- Но помилуйте! Неужели вы думаете, что преступники сумеют обратиться в змей и проскользнуть в трубы?
      - Зачем проскользать?... - рассеянно спросил грек.
      Он неожиданно проворно расставил жирные ляжки, наклонился и заглянул в зев камина.
      - Зачем проскользать? - повторил он, выпрямляясь. - Не нужно проскользать...
      Он снова нервно заходил, бормоча:
      - Ай-ай-ай, как же просто... Но догадаться можно было, можно было... Ай, плохо! Но - коварство... какое коварство!... Действительно, так!... Савватий Елисеевич, - наконец спросил он. - Много каминов в доме?
      - Да в чем дело, черт возьми? - рассердился Хряпов.
      - Трубы... - печально сказал детектив. - Мне они не нравятся! Злодеи могут бросить через них яд - и мы погибнем от испарений!
      - Чепуха какая-то... - сказал, хмурясь, Хряпов. - А есть такие яды?
      - Немало, - веско ответил Фундуклиди. - Бывают яды, дающие очень сильные пары. Можно отравить также светильным газом...
      - Тоже через трубу?
      Фундуклиди кивнул.
      - Бросить в особых сосудах.
      Растерявшийся Хряпов повернулся ко мне.
      - Петр Владимирович, что вы скажете?
      - Да я... вообще-то... думаю - это дело возможное, - пробормотал я.
      Скептический холодок, с которым я сперва по-привычному встретил новую догадку грека, истаял. Черт его знает! Может быть, на сей раз Фундуклиди угодил в точку. Может же наконец наступить и такой момент: ведь сколько уже вариаций нашего изничтожения изобрел хитроумный детектив, должен же он когда-нибудь угадать! Я ощутил в душе даже сочувствие к бедному греку. Пока мы неблагодарно надсмехались над его аппетитом, любовью к ребусам и сигарам, носатостью и канареечным носкам, этот человек каждую минуту думал и размышлял.
      Так надобно что-то делать! - заявил Хряпов. - Предотвратить, предупредить.... Господа!
      - Да! - выстрелил Фундуклиди.
      - Какое же число каминов в доме? - спросил я.
      - Два английских камина и три печи, - ответил Хряпов.
      - Надобно действовать! - объявил Фундуклиди.
      - Да-да, заткнем трубы! - поддержал хозяин дома.
      - Чем же мы их заткнем? - спросил я.
      - Вот черт, чем же? - осадил Хряпов. - Надо сказать Степану. Здесь понадобится кирпич... можно мешками с песком...
      - Значит, прибудут каменщики, привезут подводу кирпича...
      Хряпов нахохлился, как птица.
      - Вы правы, ca va pas, как говорят французы. Я помню последнее письмо, они в нем как раз предупреждают... А что делать, Петр Владимирович?
      - Может быть, в доме найдутся... гм... подручные средства?
      В этот момент детектив издал мычание.
      - В-вот, - сдавленно сказал он. - Диван, - и потискал толстыми пальцами подушку. - Можно вот этим...
      - Что? Диван растащить? - нахмурился Хряпов.
      Фундуклиди скис.
      Наступило неловкое молчание. Все отвели глаза. До чего же гадок миллионщик, жалеющий какой-то дурацкий диван для нужного дела!
      Наконец Хряпов одумался и произнес:
      - Э... что ж, эта подушка... гм, подайте-ка ее сюда! Так вы полагаете, что ее можно использовать?
      - Полагаю, - кивнул Фундуклиди. - Позволите?
      - Валяйте.
      Грек взял подушку, подмял ее к животу, потискал и, наклонясь, принялся запихивать в нутро камина. Подхватив каминные щипцы, он стал толкать ее вверх щипцами, затем помог ногой, затем щипцами опять.
      - Осторожней, - не выдержал Хряпов. - Рвется. Слышите: треск!
      - Ф... фсе ф порядке, - с ветром выдохнул грек, выпрямляясь, и отошел от камина.
      Подушка исчезла в трубе.
      - Давайте другую, - распорядился Хряпов.
      Грек схватил еще одно полосатое спасение и понес было к каминной утробе, но Савватий Елисеевич перехватил его на полпути.
