Булкинъ и сынъ

      Хряпов замахал рукой, словно ожегся:
      - При чем тут это! При чем тут это! Не занимайтесь, пожалуйста,
      демагогией, Петр Владимирович... Итак, моя мысль ясна?
      - Да,- сказал Фундуклиди, пуская пушечный клуб дыма.
      - Но в доме есть слуги, - заметил я. - Они посвящены в дело?
      - Да! Вот вопрос: как же слуги? - выпалил грек.
      - Прислуга ничего знать не будет, - сказал Хряпов. - Дворник,
      повар, садовник и камердинер Степан живут во флигеле во дворе. Я ничего не
      говорил им и даже не надеюсь на их помощь, потому что для такого дела
      они, поверьте, непригодны. Прислуга будет играть лишь роль закулисных в театре... Появляться в определенные часы, привозить продукты, готовить стол, убирать пыль и уходить.
      - А их не поразит странное затворничество хозяина с двумя
      мужчинами? - спрсил я. - Они могут поделиться об этом - пойдет слух...
      Хряпов самодовольно выпятил губу, пока я говорил.
      - Вы не знаете моих людей, они служат верней адвокатов. Я уже
      намекнул им, что очень ценю молчание. Ну, а если кто-нибудь все же не
      сдержится - что ж! Злодеи лишь получат новое подтверждение о том, что птичка в клетке. Хе-хе!
      - Однако, вы берете на себя риск быть обвиненными в тайных
      пороках. Один - с мужчинами...
      Хряпов явно развеселился.
      - А ведь могут. Ей-богу, могут! Хо-хо, - ухнул он утробно. - В таком случае, давайте сделаем любовницей Фундуклиди, у него знаете ли, формы... располагают.
      Шутка была не из лучших, но Михаил Ксантиевич так выкатил
      глаза и обиженно задвигал носом из теста, что я тоже засмеялся.
      Фундуклиди сделал укоризненное лицо, как бы желая сказать:
      "Конечно, я понимаю, я такой добродушный и толстый, поэтому надо мной можно смеяться". Он стал долго мять в хряповской пепельнице окурок сигары, а потом проворчал:
      - Вы вот всё смеетесь господа, а между тем дело серьезное и в нем есть важный момент...
      - Какой же? - почти хором спросили мы с Савватием Елисеевичем с лицами, еще радостными после шутейства.
      - Почему мы... вы, - Фундуклиди поправился, - вы Савватий Елисеевич, решили, что злодеев непременно двое?
      - То есть - как? - спросил Хряпов.
      - А если - больше?
      - Гм... - сказал Хряпов. - Как?... Почему? - и посмотрел на меня.
      Я пожал плечом:
      - Не думаю. Ведь написано же в письме...
      - Да-да, в письме, - спохватился Хряпов. - Где оно?... Вот, нуте-ка... - он шуршал и хрустел листком. - Ага: "В конце концов... я пришел к решению... я приду отомстить...". Вот видите: двое.
      - Почему двое? Где написано? - тревожно спросил Фундуклиди.- Я не слышал...
      - Так ведь дело называлось: "Булкин и сын", - сказал я. -Ежели есть сын, то неужели он не поможет папаше?
      - Ладно, - сказал Фундуклиди. - Сын. Но вопрос: нету ли третьего и четвертого?
      Хряпов откинулся на кресле так, что пискнула спинка.
      - Я думаю, что мой план предусматривает и это, - сказал он.- Дело, конечно, необычное, господа... Давайте на минуту представим себя на месте злодеев... Что бы вы делали, Михаил Ксантиевич?
      - Я? - спросил Фундуклиди.
      Ему понравилась идея. Он извлек из коробки еще сигару, вставил ее в рот, и, забывши зажечь, торжественно изрек:
      - Я напал бы внезапно!
      Хряпов поморщился.
      - Вы должны вообразить себя злодеем Булкиным, я не злодеем Фундуклиди... Ну-ну, больше фантазии! Влезьте в шкуру коварного и умного (в определенной степени, конечно) человека!
      Фундуклиди покрутил головой, показывая, что усиленно размышляет. Я готов был спорить на любую сумму, что он так и не понял, что от него требуется.
