— Слушай, — неуверенно спросила я. — Ты как думаешь, она и правда Олега пришила?
— Я, — подчеркнул он, — ничего не думаю. Я фактами оперирую. Березнякова взята над трупом парня, зверски убитого минут пять назад в ее собственной квартире. Что тут еще скажешь?
— Алекс, мне бы с ней поговорить, а? — растерянно молвила я.
Да не может такого быть, чтобы Мульти кого-то да пришила. Бред какой — то.
— Свидания только с ближайшими родственниками, — развел он руками. — Ну и с адвокатом.
— Алекс, — жалобно сказала я. — Мне позарез надо с ней встретиться!
Он помолчал, потом сказал:
— Есть вариант, но понятно что это будет денег стоить.
— Какой? — встрепенулась я.
— Назначить тебя общественным защитником. Будешь иметь право на посещения, а на суде достаточно будет твердить что вопросов и претензий у тебя нет, главное, мне работать не мешай. Менты очень неохотно на такое разрешение дают, так что надо будет подмазать кого надо. И плюс — прикупить диплом юриста.
— Ой, с деньгами не вопрос! Ты берешься в общем за дело? — уточнила я.
— Берусь, — кивнул он. — Только учти — сделаю все что можно и что нет, однако если не появятся новые улики, свидетельствующие о ее невиновности — я ее подчистую оправдать не смогу.
— А что, они еще появятся? — оживилась я.
— Дай Бог, — вздохнул он и достал из портфеля бумажки. — Подпиши, горе, что меня действительно наняли адвокатом Березняковой. Без этого я не смогу начать по ней работать.
— Конечно — конечно, — кивнула я и нарисовала закорючки.
— Все, тогда я пошел, — сказал он, сгребая бумажки. — Буду держать в курсе.
— А деньги? — встрепенулась я.
— По факту оплатишь, — махнул он рукой. — Кстати, ты говорят про Корабельникова книжку пишешь?
— Кто говорит? — опешила я.
— Да люди, — неопределенно хмыкнул он. — Что, и правда уже и договор на экранизацию есть? Наверно, штучками своими издателей да режиссера охмурила, а, Марья?
— Да иди ты, — внезапно обиделась я. — Что я, без штучек ничего стоящего не сделаю???
— Мда? — остро взглянул он на меня. — Ну смотри. Если что — юридическую поддержку организую, осторожнее там с ними… Сожрут!
— Иди, благодетель, — хмуро подтолкнула я его к двери.
Ну Витька!!!
Я закрыла за Алексом дверь и пошла на третий этаж, в спальню. Катёнок на моих руках давно уснула, и поэтому следовало переложить ее на нормальную кровать. Бакс, до того мирно спавший на мониторе у кровати, заметив меня вскочил, зашипел и вздыбился.
— Хоть ты-то не выступай, — буркнула я ему.
Тот сверкнул желтыми глазищами и забился за диван.
А я села на кресло и задумалась. Три — пять лет в качестве минимума для Мульти меня решительно не устраивало. Да и вообще — понятно было, что Мульти грозилась прибить Олега только на словах. На самом деле она мухи не обидит. А тут — судя по всему она должна была довольно долго кромсать ножом его шею. Возникает вопрос первый — оно ей это надо было? Если в состоянии аффекта-то по любому после четырех-пяти ударов она бы опомнилась. А второй вопрос — что в это время делал Олег? Доверчиво ждал, пока она отрежет ему голову?
Менты, я так понимаю, уже все решили. Алекс говорил очень уверенно — насчет доказательств против Наташки. Вот гады! И Корабельников туда же, а уж он-то мог бы сообразить — какая из Мульти убийца? Ладно, придется мне самой этим заняться. Подруг надо беречь, они нынче в дефиците. Завтра детишек определю по детсадам и школам, да и поеду по делам.
На улице уже начинало смеркаться, и я вышла во двор за Настей. Ребятишки при моем появлении притихли и выжидательно на меня уставились.
«Чего приперлась, всех обломала?» — читалось на незамутненных детских личиках.
— Настя, — с максимальной строгостью сказала я. — Домой пора!
— И ничего не пора, — разъяснила она мне. — Чего я там забыла? День ведь на дворе!
— Ничего себе день! — возмутилась я. — Девятый час ведь уже!
— Да? — мгновенно наполнились слезами ее глаза. — Никого домой не загоняют, а я что, рыжая, да?
Я посмотрела на ее несчастное лицо и устыдилась. И правда, сволочь я последняя. У ребенка мама в тюрьме, а я!
— Конечно Настенька, погуляй еще, — засюсюкала я. — Кушать-то не хочешь?
— Не хочу, — буркнуло чадо.
— Ну ладно, не хочешь как хочешь, — лепетала я. — Если что я пока в десятой квартире у дяди Сережи буду. Помнишь дядю Сережу?
— Помню, — нетерпеливо ответила Настя, — хахаль ваш.
Я поперхнулась:
— Какой он мне хахаль!
Настя красноречиво пожала плечами. Мол, какое мне дело до этого!
— Ну ладно, я пошла, — вякнула я и побрела к брошенной у забора бээмвушке, решив ее все же загнать в подземный гараж. Беда с этими детьми. Мы такими не были. Эти уже какие-то взрослые.
В холле подъезда я попросила Андрея, охранника:
— У меня там племянница во дворе играет, вы уж присмотрите, чтобы чего не случилось, ладно?
— Да что с ней случиться может? — лениво оторвался он от кроссворда.
— Ну, мало ли? — пожала я плечами. — Всякое бывает, вдруг ее детки обидят или еще что? Если что, то я пока в десятой квартире у Куценко.
— Хорошо, — кивнул он.
Я пошла к Сереге с дурными предчувствиями. Была б моя воля — я бы Настю к себе наручниками приковала. Настя у Мультика любимая дочка, если что — влетит мне от нее по первое число.
«Да не переживай, все равно встреча с Мульти откладывается на три — пять лет», — вылез ехидный внутренний голос.
«Цыц!» — холодно велела я ему.
Серега открыл мне дверь, не успела я прикоснуться к звонку.
— Чего тощий такой, совсем не ешь без бабы Грапы? — критически оглядела я его.
Он нервно пригладил темные лохмы:
— Да работаю я, некогда. А ты как, в гости?
— По делу! — развеяла я его мечты. — Пройти можно?
— Ага, конечно, давай на кухню, а то дома бардак.
Я прошла через холл, запинаясь об раскиданную обувь, уселась около обеденного стола и задумчиво посмотрела на Серегу. Как бы ему детишек-то спихнуть? Надо наверно что-то пообещать, но что? За Настю лично мне миллион баксами многовато было б.
«Миллион баксами?» — ахнул внутренний голос, и я одумалась.
За миллион я б согласилась ее воспитывать. С полгода, не более.
— Сереженька, — ласково начала я.
— Зефирок хочешь? — перебил он меня.
— Конечно хочу! — мысли о детках тут же выскочили у меня из головы и я алчно посмотрела на соседа. Зефир в шоколаде я любила до самозабвения, но не тот, что в магазине продается, а свеженький, который привозила Сереге мать, работающая на кондитерской фабрике.
И Серега потянулся через стол к дальнему углу, где из-под газеты торчал край конфетницы. Прямо передо мной оказался его худой бок, небрежно прикрытый тишоткой, и это—то Серегу и сгубило. Потому что я мгновенно почувствовала биение крови под ненадежной преградой ткани и кожи, и меня повело . Время стало вязким и липким, практически замерло. Я медленно прикрыла глаза и прижалась щекой к его ребрам, чувствуя, как затрепыхалось в бешеном ритме его сердце, как яростно запульсировала кровь. Я с трудом балансировала на грани.
На грани чего?
«Ну, у тебя, детка, сколько секса-то не было? — снисходительно начал вещать внутренний голос. — А Серега — очень даже нормальный вариант, он сколько времени в тебя влюблен? Пора бы уж парня поощрить, кому еще ты, образина, нужна-то?»
Серега замер.
— Магдалин? — неуверенно и как-то хрипло позвал он.
Он хотел, чтобы я это сделала.
Он … надеялся.
И я слетела с катушек.
Тьма, привычная и ласковая, накрыла меня, маня знакомой эйфорией и безграничным счастьем.
Мое тело действовало быстрее разума. Разум еще думал — а надо ли мне все это, а губы с томительной нежностью целовали потерявшегося от такого счастья Серегу, руки скользнули под одежду и я ощущала под ладошками теплую кожу.
Кровь вскипела тысячью пузырьков…
«Ilooooosecontrol… » — издевательски пропел внутренний голос. Я его не услышала. Я обнимала Серегу, словно самое драгоценное в этой жизни, я впивалась в него, впечатывалась, сливалась… И я даже не обратила внимания на то, как странно пассивен влюбленный в меня художник…
— Динь-динь-дон! — этот звук перебил мелодию тьмы, я вздрогнула и очнулась. Было такое ощущение, словно в момент оргазма на ногу уронили кирпич.
Я ведь уже начала прокусывать кожу над артерией, уже была так счастлива от заполнившей меня до краев эйфории…
Мы с Серегой отшатнулись друг от друга, словно застигнутые на месте школьники. Я старательно сжимала губы, чтобы он, не дай боже, не увидел клыки…
— Это что было? — он недоуменно потряс головой, пытливо глядя на меня.
Динь — динь — дон…
— Это в дверь кто-то звонит, — не разжимая губ, невнятно пробормотала я, искоса бросая взгляды на его шею. Укуса вроде нет, так, две царапинки. Я провела языком по зубам. Крови вроде не ощущалось.
— А все же? — настаивал он.
— Музыку слышал? — неуверенно спросила я.
— Неа, — быстро ответил он.
Динь-динь-дон…
— Я открою, — и, не давая ему возразить, я пошла к двери. Как раз повод уйти не прощаясь. Только бы не объясняться сейчас с ним. Только бы не смотреть ему в глаза…
Динь-динь-дон…
Я распахнула тяжелую бронированную дверь и увидела нашего охранника, Андрея.
— Магдалина Константиновна, проблемы, — лаконично сообщил он.
— что-то с Настенькой? — мрачно спросила я.
Он кивнул.
— Рассказывайте, — безнадежно вздохнула я. — Ограбление? Мошенничество?
— Все вместе, — флегматично ответил он. — Ваша Настя у местных ребятишек все деньги выманила. Я решил, что лучше вам сразу узнать, пока до родителей не дошло.
— Чего??? — в совершенном изумлении переспросила я.
— Мое дело доложить, — хмуро глянул Андрей из-под форменной кепки.
«Беда Одна не ходит», — горестно напомнил внутренний голос.
— Заткнись! — рявкнула я ему и повернулась к Андрею, оторопело смотрящего на меня: — Поподробнее можно?
Оказывается, он по моей просьбе принялся за беседкой все же наблюдать. Недалеко была установлена видеокамера, и охранник все отлично видел в монитор.
Дети развлекались с новой Настиной копилочкой. Они наперебой опускали в печную трубу монетки и с восторгом наблюдали, как котенок выбегает из домика и танцует для них. Потом монетки кончились, и детишки захотели получить обратно деньги, чтобы продолжить веселье. На что Настя невозмутимо ответила, что в копилку можно только положить, а чтобы достать, ее придется разбить. За разбитую копилку мерзкая я (я!!! ) ее отлуплю, так что сие для Насти нежелательно. Разочарованные детишки потянулись домой, по дороге рассуждая о случившемся. Андрей, послушав о чем идет разговор у лифта, схватился за голову, позвал малышей и потребовал все ему в подробностях рассказать, что они и сделали.
— Так что теперь дети в холле сидят, а я вот к вам, доложить, — закончил он. — Кабы они родителям не рассказали, еще придут к вам с разборками.
Я схватилась за голову и зарычала:
— Где эта мерзавка???
— В беседке была, — невозмутимо ответил Андрей.