      - Теперь уж позвольте мне. Вы наверняка криво засунули. Петр Владимирович, подсобите!..
      Через час мы заткнули почти все трубы в доме. К счастью, у Хряпова в особняке оказалась для этого уйма подходящих вещей: диванные подушки, ковры-дорожки, скатерти, книги... Обидно, конечно, было мазать сажей великие продукты человеческой мысли, но на карту была поставлена наша жизнь. А жизнь, что ни говори - самое великое чудо. Доведись любому из вас почувствовать гибельную угрозу и, я уверен - самым дорогим сердцу он пожертвует, не сожалея ни о чем в этот миг. Да-с. Любой, я уверен. А разве нет?
      Мы закрыли вьюшку у печи в людской и, нащипав щепок, заклинили ее намертво.
      Хряпов, очевидно, чувствовал себя неловко за первоначальную безрассудную идиотскую скупость и теперь нарочито корчил ухаря-купца, покрикивая у последнего камина:
      - Это что там? Халат мой с кистями? Тащи его сюда, щели конопатить. Как в песне поется: пей-пропивай, пропьем - наживем!...
      18.
      Вот уже несколько дней, как я иногда ловлю на себе косые взгляды Фундуклиди... Готов спорить на что угодно: после этой дурацкой истории с болваном-Васькой Беспрозванным, грек питает ко мне недоверие. Может даже подозревает в пособничестве злодеям. Да-с, можно себе представить и такое, зная его полицейскую душу!
      Однако, ну и ситуация складывается! Ведь я тоже подозреваю его после той встречи на чердаке и после того, как застал его вместе со Степаном. Не подавал ли он, кстати, тогда, на чердаке, знаки людям, находящимся вне дома?.. Вчера я заметил: они снова шептались со Степаном...
      Ну и положение, прямо мысли штопором закручиваются!...
      19.
      Письма стали приходить чаще - по одному в три дня. В них не было истерических нот или напыщенного тона - они просто были наполнены спокойной, уверенной злобой и угрозой. Пробежав их содержание, Хряпов через силу пренебрежительно пожимал плечами, Фундуклиди искал отпечатки, и все боялись.
      С каждым днем мы чувствовали, как растет в нас мутный, суеверный страх. Это был страх, подобный тому, что будоражит мужиков, когда по деревне пронесется слух, что "грядет армагеддон". Мы изо всех сил пытались оттолкнуть эту липкую, холодную, рыхлую амебу, но страх наваливался и давил.
      Мы стали плохо спать, к завтраку выходили с нездоровым цветом лица и досыпали днем. Мне все время являлся во сне Булкин и какие-то дикие мистерии. Моих компаньонов, очевидно, посещали видения не слаще. Когда я однажды в шутку спросил Хряпова, скольких булкиных он видал нынче ночью, он вдруг вспылил и ответил: "Да при чем здесь Булкин?"
      Действительно, при чем? Мало ли отчего может томиться совесть денежного туза: кто знает, скольких он пустил по миру или уморил? А наш злодей Булкин лишь потащил за собой ворох разных воспоминаний - вот и мучается Савватий Елисеевич...
      За столом нас уже не привлекала болтовня. Всё чаще мы безмолвно ели, уставясь в тарелки. Мы стали раздражительны. Бывали минуты, когда у кого-то нервы начинали трепетать, как пружины. Фундуклиди - даром, что детектив стал совсем неважен. Вчера во время ужина я по нечаянности уронил на паркет ложку - он вздрогнул и побледнел так, что мы с Хряповым испугались. Хотя грек и уверяет, что это случайность, Савватий Елисеевич велел Степану дать ему валериановый отвар.
      Положительно, мы сходим с ума.
      20.
      Я очнулся и лежал с открытыми глазами. Последний Булкин в сапогах бутылками, скорчив злобную гримасу, растаял на бледном потолке.
      Царила тишина. В окно бесстрастно глядела рябая от звезд Вселенная. Стучали невидимые часы, и этот педантичный звук разгонял химеры. Лишь только раздражала скользкая холодная испарина на спине и груди - след только что пережитого во сне ужаса.
      Я откинул одеяло и сел.
      Из приоткрытой форточки - бррр! - тянуло холодом. Я поспешно влез в халат - сразу стало тепло, только липла к спине дорогая хряповская пижама.