      - Э... - сказал он. - Я бы установил за домом строгое наблюдение...
      - Так! - оживился Хряпов.
      Фундуклиди принялся раскуривать черный палец сигары.
      - Потом... я выяснил бы, нет ли поблизости засады.
      - Ну-ну!
      - И... внезапно напал бы!
      - А вы, Петр Владимирович? - обратился Хряпов ко мне.
      - Я кажется догадался, - сказал я. - Вы полагаете, Савватий Елисеевич: зная, что в доме находятся всего два-три человека, злодеи, исходя из расчета делать меньше шума и оставить меньше следов, тоже будут действовать малым количеством... Но, даже если со стороны злодеев будет перевес в один или два человека, он сгладится тем обстоятельством, что нападающие - они, а не мы.
      -Идеально! - воскликнул Хряпов. - Итак, наша задача - ждать. Спокойно готовиться, так сказать, к Страшному суду... Хе-хе!
      - А все-таки я бы известил полицию, - сказал Фундуклиди.-Так... для порядка.
      - Нет-нет! - замахал руками Хряпов. - Эти господа из полиции, как всегда, будут излишне суетиться, наделают массу глупостей (извините, что я так сурово отзываюсь о ваших коллегах, Михаил Ксантиевич), и в конце концов подставят нас же под пули... Нет-нет, увольте, без полиции!
      - Ну что ж... - поспешно сказал Фундуклиди. - Не хотите... Если вы так считаете... Я ведь ради вашей безопасности...
      "Харчи оправдывает", - подумал я.
      - Так... Что еще? - сказал сам себе Хряпов, взял со стола карандашик и покрутил его в пальцах, оживляя память. - Вроде бы всё о нашем деле... Жить будете каждый в отдельной комнате. Надеюсь, жаловаться будет не на что.
      Он обвел нас взглядом. Я наклонил голову; детектив молчал и сопел сигарой.
      - Насчет еды - тоже не беспокойтесь. Надеюсь, что угожу вашим вкусам... (Хряпов говорил с легким оттенком превосходства и иронии; впрочем, вполне допустимым). Кстати, не желаете ли сейчас закусить? А то может, и выпьем за успех нашего дела?
      Мы с Фундуклиди переглянулись.
      - Не знаю, как Михаил Ксантиевич, а я не против.
      -Я тоже не против, - сказал грек, как мне показалось, даже мечтательно.
      Впрочем, к его фигуре гурманство даже шло.
      - Отменно, - сказал Хряпов и поднялся (мы - следом). - Я заранее велел накрыть Степану а ля фуршет... Так сказать, в честь знакомства и прочее... Вы любите аи?
      - Обожаю, -промолвил я.
      Фундуклиди грыз сигару.
      Перед сном ко мне в комнату постучали.
      Вошел шикарный, готовый ко сну, Хряпов; в коленях у него болтались кисти халата.
      - Разрешите?
      - Забавно, - сказал я. - Хозяин спрашивает у гостя разрешения войти.
      - Теперь вы хозяин в этих стенах, - церемонно сказал Хряпов. - Как устроились?
      - Отменно.
      Комната моя со второго этажа выходила окнами в кущу дерев, а дальше, за чугунной оградой, в рытвинах и колдобинах лежала Приречная улица.
      - Я к вам, собственно, с просьбой, - сказал Хряпов.
      - К вашим услугам.
      Савватий Елисеевич прошествовал через всю комнату и глянул в окно, словно ожидал увидеть там нечто новое, кроме июльской тьмы и гнилого света трактира "Три богатыря", что пятнами ложился на листья.
      - Я хотел вас просить... как бы это объяснить... Если вам не трудно не углубляйтесь в разговорах с Михаилом Ксантиевичем в подробности нашего с вами контракта... суммы и прочего.
      Значит, бедного грека поймали совсем на гроши!
      Хряпов вопросительно смотрел на меня.
      - Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, - сказал я.
      Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" - меня начинал распузыривать смех.
      - Вот и славно, вот и славно! - сказал Хряпов. - А теперь - удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.
      - Спокойной ночи.
      Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.
      5.
