Мистер Икс

Извинившись, я подписал бумаги и наблюдал, как они исчезают в кейсе. Крич откинулся назад, умудряясь не касаться спиной стены.

– До прошлой ночи вам не приходилось слышать о Живодере? – Его голос создавал впечатление, что это вопрос незначительный.

– Я слышал, как какие-то мальчишки из Хэтчтауна говорили о Живодере, но что это такое, я тогда не знал.

– Вы в курсе, что город некогда использовал живодерню для уничтожения мусора?

Я сказал, что слышал об этом от капитана Мьюллена.

– Через неделю после того, как это распоряжение городских властей вступило в силу, жители Хэтчтауна охватил беспрецедентный рост заболеваний. Грипп, кишечные расстройства. В первый месяц шестеро умерли от не поддающихся диагнозу инфекций. К концу второго месяца заметно возросло количество врожденных дефектов. К концу третьего месяца общественное мнение настояло на прекращении использования ямы. Мальчишкой я рос на Кожевенной, мистер Данстэн, и я знал мальчиков помладше меня, которые родились слепыми, глухими, умственно отсталыми, с деформированными либо отсутствующими частями тела или же со всем этим в комплексе. Живодерню прикрыли задолго до этого. Землевладельцы устроили там ярмарку.

Я промолчал.

– Полагаю, Хэтчи знали, что гадость, которая была там, в яме – сами они туда это запустили или нет, – со временем могла просочиться в систему водоснабжения Хэтчтауна. К этому времени хэтчтаунцы уже пили воду только из бутылок.

– Я заметил, – сказал я.

– Если Кордуэйнер Хэтч нашел смерть в Живодере, значит, ему выпала честь встретиться с несколькими моими прежними клиентами. – Крич ухватился за ручку кейса и поднялся, издав дребезжащий звук, в котором я различил Крич-усмешку только после того, как адвокат подошел к двери и позвал охранника.

Четверть часа спустя офицер сопроводил нас в вестибюль. Несколько полицейских отвернулись, завидев Крича. Мы вышли в хмурое утро, было на двадцать градусов холоднее[73], чем вчера. Клочья тумана ползли через Главную площадь. Я почувствовал легкое прикосновение пальцев к моему локтю и принял это как подтверждение моего второго выхода на свободу. На скамейке близ фонтана из-под вороха одеял выбивались прядки золотистых волос Гоута Гридвелла.

– Спасибо, мистер Крич, – проговорил я и только тут заметил, что Крича уже след простыл.

130

Сквозь клубящийся туман я шел по Голубиной, Кожевенной, Овечьей, Паточной, Восковой улочкам, с каждым шагом ожидая услышать шаги и негромкий низкий смех, что возвестят о присутствии за моей спиной Роберта Я знал, что он сделал, и знал, почему он это сделал. И Роберт знал, что сделал я, – между нами больше не осталось притворства и обмана. Угрозы, исходившей от существа, известного мне как Мистер Икс, больше не существовало. Я сделал это, я победил. Роберт и я теперь пришли в равновесие, думал я, и мне хотелось сообщить брату, что я отдал половину состояния, которое он замышлял получить. Мы спасли друг другу жизнь. Пришло время расставаться. Все закончилось.

Я пересек Телячий Двор и обернулся, вглядываясь в невысокие дома и темные зевы проулков за фонтаном. Роберт медлил; он выжидал момент. Войдя в вестибюль гостиницы, я увидел Лори Хэтч, поднимающуюся из кожаного кресла.

Она обняла меня и прижалась шелковистой щекой к моему небритому лицу.

– Слава богу. – Она запрокинула голову и заглянула мне в глаза. – Как ты?

– Донесения все еще поступают, – улыбнулся я.

– Я… Я чувствовала, будто… Не знаю, что я чувствовала. Мне надо было увидеть тебя. Вчера вечером мир будто сошел с ума. Я чувствовала себя такой беспомощной. Потом вломилась полиция, стала задавать вопросы… Они даже спрашивали о фотографиях. Тебя тоже?

– Они общались со мной всю ночь, – сказал я.

– И отпустили. Значит, у тебя все в порядке?

– Все в порядке.