      Захватив полотенце, что давеча оставил на кресле, я отворил дверь - и сразу замер на месте. Ночной коридор был необычен, озарен каким-то призрачным сиянием. Сияние исходило из-под фундуклидиной двери.
      Вот-те на! Грек не спит?
      Есть немало родов людей лунатического толка. Одни зачитываются до умопомрачения французскими романами, другие черпают в глубоком омуте ночи вдохновенные образы. Фундуклиди для подобного расточительства чересчур обстоятелен. Он серьезно относится к жизни, то есть - к еде, питью и сну, которые он недвусмысленно под нею понимает. Но есть еще люди, любящие покров ночи, про которых говорят: "яко тать в нощи".
      Я сжал кулаки. Ишь, грек-абрек! Превосходный артист. Щепкин. Мочалов. Шумский! А ведь как ловко строил дурачка! Неужто он всех надул - это толстенький любитель полосатых носков? Наконец-то ты попался, балаклавский (или геленджикский, что ли?) самородок! Скольких великих авантюристов подвела мелкая оплошность, досадная случайность. И вот сейчас Фортуна уже, наверное, поднимает перо, чтобы подписать имя Фундуклиди в этот список.
      Увы! Разоблачения не случилось. Я был уже за шаг от фундуклидиной двери, готовый отыскать самую мизерную щелку, уловить любой комариный писк, когда какая-то предательская половица тоскливо заныла под ногой. И почти тут же - не успел я как следует подосадовать - в комнате детектива возник неясный звук, в ночной тишине гулко ударил в стены револьверный выстрел, с глухим стуком пуля ударила в дверное дерево - и по коридору завыл рикошет.
      От неожиданности я присел чуть ли не на пол, в то время, как за дверью снова затихли. Наконец, я осознал, что произошло. Ах, подлец! Да ведь он с т р е л я л в меня! Я хотел уже броситься к себе, где в тумбочке тосковал от безделья мой "Смит и Вессон", но с той половины, где почивал хозяин дома, раздались торопливые шаги. Опасаясь, что попаду в пиковое положение меж двух огней, я сдавленным шепотом (чтобы сумасшедший Фундуклиди не мог пальнуть на голос) позвал:
      - Савватий Елисеевич, не бойтесь, это я!
      В смутном коридорном мраке, чуть разбавленном продолжающим сочиться из-под фундуклидиной двери светом, высунувшийся из-за угла Хряпов был похож на персонаж из персидских сказок.
      - Это вы, Петр Владимирович? - спросил он отрывисто. - В чем дело?
      - Осторожно! - предупредил я. - Не подходите к двери: он стреляет!
      - Кто стреляет?
      - Фундуклиди.
      - Чушь какая! А что, собственно, случилось?
      - Об этом нужно спрсить вашего грека... Если он не сбежал еще через окно.
      - Чушь какая! - повторил Хряпов.
      Он вышел из-за угла, сунув что-то в карман халата (очевидно револьвер), затем безбоязненно шагнул в разделяющее нас опасное пространство перед дверью с золотистой пулевой дырочкой.
      - Михаил Ксантиевич! - постучал он. - Вы здесь?
      Знакомый голос пробормотал неразличимое из глубины комнаты.
      - Откройте, Михаил Ксантиевич, это я, Хряпов, и со мной Петр Владимирович.
      - Берегитесь, Савватий Елисеевич, может он спятил! - предостерег я.
      - Бросьте! - тихо, но властно ответствовал Хряпов.
      При этих словах последовал скребущий шум, словно двигали тяжелую вещь; раздалось шуршание, сердитый кашель; ключ повернулся, и дверь открылась (из проема пахнуло пороховым смрадом). В ослепительном после сумрака свете кенкета появился Фундуклиди, совершенно одетый, со "Смитом и Вессоном".
      - Спрячьте оружие, - сердито сказал Хряпов. - Вы, того и гляди, креститься даже револьвером начнете.
      Грек подозрительно посмотрел на меня и убрал руку за спину.
      - Ну-с, - произнес Савватий Елисеевич. - Я, господа, не понимаю, почему вы не в постелях в такой час?