      По привычке я проснулся рано.
      По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик... Но самым замечательным предметом была кровать - пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.
      Вслед за этой мыслью пришли и прочие - тоже приятные...
      В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из-за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань - спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.
      По городу уже, наверное, разбежались мальчишки-газетчики,
      пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения... Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями - ногтями, зубами - построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала - из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами... Оно и есть бог!
      Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом - охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие - нет?..
      Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное не стучатся даже министры в спальни королей.
      Вошел слуга, он же камердинер, Степан.
      - Здравствуй, Степан, - сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.
      Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.
      - Желаю здравствовать, - сказал Степан. - Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.
      - Отменно, - сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.
      Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? - и
      обронил:
      - Передай: буду.
      Молчаливый Степан удалился.
      Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.
      По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже
      для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной,
      растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно
      отдельное существо.
      - Спустимся вместе? - дружелюбно спросил я.
      - Подождите минуту, - сказал Михаил Ксантиевич и что-то страстно прибавил по-гречески - сердился на штаны, наверное.
      Он натянул полосатые носки, вставил ноги в лакированные штиблеты.
      - Готово.
      Я растворил перед ним дверь.
      - Прошу вас.
      Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.
      - Столовая - сюда, - отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.
      Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.
      - Еще рано, - сказал я, - подождем немного.
      Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.
      Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажный Куприн в приложении к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких-то прогрессивных итальянцев, из которых, кроме хрестоматийного Кампанеллы, я никого никогда не мог запомнить.
      - Доброе утро, господа! - раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.
      Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", - подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.
      От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.
      - Нравится?- спросил он, подходя. - А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?
      - Не очень, - сказал я.
      Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.
      - Жаль... Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?
      Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.
      - А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? - вдруг спросил он.
      - Помилуйте, Михаил Ксантиевич! - воскликнул я. - Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.
      - А мне как раз ребусы и нужны-с, - живо отозвался грек. - Для детектива ребусы - любимая литература-с... Это - как для боксера единоборство с грушей: держит форму.
      - Вот вам... для формы- сказал Хряпов.
      К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.
      - Есть, конечно есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу... или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши...
      Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.
      - Завтракать подано.
      - Ну, наконец-то, - сказал Хряпов. - Прошу, прошу...
      В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.
      По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.
      - В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, - сказал я. - Какое великолепное зрелище!
      - Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, -заговорил Хряпов. - Садитесь, садитесь, господа!
      Мы сели (за Хряповым Степан придвинул стул).
      - Ну-с, что желаете пить? Вино? Водку? Михаил Ксантиевич! Петр Владимирович! Будь вы аристократы, я бы, конечно, не осмелился предложить с утра хмельное, но зная вас как людей простых... водки?.. или, может, вина?
      - Отчего ж не водки! - сказали мы с Фундуклиди.
      Степан вогнал штопор в горло бессмертной "Отборной" Смирнова. Фундуклиди раскатал салфетку, приладил ее себе на грудь и стал похож на большого ребенка. Чмокнула пробка. Степан - по этикету - из-за левого плеча наполнил каждому рюмку. В этот миг солнце поднялось над миром настолько, что смогло выстрелить лучом к нам в столовую. Луч влетел, заметался на начищенных гранях
      серебра и разбился о хрусталь, рассыпав разноцветный трепет огней. Ослепленный, я ощутил чувство воздушного шара, отрывающегося от земли. Не во сне ли я раньше видал подобное? Солнце явилось, чтобы осветить трапезу миллионера! Давно-давно в детстве я воображал себе себя волшебником и принцем, но я рос, и сказки стали казаться ложью, ан - могущественные царевичи не исчезли, только время сменило им меч, сивку-бурку и золотой дворец на сигары, особняк и коньяк за хрустальной стенкой. А моя-то жизнь-индейка... и кусают ее, жуют, грызут - другие.
      - Можно подавать? - спросил Степан.
      Хряпов в ответ, не поворачивая головы:
      - Конечно, голубчик.
      Степан подал омлет, гусиные потроха, запеченные в каком-то соусе... черт его знает, из чего он был сделан, но славный соус!
      - Что же, господа, ваше здоровье, - сказал Хряпов.