Лори опустила голову мне на грудь. Я бросил взгляд над ее макушкой на таращившегося на нас дневного портье, и тот нырнул за стойку.

– Прости за то, что я сделал с твоей жизнью, – проговорил я. – Это была ошибка.

– Нет, Нэд, не надо. – Она положила ладонь мне на грудь. – Это не ты сделал ошибку, а я. Господи, как же я измучилась, как я боялась – я ведь совсем не задумывалась о том, что могу все погубить. Меня будто закружило и понесло – я лишь хотела, чтобы со мной рядом всегда был ты.

Когда мы поднимались по лестнице, я держал ее за руку. Я захлопнул дверь номера, и Лори приникла ко мне всем телом.

– Как давно ты знала? – спросил я.

– Что знала? – Не видя ее лица, по движению губ я почувствовал, что Лори улыбнулась.

– Ты знала, кто я, когда увидела меня в первый раз?

Макушкой она едва не ударила меня в подбородок. Затем отстранилась на пару дюймов:

– Да откуда ж?

– Стюарт убрал тебя из комитета, потому что не хотел, чтоб ты увидела в архиве фотографии, которые я показывал вчера.

– Да бог с ним, со Стюартом. Ты думаешь, я тебя узнала?

– Я пытаюсь это выяснить.

Она сердито отстранилась на целый шаг:

– Стюарт интересуется своей семьей раз в сто больше, чем я. Я даже не припомню, интересовалась ли когда-нибудь прошлым Хэтчей. Да, я видела архив, если ты это имеешь в виду. Вполне возможно, что твое лицо показалось мне знакомым тогда, в больнице, но я и сейчас не могу понять, отчего так произошло.

– А ты не звонила Паркеру Гиллеспи через два дня после этого?

– Разумеется, звонила! – Взмахнув руками, Лори застыла с поднятыми вверх ладонями. – В городе ведь объявилась Эшли, помнишь? И я очень встревожилась: что будет с Кобби, если Стюарта вдруг посадят. Вполне естественной реакцией было позвонить адвокату и посоветоваться с ним. Нэд, не делай несчастными нас обоих.

Я взял ее ладонь в свою и поцеловал:

– Я никого не хочу делать несчастным. Я всего лишь ищу ответы. Ты вот что мне скажи. На следующий день после того, как ты сделала все, чтобы помочь мне найти Эдварда Райнхарта, ты хотела, чтобы я обо всем забыл.

Лори положила ладонь мне на бедро:

– Милый, это ведь ты мне сказал, что, как тебе кажется, ты можешь подвергнуть опасности Кобби и меня.

– Ты, наверное, еще ничего не знаешь о Гринвилле Милтоне.

Ее глаза расширились.

– Прошлой ночью Гринни заказал два билета первого класса в Мехико и рванул в мотель в Кейп-Джирардо. С собой он прихватил сто тридцать тысяч долларов и пистолет, а перед тем умолял свою подружку ехать с ним. Когда она отказалась, он покончил с собой.

В глазах Лори мелькнула тень мысли – четкой и безошибочной, как теорема Евклида. Она пошла к столу, постукивая кончиком указательного пальца по губам:

– А Стюарт в курсе?

– Потому, наверное, мы и позвонили К. Клейтону Кричу.

– Стюарт пытается погубить столько народу, сколько в его силах. Он пытается утопить буквально каждого, кто когда-либо имел с ним дело. – Лори выдвинула стул, с которого капитан Мьюллен провозгласил о рождении нашего правдоподобного вымысла, и устало на него опустилась. – Он пытается погубить все, что может.

– Включая траст Хэтчей, – закончил мысль я.

Беглая улыбка, порожденная мыслями о разрушительных намерениях ее мужа, исчезла. Лори скрестила ноги и подождала, что я скажу еще. Она выглядела непорочной и чистой, как горный поток.

– Стюарт позвонил Паркеру Гиллеспи, – продолжил я. – Он не мог знать о моем разговоре о Кордуэйнере Хэтче с полицейским по имени Мьюллен. Он просто хотел все сломать.

– Он хотел сломать меня, – проговорила Лори.