      - Видите ли, господин Хряпов, - сказал я. - До последнего времени я тоже полагал, что господин Фундуклиди по ночам почивает в царстве Морфея, как предписано природой. Но, оказывается, Михаил Ксантиевич бодрствует при свете да еще постреливает сквозь дверь в своих соседей.
      - Как же это вы, Михаил Ксантиевич? - спросил Хряпов. - Ай-яй-яй!
      - Я не стрелял в господина Мацедонского, - с напором сказал Фундуклиди, сильней обычного пришепетывая на греческий манер, отчего у него получилось: "Маседоского". - Я стрелял в шпиона (вышло: "спиёна"), который крался по коридору к моей двери.
      - Помилуйте! - почти крикнул я, прямо-таки ошеломленный чудовищным поклепом. - Это меня-то вы называете шпионом?!
      - Не знаю! - взорвался грек, словно фугаска. - Знаю только, что кто-то подозрительно крался к моей двери!
      - А вы-то что делали в коридоре? - спросил Хряпов уже меня.
      - Мало ли что я мог делать! - возмутился я. - Как вы думаете, куда я мог направляться с полотенцем в руках?... Вон, кстати, оно лежит у моей комнаты. Видите? А?
      - Что же вы не шли мимо со своим полотенцем? - тут же вцепился в меня детектив. - Зачем крались к моей двери?
      - Я не крался!
      - Крались!
      - Ну, крался... Еще бы, если у вас глухой ночью свет горит! Поневоле заинтригуешься: чем вы там занимаетесь?
      - Ничем не занимаюсь... Я спал.
      - Как спали? При свете? - вырвалось уже у Хряпова.
      - При свете, - сердито ответил грек. - Ну и что?
      - При свете и с револьвером в руках? - сказал Хряпов и захохотал, а Фундуклиди засопел. - Вы что же - особой йогой занимаетесь?
      Глядя, как мы стоим с Фундуклиди друг против друга, словно два индюка, Савватий Елисеевич кончил смеяться и, покашливая, произнес:
      - Ну что же, дело ясное, господа. Произошло недоразумение. Ночь еще большая, давайте воспользуемся ее благами.
      - Вы предлагаете разойтись? - спросил я.
      - Настаиваю на этом! И - прошу, господа - пожалуйста, больше благоразумия и осторожности.
      - Легко сказать: благоразумия, когда господин Фундуклиди... - начал было я, но Хряпов похлопал меня по плечу:
      - Довольно, Петр Владимирович, довольно. Идемте спать. Спокойной ночи, Михаил Ксантиевич. И, кстати, запрещаю вам спать одетым и при свете. Нехорошо-с! Завтра опять выпейте валерианы.
      - Покойной ночи, - сказал грек и затворил дверь.
      Хряпов съел подступивший зевок, запахнул халат и повернулся было идти к себе - но я схватил его за рукав и на цыпочках отвел подальше от фундуклидиной комнаты.
      - Савватий Елисеевич, - прошептал я, приблизя лицо к хряповскому уху настолько, насколько позволяло приличие - то есть, уважая дистанцию между газетчиком и миллионщиком. - Вы греку доверяете? У меня есть некоторые подозрения...
      - Бросьте, - пробормотал Хряпов. - Это он со страху при свете спит. Я его знаю десять лет. Михаил Ксантиевич, кроме как в детективной, в других областях весьма, гм... недалек. Вы разве сами не заметили?
      - Заметил. Но у меня есть наблюдения...
      - Нервы. Нервишки-с, - сердито сказал Хряпов, которого явно морил сон. - Не ссорьтесь и не ругайтесь, я вас прошу. Ни к чему это сейчас. Прощайте. До утра.
      Он запахнул потуже халат и съязвил:
      - Кстати, не забудьте: ведь вы, кажется, куда-то шли... с полотенцем?
      21.
      Как можно догадаться, обстановка поутру за завтраком была не из приятных. Фундуклиди косился на меня исподлобья недружелюбным взором. Я делал вид, что никакого Фундуклиди на свете вообще не существует. Хряпов время от времени вспоминал ночное происшествие и в меру потешался над нами обоими. Мы постными минами давали понять, что шуточки нам не особенно по душе. Но в нашем положении развлечения были редки, и он потешался. Особенно было неприятно то, что хряповские насмешки слышал Степан, который был тут же, подавал и убирал блюда.
