Я вернулся на Милл Уолк с загипсованной рукой и месяца два отказывался отвечать на телефонные звонки и выходить из дому. Я почти ничего не ел. Это было что-то вроде нервного срыва. В конце концов я сам отправился в психиатрическую клинику и провел там еще два месяца. «Почему вы всегда носите перчатки? — спросил меня доктор. — Неужели этот мир кажется вам настолько грязным?» Я, помню сказал ему: «Я и сам такой же грязный, как этот мир. Может, это я не хочу загрязнять его своими прикосновениями». Однажды я поймал в зеркале свой взгляд и был поражен тем, что увидел, — передо мной было лицо взрослого человека, которым я успел стать незаметно для самого себя. Скоро депрессия потихоньку отпустила меня, и я вернулся сюда. А потом постепенно стал отказываться от дел, которые требовали выезда на континент. Через какое-то время скандал, связанный с убийцей моего отца, забылся, и я стал жить спокойно. Старик снял руку с плеча Тома и потянул к себе спинку его стула, чтобы заглянуть мальчику в лицо. — Несколько лет назад я увидел тебя в весьма неожиданном месте. И сразу понял, что когда-нибудь мы встретимся и между нами состоится такой вот разговор.

Фон Хайлиц быстро обошел вокруг стола и сел на свое место.

— Я хотел показать тебе первые страницы этой книги, а вместо этого заболтался над самым твои ухом, — сказал он. — Посмотри же, что там внутри, пока ты не заснул совсем.

Но Тому меньше всего хотелось сейчас спать. Он молча смотрел на сидящего напротив Леймона фон Хайлица, рука которого, затянутая в перчатку, медленно открывала кожаный переплет. Старик выглядел осунувшимся, черты его лица казались при мягком свете ламп как никогда благородными, седые волосы отливали серебром. Том вдруг осознал наконец в полной мере, что перед ним — вовсе не тень, а реальная личность. В нескольких ярдах от него сидел немного высокомерный, слегка поблекший и ставший ниже ростом в результате прожитых лет, великий детектив, человек, фигура которого стоит за тысячами романов, кинофильмов и театральных пьес. Он не выращивает орхидеи, не впрыскивает себе семипроцентный раствор кокаина, не произносит фразы типа: «Властители Афин!». Это просто старик, который редко выходит из дома. И всю жизнь Тома он жил в доме напротив.

Книга, лежавшая на столе, представляла собой более элегантную версию его альбома с газетными вырезками. Том прочел на странице слева огромный заголовок: «Исчезла из дома». Ниже следовал подзаголовок, набранный шрифтом поменьше: «Джанин Тилман, постоянно проживающую на Милл Уолк, последний раз видели в пятницу». Ниже следовала фотография эффектной блондинки в меховой шубе, выходящей из экипажа, запряженного четверкой лошадей. Волосы ее были зачесаны назад, а шею украшало бриллиантовое ожерелье. Женщина казалась богатой и холеной, она явно позировала для фотографии — широкая улыбка выглядела неестественно. Том сразу понял, что Джанин Тилман сняли в момент прибытия на благотворительный бал. Она напоминала его мать на старых снимках, сделанных в те времена, когда та была еще Глорией Апшоу, активным членом молодежной организации Милл Уолк. Том посмотрел на дату — семнадцатое июня двадцать пятого года.