– Стюарт заявил, что хочет отказаться от прав на наследство. Он сказал Гиллеспи, что обнаружил существование законного наследника, Нэда Данстэна, являющегося незаконным сыном старшего брата его отца. Плохие новости для Кобдена Карпентера Хэтча, однако он не в силах идти против истины. Примерно таким был их разговор.

Лори поерзала на стуле и заметила аккуратное граффити на краю стола. Она подняла руку и провела вдоль надписи пальцами, в точности как это сделал Мьюллен. Откуда-то очень издалека донесся до меня голос Стар: «… Он все глубже и глубже погружался в ту мелодию, и тут вдруг она раскрылась, словно утренний цветок, и выплеснула сотню других мелодий, каждая из которых становилась с каждым мгновением полней и красивей…»

– О Кордуэйнере я слышала немного, – сказала Лори. – Когда-то очень давно он, кажется, был за что-то арестован, да?

«… И я стояла, замерев, а во мне наливался жизнью ты, и я думала, что после этого будет еще одно прекрасное рождение…»

– Условие об арестах и обвинениях никак не затрагивает Кордуэйнера. Кобден Хэтч в конце шестидесятых внес поправки.

– Даже и не знаю, что сказать…

– Ты, похоже, не очень-то удивлена.

– Секунд тридцать назад ты сделал большой и жирный намек, – сказала Лори. – Но это не значит, что я не удивлена Мистер Крич обсуждал это с Гиллеспи? И что, не возникло никаких споров?

– Стюарт знал, что делает, – сказал я. – И ты ни о чем таком не думала, когда мы с тобой говорили о твоем переезде в Нью-Йорк?

Самообладание очень помогло Лори во время долгой паузы:

– Это было отвратительно.

– Я не имею права винить тебя в желании дать Кобби то, что ему предназначалось.

– Он должен получить это. – На обращенном ко мне лице была неприкрытая мольба. – Нэд, я все еще пытаюсь прийти в себя от твоих новостей, у меня не было времени подумать, как это повлияет на тебя и меня, но ты сам должен видеть, что это неправильно. Согласен? Двадцать четыре часа назад ты и понятия не имел, что дядя Стюарта – твой биологический отец. Он не хотел быть наследником. Он даже не был настоящим Хэтчем.

– Юридически – был, – покачал головой я.

– Но ты-то, ты, Нэд Данстэн, ты же не такой человек! Ты не такой, как Стюарт. Я хочу, чтобы мы с тобой жили в Нью-Йорке. Ты будешь для Кобби гораздо лучшим отцом, чем Стюарт был или когда-то мог бы им стать. И это правда. Как и то, что я люблю тебя. Для нас с тобой нет никаких причин отказаться от нашей замечательной новой жизни. Однако право Кобби на наследование более обоснованное, чем твое. Ты же понимаешь это, не так ли?

– То, что я понимаю, не играет никакой роли, – сказал я. – По закону Кобби не имеет права на наследование. Прежде чем мы начнем разговор о нашем будущем, тебе придется смириться со сложившейся ситуацией, а не с той, какую ты хотела бы видеть.

С отчаянной решимостью и полной откровенностью она продолжила:

– А если б Гринни не покончил с собой? Если бы Стюарт не позвонил Гиллеспи?

– Ты сама знаешь ответ. Я бы вернулся в Нью-Йорк и ждал там тебя. Мне этот план казался восхитительным.

– Он и сейчас восхитителен, – сказала Лори.

– Но если б Стюарт не позвонил, перед Паркером Гиллеспи неожиданно возникла бы жуткая дилемма. Сегодня днем все в Эджертоне узнают, что Сойер – это Кордуэйнер Хэтч, а я – его сын. Как, думаешь, поступил бы в этом случае Гиллеспи?

– Он бы высказался, – ответила Лори. – Безусловно. Не знаю, сразу же или чуть погодя, но ему понадобилось бы на это не более двух часов. А потом мы бы отпраздновали все в «Лё Мадригале».

– Как счастливая семья.

– Разве не этого ты хотел больше всего?

– Даже Стюарт вычислил меня быстрее, чем это сделал я сам. А вот ты увидела меня насквозь мгновенно.

– Я увидела самого интересного человека из всех, встреченных мной в жизни, – сказала Лори. – Я начала влюбляться в тебя, когда мы ужинали с Эшли. Знаешь, что ты сделал? Ты сказал Гринни, что он болван, ты понимал мое чувство юмора, и, Нэд, ты был весь там – ты смотрел на меня своими невероятными карими глазами и ты был там, со мной. Ты не оценивал меня, ты смотрел не на мою грудь, а на мое лицо, ты не пытался прикинуть в уме, как скоро затащишь меня в постель. Последнее в жизни, чего мне хотелось тогда, – это подцепить себе нового дружка, но я не смогла устоять. Эшли поняла, что происходит, уже через десять секунд. Если ты не веришь тому, что я сейчас говорю, ты глупец.

– А я начал влюбляться в тебя в больничном магазине подарков, – сказал я. – После того как Крич рассказал мне о трасте, он спросил, как много я опять хочу раздать. Он тоже видит меня насквозь. К. Клейтон Крич видит насквозь всех. – Я рассказал Лори о том, как разделил деньги, и о фонде, учрежденном для ее сына. – Так что у тебя будет двести пятьдесят тысяч в год, выплаченных с его доли.

Ничего не изменилось на ее ясном лице.

– Тебе не кажется, что детали нам следовало бы обговорить вместе?

– Лори, я в тот момент сидел в камере полицейского управления. Кричу удалось попасть ко мне минут за пятнадцать до того, как меня выпустили. Я сделал то, что мне показалось правильным.

– Крич уговорил тебя сделать то, что ему показалось правильным. Но еще не поздно все изменить. – Буквально лучась ясным здравомыслием и благоразумной предусмотрительностью, Лори, вытянув перед собой руку, раскрыла ладонь, будто на ладони той лежал весь мир. – Крич не знает о нас с тобой. И не понимает, что такое Нью-Йорк. Где ему? Квартира, которая будет нужна мне, стоит порядка двух миллионов. Мне придется устраивать приемы, встречаться с нужными людьми. Нам понадобятся учителя и гувернеры, обучение в Европе. Сколько тебе нужно на жизнь? Три миллиона? Пять? Все остальное можно переписать на Кобби, с условием, что мне достанется что-то около пятисот или восьмисот тысяч в месяц. Мы будем вместе. Если мы поженимся, то получится так, будто ты ни с кем не делился.

– Ты хочешь заключить добрачный контракт?

Лори откинулась на спинку стула и пристально смотрела на меня. Во взгляде ее, решительном и твердом, я увидел не столько оценку, сколько конечный итог неоднократных оценок и размышлений. Это не имело никакого отношения к холодности или расчетливости. Твердое, спокойное внимание Лори говорило за нее – оно объявляло условия ее безмерной привлекательности. То, что я увидел в ее лице, было грустью с оттенком иронии, и это поразило меня, поскольку до того момента я и понятия не имел о существовании ироничной грусти. Я почувствовал привлекательность будущего, полного нюансов, которые я сам бы не постиг: в тот момент я не мог отречься от того, что казалось главным принципом ее жизни, – в мире взрослых людей широта чувства значит больше, чем его глубина. Словно большие прохладные крылья, чувство Лори раскрывалось на многие мили в обе стороны. Я было принял эту способность за средство защиты, однако такой щит ничего не прикрывал и не отражал – наоборот, он притягивал, и то, что он вбирал в себя, делало его крепче. Лори сидела передо мной в сиянии своего ума.

– Сама мысль о добрачных контрактах мне ненавистна, – сказала Лори. – Отвратительный способ начинать брак. С таким же успехом можно приобрести франчайзинг[74] на кока-колу. – На лице Лори появилась улыбка. – Нам очень подошла бы Филадельфия. Там не так дорого, как на Манхэттене, а институт Кертиса – великолепная музыкальная школа. Там учился Ленни Бернстайн.

Как К. Клейтон Крич, Лори собралась с силами, не меняя позы и вообще не двигаясь, затем вновь улыбнулась мне и поднялась.

Следующие ее слова прояснили мне, кого она имела в виду, сказав «нам»:

– Ты приедешь в Филадельфию, да?

– Лучше передай Поузи, чтобы поступала в Темпл или Пенсильванский университет, – ответил я.

– Я всегда смогу найти другую Поузи. – Лори понимала, что шокировала меня. Применение этого приема было ясным заявлением о наших новых отношениях. – Особенно в Филадельфии. Труднее всего было найти ее в Эджертоне. – Она поцеловала меня в щеку. – Позвони мне перед отъездом. Мне понадобятся твой адрес и номер телефона.

Я наблюдал, как она неспешно направилась по коридору к лестнице.

131

Обрывки тумана тянулись через Телячий Двор. На булыжниках матово отсвечивала влага. Серые сумерки, казалось, вот-вот сотрут здания, окружившие крохотную площадь. На той стороне фонтана стояла черная женская туфелька – каблук застрял в щели меж камней, и чудилось, будто произошло это пару минут назад. Женщина покидает тебя, женщина уходит с такой безоглядной решимостью, что оставляет туфельку на память… Я вспомнил красноречие, с каким Лори переступила мой порог, и неослабевающую четкость голоса Стар, рассказывавшей о саксофонисте, которого она слушала на концерте, будучи беременной мной.

И тут вдруг горестно отозвался каждый тускло поблескивавший булыжник мостовой, каждый клочок тумана, и мир словно стал шире и глубже.

«Горе, – подумал я, – оно повсюду, как же мне могло прийти в голову, что удастся избежать потери…»

Лицо Роберта появилось и исчезло в темноте боковой улочки.

– Роберт! – позвал я. – Нам надо…

По пути к Вишневой я все оборачивался, надеясь заметить Роберта развалившимся на заднем сиденье и раскрывающим рот, чтобы сказать что-то смешное или жестокое. Однако в машине я был единственным живым существом, когда остановился напротив дома Нетти. Было начало десятого утра. Все три мои любимые родственницы должны были собраться на кухне. Я вышел из машины и взглянул на окна дома Джой. Тюлевые занавески висели аккуратно и недвижимо. Джой никогда так рано не занимала свой пост у окна.

Нетти и Мэй хлопотали у плиты, готовя яичницу с беконом и чем-то еще, что пахло как куриная печенка. Кларк Рутлидж послал мне ухмылку над чашкой с зерновой смесью, молоком и сахаром.

– Вот молодец, так в этой замечательной куртке и ходишь!

Нетти поинтересовалась, не составлю ли я им компанию за завтраком, а я ответил, что достаточно голоден, чтобы съесть все, что они поставят передо мной на стол. Я опустился на стул рядом с Кларком.

– По радио сказали, нынче ночью Гринвилл Милтон покончил с собой. Хочешь знать мое Мнение?

– Да, прошу вас.

– Это ловушка, к гадалке не ходи. У Стюарта Хэтча есть враги, которых ничто не остановит, чтобы выставить его в дурном свете.

– Миссис Хэтч, наверное, сейчас испытывает муки ада, – вступила Нетти. – Такая милая женщина, правда, Нэд?

– В своем роде.

Мэй разложила яичницу и куриную печенку по тарелкам, а Нетти вынула из духовки укутанный в фольгу сверток с беконом. Кларк подтолкнул свою опустевшую чашку к центру стола:

– Оставить миссис Хэтч с носом. Вот что было конечной целью.

– А его – с женой и ребенком, – вставила Мэй.

– Его жена и ребенок должны получить около десяти-двенадцати миллионов из семейного траста, – сообщил я.

– Значит, у них будет крыша над головой. – Мэй вздохнула. – Что ж, я довольна.

– А я доволен тем, что крыша есть над головой у вас, – сказал я. – Когда Стюарт Хэтч услышал о самоубийстве Милтона, он рассказал семейному адвокату, Паркеру Гиллеспи, о своем дяде Кордуэйнере, так что можете больше не волноваться об этом.

Нетти и Мэй с преувеличенным усердием занялись печенкой.

– Сегодня все узнают, что он был Эдвардом Райнхартом, – продолжил я.

Мэй съежилась на стуле и возвела очи к небу:

– Господи, гора с плеч. Может, едок из меня неважный, но я обожаю поболтать и тишину переношу с трудом.

– Что ты несешь? – проворчал Кларк.

– Мистер Хэтч снял с нас обет молчания, – сказала Нетти. – А вот благодарить за это, похоже, надо нашего мальчика. Ты так помог нам, сынок, спасибо тебе от нас всех.

– Присоединяюсь, – подал голос Кларк. – Хотя лично мне жаль, что мистеру Хэтчу светит тюрьма. Он был по-царски щедр.

– Стюарт Хэтч отваливал вам немалые деньги, чтобы вы помалкивали о его дяде. Потому-то вы и не могли ничего сообщить мне об Эдварде Райнхарте.

– Понимаешь, сынок, – вздохнула Нетти, – мы не могли помочь, но мы знаем об Эдварде Райнхарте гораздо больше, чем твоя мама.

– Потому что он был очень похож на вашего отца.

– Сходство было поразительным, – сказала Мэй. – А мы не могли сказать ей всей правды. О таких вещах с молодой чистой девушкой не говорят.

– Могу себе представить, – рассмеялся я, – насколько трудно вам было намекнуть Стар, что ее ухажер являлся незаконным сыном вашего отца. Об этом, наверное, можно было сказать только напрямую. Но как, как вы узнали, что это был Кордуэйнер?

– Ну, это все Джой, – сказала Мэй. – Ты же знаешь, она все сидит сиднем у своего окошка. Как-то раз вечером Джой звонит и говорит: «Мэй, я только что видела, как этот шалопай Кордуэйнер Хэтч как ни в чем не бывало прошел в дом нашей сестренки, а на руке у него повисла Стар». Тогда в первый и последний раз Стар приводила его к нам – знакомить со своей семьей. Я накинула свое лучшее пальто и шляпку и со всех ног бросилась через улицу. Только они ушли, я позвонила Джой и сказала: «Джой, а ведь этот молодой человек, похоже, свалился с нашего семейного древа, однако зовут его не Кордуэйнер Хэтч». А сестра мне в ответ: «Солнышко, ты глубоко заблуждаешься. Он наверняка живет под другим именем в связи с тем, что у него скандальная репутация».

– Откуда Джой могла знать, что это Кордуэйнер? – спросил я.

– Джой полных три месяца проработала у них в доме, – рассказала Нетти. – Ей тогда было восемнадцать. Понимаешь, то было время Депрессии, и хотя в тот период мы, в общем-то, не особо нуждались, поскольку продали землю за городом, но это было единственным способом получить работу. Карпентер Хэтч поместил объявление, что ищет девушку с хорошим характером, желающую заниматься работой по дому, и Джой прошла собеседование. Заявила, что хочет уйти из дому, можешь себе представить? Взглянуть на нее сейчас – не поверишь, что такое могло быть.

– И Карпентер Хэтч нанял ее? – спросил я. – Он не знал, кто она?

– Я так думаю, ему очень по душе была мысль о том, что девочка Данстэнов будет менять ему постельное белье и мыть туалет. Джой приступила к работе в конце октября. Кордуэйнер тогда учился в школе-интернате. Видишь ли, родители были вынуждены отправить его туда. – Нетти покивала, живописно имитируя полное сочувствие и сожаление. – В один прекрасный день, наводя порядок в ящиках комода миссис Хэтч, Джой наткнулась на фотографии, которые хозяйка хранила подальше от посторонних глаз. Она заметила сходство между мальчиком и нашим покойным отцом. Это произошло незадолго до того, как ее рассчитали.

– Хэтч уволил ее за то, что она что-то сказала? – И тут до меня дошло, что рассказала мне Нетти. – Нет, Джой не наводила порядок в ящиках миссис Хэтч, а перераспределяла их содержимое. Она была сорокой, как Куинни и Мэй.

– Хотя до нас ей было далеко, – проворчала Мэй. – В общем, как бы то ни было, миссис Хэтч ничего доказать не удалось, но подозрения пали на нее, и – прощай, работа.

– Джой рассказала вам, что видела, и вы запомнили это на всю жизнь. Когда вы вели те «полезные дискуссии» со Стюартом Хэтчем?