      - Того и гляди, господа, вы мне эдак весь дом разнесете... Надеюсь, Михаил Ксантиевич, вы не кладете, по крайней мере, на ночь под подушку бомбу?
      - Бомбу - нет. Только револьвер, - буркнул грек.
      - Ах, только револьвер? Благодарю, благодарю...
      - После будете благодарить, - сказал обозленный Фундуклиди и продолжил, набравшись духу: - Когда вас во сне зарежут.
      - Зарежут? Кто же? - поинтересовался Хряпов.
      Детектив поднял голову от тарелки, где ковырялся без обыкновенного своего аппетита, завращал глазами и вдруг указал в меня столовым ножиком.
      - Вот такие господа, которые ночами по коридорам ходят... и зарежут.
      - Позвольте! - крикнул я. - Это уже наглость!
      От злобы у меня даже заломило в затылке.
      - Господа! Господа! - Хряпов постучал вилкой о графин.
      - Да мы - ничего, - неуверенно, с подхрипотцой сказал Фундуклиди.
      Я оскорбленно вскинул голову - и вдруг натолкнулся взглядом на Степана и замер. Хряповский слуга смотрел, не мигая, на Фундуклиди, и были в его глазах презрение, ненависть - много всего было в этих глазах настоящее злодейское обжигающее варево.
      Фундуклиди, удивившись тому, как внезапно осеклась моя горячность, тоже посмотрел в ту сторону, что и я, и, встретившись со степановым взглядом, заерзал и спешно отвел свои наглые глаза, словно ожегшись. После этого Степан, словно очнувшись, продолжал свои обычные обязанности, а мы с детективом, наоборот, как бы замерли.
      - Что это с вами, господа? - спросил Хряпов, изумленный тем, что наш кипяток вдруг остыл.
      - Салат... вкусный очень... - проговорил Фундуклиди в тарелку.
      Салат!
      Я решил, что миндальничать больше нельзя. Положение наше серьезное, а здесь - явно какое-то темное дело. То, что грека и Степана связывает невидимая нить - налицо. И нить эту надобно нащупать! Только подойти следует хитро: эдак с бочка.
      Гм... с бочка. Собственно, три случая можно поставить греку в вину. Прежде всего, он меня давеча ночью чуть не угробил. Это раз. Это ужасно и даром ему не пройдет. Потом - в самом начале нашего сидения - он шатался зачем-то по чердаку. Это два. И в-третьих, - шушукался со Степаном тогда за углом... Но это всё не козыри. С шушуканьем он уже один раз вывернулся, так что теперь его на это, пожалуй, не поймаешь... Жаль... Стрелял в меня?.. Скользок он, Фундуклиди, начнет демагогию разводить, еще обвинит меня в личной мести. Что же остается: давний случай с чердаком?...
      Всю оставшуюся трапезу я то и дело испытующим взором вдруг упирался в Степана. Тот, однако, не менял своей обычной невозмутимости и продолжал заученно разливать кофей или двигать тарелки. Тогда я еще тверже решился взяться как следует за грека. После завтрака я долго кружил вокруг него ястребом, пока в укромном углу не взял его, наконец, за пуговицу.
      Кто бы мог подумать, что мой вопрос угодит в яблочко! А яблочко у толстого грека, очевидно, находилось в оттопыренном животе под жилетом, потому как он скрючился при моих словах.
      - Я боюсь, Михаил Ксантиевич, что мне придется рассказать Савватию Елисеевичу про чердак.
      Мы с Фундуклиди находились вдвоем в гостиной, а Хряпов ушел "покемарить".
      - Про что? - переспросил грек, пытаясь недоумевать. Но прежде, чем первые звуки вылетели из его уст, он уже начал бледнеть и растерялся.
      - Что за привычка такая у вас, - отечески ласково пожурил я, - чуть что - дурачка строить.
      Фундуклиди "дурачка" пропустил мимо ушей. Какое уж тут самолюбие, когда вся душа, поджав хвост, явно забилась под селезенку.
      - Петр Владимирович, - заговорил он тонким и каким-то ранее не слышанным приторным голосом. - Неужели вам доставит удовольствие фискальство? Это на вас совершенно не похоже.