      Мы с наслаждением выпили и вдохновенно взялись за вилки. Фундуклиди мурлыкал, как кот; пронзив кусок, он долго с удовольствием оглядывал его со всех сторон, приходил в невиданное возбуждение, бросался на пищу и глаза у него соловели от счастья. Хряпов ел равнодушно, не спеша.
      "Привычная трапеза, - подумал я. - Погребок лучших вин от вдовы Клико, местная осетринка на пару, хороший табак, кредит, дебет, дивиденд... "Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу? Не могу!..." - мысленно повторил я слова Хряпова. Отчего ж не пожить в нашем закомарье первым парнем на деревне! А надоест - долго ли: салон 1-го класса, и - куда душеньке угодно!..."
      Степан проворно убрал тарелки, подал кофей. Хряпов взял чашку и откинулся на стуле.
      - Как комнаты? Понравились?
      Вопрос был обращен вроде бы к обоим, но я почувствовал, что главное внимание обращено ко мне, в сторону Фундуклиди откатился лишь хилый ручеек. Оно и понятно: я был новый человек, те панегирики, что пел богатству грек, должно быть, уже приелись.
      - Все прекрасно. Отменно. Даже не ожидал такой роскоши, - сообщил я.
      - Что ж, я рад, - с улыбочкой, замешенной на доброжелательстве и самодовольстве, ответил Хряпов.
      "Рад... Оне рады! Барин... чертов!"
      Я кашлянул, отодвинул чашку и воздушно пощекотал губы твердой плотью накрахмаленной салфетки, показывая, что сыт. Однако хозяин из-за стола еще не собирался.
      - Господа, хочу попросить внимания.
      Мы с Фундуклиди с готовностью его изобразили.
      - Михаил Ксантиевич, прошу.
      Ах, вот в чем дело. Обход со стороны грека.
      Фундуклиди шумно, как кит, задвигался, достал из огромного кармана лист бумаги и начал раскладывать.
      - Я тут план, господа... Изучим план дома...
      "Детектив вошел в роль, - желчно подумал я. - Почувствовал раздолье..."
      Фундуклиди расправлял лист, тесня посуду. Пока лист совсем расправился, грек зримо успел пропитаться вдохновением следопыта.
      - Секунду, господа... Так! - он очертил ногтем нужный рисунок. Начнем с первого этажа. Первый этаж имеет три хода с улицы: парадный (палец указал на плане, где именно), черный и кухонный. А также окна: два в библиотеке, два в кабинете, одно в понтерной...
      "Надоест нам еще этот экземпляр!" - подумал я.
      - ...представляют врагу возможность для проникновения, и посему предлагаю сказать Степану сделать для них надежные запоры и крепко запереть. Насовсем... То есть временно, до той поры... (Фундуклиди понял, что сбивается и оборвал лирическое отступление). Ну, вы понимаете... Незапертым останется только кухонный ход, через который мы будем получать пищу и новости. Но здесь я настаиваю на том, чтобы с наружной стороны дверная ручка была свинчена и сделан новый запор.
      - Эк вы, Михаил Ксантиевич... прямо за рога быка берете, - сказал Хряпов, несколько озадаченный.
      - Я забочусь об успехе дела, - важно ответил грек и вытянул ноги, качнув стол.
      - Хорошо, хорошо... - согласился Хряпов.
      - Далее - второй этаж, - продолжил неугомонный Фундуклиди. - Здесь я предлагаю только укрепить задвижки на окнах и Петра Владимировича переселить в комнату напротив моей.
      Я посмотрел на Хряпова и увидел, что он изумлен не меньше моего.
      - Простите, Михаил Ксантиевич...
      - Переселить напротив, - повторил Фундуклиди.
      - Но зачем же?
      - Объясняю. Если злодеям удастся проникнуть в дом и угрожать господину Мацедонскому, то может случится - я не услышу шум борьбы. Будучи же напротив друг друга, мы сможем гарантировать обоюдную безопасность.
      Хряпов иронически сморщился.
      - А куда вы, в таком случае, собираетесь переселить меня?