— В тот год я приехал на Игл-лейк шестнадцатого июня, — сказал Леймон фон Хайлиц. — Джанин Тилман была первой женой отца нашего соседа, Артура Тилмана. Она исчезла в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое. Артур обнаружил отсутствие жены, когда заглянул утром в ее спальню. Он послал людей по соседям, чтобы выяснить, не заезжала ли Джанин вечером к кому-нибудь из них, и узнал, что никого не видел ее с обеда у Лангенхаймов, который они давали за день до этого. Артур прождал жену весь день шестнадцатого июня, а потом сел на лошадь и поскакал в полицию ближайшего городка. Обрати внимание. Поначалу газетные статьи ничем не отличаются от обычной шумихи вокруг богатой женщины. Про эту молодую пару давно ходили слухи, что они спят в разных спальнях. — Фон Хайлиц ткнул пальцем в следующую страницу. — Вот это напечатали в тот день, когда я приехал. Артур Тилман сидел у меня на крыльце, а рядом лежал его любимый сеттер. Он знал, что я должен приехать, и сказал слугам, что сам выйдет прогуляться с собакой. Артур был человеком грубым и невоспитанным. Я еще не успел вылезти из экипажа, а он уже объявил мне, что я просто обязан помочь ему найти жену. — Заголовок следующей статьи гласил: «Происшествие выглядит все более таинственным». — Сказал, что прежде чем вернуться на Милл Уолк, я должен заехать в их дом в Майами, и вообще мне не следовало никому сообщать о своем приезде. Он считает полицейских Игл-лейк не компетентными, но не хочет, чтобы все знали о том, что он меня нанял. «Вы ведь мистер Тень, — Артур старался изо всех сил говорить потише — обычно он почти кричал на собеседника. — Вот я и хочу, чтобы вы, черт побери, вели себя как настоящая тень. Быстро найдите ее и сообщите об этом мне. Я хочу, чтобы вся эта шумиха поскорее затихла». Он заплатит столько, сколько потребуется. Затем Артур удивил меня — ему вдруг пришло в голову извиниться за то, что он лишает меня отпуска. Я сказал, что мне не нужны его деньги и я никуда не уеду с Игл-лейк, но готов посмотреть, чем могу быть полезен на месте. Артура не очень обрадовал такой ответ, но он не стал особо возражать. Мне сразу показалось, что он почти уверен: Джанин находится где-то рядом. В любом случае он успел уже пожалеть, что поднял панику, обратившись в полицию. Из-за всех этих продажных писак он не может высунуть носа из своего охотничьего домика — не стоило даже мечтать о том, чтобы появиться в клубе, а он уже устал оттого, что может говорить теперь только с собственными слугами и местным констеблем.

Том поглядел на фотографию Артура Тилмана, стоящего рядом с собственным домом, роскошным строением с двухъярусной лестницей. Это был дородный мужчина агрессивного вида в твидовом пиджаке и высоких сапогах, заляпанных грязью. В его суровом одутловатом лице едва-едва угадывались черты сына, который был теперь соседом Пасморов.

— Два дня спустя Кэтлин Даффилд, девушка из Атланты, которую готовили в жены Джонатану, кузену Ральфа Редвинга, ловила рыбу в северной, болотистой части Игл-лейк и зацепилась за что-то крючком. Джонатан хотел обрезать леску и перебраться в более интересное место — никто никогда не рыбачил в северной части озера. Но тамошний пейзаж казался Кейт более живописным. В общем, девушка продолжала тянуть, и в конце концов Джонатану пришлось спрыгнуть в воду, чтобы доказать своей невесте, что она пытается выловить всего-навсего затонувшую рыбачью лодку. Он проследил за леской под водой и обнаружил, что конец ее теряется среди водорослей. Рядом Джонатан обнаружил тюк из ткани, напоминающей старую занавеску. Он нырнул, чтобы рассмотреть его повнимательнее и, немного развернув ткань, обнаружил в ней тело Джанин Тилман.

Фон Хайлиц перевернул страницу, и Тому бросились в глаза следующие два заголовка: «Тело Джанин Тилман найдено в озере. Местный житель арестован по обвинению в убийстве». На фотографии были изображены трое полицейских в высоких сапогах и широких кожаных ремнях, стоящие на пирсе на фоне задней части охотничьего домика Тилманов. На втором снимке — что-то бесформенное, прикрытое белой простыней, а на третьем — человек с совиными глазами шел по освещенному вспышками коридору в сопровождении полицейских.

«Так вот как выглядит Игл-лейк», — подумал Том. Он вдруг представил себе, как Сара Спенс плывет по гладкой поверхности воды с распущенными волосами и блестящими глазами. Потом он вдруг понял, что уже видел все это раньше, тогда, давно, еще до аварии — даже контуры букв, которыми был набран заголовок, казались ему знакомыми.