      Я чуть не подпрыгнул. Дело нечисто! Но молодчик-то - хорош! Разоблачение предателя, а возможно, и сообщника злодеев, для него, видите ли, фискальство!
      - Михаил Ксантиевич, - напитываясь негодованием, сказал я, - за кого вы меня принимаете? За осла? Если вы замешаны в преступлении, то я все равно не смогу воспринять это как гимназическую шалость.
      Я всё время следил за жестами грека, готовый предпринять необходимые действия, если он вздумает пустить в ход оружие. Уж охладить его пыл в таком случае я сумел бы. Фундуклиди, однако, вел себя удивительно смирно, лишь потел и боялся.
      - Какое же это преступление, Петр Владимирович? - воскликнул он. Помилуйте!
      - Самое настоящее, - сурово отрезал я.
      - Я ведь только желал восстановить справедливость!
      Наступила пауза, во время которой я с изумлением посмотрел на грека: что он такое несет? Может, просто напускает туману? Надвинувшись, я не то прохрипел, не то прорычал:
      - Что за чушь? О какой еще справедливости толкуете вы... Вы... Знаете, кто вы?
      - Но-но-но! - заверещал детектив, отскакивая петушком. - Держите себя в рамках, Петр Владимирович! Ишь как вас разобрало. Ага! Теперь-то я вижу, что прав в своих предположениях!
      - В предположениях... - шипел я змеей, сгребая за лацканы его тушу. Вы в них ошиблись, милостивый государь...
      - Нет, не ошибся! - страдальчески выкрикнул Фундуклиди мне в лицо. Вы с Хряповым меня надули! Потому я и взял ложки!... Чтобы восстановить справедливость!
      "Что за черт? Какие ложки?" - подумал я, но, чтобы не дать Фундуклиди опомниться, продолжал уже не только уверенно, но и зловеще:
      - Ах, ложки!!
      - Петр Владимирович! - вдруг зашептал грек. - Я с вами поделюсь... Я вам дам две ложки... Три! - тут же добавил он после того, как я еше раз непроизвольно тряхнул его за пиджак.
      - А?... Как?... Три... что?
      Фундуклиди, очевидно, по-своему понял мое замешательство.
      - Да-с, - повторил он с оттенком непонятной грусти и высвободил пиджак из моих рук. - Три ложки... Идемте, пока Хряпов спит. Они ваши... На чердаке их можно очень ловко спрятать, там много закутков.
      Несколько секунд я безмолвно смотрел на него.
      - Значит... тогда, на чердаке... вы прятали ложки?
      - Ей-богу, только ложки, Петр Владимирович! Больше ничего не брал, клянусь!
      Я меленько засмеялся и похлопал его по плечу.
      - Что это с вами, Петр Владимирович? - грек даже отшатнулся, чтобы получше меня разглядеть, словно диковинный экспонат. Он явно недоумевал, куда девался мой прежний гнев.
      - Ничего, ничего... - пробормотал я, все так же гадко хихикая. - Дело в том... хе-хе... что я подозревал вас в сношениях с разбойниками.
      Фундуклиди всё еще стоял в позе индюка, но понемногу начал понимать, ч т о произошло.
      - И вы не знали... про ложки?
      - Даже не подозревал.
      - О-о! - простонал грек горько, как Тезей, съевший собственного сына.
      - Да что за ложки, Михаил Ксантиевич? Откуда?
      - О-о! Катастрофа! - стонал и бормотал Фундуклиди, из надутого карася, из пестрого индюка становясь вдруг серым обмякшим толстячишкой. О-о!...
      - Тэ-эк, - весело сказал я, давая детективу время прохныкаться, а после заметил: - Я думаю, вам придется выложить всё начистоту. О каких ложках вы говорили?
      - О десертных, - прошептал бедный грек.
      - Ложки, конечно, из хозяйского буфета?
      - Да... двенадцать штук.
      - И, ясное дело, серебряные?
      - Угу, - кивнул грек. - Серебряные... золоченые...
      - Михаил Ксантиевич, мне кажется, что вас больше расстраивает не уличение в воровстве, а угроза расстаться с этими ложками?