      Но Фундуклиди не так просто было подцепить на насмешку: под его генеалогическим древом, должно быть, приютились все философы Эллады.
      - С вашей комнатой, Савватий Елисеевич, у меня имеется общая стена, и проникающих сквозь нее звуков мне вполне достаточно, чтобы определить, требуется вам помощь или нет. Вчера перед сном, например, вы уронили металлический гулкий предмет и сказали: "Черт разнеси меня, остолопа".
      - Правда, у меня свалился со стола портсигар, - сказал изумленный Хряпов и замолк.
      Но я не мог оставить этого разговора на полпути.
      - Помилуйте, Михаил Ксантиевич, ведь там, куда вы меня хотите переселить, находится бильярдная!
      - Ну и что? - сказал Фундуклиди. - Задвинуть бильярд в угол, да поставить кровать...
      Я ненавидел его в эту минуту.
      - Ну уж... увольте!
      - Да-да, - поддержал Хряпов. - В бильярдную - это жестоко.
      Фундуклиди пожал плечами: как знаете, хозяин, он, конечно - барин, но в таком случае ответственность я с себя снимаю; во всяком случае, деньги я зарабатываю честно.
      Хряпов пошарил за щекой языком, вытолкнул застрявшую крошку.
      - Ну, что же... - начал он, но вдруг вспомнил. - Да... насчет оружия... Михаил Ксантиевич, вы вооружены?
      Фундуклиди важно кивнул.
      - Всегда.
      - А вы, Петр Владимирович, какую систему предпочитаете?
      Смита и Вессона, конечно?
      - Можно Смита и Вессона.
      Хряпов махнул сдернутой с груди салфеткой.
      - Степан, револьверы!
      Степан поднес полированный ящик, Савватий Елисеевич открыл крышку. Внутри в красной бархатной пасти валетом лежали грозные произведения Смита и Вессона. Хряпов предложил мне выбирать. Я взял который ближе.
      - Он заряжен, надеюсь?
      Хряпов взглядом передал мой вопрос Степану; тот кивнул.
      - Может, желаете еще пяток пулек в жилетный карман?.. На всякий случай.
      - Спасибо, для одной перепалки хватит, - небрежно сказал я и со стуком поместил револьвер в компании чашек и блюдец.
      - Что ж, как желаете... как желаете, - повторил Хряпов.
      Завтрак был окончен.
      - Что теперь, господа? - предложил хозяин. - Желаете отдохнуть или развлечемся чем-нибудь сообща? Картишки? Бильярд?
      Я невольно посмотрел в окно, где набирал силу летний день.
      - Сейчас бы променад... часок по набережной.
      Хряпов покачал головой с улыбочкой, но лицо его выразило серьезный укор.
      - Петр Владимирович, попрошу вас - без провокационных предложений... Пожалуйста!
      - Извините, господа, - сказал я, тоже растянув губы, хотя в глубине вдруг зашевелилось раздражение зверя, забежавшего в западню.-Рецидив свободной жизни-с...
      6.
      Так потянулись дни заточения.
      Конечно, ядро контракта, заключенного с Хряповым, было легче, чем настоящее ядро каторжника, а банный халат, оказавшийся в шкафу моей комнаты, хоть и был полосатым, не походил на казенную робу Александровского Централа. Но все же перемена образа жизни давала себя знать.
      Слуга Степан остался единственным представителем компании "Земной шар" в нашем обществе самообороны. Он приносил всю корреспонденцию, газеты и журналы (Хряпов специально выписал еще "Искру" и "Ниву" - разгонять скуку); он готовил нам стол, носил с кухни от повара еду (самого повара мы так и не увидели ни разу - было похоже, что нас, словно святого Илью, питают вороны); он убирал; приносил городские слухи. Порой сердце в злые коготки брала безотчетная досада при виде того, как он запросто приходит и уходит в огромный мир, в то время, как для нас самым смелым было постоять у окна перед скромной прорехой форточки. Появлялась недоуменная мысль: как же так - холуй, лакей и вдруг оказался свободнее нас! Парадокс!..