Я стрелой понеслась вниз по лестнице, презрев лифт — его надо было ждать, а я торопилась! Значит, не открывается копилка??? Значит, я ее отлуплю??? А в машине, когда она Катьке копилку показывала — она быстро нашла кнопочку, нажав на которую, монетка выскакивала сама!
В беседку я влетела, словно фурия, разъяренная до предела.
Мерзавка в одиночестве сидела на лавочке и усердно раскладывала мелочь столбиком, сосредоточенно хмуря лобик и шевеля губками. Выручку видать подсчитывала.
Я с размаху схватила копилку и треснула ее об угол — только осколки полетели!
— Не открывается копилка, значит??? — рявкнула я.
Настя молчала, затравленно глядя на меня.
— Ну, чего молчим??? — снова рявкнула я.
Ребенок отвернулся и горько зарыдал.
— Пореви, пореви, — дрожащим от злости голосом сказала я. — Коммерсантка, блин!
Потом я сгребла в два кармана всю мелочь, а было ее, надо сказать, прилично, схватила рыдающего ребенка за руку и повела ее в подъезд.
— Сейчас деньги отдавать деткам будешь! — мстительно сказала я. — И публично извиняться перед ограбленными детками, ясно?
Настя уперлась сапожками в землю и зарыдала пуще прежнего :
— Не пойду! Что они обо мне подумают!
— Бааатюшки! — удивилась я. — Тебя это только сейчас заинтересовало?
— Тетя Машечка, — рыдала она. — Пол подмету дома, посуду вымою! Я ж не знала, что это плохо!
«У ребенка мать в тюрьме», — жалостливо сказал внутренний голос.
— Ладно, — смягчилась я. — Перестань реветь. Сама отдам.
— Я пока тут постою, ладно? — подняла она ко мне светящееся надеждой зареванное личико.
— Ладно, — тяжко вздохнула я.
Вернувшись в подъезд, я выгребла из карманов мелочь и радостно сказала деткам:
— Ну что, копилку я разбила, денежки ваши вот они! Разбирайте!
Детки степенно и без суеты забрали свои финансы и разошлись по квартирам. Нет, что ни говори, а мы в наше время такими не были. Нынешние дети рождаются уже взрослыми. Покачав головой им вслед, я снова вышла из подъезда и позвала маленькую мерзавку. На улице уже сгустились сумерки, зажглись фонари, и Настя в их ярком свете была совсем маленькой и несчастной, у меня аж сердце сжалось.
— Они ушли? — хмуро спросила она.
— Ушли, — тяжко вздохнула я. — Еще раз так сделаешь — выпорю.
Она шмыгнула носом и не глядя на меня спросила:
— Тётя Маш, а мама где?
— В Караганде, — ласково ответила я, взяла ее за руку и повела домой.
Около лифта Настя дернула меня за рукав и спросила:
— А что мама там делает?
— Где? — очнулась я от мыслей.
— Ну, в Караганде, — бесхитростно спросил ребенок.
— Хм… В командировке, — ляпнула я.
Настя лишь вздохнула, глядя на меня взрослыми глазами.
«Врешь ты все», — читалось в них.
Ребенка дома я раздела, выкупала и попыталась отправить спать.
— Не хочу! — твердо ответила Настенька.
— Не волнует — одиннадцать вечера, все детишки давно в кроватках! — флегматично ответила я.
Она посоображала немного и с укором сказала:
— А кормить меня?
«Господи!», — простонала я про себя… Ну почему же я вечно забываю что детей надо кормить?
— Конечно — конечно! — тут же засуетилась я. — Чего хочешь?
— Да пельменей, чего уж там, — вздохнуло неприхотливое дитя, потом с сомнением взглянуло на меня и уточнило: — Мне десять штук!
— Вот давно бы так! — обрадовалась я. А то — парочку!
Мы пошли в кухню, я накормила Настю, тем временем перенесла спящего Катенка в одну из гостевых комнат на втором этаже, запирающиеся на ключ изнутри. Я решила что так будет лучше — пусть запрутся на ночь и не пускают меня ни под каким видом.