      - Это не воровство. Это - ради справедливости!
      - Да что вы всё таддычите какую-то ерунду! Утащили ложки - так скажите прямо: да, утащил-с, виноват!
      - Я не виноват! И не утащил-с! Вы с господином Хряповым меня обманули!
      - В каком смысле?
      - В самом нечестном!.. Сколько вам господин Хряпов заплатил?
      - Я вам уже говорил... Впрочем, вы же сами видели: в авансе суммы были равные...
      - Слышал, уже слышал! - истерично перебил Фундуклиди (от волнения он вновь зашепелявил и говорил: "слысал"). - Лоз и надувательство! Вам дали больсэ, а меня хотели обмануть. Потому я и взял лозки... О! Я знаю!... И вообсе, - продолжал он, взмахивая руками и отводя от меня глаза. - Я не понимаю такого: мне - спесиалисту! - суют какую-то тысячу рублей, а целовеку с улиси... Сколько вам дали? Сколько?
      - Вы угадали, я получу бльше, - сказал я, проклиная Хряпова с его крохоборством и посылая в душе к чертям просьбу держать в секрете сумму нашей сделки.
      - Ну так лозки я не отдам! - торжественно объявил грек. - Ни вам, ни ему!
      - Успокойтесь, - посоветовал я, - а не то, глядишь - Савватий Елисеевич прибежит на крик.
      Фундуклиди тут же успокоился.
      - Скажите, Михаил Ксантиевич, я о чем вы перешептывались со Степаном? - миролюбиво спросил я.
      - Это мое дело, - сказал детектив; нормальное произношение шипящих, жужжащих и прочих согласных вновь вернулось к нему.
      - Может быть и ложки тоже ваше личное дело?
      - Не понимаю.
      - На суде, говорю, вы скажете, что ложки - ваше личное дело?
      - На каком суде? Причем тут суд? - прикинулся непонимающим Фундуклиди.
      Я рассвирепел.
      - Надоели мне ваши фокусы, Михаил Ксантиевич! Кстати, как на блатном жаргоне будет "строить дурачка"? Вы, верно, знаете?
      - "Ваньку ломать"... - рассеянно сказал детектив, - или "вколачивать баки".
      - Так вот-с, не ломайте Ваньку, Михаил Ксантиевич, не вколачивайте баки и валяйте всё начистоту: о чем вы шепчетесь по углам со Степаном? Почему он на вас смотрит зверем? В противном случае вам придется отвечать на некоторые вопросы Савватия Елисеевича.
      Грек безмерно закручинился.
      - Этот Степан... этот грубый человек... хам... Он подозревает, что это я взял ложки.
      - Ах, нехороший человек! И что же? Он вам высказывал свои подозрения?
      - Он невоспитанный лакей. Он требует, чтобы я вернул их на место.
      - А вы сознались в содеянном?
      Фундуклиди отрицательно покачал головой и стал раскачиваться на носках.
      - Значит, Степан сам догадался, - сказал я и рассмеялся. - Ловок! Смекает, а? Чует шельму!
      Фундуклиди фыркнул.
      - Это невоспитанный человек, - он привычным жестом выхватил из нагрудного кармана горькую сигару и стал ее нюхать.
      - Так, так... - покивал я. - А вот еще вопрос: зачем вы, Михаил Ксантиевич, хотели меня убить?
      - Я?... - грек сосредоточенно задвигал бровями. - Я вас не хотел убить. Когда это я вас хотел убить? Если бы... гм... э-э...
      - Если бы вы хотели, то вы бы меня давно пришлепнули? - подсказал я. - Тогда зачем вы в меня всё-таки стреляли?
      - Я не в вас стрелял.
      - А в кого?
      - В злодея.
      - В коридоре был один я, никаких злодеев.
      - Кто-то крался к моей двери, - упрямо сказал детектив.
      - Так. Стоп. Это мы уже слышали. Значит, я действительно чуть не стал жертвой вашей глупости (грек обиженно выпятил губу)... Ну-ну, Михаил Ксантиевич, ладно, и собственной неосторожности тоже.
      - Неосторожности, - кивнул грек.
      - Да... Драма обернулась фарсом, - сказал я.
      - Что? - не понял Фундуклиди.
