело отбросили свой дипломатический иммунитет в попытке спасти своего шпиона от петли палача.

На миг казалось, что Рашель смутилась: она оглянулась на Мартина и быстро моргнула. И снова повернулась к трибуналу.

– Так вы устроили весь этот мартышечий суд в попытке обойти мой иммунитет? Я польщена. Никогда не думала, что вы настолько глупы… Юта!

Дальше все происходило очень быстро. Рашель упала на колени за своим импровизированным столом, Зауэр сделал движение в сторону матросов, стоящих в глубине помещения, собираясь отдать приказ арестовать эту женщину. Но не успел он открыть рот, как раздались четыре резких взрыва. Отдушины вентиляции разлетелись, оттуда посыпались какие-то штуки – сложные, многорукие, изрыгающие светло-синюю пену под высоким давлением. Пена прилипала ко всему, на что попадала, от судейской скамьи и до дальних стен импровизированного суда. Была она легкой, но вязкой, быстро застывала и твердела.

– Взять ее! – заорал Зауэр.

Он схватил пистолет, но здоровенный ком синей пены облепил руку и намертво приклеил ее к боку. От пены шел сильный химический запах, знакомый по детским посещениям зубного врача. Зауэр глубоко вдохнул, борясь с облепляющей массой, и сочная, тошнотворная фруктовая вонь рванулась в легкие. Мир потемнел.

Рашель знала, что дело закончится хреново, с момента, как вошла в кают-компанию. Ей случалось видеть судей, настроенных на виселицу, еще на Земле, и потом еще на дюжине заданий. Это почти ощущается как запах, едкое и зловонное желание приказать казнить – как вонь самой смерти. И в суде ощущался этот запах – и еще что-то. Какая-то хитрая затаенность, самодовольное предвкушение, будто все это – какой-то огромный анекдот с последней репликой, о которой ей оставалось только гадать.

Когда лейтенант безопасности ее произнес – полуоформленную, неадекватную последнюю реплику, которую, как она думала, он состряпал именно на этот случай, – она глянула на Мартина. Будь готов. Она мигнула три раза и увидела, как он замер, потом кивнул – заранее договоренный сигнал. Она обернулась к судьям, снова моргая. Зеленые огни зажглись под веками. «Этап второй», – произнесла она про себя, и радиомикрофон в горле передал команду жучкам, ждущим в вентиляционном ходу. И она снова повернулась к судьям. Там сидели три офицера, глядя на нее грозовыми облаками над горизонтом. Выиграть время.

— Вопрос права, милостивый государь. Дело в том, что мысли обычно не рассматриваются как дела.

Она говорила дальше, думая, как они отреагируют на обвинение в том, что этот балаган подстроен. Либо отступят, либо…

– Именно такие свидетельства у меня есть. – Политрук, этот, в середине, с лисьей мордой, состроил жуткую гримасу. – И вы должны знать, кому он передавал информацию. – Он показал прямо на нее.

«Вот оно», – подумала Рашель и снова неслышно сказала: «Багаж. Запрос состояния готовности».

Спасательная шлюпка готова к запуску. Топливный танк в субкритическом состоянии, готов. Запасная реактивная масса загружена. Подача кислорода в пределах номинала. Внимание: дельта-вэ к указанному пункту назначения Нью-Питерстаун в данный момент 86 км/сек, убывает. Доступный запас маневра всего 90 км/сек.

«Подойдет, – решила Рашель. – Водно-солевая ракета почти так же эффективна, как старая добрая термоядерная ракета. В родной системе она вполне подходила для путешествий Земля-Марс от поверхности до поверхности. Здесь, правда, ее придется чуть перегрузить – невозможно будет вернуться на орбиту без дозаправки. Но это ничего, если только…»

– …я заключаю, что вы смело отбросили свой дипломатический иммунитет в попытке спасти своего шпиона от петли палача.

Она сглотнула слюну, глянула на Мартина и моргнула дважды – сигнал «задержи дыхание».

Багаж: готовить запуск. Ожидать прибытия экипажа с момента сто секунд. Запуск произвести в момент Т минус двадцать секунд от настоящего времени.

Когда они сожгут вот этот конкретный мост и прыгнут за борт, остается только молиться и надеяться, что командование на мостике не осмелится засветить радар – рискуя предупредить Фестиваль, – чтобы найти ее и уничтожить. Спасательная шлюпка – это мыльный пузырь по сравнению с капитальными кораблями ВКФ Новой Республики.

Рашель снова поглядела на судей и сделала глубокий вдох, собравшись.

– Так вы устроили весь этот мартышечий суд в попытке обойти мой иммунитет? Я польщена. Никогда не думала, что вы настолько глупы… Юта!

Она пригнулась – последнее слово она выкрикнула, оповещая жучков через микрофон у горла. Одновременный многократный грохот ей сообщил, что объемные заряды сработали. Она нахлобучила прозрачный капюшон-респиратор, закрыла его, а потом включила сотовый индикатор «свой-чужой».

Шершни рванули сквозь дыры в потолке. Пауки, крабы, скорпионы из углеродных полимеров – все, на самом деле, изготовленные из сточных вод – распыляли липкую обездвиживающую пену повсюду, и там, где кто-нибудь барахтался, выделяли анестезирующий пар хлороформа. Какой-то матрос бросился к Рашели, и тот сработали ее боевые имплантаты: он рухнул, как мешок с картошкой, получив по голове удар нечеловеческой силы раньше, чем она заметила его существование. Мир сузился до пространства между ней и Мартином, который стоял за столом, вытаращив глаза, протягивая к ней полуопущенные руки, а какой-то матрос уже потащил его к дверям.

Рашель перешла на боевую скорость, отрезав от управления телом свою слишком человеческую нервную систему.

Время замедлилось, свет померк, цепи гравитации ослабели, зато воздух стал густым и вязким. Люди-куклы двигались как в замедленной съемке, а Рашель перепрыгнула через стол и бросилась к Мартину. Его стражник стал поворачиваться к ней, поднимая руку, Рашель схватилась за нее и вывернула, почувствовав, как кость вышла из сустава. Другого охранника она резко ткнула левым кулаком, треснули хрупким картоном ребра, и парочка костей в кисти Рашели хрустнули от удара. Трудно было об этом помнить – вообще трудно было думать, – но самым главным ее врагом было собственное тело, куда более хрупкое, чем казалось ее рефлексам.

Одной рукой она обхватила Мартина – осторожно, будто он был стеклянным, но «у-уф» выходящего из его легких воздуха сказало ей, что она Спрингфилда душит. Дверь не была заперта, и Рашель распахнула ее ногой, вытащив Мартина раньше, чем та успела закрыться. Отпустив его, она повернулась, захлопнула дверь, потом полезла в жилетный карман за чем-то вроде шпаклевки.

– Омаха! – крикнула она в микрофон.

По поверхности вещества забегали стробированные желтые и красные огни – своим механическим зрением Рашель их видела, – она влепила шпаклевку в дверь и плюнула сверху. Вещество посинело и начало быстро расползаться – волна липкой жидкости побежала по щели между дверью и стеной, становясь тверже алмаза.

Между залепленной дверью и стеной перебило кабель интеркома, и это вместе с липкой пеной и хлороформом давало выигрыш в минуту или две, пока оставшиеся в кают-компании поднимут тревогу.

Мартин пытался согнуться пополам и вдохнуть. Она подхватила его и побежала по коридору – будто бредешь по горло в воде, и Рашель быстро поняла, что проще отталкиваться одной ногой, потом другой и лететь, – как при малой гравитации.

Край поля зрения у Рашели стало заволакивать красным, и это значило, что она близка к перегоранию. Периферическая нервная система работала на форсаже, но при такой скорости она питалась анаэробным дыханием, и эти резервы истощались тревожно быстро. На следующем перекрестке остановилась кабина лифта: Рашель рванулась туда, втащив за собой Мартина, и нажала уровень приемного этажа офицерской зоны. Потом переключилась на нормальную скорость.

Двери закрылись, и лифт поехал вверх, а Мартин начал судорожно дышать. Рашель привалилась к стенке – черные пятна плыли перед глазами, горящие легкие требовали воздуха. Первым заговорил Мартин.

– Где… где ты научилась?..

Рашель моргнула. В левом верхнем квадранте ее поля зрения плавали часы. Восемь секунд прошло, как она крикнула «Юта». Восемь секунд? Уж скорее – восемь минут. Рашель глубоко вдохнула, вызывая зевоту, вымывая из легких углекислоту. Мышцы ныли, горели, будто раскаленные провода проложили вдоль костей. Подташнивало, левая рука стала неудержимо трястись.

– Специальные. Имплантаты.

– Кажется, ты мне чуть ребро не сломала – вот здесь. Куда мы?

– Спасательная. Шлюпка… – Судорожный вдох. – Как я говорила.

Сверху мигнула лампочка. Один этаж проехали. Один остался.

На нужном этаже дверь открылась. Рашель выпрямилась, шатаясь. Никого не было – счастье. В таком состоянии ей с мышью не справиться, куда уж там с солдатом. Она вышла из лифта, Мартин – за ней.

– В мою каюту, – сказала она тихо. – Постарайся идти непринужденно.

Он поднял руки.

– Вот с этим?

Черт, надо было их сорвать, пока она еще была на форсаже.

Рашель покачала головой и, пошарив в кармане брюк, вытащила серую трубку.

– Парализатор.

Везение кончилось на половине коридора. Открылась дверь, вышел какой-то старшина. Он подвинулся, давая дорогу, но тут у него отвалилась челюсть – он сообразил, что происходит.

– Эй!

Рашель в него выстрелила.

– Быстрее! – бросила она через плечо и захромала вперед. Мартин двинулся следом. Дверь ее была впереди, за поворотом.

– Золото! – окликнула она ждущую шлюпку.

Над головой замигали красные огни – включилась система оповещения: « Тревога! Зеленая палуба, сектор «Б»; двое вооруженных бунтовщиков на свободе. Вооружены и опасны. Зеленая палуба, сектор «Б», тревога!»

– Черт, – буркнул Мартин. Впереди зарокотал, опускаясь, герметический щит.

Рашель снова перешла на боевую скорость, и мир сразу стал серым. Она бросила свое тело вперед, встала прямо под щитом и уперлась в него. Мартин двигался как во сне, просто чувствуя, как давят на нее моторы, стараясь расплющить, разрезать пополам. Он нырнул – проскользнул под щитом. Она – за ним, отпустив барьер и не сбрасывая темпа, хотя руки и ноги онемели, и смертельным предупреждением появилось покалывание в лице. До ее каюты было два метра.

– Юнона! – крикнула она двери через горловой микрофон, и это слово прозвучало как хрип старого динозавра.

Дверь распахнулась. Мартин вбежал внутрь, а Рашель оставили силы: она ничего не видела, колени стали подгибаться. Боевая скорость кончилась, она почувствовала, как плывет, и что-то ударило в бок.

Кто-то волочил ее по щебню, и это было чертовски больно.

Сердце билось так, будто сейчас разлетится на части. Воздуха не хватало.

Звук захлопнувшейся двери.

Темнота.