«Твой вампиризм реагирует только на близость мужского тела, не заметила?» — горько усмехнулся внутренний голос.
«А еще маскируется под сексуальный интерес», — в тон поддакнула я.
В свете этого я очень сомневалась что меня потянет на девчонок, однако святую истину — «лучше перебдеть» — никто еще не отменял.
Я спустилась на кухню и некоторое время наблюдала, как Настя лениво гоняет по тарелке последний пельмень.
— Не надоело? — наконец спросила я.
— Не-а, — лениво ответила она.
— Пошли-ка спать, — решительно сказала я.
Та открыла рот, я прямо по глазам видела, как она хотела возразить, однако ей прежде хватило ума посмотреть на меня. Подумав, она все же медленно встала из-за стола.
На пороге спальни она мрачно буркнула:
— В туалет хочу.
— Ради бога, — кивнула я, отвела ее в санузел и принялась ждать, подперев стену и вслушиваясь в мертвую тишину.
На десятой минуте я постучала в дверь:
— Ты там не утонула? — осведомилась я.
— Нет, — раздался ее недовольный голос.
— Сама выйдешь или дверь ломать?
— Выйду, — совсем хмуро ответила она.
Через пять минут дверь и впрямь открылась.
До гостевой спальни, срочно переделанной в детскую, Настя хранила каменное молчание. Едва мы вошли, она непререкаемым тоном сказала:
— Пить хочу!
— Фигу не хочешь? — непедагогично возмутилась я. — Быстро в постель!
Настя посмотрела на меня нехорошим взглядом, разделась, разбросав вещи, легла в постель и отвернулась к стенке.
— Вот сука, — бормотнула она напоследок.
— ЧТООО?????? — взревела я, нависая над кроватью.
Катёнок вздрогнула во сне, но не проснулась, к счастью. Настя в ужасе съежилась в кроватке, изо всех стараясь слиться со стенкой и забормотала:
— Щука, тетя Машечка, я хотела сказать, щука, хорооошенькая такая рыбка!
— Я тебе покажу — хорошенькая рыбка! — завопила я.
— Больше не буду! — бормотала в совершенном ужасе Настя. — Пол вымою дома, посуду! Тетя Машечка, сплю я, сплю!
Она быстренько юркнула под одеяло с головой и даже принялась усердно похрапывать.
— Еще раз услышу — отлуплю! — рявкнула я напоследок. — И в детдом сдам!
— Поняла — поняла! — донеслось из-под одеяла вперемежку с всхрапываниями.
Я выключила свет и захлопнула дверь.
— Хорошенькая рыбка, блин, — ругалась я, поднимаясь по лестнице в спальню.
Не успела я устроиться в уютной кроватке, как тренькнул телефон.
— Привет, — услышала я в трубке голос. Потрясающий, чарующий мужской голос, бархат и нержавеющая сталь. Голос, который я со вчерашнего вечера узнаю из тысячи.
— Чего надо? — едва сдерживая внезапную ярость, спросила я.
— Что значит — чего надо? — мягко упрекнул меня он. — Я желаю узнать, как ты отрабатываешь мои деньги.
— А, деньги, — зевнула я. — Слушай, ты деньги-то забери, не лечится это.
— Совсем? — с некоторой запинкой спросил голос.
— Моя прабабка лечила, но тебе это вряд ли подойдет! — злорадно ответила я.
— Подойдет, — немедленно отозвался он. — Мне все подойдет. Так как твоя бабка лечила вампиров?
— Она залила логово упыря маслом и подожгла, — спокойно ответила я. — Смерть, милый, это единственное для тебя лекарство.
Свои изыскания насчет кровезамещающих препаратов я озвучивать не стала. Я не желала добра Тину Кайгородову. Я желала вбить ему кол в сердце, пусть даже с двадцати попыток.
— Ты тоже вампир! — внезапно окрысился он. — Не делай вид, что это касается меня одного. Ты такая же!
— На моих руках крови нет, — раздельно сказала я.
— Пока нет.
— Посмотрим.
— Пошел к черту.
Он помолчал, отчего-то не парируя мой выпад.