      - Знали бы вы, Михаил Ксантиевич, сколько времени от моей жизни я погубил на размышления о вашем странном поведении. Я ведь вас подозревал по-настоящему.
      Детектив вынул изо рта сигару, которую он уже успел порядком изжевать.
      - Что ж, так и должно быть... Для успеха дела. А теперь, Петр Владимирович, я вас спрошу.
      - Ну-с?
      - Зачем вы крались давеча в коридоре?
      - Знаете, - с проникновенной злобой сказал я. - Отстаньте от меня!
      Он немного подумал.
      - Ну, хорошо... В общем, вы ни в чем особо предосудительном мною не замечены. Даже этот... Василий, похоже, с вами не связан, как я установил.
      Наглец! Что он хочет сказать?
      - Как это понимать? Уж не следили ли вы за мной?
      Фундуклиди приосанился и даже выдвинул вперед ногу.
      - Моя обязанность - видеть все!
      - Ложки вы хорошо... увидели.
      - Хе... - ухмыльнулся Фундуклиди, и мне показалось - даже подмигнул.
      - Да что вы себе позволяете, черт возьми! - вышел я из себя. - Я ведь, в конце концов, не ваш сообщник!
      Грек испуганно вздрогнул, но тут же успокоился. Так бывает, когда кинешь камнем в болото - сначала вроде колыхнется, но тут же снова наползет безразличная ряска.
      "Он меня принимает за какого-то авантюриста, - с долей горечи подумал я. - За такого же жулика, как он сам. Неужели этот бурдюк находит в себе какое-то сходство со мной?! Свинья!.. Или он полагает, что порядочный человек не может наняться в телохранители к капиталисту?.. Брюхатый болван! Вот возьму - и открою всё Хряпову!.. Конечно, ничего я не открою: накануне появления злодеев ссора опасна... Да черт с ними, с ложками с этими! Не обеднеет купец, вон дом-то - полная чаша. Новые купит".
      - Э... - произнес я. - А вы все-таки... ложечки на место верните.
      - Да что там, - сказал грек. - Ложечки-то так... по три золотника всего... Мелочь!
      Не вернет, каналья, понял я.
      22.
      В сумерках мы сидели в библиотеке - Фундуклиди и я.
      Я погрузился в кресло и, чтобы развеяться, читал "Декамерона" Бокаччо. Фундуклиди в другом кресле погибал над шарадой из какого-то низкопробного листка и спрашивал меня:
      - Вот намудрили, ч-черт... "Два славных зверя есть во мне: один стрелой летит... " Что это? А?
      - Борзая, - отвечал я, чтобы он отстал.
      - Нет, - сказал Фундуклиди. Какая же борзая!... Может - кот? Хотя, почему - кот? "Стрелой летит..." Мышь? Они быстро бегают, шельмы...
      Помучившись, он снова стал приставать:
      - Петр Владимирович, а вот дальше: "Другой в далекой стороне гуляет весь в шерсти..."
      - Мамонт.
      - Ну, Петр Владимирович!
      - Тогда овца? Овен?
      - Нет, Петр Владимирович, так шарада не выходит. Получается: "мышовен". Разве есть такое слово?
      Такого слова действительно не было, и Фундуклиди шараду бросил.
      Он встал, походил по комнате, а потом вдруг тихо позвал:
      - Петр Владимирович...
      - Что?
      Фундуклиди стоял сбоку от окна и, оттянув портьеру, глядел в стекло со странным лицом.
      - А что если... если... это нечистая сила?
      - Да бросьте, Михаил Ксантиевич! - сказал я ему, как маленькому. Какая нынче нечистая сила!
      - Так ведь дело-то необычное, - сказал Фундуклиди почти шепотом. Необычное дело-то!.. Никогда такого не встречал!
      - Ну и что?
      - Вот иногда вдруг и подумаешь: а не... потусторонние ли это?
      - И часто вам такое приходит в голову?
      Фундуклиди пожал плечами.
      - Днем - нет... А как сумерки (он испуганно посмотрел на серый свет за окном) - так и ползут, ползут мыслишки... И что хуже - раньше этого не было! Я с детства в чертей не верил-с! Даже как-то боязно... право, боязно иногда.