— Человек, которого арестовали, Майнор Трухарт, был наполовину индейцем и работал проводником. Он прикармливал рыбу и разыскивал места, где водились крупные окуни, для некоторых жителей охотничьих домиков, в том числе для Тилманов. Трухарт жил в хижине с женой и детьми. Обычно он бывал трезвым только до полудня, а затем, выпив, становился или очень забавным или совершенно несносным, но его все равно нанимали каждое лето — это стало как бы традицией. Он немного повздорил с Джанин Тилман за день до ее исчезновения — от Трухарта пахло виски, и миссис Тилман прогнала его, но он стал доказывать, что его состояние не отразится на работе, и тогда Джанин вышла из себя. Дело происходило на пирсе Тилманов, и все соседи слышали, как она орала на проводника. Наконец он сдался и побрел прочь. Трухарт утверждал, что не помнит, что делал остаток дня. Он проснулся в пять часов утра где-то в лесу, страдая от чудовищного запоя. Полицейские обыскали его хижину и нашли под кроватью длинноствольный «кольт», который послали на экспертизу.

— Это был револьвер Трухарта? — спросил Том.

— Трухарт сказал, что у него есть оружие, но этот револьвер ему не принадлежит. Однако, он узнал его — некоторое время назад Трухарт продал этот револьвер судье Бейкеру, пожилому вдовцу, который каждое лето приезжал на Игл-лейк на две недели. Он увлекался стрельбой по мишеням. Жена Трухарта сказала, что через их дом прошло много оружия. Ее муж перепродавал пистолеты, и даже искал редкие экземпляры по просьбе коллекционеров. Но она не смогла опознать найденный револьвер. Том задумался, потом спросил:

— А она не смогла вспомнить имена клиентов, которым Трухарт поставлял оружие?

Леймон фон Хайлиц наклонился в кресле и одобрительно улыбнулся.

— Боюсь, этот человек был не из тех мужей, которые все рассказывают своим женам. Но я, конечно же, задумался над тем, что могло случиться с револьвером судьи Бейкера, особенно после того, как узнал, что судья отрицает факт покупки оружия. Если бы доказали, что он незаконно приобрел револьвер, Бейкер лишился бы своего места. Я много думал о том, мог ли местный проводник, разозлившись на поведение жены одного из клиентов, застрелить ее и сбросить труп в озеро.

— И что вы сделали дальше?

— Я поговорил с судьей Бейкером и его камердинером, Уэнделлом Хазеком, пареньком с западной части Милл Уолк. Поговорил с людьми в клубе. Потом пошел в редакцию «Игл-ривер газетт» и просмотрел подшивки за последние несколько месяцев. Я также имел беседу с местным шерифом, который знал мое имя из газет. И еще раз побеседовал с Артуром Тилманом.

— Тилман и был убийцей, — задумчиво произнес Том. — Он украл у судьи револьвер, застрелил жену, сбросил ее труп в озеро в том месте, где почти никто не бывал, а потом прокрался в хижину проводника и спрятал орудие убийства под кровать. Наверное, он содрал с окна одну из занавесок и завернул в нее труп.

— Представь теперь, в какой ситуации я оказался, — продолжал старик, не обращая внимания на слова Тома. — Прошел год с момента казни убийцы моих родителей. За несколько месяцев до этого я раскрыл, практически не прилагая усилий, одно небольшое дело — просто подметил любопытную деталь, связанную с обувью, которую носил один из участников событий в день убийства. Это добавило мне славы, но в то же время заставило почувствовать себя унылым и опустошенным. Я приехал на Игл-лейк, чтобы забыть обо всем остальном мире и попытаться решить для себя, чему я хотел бы посвятить остаток жизни. И тут я встречаю на пороге собственного дома довольно неприятного джентльмена с огромным псом, и он бросает мне в лицо информацию о новом убийстве и хочет купить мое время и внимание, то есть, фактически купить меня. «Вы мистер Тень, не так ли?» Мне сразу же захотелось на самом деле стать тенью, чтобы прокрасться мимо Тилмана и закрыть дверь перед его босом. Я так устал, что пообещал ему заняться этим делом, просто чтобы он скорее оставил меня в покое. Я был почти уверен, что жена сбежала от него. Выспавшись как следует, я решил не иметь ничего общего ни с кем из Тилманов. Просто не обращать внимания на эту историю.

— А потом было найдено тело, — вставил Том.

— И арестовали проводника. Артур Тилман тут же объявил, что не нуждается больше в моих услугах и не хочет, чтобы я продолжал расспрашивать соседей. Он особенно расстроился, когда узнал, что я разговаривал с Уэнделлом Хазеком, камердинером судьи Бейкера.

— Я же сказал, — радостно воскликнул Том. — Тилман хотел от вас избавиться. Он боялся того, что вы можете обнаружить.

— В общем, да. Помнишь, я сказал, что Тилман считал, что его жена находится где-нибудь поблизости?

— Конечно. Тилман знал, что она лежит на дне озера, завернутая в старую занавеску.

Фон Хайлиц улыбнулся и закашлялся.

— Возможно, — сказал он, отдышавшись. — По крайней мере это очень умное предположение.

Тому было очень приятно, что его похвалили.

— Вспомни о том, что Тилман считал меня частным детективом, но, в общем, человеком своего круга. Он не хотел признаваться постороннему человеку, что жена, возможно, сбежала от него. А когда ее труп обнаружили в озере, он перестал волноваться по поводу огласки, и теперь мне не от чего было его спасать. И он, конечно же, не хотел, чтобы мое расследование привело к еще более скандальным слухам и сплетням.

— При чем здесь слухи и сплетни? — удивился Том. — Ведь это он убил ее.

— Я уже просил тебя подумать, в какой ситуации я оказался, а теперь хочу, чтобы ты представил себе мое душевное состояние. Как только было найдено тело, все вокруг начало казаться мне совсем другим. Можно сказать, что я стал более восприимчивым, более заинтересованным, или что Игл-лейк стало более интересным. Но дело не только в этом. Озеро стало казаться мне более красивым.

— А как вам удалось заставить его сознаться? — Тому не терпелось услышать конец истории.

— Слушай меня. Разгадка — вовсе не главное в моем рассказе. Я описываю изменения, которые произошли в глубине моей души. Когда я прогуливался возле своего охотничьего домика и смотрел на озеро и другие дома, разбросанные по его берегам, на пирсы, на поленницы, сложенные во дворе поместья Редвингов, на высокие норвежские сосны и кряжистые огромные дубы, все это казалось каким-то... словно бы заряженным неведомой силой. Каждая частичка окружающей природы разговаривала со мной. Каждый листик, каждая сосновая иголка, каждая тропинка в лесу, птичий крик — все было живым, трепещущим, полным значения. Природа обещала мне что-то, звала к гармонии. Я знал больше, чем знал. За всем, что я видел, существовал другой, скрытый смысл.

— Да, — сказал Том, с удивлением глядя на свои руки, покрывшиеся вдруг гусиной кожей.

— Да, — повторил за ним мистер фон Хайлиц. — С тобой это тоже бывало. Я не знаю, как это назвать — обретением способности видеть по-другому? Зовом свыше?

Том неожиданно понял, почему Леймон фон Хайлиц всю жизнь носил перчатки, и чуть было не сказал об этом вслух.

Старик увидел, что Том смотрит на его руки, и сложил их перед собой на столе.

— Я прискакал на лошади к дому судьи Бейкера и увидел во дворе Уэнделла Хазека, который возился со стареньким «купе» судьи. Хазеку было тогда не больше восемнадцати лет, и он виновато посмотрел на меня, как только я спрыгнул с лошади. Парень не хотел терять работу и очень боялся, что я вытяну из него лишнюю информацию.

— И что же вы сделали? — Том не мог больше заставить себя посмотреть на руки фон Хайлица — он видел на них кровь его родителей, в которой испачкался много лет назад маленький мальчик, ставший теперь стариком с эксцентричными манерами.

— Я сказал Хазеку, что уже знаю о том, что Трухарт продал его боссу длинноствольный револьвер, а потом судья дал его зачем-то Артуру Тилману. Мне просто надо было узнать, по какой причине он это сделал. Я обещал ему — хотя и не вполне искренне, — что никогда не предам огласке информацию о незаконной покупке оружия судьей Бейкером. «Никто не узнает, что судья замешан в этом деле?» — спросил Хазек. «Никто», — сказал я. «Судья хотел избавиться от этого „кольта“. Его мушка была сбита, и пуля уходила влево. Бейкер просто выходил из себя, когда думал о том, что какой-то полукровка получил хорошие деньги за плохую пушку. Поэтому он продал револьвер мистеру Тилману, который стрелял так плохо, что не заметил дефекта».

— Вот здорово! — воскликнул Том. — Так вы поймали его! — Он рассмеялся. — Артур Тилман стрелял так плохо, что ему пришлось подкрасться к жене сзади и держать револьвер на расстоянии двух дюймов от ее затылка, чтобы не сомневаться, что пуля попадет в цель.

Старик улыбнулся.

— Артур Тилман не убивал свою жену, но настоящий убийца был бы вполне доволен, если бы я подумал именно так. Убийца знал, что у Артура существует прекрасный повод для убийства жены. Джанин не просто была неверна мужу, ее любовник считал, что она готова бросить Артура и жить с ним. И сам Артур думал, что она оставила его — убежала с другим мужчиной.

Второй раз за вечер Том был удивлен настолько, что почти лишился дара речи.

— Это и были те неприятности, которых боялся Тилман? — произнес он наконец.

Фон Хайлиц кивнул.

— Все, что мне оставалось сделать, — это узнать, кто из мужчин, отдыхавших в то время на Игл-лейк, отлучался из дому в тот день, когда исчезла Джанин. Я отправился в хижину Трухарта, чтобы узнать, не отменял ли кто-нибудь назначенной на тот день прогулки. Если бы это не сработало, пришлось бы опросить еще нескольких проводников. Но этого не потребовалось. Жена Майнора убиралась в охотничьих домиках почти всех клиентов своего мужа. Шестнадцатого июня она должна была работать в двух домах. Миссис Трухарт подошла к первому домику в восемь утра, но хозяин не открыл ей дверь. Женщина подумала, что он отсыпается после бурной ночи, и прошла через лес ко второму дому, где должна была убираться. В два она закончила работу и вернулась к первому домику. И снова никто не отозвался на ее стук и не вышел на ее крики. Тогда она решила, что хозяин уехал в город или по делам, не потрудившись предупредить ее об этом. Она нацарапала в записке, что придет на следующий день, и спокойно пошла домой. Когда миссис Трухарт пришла туда семнадцатого утром, хозяин открыл ей дверь и извинился. Вчера ему пришлось неожиданно уехать в Харли, городок в двадцати милях к югу. Он встал пораньше, чтобы успеть на поезд в шесть тридцать, и вернулся только вечером. Он заплатил женщине двойную плату за уборку и попросил никому не рассказывать о его неожиданном отъезде — он ездил договориться по делу о продаже недвижимости, которое предпочел бы сохранить пока в тайне.

— Но если этот человек собирался сбежать с Джанин Тилман, а вместо этого убил ее, то почему он сам уехал в тот день?

— Он никуда не уезжал. Хотя Артур Тилман решил, что это именно так. Миссис Трухарт, убираясь, нашла в мусорном ведре две пустые бутылки из-под виски, третья, отпитая наполовину, стояла на кухонном столе, во всех пепельницах было полно окурков. Этот человек заперся в собственном доме и напился до состояния полной невменяемости. К тому же он велел миссис Трухарт держаться подальше от комнаты для гостей, и она подумала, что там наверняка имеются следы пребывания женщины, и хозяин не хочет, чтобы она их видела. Он был сентиментальным человеком. Застрелив любовницу в затылок после того, как она отказалась с ним убежать, он оплакивал ее весь следующий день. Сентиментальность довольно часто становится маской для жестокости.

— Но кто это был? Как его имя?

— Антон Гетц.

Том был немного разочарован.

— Я никогда не слышал этого имени, — сказал он.

— Я знаю. Он был очень интересным человеком — немец, приехавший на Милл Уолк лет за пятнадцать до описанных событии и сумел нажить состояние. Он купил отель «Сент Алвин», потом вложил деньги в земли на западе Милл Уолк. Никогда не был женат. Безукоризненные манеры. Интересные истории из собственной жизни — большинство из них, на мой взгляд, были выдуманы. Гетц построил на углу Седьмой улицы огромный дом в испанском стиле — там живут сейчас Спенсы. Этот дом с его помпезной роскошью лучше всего отражал характер Гетца, — старик заглянул Тому в лицо и добавил: — Возможно, тебе все это кажется красивым. Это действительно красиво в своем роде. К тому же теперь мы привыкли к этому дому.

— У вас были какие-нибудь улики против Гетца?

— Да, конечно. Рано или поздно его бы все равно поймали, потому что весной, вскоре после того, как завязался их роман с Джанин Тилман, Гетц решил обновить интерьер охотничьего домика. Старые шторы были сложены в одном из строений во дворе дома. Пока Джанин не отказалась убежать с ним, Гетц мечтал о том, что она разведется и выйдет за него замуж, а затем они вместе вернутся на Милл Уолк. Джанин поддерживала его фантазии, но никогда не принимала их всерьез.

— Но откуда вы узнали, что у них был роман? Только потому что уборщица на застала Гетца дома наутро после исчезновения Джанин?

— Не только. Прошлым лето я зашел однажды вечером в клуб и на лестнице, ведущей в бар, чуть не столкнулся с Джанин. Она ничего не сказала, просто проскользнула мимо меня со смущенной улыбкой. Зайдя в бар, я увидел Гетца, сидящего за столиком перед двумя бокалами вина и полной пепельницей окурков. Он сказал, что случайно встретил в баре Джанин Тилман, и тогда я принял его историю за чистую монету. Но в то лето я ни разу не видел, чтобы эти двое разговаривали друг с другом, встречаясь на людях. Они вообще старались не сталкиваться. Я не придал бы этому значения, если бы не тот вечер в баре, когда они явно провели несколько часов в обществе друг друга. Поэтому мне пришло в голову, что эти двое лезут из кожи вон, чтобы не навлечь на себя подозрения.

Фон Хайлиц встал и начал ходить взад-вперед вдоль стола.

— На следующий день после того, как я разговаривал с миссис Трухарт, была намечена вечеринка в «Игл-лейк клуб». Конечно, ее отменили, но многие все равно собрались в клубе, чтобы обсудить последние события и выпить по бокалу вина. Скорее от нечего делать, чем по какой-либо другой причине. Я пришел в клуб часов в шесть. Мною все еще владело чувство, которое я только что попытался тебе описать — все кругом было полно таинственного, необъяснимого смысла. Но когда я поднялся наверх и увидел на террасе Антона Гетца, чувство это тут же сменила глубокая грусть. Несколько дней Гетц заказывал пищу в домик, избегая появляться на людях. Сейчас он сидел за столиком с Максвеллом Редвингом, сыном Дэвида, и одним из его кузенов. Максвелл был в то время патриархом клана Редвингов — это ему мы обязаны уходом их многочисленного семейства с политической арены. Он чем-то напоминал твоего дедушку. Честно говоря, я не был уверен, к кому относится моя грусть — к Гетцу, который лихорадочно старался выглядеть как ни в чем не бывало, или к самому себе — ведь история подходила к концу. Я подошел к стойке, заказал выпивку и смотрел на Гетца до тех пор, пока он не поднял голову и не встретился со мной взглядом. Я кивнул, и Гетц тут же отвел глаза. Я продолжал смотреть на него, и мне казалось, что я вижу перед собой всю его жизнь. Все чувства, владевшие мною в последние дни, замкнулись на этом несчастном человеке, который пытался поддержать беседу с Максвеллом Редвингом. Гетц снова поднял глаза, увидел меня и сделал большой глоток из бокала.

Наконец он извинился, встал из-за столика, подошел ко мне и встал рядом. Его буквально трясло от страха и волнения. Гетц ждал, что я ему скажу. Когда он вынул из пачки сигарету, я поднес ему зажигалку. Затянувшись, Гетц отступил на шаг назад и спросил:

— За кем вы охотитесь?

— За вами, — ответил я. — У вас в любом случае нет шансов: рано или поздно кто-нибудь задумается о происхождении занавески, в которую завернули труп. Они быстро выяснят, что вас не было в то утро среди пассажиров поезда на Харли. И наверняка найдется кто-нибудь, кто видел вас с Джанин. Потом обыщут вашу лодку и найдут там ворсинки от занавески или пятна крови, или несколько волосков Джанин. Кровь бросилась Гетцу в лицо. Он оглянулся и посмотрел на веранду, на болтающих друг с другом Редвингов. Потом резко выпрямился и спросил, что я намерен делать дальше. Я сказал, что собираюсь отвезти его в город и сделать так, чтобы Майнора Трухарта выпустили из тюрьмы. «Вы действительно тот самый мистер Тень?» — спросил он, а затем прошептал, повернувшись спиной к веранде и нагнувшись к самому моему уху: «Дайте мне всего одну ночь. Я обещаю, что не стану пытаться убежать. Просто хочу провести последнюю ночь на Игл-лейк». Ты ведь помнишь, он был очень сентиментален. И я решил подарить ему эти несколько часов, оставшихся до заката.

— Но почему? Почему вы это сделали?

— Возможно, это звучит странно, но я хотел дать ему время подумать о некоторых вещах, пока он был еще свободным человеком. О том, что сделал Гетц, знали только он и я, и это все меняло для нас обоих. До заката оставалось не больше двух часов, я собирался следить за домом Гетца на случай, если он все-таки решит убежать. Итак, я согласился. Покинув клуб, я быстро пришел к себе домой, спустился к пирсу, отвязал лодку и поплыл на другую сторону озера. Я решил, что мой небольшой подвесной мотор позволит мне добраться до места до возвращения Гетца. Но когда я был на середине озера, кто-то выстрелил в меня.

Том открыл рот от удивления. Он представил себе, как сидит в лодке посреди озера, а Антон Гетц стреляет в него.

— Пуля упала в воду примерно в футе от лодки. Проклиная себя за то, что позволил Гетцу разгуливать на свободе, я лег на дно лодки. Одежда моя тут же стала мокрой. Через несколько секунд раздался еще один выстрел. На этот раз пуля пробила борт лодки и пролетела в дюйме от моих волос. Я свернулся калачиком на дне лодки, не решаясь даже поднять голову. Лодка двигалась по кругу. Наконец я решился сесть и быстро направил лодку к причалу Гетца, стараясь оставаться в лежачем положении. Я заглушил мотор и выскочил из лодки, которая была уже примерно на четверть полна воды. Как только я вылез, она тут же начала тонуть. Я побежал к дому, чувствуя себя полным идиотом — Гетц не только чуть не убил меня, он наверняка успел убежать. Мне придется признаться в своей ошибке и убедить полицию начать его поиски. Но пока я доберусь до телефона, Гетц будет уже примерно в двадцати милях от дома.

Но Гетц никуда не убегал. Дверь его дома была открыта. Я вбежал внутрь и тут же упал на пол, ожидая нового выстрела. Тут я услышал, как что-то капает на деревянный пол. Подняв глаза, я увидел Гетца. Он висел на тонкой леске, привязанной к деревянной балке потолка, которая почти отрезала ему голову.

— Но ведь он мог убить вас! — воскликнул Том.

— Самое смешное, что ему не пришлось даже красть «кольт» у Артура Тилмана. Оружие лежало на столике в саду недалеко от пирса Тилманов в ту ночь, когда Гетц узнал, что Джанин не хочет убегать с ним. Когда она сказала, что не собирается уходить от мужа, он взял револьвер со столика и выстрелил ей в затылок. На следующий день Гетцу пришло в голову, что можно свалить вину на Майнора Трухарта, и после того, как миссис Трухарт ушла от порога его дома к другим клиентам, он, смертельно пьяный, пробрался в хижину проводника и бросил револьвер под кровать. Артур Тилман относился небрежно ко всему — начиная с оружия и кончая собственной женой.

— Но кто же тогда стрелял в вас? Ведь это мог быть только Гетц.

Мистер фон Хайлиц улыбнулся, затем сложил руки на затылке и зевнул.

— Примерно в сорока ярдах от жилища Тилманов находился домик твоего дедушки, и примерно на том же расстоянии в другую сторону — граница владений Редвингов. Прошел всего год с тех пор, как я помог арестовать убийцу своих родителей и он дал показания о коррупции на Милл Уолк. Конечно, это мог быть и Гетц. Он мог выстрелить в меня, бросить ружье в воду, а затем повеситься. Но Гетц был очень хорошим стрелком — он убил Джанин из неисправного оружия с расстояния тридцати футов.

Фон Хайлиц перевернул страницу альбома с вырезками.

«Загадка обернулась трагедией» — гласил заголовок следующей статьи в «Игл-лейк газетт». Две небольшие статьи по колонке каждая были озаглавлены: «проводник Трухарт вернулся к рыдающей жене и детям» и «Мистер Тень снова наносит удар». В середине страницы красовалась фотография удивительно красивого мужчины с ясными глазами и маленькими темными усиками. Под фотографией было напечатано: «Убийца Антон Гетц признается во всем частному сыщику за несколько минут до ужасного самоубийства». Рядом была другая фотография, поменьше, с которой смотрел на читателей стройный молодой человек в пиджаке со складками и клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Судя по выражению его лица, он явно предпочел бы, чтобы фотограф направил свой аппарат на другой объект. «Двадцатипятилетний детектив-любитель Леймон фон Хайлиц, известный также как „мистер Тень“, не стремится к популярности». Том смотрел на фотографию молодого человека, которым был когда-то его сосед, и ему снова казалось, что он уже видел все эти снимки и читал эти слова. Загадка. Обернулась. Трагедией. Слова эти были как-то связаны с образом его вечно несчастной матери.

Молодой Леймон фон Хайлиц носил короткую стрижку, хотя и не такую короткую, как было модно в школе Брукс-Лоувуд в конце пятидесятых, и у него были такие же высокие скулы и породистое лицо с ястребиным носом, как у сидящего напротив Тома старика. Лицо мужчины на фотографии казалось напряженным, он был словно живой сейсмограф — человек, чья повышенная чувствительность делала обычную повседневную жизнь почти невыносимой.

Том посмотрел на лицо пожилого джентльмена, дружелюбно глядящего на него поверх альбома, и вдруг почувствовал, что получил сегодня ключ к разгадке собственной жизни — увидел какой-то тайный знак, хотя и не успел понять его значения.

— Если хочешь, я разрешу тебе забрать это с собой, — сказал фон Хайлиц. — Мы провели вместе уже довольно много времени, и ты любезно выслушал поток моих воспоминаний о событиях далекого прошлого. В следующий раз говорить будешь ты.

Он захлопнул старый альбом и обеими руками протянул его Тому.

Они прошли через комнату к выходу. Тому очень хотелось задать фон Хайлицу еще один вопрос.

Старик отпер дверь, и Том с удивлением увидел снаружи знаковые дома Истерн Шор-роуд. История Джанин Тилман и Антона Гетца так захватила его, что он почти ожидал увидеть за дверью норвежские сосны и высокие дубы, воды озера и тропинки между домами с балконами и верандами.

— Знаете что, — Том вдруг понял, что констатирует факт, а вовсе не задает вопрос. — Сомневаюсь, что сериал «Мистер Тень» появился в двадцать пятом году. Готов поспорить, что эту программу назвали в вашу честь.

Леймон фон Хайлиц, улыбнувшись, закрыл дверь. Том поглядел на часы. Было уже почти одиннадцать. Он медленно пересек темную улицу и пошел в сторону дома.