– Когда, Кларк? – спросила Нетти.

– Году в восемьдесят четвертом или восемьдесят пятом. В Овальном кабинете сидел тогда мистер Рейган. Как тогда говорили, то было утро Америки.

– Полагаю, вы истратили деньги, которые Карпентер Хэтч заплатил за дом и землю на Нью-Провиденс-роуд?

– Кларк кучу денег потратил на клюкву, – сказала Нетти.

Кларк проинформировал меня о том, что клюква – продукт, необычайно полезный во многих отношениях. Ее сок, приятный на вкус и полезный для здоровья, раньше добавляли в несколько видов коктейлей. А приготовленный из клюквы соус ставили на стол чуть ли не в каждой семье по всей стране, особенно в День благодарения. В его оде добродетельной клюкве звучала нотка печали.

– К сожалению, – дополнила Нетти, – клюква не сделала из нас миллионеров.

– Человека, с которым я занимался «клюквенным» бизнесом, можно было б назвать нарушителем общественного порядка, – продолжил Кларк. – Хотя по сути своей он был белым и пушистым.

– Итак, у вас состоялся разговор со Стюартом Хэтчем, – напомнил я.

– На тему возможной передачи ему недвижимости, – сказал Кларк.

– И одним из пунктов вашего соглашения был запрет разглашения всего, что вам известно об Эдварде Райнхарте.

– И это, поверь, очень расстраивает нас до сих пор, – покачала головой Нетти. – Появляешься ты, ошарашиваешь нас именем Райнхарта – это был настоящий шок! У нас не было ни шанса, сынок, и мы дали тебе лучший совет, на какой только были способны в нашем положении.

– Вы поразили меня до глубины души. Вы шантажировали Стюарта Хэтча, вытряхивая из него целое состояние.

– «Шантаж» не совсем верное слово, – сказала Нетти. – Мы заключили деловое соглашение. И все разошлись довольные, включая мистера Хэтча.

– И сколько вам удалось выжать из этого жулика?

На этот раз в улыбке Кларка не было ни намека на насмешку:

– Кругленькую сумму.

– Не сомневаюсь. – Несмотря ни на что, я почти восхищался этими тремя старыми хулиганами. – Вы живете на деньги Хэтчей годами, не так ли? Сначала вы продали им землю, потом продали им тайну. Я горжусь вами. Данстэны никогда не были образцами законопослушания, однако Хэтчи были куда хуже.

– Нэдди. – Мэй положила нож и вилку на тарелку, казавшуюся только что вымытой и вытертой насухо. – Сейчас, когда мы можем говорить открыто, я хочу задать тебе вопрос. Мистер Райнхарт, как его тогда звали, погиб, отбывая срок заключения в тюрьме. Мне не совсем понятно, как тебе удалось узнать его настоящее имя.

– Что ж, теперь мой черед признаваться, – сказал я. – Мне пришлось позаимствовать фотографии, которые тетя Нетти держала в своем шкафу.

– Вот так так! – воскликнула Мэй. – А я-то все гадала, чего ради миссис Хэтч просила стянуть их из библиотеки. Хотя, к слову, задача была пустяковая. Люди частенько не замечают, как снимают одежду прямо с их плеч, особенно мистер Ковингтон.

– Вспомни-ка, Мэй, – – сказала Нетти. – Миссис Хэтч сказала нам, что Нэд говорил о твоих талантах и что глубоко в душе она чувствовала, будто те снимки помогут нам вернуть наши собственные бесценные фотографии.

– А что, вполне возможно, так оно и было, – согласилась Мэй. – И фотографий наших как не было, так и нет. Может, стоит еще разок наведаться в библиотеку.

– Обе папки с фотографиями у меня в машине, – успокоил я тетушек. – Через минуту я вам их верну. Если вы отправите их обратно к Хью Ковентри, они будут в полной сохранности.

– Замечательно, не правда ли? – воскликнула Нетти. – Миссис Хэтч просто душечка. Она напоминает мне тех девушек из новостей, которые глядят прямо в камеру и говорят: «Сегодня в первой половине дня трое детей были разорваны на части тиграми во время экскурсии в зоопарк округа. Подробности после блока новостей». И мне так нравится ее малыш.