— Тебе не одиноко? — внезапно спросил он.
— Одиноко, — внезапно призналась я.
— Мне тоже, — вздохнул он.
Мы помолчали.
— Может, встретимся? — неуверенно предложил он. — Я бы тебе мог рассказать, как ЭТО протекает, чтобы ты была готова.
— Я готова, — заверила я его.
— Да? — несчастно сказал он.
Я вздохнула.
— Маш, ну ты меня извини что так получилось. Я ведь правда не хотел.
— Я убью тебя однажды, Тин Кайгородов, — холодно сказала я. — Не за то, что ты вампир. За то, что ты меня такой же сделал.
— Да, мы теперь одной крови — ты и я, — словно не слыша, тихо сказал он. — Давай держаться вместе. И знаешь, если мы в такой ситуации-то грех не попробовать нам с тобой заняться любовью. Ты думала об этом?
— Чего — чего ты там мелешь? — в полном изумлении пролепетала я.
— Ну ты же уже чувствовала, как это — когда вампир целует тебя в шею. Последствия, конечно, ужасные, но сам процесс… Скажи, неужели ты не распробовала это ? Неужели это не самое чудесное и сильное ощущение в твоей жизни, а, ведьма?
Голос его был задумчив и мечтателен, а я невольно почувствовала, как во мне зарождается желание.
— А сейчас представь секс, когда два вампира целуют друг друга, — тихо продолжил он. — Просто представь себе экстаз от поцелуя , умноженный на два. Представь, Магдалина…
Я молчала, хватая ртом воздух.
— Я еду, — слегка усмехнулся он в трубку. — Встречай.
— Нет, — с трудом выдавила я из себя. — Нет.
— Я не дам тебе заснуть всю ночь, — пообещал он. — Я буду нежен, очень нежен.
— Нет, — уже тверже сказала я.
— Я тебе… не нравлюсь? — с некоторой заминкой спросил он.
Ах, черт… Тин Кайгородов, ну как ты можешь кому-то не нравиться? Ты самое прекрасное создание, которого я когда — либо видела… И оттвоих речей я совершенно потеряла голову.
Я поняла, что ты предлагаешь.
И я представила себе этот экстаз.
Только у меня дома две маленькие девочки, Тин Кайгородов. И я не пущу тебя в дом, пока они тут.
Даже ради того, что ты предлагаешь…
— До завтра, — выдохнула я и положила трубку.
Потом я вышла на лоджию и долго вдыхала холодный воздух, успокаивая тело, что так меня сегодня подвело…
И лишь когда я отчаянно промерзла, до самых косточек — я позволила себе вернуться в квартиру и нырнуть в постель. Закутавшись по самые уши в одеяло, стуча зубами, я лежала и пыталась думать о том, как вылечиться. Только на самом деле все, что я чувствовала — это было сожаление оттого, что Тин сейчас не со мной. Что он, совершенно обнаженный, не лежит со мной рядом, и я не чувствую того непередаваемого экстаза от его поцелуя .
Тяжко вздохнув от таких мыслей, я сунула руку под подушку и достала Библию Ведьмы.
— Я не колдовать, — предупредила я ее. — Мне просто почитать.
Книга ласково согрела мне ладошку.
Ну вот, теперь можно и открывать, не боясь что меня сметет поток вливаемой Силы всего нашего колдовского рода. Я аккуратно расходовала этот источник, подозревая что он совсем не бездонный. Остальные ведьмы смеялись надо мной, щедро и порой без дела черпая Силу в своих Книгах, однако в школе я была отличницей и твердо знала — если от целого отделить часть, то целое на эту часть — уменьшится. А мне еще дочери передавать эту Книгу.
«Какой такой дочери?» — ехидно спросил внутренний голос.
«Цыц», — поморщилась я. Мне всего-то двадцать девять — и чего окружающие так упорно записывают меня в безнадежные одиночки?
Я открыла книгу и принялась просматривать желтые исписанные страницы.
Записи Прасковьи, первой ведьмы в роду, я сегодня даже смотреть не стала — старославянская вязь, плюс торопливый почерк терапевта из городской поликлиники — без бутылки не разобрать. Следом за ней были записи Анфисы. Анфиса была молодцом — писала практически печатными буквами. Разумеется, тоже по-старославянски, но хотя бы разборчиво. И я принялась читать, мысленно переводя ее на нормальный русский язык. Побасенок эта моя родственница не писала. Только все по делу, сухо и коротко.
Я давно хотела почитать Анфису, до вот только руки все не доходили. Анфиса была своего рода легендой — дама не разменивалась на травки и лечение зубов, она была некромантом. А практикующих некромантов, надо сказать, можно вообще по пальцам пересчитать — что сейчас, что тогда. Они же как саперы — ошибаются только один раз в жизни, и чаще всего это как раз первый раз. Потревоженные мертвяки — крайне злобные существа, вынужденные подчиняться умелой ведьме, но не упускающие ни одной лазейки уничтожить ее. Почетны в нашей среде некроманты, да вот только не живут они долго. Анфиса же умерла в девяносто с лишним лет и в своей кровати, в точно назначенный ей Господом срок. Уже одно это свидетельствовало о ее небывалом мастерстве.
Я откинулась на подушки и принялась читать записки сей достойной дамы.
В самом начале она описывала свое обучение.
«Есть три пути некромантии, и я прошла каждым, от начала до конца», — кое-как, но я продиралась сквозь славянскую вязь.
Путь погребения — прошедшие им учились работать с умершими.
Путь праха — учил постижению и влиянию на границы между нашим миром и некромиром.
Путь костей — учил контролю над физическими останками мертвых.
Пройдя все три пути, некромант заканчивает обучение похоронами частички своей души, полностью отождествляя себя с миром мертвых — и приобретая к нему иммунитет. То есть, оставаясь живым, он был своим и среди мертвых. Все это занимает около пяти лет.
Я читала все это и волосы вставали у меня дыбом от ужаса. Да, мне приходилось лечить ужасные язвы и гниющие раны. Приходилось ночью работать на кладбище. Меня сложно напугать. Однако описываемые ритуалы были настолько ужасны, что кровь моя леденела в жилах.
Я боюсь ночного кладбища, ибо доподлинно знаю, что беспечному и незащищенному заклятием человеку там страшно. Мне неприятно смотреть на труп человека, но что вы скажете, о таком факте: весь курс обучения неофит должен спать в гробу с мертвым. Еженощно, лицом к лицу к трупу, ощущая его гнилостный запах, обнимая его разлагающуюся плоть? А ведь этот труп однажды встанет под чарами неофита и прикоснется к нему? Более того — в конце обучения некромант должен обвенчаться с ожившим мертвецом, и в качестве свадебного подарка подарить ему кусочек своей души, которую он унесет с собой в могилу. В полном смысле этого слова обвенчаться — с брачной ночью и так далее.
Когда я прочитала это, ужин в желудке взбунтовался, я еле успела добежать до ванной. У меня слов не находилось, чтобы выразить все, что я думаю об этой мерзости.
И это — только обучение.
Господи, да я никогда не смогу больше сидеть за одним столом с некромантом, зная, КАК он стал собственно некромантом. Смотреть на его руки и думать о том, как он гладил мертвую кожу. И занимался сексом с мертвым.
Бо-ожечки…
Да, я уже однажды призывала мертвого, наобум, наудачу, имея только описание ритуала. У меня это получилось — однако мое сознание не смогло защититься от него и он меня уничтожил бы, если бы не счастливая случайность. Обученного же некроманта мертвые идентифицируют как своего, что значительно позволяет снизить риск. Конечно — трахнуться с мертвым, еще б не стать после такого в доску своим!
Хмм…
Секс с мертвым?
И тут меня озарила мысля. И даже две.
Первая — что у меня есть один знакомый мертвый, который при жизни очень меня любил, и, глядишь, и после смерти не захочет причинять мне зла. Димка, про которого я никому не рассказываю и даже научилась не вспоминать каждые пять минут, дабы не бередить раны в душе.