      Вольное передвижение Степана рисковало навлечь на него вполне понятное раздражение. Чтобы избежать этого, мы с Хряповым, словно сговорившись, старались меньше общаться со слугой, не замечали его. Фундуклиди же часто допрашивал молчаливого Степана, вытягивая - нитка за ниткой - весь клубок уличных сплетен и врак. Часть из них Михаил Ксантиевич записывал во взъерошенный блокнот, после чего, подъявши перст, говорил со Степаном о "важности рекогносцировки" и туманно намекал на какие-то грозные опасности.
      Но Степан снова уходил, и мы невольно смотрели ему в спину. Дверь закрывалась, и нервически-чувствительному от затворничества уху чудился чавкающий лязг тюремного замка...
      Да, надобно упомянуть, что бедного Фундуклиди опять обманули. Будучи не в восторге от тонкого слуха детектива, Хряпов денька через два уговорил меня перебраться в его комнату - под крылышко к греку, а сам отбыл в апартаменты, первоначально отведенные мне (Степан полдня таскал вороха галстуков и рубашек и дюжины безделушек). Правда, к ужину обида детектива прошла (очевидно, ее сломал аппетит), и, таким образом, бильярдный стол остался в бильярдной, под низким пыльно-зеленым абажуром.
      7.
      - Надобно осмотреть дом, - сказа Фундуклиди.
      Он сказал это после того, как долго мерял ногами пол в библиотеке, где мы трудно привыкали к монашеству.
      Ко мне привычка всё не приходила. Судите сами: целыми днями охотиться по городу ("Газетчик - что волк: его ноги кормят", - говаривал Буз) - и вдруг оборвать разом всяческое движение, оставив за собой лишь тридцать шагов от столовой до гостиной. Ей-богу, если бы Хряпов предложил мне поставить в комнате колесо, наподобие тех, что помещают в клетки белкам, я согласился бы.
      Угнетала, кроме того, узость круга присутствующих лиц. Привычки Фундуклиди и Хряпова быстро прояснились и не сулили особенно приятного. Хряпов перебивал и любил рассказывать только о себе. Грек чавкал за столом и занудствовал. Мой нрав, думаю, тоже не попал в резонанс с сердцами обоих компаньонов. Поэтому мы всё чаще занимались каждый своим делом. Фундуклиди курил хозяйские сигары и листал с конца иллюстрированные журналы, рассматривая рекламы бюстгальтеров, ребусы и натужные юморески. Хряпов разбирал письма от управляющих предприятиями и на счетах множил свои капиталы. Я же отдал заслуженную дань хряповским книжным полкам и читал все подряд, по привычке выдергивая из строк чужие ловкие мысли для грядущих корреспонденций.
      Сближал нас вечер, когда дом быстро заливала тьма и в свете ламп ярче обнажался профиль одиночества. Тогда мы бросали книги, счеты и журналы и садились играть в карты, жуя бессмертные изобретения графа Джона Сэндвича. Иногда Фундуклиди готовил всем крамбабулий - вдохновенный и прекрасный напиток бедных студентов...
      Итак, Фундуклиди долго шагал, напевая под нос что-то про "агапас" - я знал уже, что по-гречески это означает любовное, и сказал:
      - Надобно осмотреть дом!
      К этому времени прежняя прихоть детектива уже была выполнена: Степан под строгим надзором Фундуклиди поставил на окнах новые задвижки, заложил засовами лишние двери, а у черного хода свинтил наружную ручку. Вот почему, когда мы с Савватием Елисеевичем поглядели на неугомонного грека, в глазах наших было удивление, отсвечивающее раздражением.
      - Как, Михаил Ксантиевич! Мы же только что...
      - Да, да! - жестикулируя и перебивая нас заговорил грек. - Мы приколотили несколько задвижек. Да-с... Ну и что? В конце-концов, эта операция совершенно бессмысленна.
      Я почувствовал легкую дурноту. Хряпов, ручаюсь, тоже.
      - Как? - воскликнули мы с ним в один голос, словно Бригитта с Лаурой в "Иоланте". - Стало быть, по вашему настоянию была проделана пустая работа?