– Мне тоже, – проговорил я. Нетти повернулась к Мэй:

– Я познакомилась с сыночком миссис Хэтч, когда мы приходили навестить Стар в больницу. Он был такой забавный! Мальчуган перегнулся через ремень своей коляски и сообщил мне: «Я никогда не пускаюсь в рассуждения с бухты-барахты, миссис Рутлидж». Ушам своим не поверила!

– Такого мальчишку надо показывать по телевидению вместе с его мамашей, – выдал Кларк.

– Он сказал мне: «Я никогда не бросаюсь…» Нет, он сказал: «Я не сужу…» Нэд, как он сказал?

– «Я никогда не сужу с бухты-барахты», – подсказал я. – Пойду схожу за фотографиями, а потом загляну к Джой. Сегодня вечером уезжаю в Нью-Йорк.

– Так скоро? – удивилась Мэй. – Боже, у меня такое чувство, будто ты приехал пять минут назад.

Кларк подарил мне плутоватую улыбку и отодвинулся вместе со стулом от стола:

– Я провожу тебя.

132

Когда мы спускались по ступеням крыльца, Кларк одарил меня таким светским взглядом, на какой, пожалуй, был бы неспособен и Морис Шевалье[75]. Клочья тумана соткались в тонкую серую вуаль, от которой все казалось чуть более отдаленным, чем на самом деле. Когда я отдал Кларку папки, он вздернул подбородок, будто желая подчеркнуть, что сознает конфиденциальность ситуации, предполагающей возможное присутствие невидимых посторонних глаз и ушей:

– Мне показалось, у тебя с миссис Хэтч было что-то…

– Этого «что-то» была самая малость, – отшутился я. Отеческая гордость плеснула в его глазах, обрамленных красной оправой очков:

– Надеюсь, со временем ты станешь настоящим Данстэном.

– Надеюсь, вы не ошибаетесь. – Затем, припомнив невидимых посторонних свидетелей, я взглянул на ту сторону улицы. – Вы случаем не в курсе, Джой звонила в Маунт-Болдуин?

– Последние два дня о Джой ни слуху, ни духу. Раз уж мы с тобой вышли, давай зайдем к ней?

На стук в дверь Джой не отозвалась. Я постучал вновь. Лоб Кларка словно разрезала сотня параллельных морщинок:

– Она всегда оставляет ключ на всякий пожарный, так сказать, случай. Погоди-ка, сейчас вспомню.

Я приподнял угол коврика для ног и поднял ключ от входной двери.

– Только ты нагнулся, я тут же вспомнил. Давай его сюда.

Кларк открыл дверь и замахал рукой перед лицом:

– Непостижимо, как можно жить в такой вони. ДЖОЙ! ЭТО МЫ С НЭДДИ, МАЛЬЧИКОМ СТАР! КАК ПОЖИВАЕШЬ?

Я услышал высокий и чуть приглушенный, похожий на мычание, звук.

– СЛЫШИШЬ МЕНЯ?

Тишина, и лишь этот странный звук, который Кларк не мог слышать.

– Давай зайдем. – Мы перешагнули порог, и вонь окутала нас – ДЖОЙ! ТЫ В ТУАЛЕТЕ, ЧТО ЛИ?

– Посмотрим в гостиной, – предложил я, надеясь, что Джой не хватил инфаркт, когда она опускала Кларенса в ванну.

Звук стал громче. Когда мы вошли в гостиную, Кларенс вытаращил на нас глаза со смесью ужаса и облегчения во взгляде и резко рванулся грудью вперед, удерживаемый лямкой.

– Ммммм! Ммммм!

– Кларк, позвоните в Маунт-Болдуин, пусть немедленно присылают «скорую».

– Уже звоню, – ответил Кларк. – А ты поищи Джой. Мне все это очень не нравится.

«Морзянка» Кларенса сопровождала меня в столовую и кухню. Джой, похоже, брала уроки ведения домашнего хозяйства у Эрла Сойера. Ей еще многому надо было научиться, но явный прогресс уже прослеживался. А ванная даже превзошла эрловские стандарты.