А вторая была вообще гениальная. Из тех, за которые и Нобелевской премии мало. Ибо я поняла, как можно вылечить вампиризм, и вылечить реально! А не маслом да огнем.
В моем теле притаился вирус вампиризма. Ключевое слово — вирус. Что делает мой DrWeb, обнаружив в своих угодьях подобную бяку? Закрывает зараженный файл на карантин, и по идее должен вылечить. Однако, с учетом того, что у меня антивирус — пиратский, то никакого лечения. Он может только выкусить и уничтожить зараженные файлы. Что тоже неплохо в данной ситуации — зараза хотя бы не идет дальше.
Отбросив эмоции — путь некроманта был бы для меня точно таким же антивирусом. Ведь тогда в конце обучения я бы смогла как раз отсечь и похоронить зараженную вампиризмом часть души.
Мечты, мечты…
Если бы да кабы…
Нет у меня пяти лет на обучение.
Я вздохнула и принялась читать дальше. И вскоре давно почившая Анфиса преподнесла мне царский подарок. Она, умница и красавица, подробно описала Путь Смерти — ускоренные курсы для юных некромантов. Пять лет ужасов, сжатые в несколько дней.
Я прочитала пару страниц, сбегала в санузел и меня вывернуло. Умывшись, я предусмотрительно сходила за Библией ведьмы, уселась на бортик ванны и снова принялась за чтение.
К концу методики мой желудок был пуст, и меня рвало уже чистой желчью. Мне было мерзко на душе и отчаянно хотелось почитать «Гарри Поттера», дабы смыть осадок с души. Хотелось чего-то светлого и доброго вкусить. Или хотя бы вымыться.
Вместо этого я вернулась в постель и откинулась на подушки в глубокой задумчивости.
«Может, поищем другие методы, попроще?» — робко спросил внутренний голос.
«Спи давай, — неожиданно обозлилась я. — Попроще — это кол в сердце с десяти попыток!»
Он промолчал. И лишь когда я сунула Книгу под подушку и выключила свет, пафосно проговорил, имитируя надгробную речь: «Спи спокойно, дорогой товарищ!»
Я не нашлась что ответить. Вампиры и правда уже неживые.
Утром я первым делом посмотрела на себя в зеркало. Или я страдаю нарциссизмом, или я здорово похорошела. Я, надо сказать, не красавица. Черты моего лица не поражают совершенством, все обычное — длинноватый нос, глазки в кучку, и плюс к этому я натуральная блондинка. А значит — пигментонедостаточная. Я лишена красок — у меня белесые реснички и брови, светлые глаза, бледная кожа. Я — никакая, я словно чистый лист бумаги. Применив косметику, я просто преображаюсь, но я ж не дура краситься каждый день, верно? Это в молодости, лет в шестнадцать, я делала сложный макияж, прежде чем пойти вынести мусорное ведро, под девизом «Никогда не знаешь, где встретится прекрасный принц». Теперь мне, слава богу, двадцать девять лет и я успела выяснить, что принцев нет даже в Красной Книге. Вымерли они, как мамонты. А раз так — чего ради мне наводить красоту? В офисе я не работаю, и «выглядеть» мне не надо.
Так и получилось, что за мной закрепилась стойкая репутация дурнушки.
Однако сегодня я смотрела на себя в зеркало в некоторой оторопи. Словно кто-то сделал меня контрастнее, придал бархатистость коже, а взгляду — манящую глубину. Я бы сказала — призывную. Да и вообще я выглядела сегодня на диво хорошо.
Выспалась, видимо.
Картину портили лишь слегка выступающие из-под верхней губы клычки. Ничего, буду всем говорить что в магазине приколов купила.
«Я ль на свете всех милее?» — задумчиво вопросил внутренний голос у зеркала.
«Пошел к черту, я расчесаться подошла!» — рассердилась я.
Более не обращая внимания на отражение, я почистила зубки, умылась, смазала шкурку кремом и старательно вколола себе перфторан. Только после этого я пошла будить малышню, по дороге заплетая косу. Кстати — я вчера ведь так и не заперла дверь в детскую. Все ль там нормально?