      - Вы цепляетесь к словам, - важно сказал Фундуклиди. - Позвольте, я возьму сигару - она помогает мне думать... Да-с, господа, вы не вникаете в суть моих мыслей. Укрепление задвижек необходимо, но это, с позволения сказать, азбука безопасности. Мы же должны смотреть глубже. Да-с!... Я подозреваю, господа, что в доме еще остались лазейки, через которые надеются проникнуть злодеи. Иначе, спрашиваю я, разве стали бы они так нагло назначать день нападения?
      Мы с Савватием Елисеевичем ничего не ответили, подавленные добротной логикой детектива. Потом Хряпов промолвил:
      - Но через какие же неведомые пути, вы полагаете, могут проникнуть в дом злодеи?
      - О-о! - зарычал Фундуклиди, словно рассказывая страшную сказку. - Вы еще не знаете, какое коварство осеняет нарушителей гуманности и общественных законов! О!...
      Мы в самом деле не знали. Михаил Ксантиевич охотно приоткрыл нам тяжкую дверцу таинственного арсенала злодейства. Тут были подземные ходы, слуховые окна, переодевания под слуг... Однажды преступник проник в дом, забравшись (представьте себе!) в шкап, купленный хозяином накануне. Так, в шкапу, он прямо из магазина и перекочевал в дом...
      - Ну, это уж прямо из рассказов о Пинкертоне! - позволил я себе усомниться.
      - Ну и что! Ну и что! - попался вдруг Фундуклиди. - А в настоящей жизни, господа, и не такое случается. Еще как-с!
      - А если мы не собираемся покупать шкапов? - спросил Хряпов.
      Фундуклиди ничего не сказал, лишь обиженно развел руками.
      Наступила пауза. Словно для того, чтобы заполнить наше молчание, часы на стене проиграли полдень.
      - Двенадцать... - зачем-то объявил я.
      - Надобно осмотреть дом, - отозвался Фундуклиди.
      - Ладно, - сказал Хряпов, чтобы кончить этот разговор. - Я скажу Степану... - начал он, но грек замахал сигарой так, что вычертил в воздухе огненный зигзаг.
      - Нет, нет, нельзя! Это должны делать только мы! Потому что... потому... - он вдруг заморгал, нахмурился, посмотрел на свой подъятый перст и, понизив голос, закончил: - Этого требуют соображения безопасности!
      Хряпов сморщился - боже, как вы мне надоели! - и сказал:
      - Ладно, пусть будет по-вашему. В конце концов, устроим себе что-то вроде развлечения.
      К своему стыду, я почувствовал, как кто-то маленький и трусливый повторил где-то под ложечкой: пускай!... на всякий случай... Я поспешил задавить это мерзкое, доселе неизвестное существо тем, что насмешливо выпалил:
      - У вас, наверное, и планчик уже готов, Михаил Ксантиевич?
      У грека, конечно, был готов и планчик. Хряпов должен осмотреть первый этаж и подвал (смелое решение, отметил я), я - второй, где расположены наши комнаты, а себе Фундуклиди отвел чердак. Когда Михаил Ксантиевич изложил все это, я почувствовал досаду: не хотелось слоняться по и без того надоевшему этажу. Коридор слишком напоминал о редакции "Нашего голоса". Меня привлекали места, доселе неизученные.
      - Михаил Ксантиевич, - предложил я, - не уступите ли мне чердак?
      - Нет-нет, - быстро сказал наш толстый Пинкертон. - Всё должно быть в соответствии с планом... Господа, я призываю вас к дисциплине! Господин Мацедонский, вы осматриваете второй этаж, господин Хряпов - низ и подвал, я - чердак. И - больше внимания, господа! От этого зависит...
      - ...безопасность! - закончил я. - А может все-таки уступите, Михаил Ксантиевич, а?
      - Господин Мацедонский, зачем вы так? зачем вы так? - Фундуклиди вдруг разобиделся на такой пустяк, подступил ко мне и размахивал руками. Я разрабатываю план! Ваш долг - помогать мне!... Какая вам разница чердак, не чердак!... Какая?
      Грек пыхтел и сердился, но тут и я начал досадовать на то, что этот недалекий любитель шарад помыкает нами, как шестерками. Нет, теперь не следует отступать! В горячности я скатился на шантаж: