— Ты сделал все что мог. — Сара погладила руку Картера и вздохнула: — Мне она была и сестрой, и дочерью. А у нас нет своих детей… Я знаю, что тебя это печалит. Прости…

— Т-с-ссс, — проговорил Картер и уложил голову жены себе на плечо. — Это наша общая печаль. Быть может, Господь откликнется на наши молитвы, хотя врач нам ничего не обещал.

Они молча сидели рядом, а в груди Картера усилилась тупая боль. Наконец он сказал:

— Сегодня я снова отправлюсь на поиски. Чанта нет слишком долго.

— Чант ходит куда пожелает, и его часто не бывает по нескольку дней.

— Да, и я так думал, но так я думал, пока не услышал голос на фоне ветра. Есть кое-что, что понятно только Хозяину. Равновесие нарушено, Сара. Равновесие между Хаосом и Порядком. С пор как я увидел Леди Порядок в Иннмэн-Пике, я ощущал это как боль в затылке, но сегодня… Сегодня я знаю это наверняка. Перемены чудовищны. Силы пришли в движение, и я боюсь за Чанта.

— Куда ты отправишься?

— Это вопрос. Я должен поговорить с Хоупом и Енохом.

— Я думала, ты меня утешишь. Почему же и мне невесело? Картер торопливо поцеловал Сару в губы.

— Я далеко не весельчак, Сара. Я на тебе женился в надежде, что стану более радостным. А почему ты вышла за меня замуж, я не понимаю.

— Может быть, из-за того, о чем говорил народ в Иннмэн-Пике, — чтобы ты одарил нас башмаками и зерном. Но у меня были другие запросы, повыше.

— Ты ранила меня.

— Не вижу крови. И зёрна, кстати, тоже. Пойдём, вместе поищем Еноха и Хоупа.

Они встали и вышли из каминной ниши. Картер оглянулся на барельеф, украшавший арку: десятки белок в ветвях клёна, а по краю — виноградные грозди. В столовой царил полумрак. Потолок и стены здесь были забраны тёмным дубом, посередине стоял массивный стол, обитый кожей, с ножками в форме когтистых лап. Над столом висела хрустальная люстра. Ободок её плафона украшала резьба в виде маленьких мышек.

Рука в руке, супруги вышли из столовой и пошли по боковому коридору, мимо панелей красного дерева, тускло поблёскивавших багровыми отсветами в полумраке, мимо контрфорсов с резьбой в виде котят, играющих с клубками шерсти. Справа располагалась главная лестница, вся сделанная из тёмного дуба. Столбики перил были выполнены в форме когтистых лап, а над верхней площадкой разместился вырезанный из железного дерева орёл с размахом крыльев в шесть футов, сверху взиравший на добычу. Под лестницей коридор сворачивал к западу у выхода в сад и заканчивался двумя дверями, одна из которых вела в зал для джентльменов, а вторая — в картинную галерею.

Дверь в зал для джентльменов была полуоткрыта, оттуда слышалось негромкое немелодичное пение. Хоуп имел привычку проводить целые часы в небольшом кабинете, который устроил для себя в этом зале. Картер открыл дверь нараспашку, и они с Сарой вошли в мрачноватую комнату. Высокое и глубокое окно было отделано дубом, в тёмной нише стояла длинная, обитая кожей кушетка, бледно-розовый доломитовый камин был покрыт дубовой доской, по обе стороны от него располагались углублённые в стены панели. Потолок и бордюр здесь были нежно-белые, с лепниной в виде висящих колокольчиков. Торшер из кованого железа в форме буквы «Н», увенчанный четырьмя лампами в гофрированных абажурах, освещал дубовый бильярдный стол. Вокруг стола лежал восточный ковёр, красный и зелёный с золотом. Ножки стола прочно стояли на паркете. Около одной из луз на бортике бильярдного стола было вырезано имя «Каваганс».

Рабочий стол Хоупа стоял у стены. Эту часть комнаты он занял целиком, и на каждом столике, этажерке и книжной полке лежали всевозможные чудесные мелочи: книги, курительные трубки, деревянные инструменты, географические карты и пустые бутылочки, бесценные камни из дальних стран, гравюры шестисотлетней давности, древние благовония, крошечные куколки из слоновой кости. На письменном столе рядом со свитком, испещрённым рунами, лежала большая лупа, а поверх свитка — карточка, на которой было написано: «Эррет-Акбе?». Потускневшее зеркало в тяжёлой золочёной оправе стояло на уголке стола. Его поверхность была затёрта сухим мылом.

Хоуп оторвал взгляд от толстенного фолианта на французском языке в красном кожаном переплёте. На его переносице поблёскивали очки.

— У тебя есть минутка? — спросил Картер. Хоуп привстал со стула — так он имел обыкновение изображать поклон Хозяину, и снова сел.

— Входите. Я тут читал занимательнейшие труды о древних соглашениях. Известно ли вам, что каждые три года мы обязаны посылать два медных яблока, изготовленных кидинскими мастерами, жителям Идрина в знак нерушимости нашей дружбы. В ответ они обязаны отправлять нам дюжину бутылок своего лучшего вина.

— И когда такое происходило в последний раз? — осведомился Картер.

Хоуп снова уткнулся носом в книгу.

— Гм-м-м… Мы опоздали на четыреста двадцать лет. Но поскольку в Кидине больше не добывают медь, а в Идрине уже нет виноградников, винить нам себя не в чем.

Сара рассмеялась.

— Вы на самом деле все время читаете о такой ерунде, или это только прикрытие? Правда, я время от времени заглядываю сюда, но ни разу не видела, чтобы вы играли в бильярд.

— Сударыня, я изучаю тонкости юриспруденции, а не аксиомы геометрии. Я не могу согласиться с глупым предположением о том, что числа неизменны, а углы постоянны. Знакомство с этим Домом утвердило меня в мысли о том, что моя интуиция меня не подводила: принципы существования Вселенной столь же изменчивы, сколь и судебные законы. С какой же стати мне увлекаться игрой, которая основана на ничем не поддержанных предположениях? Вот шахматы — это игра, сплошной хаос и смятение.

— Но уж конечно, в шахматах существуют чёткие правила, — возразила Сара. — И я уверена, вы их соблюдаете.

— Совершенно верно, — отозвался Хоуп, и его округлое лицо озарилось улыбкой. — Но если бы нам пришлось решать вопрос о том, что играть надо по новым правилам, никто не стал бы утверждать, что это невозможно.

— Но, сэр…

— Пожалуйста, лучше не начинайте, — вмешался Картер. — Как только вы вступаете в спор, он раскручивается, словно смерч. Мы пришли потому, что я тревожусь за Чанта.

Взгляд Хоупа стал озабоченным.

— Что случилось?

— Не знаю. Я боюсь за него. Он редко докладывает мне, куда именно направляется, но я подумал, что, может быть, об этом знаешь ты или Енох.

— Гм-м-м. Вот они, издержки того, что ваши слуги лезут в дела Хозяина. Енох отправился заводить часы на Башнях. Думаю, он вернётся не раньше пятницы. А вот обходы Чанта не связаны ни с какой таинственностью. В своё время я сопровождал его, как и Еноха, дабы изучить их маршруты, и я все записываю, как до меня делал Бриттл. Они сообщают о своих передвижениях, поскольку их работа слишком важна для того, чтобы допускать малейшие случайности. Минутку.

Хоуп вытащил из ящика стола серый блокнот и перелистал его.

— Сегодня среда. Чант ушёл в субботу путём, ведущим к Аллее Фонарщика. Дорога в лучшем случае занимает два дня, учитывая, что по пути он проверяет все лампы. Вам логично отправиться прямо к этому переулку, и скорее всего вы встретите его на обратном пути, если предположить, что он просто задержался. Вы попадёте в те края быстрее, если пойдёте более короткой дорогой. Послать с вами кого-нибудь?

— Нет. Я пойду один. Все равно слугам нельзя входить в аллею — этот проход закрыт для всех, кроме Чанта и меня.

— Что вы подозреваете и чем я могу вам помочь? — спросил Хоуп.

— Я не знаю ответа ни на тот, ни на другой вопрос. Мне просто не по себе.

В Дорожном Плаще, поверх которого была надета шуба, с Мечом-Молнией, Картер покинул Внутренние Покои. Сара проводила его по продолговатому залу к двери за лестницей для слуг. За дверью была свалена всякая всячина: деревянный конь-качалка, поломанный и безглазый, игрушечный кораблик цвета морской волны — он был совсем целый, только киль с дыркой, рисунки и блокноты. Из каморки уводила Зелёная Дверь со стеклянной ручкой с миниатюрным изображением Высокого Дома с северной стороны. Картер вынул из кармана связку Ключей Хозяина. Бронзовое кольцо тускло поблёскивало в свете единственной газовой горелки. Ключи сверкали и переливались в руках Картера. Все они были разного цвета, размера и формы. Верхушки некоторых из них были вырезаны в виде крылышек ангелов и различных головок. Картер выбрал малахитовый ключ с голубыми прожилками. Казалось, ключ сделан из камня, но он был прочен, как железный. Затем Картер обернулся к Саре и сжал се руки в своих.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее. Сара была печальна, однако сумела улыбнуться.

— Знаешь, — сказала она, — у меня не слишком хорошо получается роль жены, ожидающей возвращения мужа… Ходить по берегу, вглядываться в морскую даль. Я бы пошла с тобой, если бы ты мне позволил.

— Ты бы и сигары курила, если бы я тебе позволил.

— Я бы их курила независимо от твоего позволения, и несколько раз это делала. Просто ты боишься, что я стану вторгаться в курительную комнату, где мужчины так любят сидеть и вести мальчишеские разговоры.

— Это не я боюсь, миледи, это Хоуп. Лично я вкус сигар ненавижу. А Енох предпочитает свою трубочку. И когда только ты видела, чтобы я курил? Или, если на то пошло, тратил время на фривольные разговорчики?

— Никогда, — согласилась Сара, и слезы застлали её глаза. Она порывисто обняла мужа с таким отчаянием, что это напугало его. — Будь осторожен, Картер. Береги себя. Я люблю тебя.

— И я тебя, — сказал он. — Не плачь. Сара отстранилась и улыбнулась.

— Я не хотела. Богу известно, сколько раз я вот так тебя провожала. Ну, иди. Найди Чанта.

Картер поцеловал её в губы, вставил ключ в замочную скважину и отпер Зеленую Дверь. За ней лежал Длинный Коридор — весь серый. Под потолком клубилась дымка. Картер смотрел на Сару, пока она не прикрыла за ним дверь. Затем он, вздохнув, запер дверь ключом.

Картера охватило ощущение чуда, как случалось всегда, когда он входил в Длинный Коридор, с самого первого раза, когда он попал сюда, украв у отца Ключи Хозяина. Тогда ему было двенадцать лет. За тем страшным днём последовала его четырнадцатилетняя ссылка из Эвенмера. Угрызения совести, стыд за единственный легкомысленный проступок терзали Картера всякий раз, как только он переступал порог. Чувство вины и сожаления о содеянном притупились, когда он стал Хозяином, но тоска многолетней разлуки с отцом из-за глупой детской шалости никогда не покидала его.

Картер шагал по серому коридору, по серому ковру, мимо серых картин в ожидании боли, настигавшей всякого, кто входил в главную часть Дома. Боль пришла. Она началась с рук, в которых словно бы перестала течь кровь, быстро переместилась к груди, потом — к голове, потом опустилась к ногам. Картеру казалось, будто его режут и зашивают одновременно. Он опустился на колени, сел и стал ждать, когда отпустит боль. Картер часто размышлял о её причине и подозревал, что при входе в главную часть Дома люди попадают в другое измерение и подвергаются изменениям, за счёт которых здесь можно сохраниться. Видимо, этим объяснялось и то, каким образом бескрайние природные просторы умещались внутри вполне конкретного пространства, ограниченного стенами. Но сейчас Картер был способен думать только о боли, а не о том, что её вызывает.

Когда боль отступила, он встал и пошёл дальше по коридору. Здесь было холодно. С губ Картера срывались облачка пара. Он слышал, как за стенами стонут свирепые северные ветры. Картер похлопал затянутыми в перчатки руками, тоскуя о теплом камине в столовой.

Длинный Коридор представляет собой окружность, и почти все страны Белого Круга, то есть государства, дружественные Внутренним Покоям и присягнувшие на верность Хозяину, примыкают к внешнему краю этой окружности. А внутри круга располагаются Уз, Вет, Иннмэн-Пик, Верхний Гейбл и ещё с десяток стран. Ближе к центру, в тех краях, куда людям вход воспрещён, лежит Аллея Фонарщика, а там находятся самые главные фонари, о которых заботится Чант.

Три часа шёл Картер по Длинному Коридору. Серая дымка мало-помалу рассеивалась. Цветы цинний на обоях постепенно из серых стали оранжевыми, цвет ковра потеплел, сделавшись персиковым. Картер перекусил, остановившись на привал у одного из очагов, устроенных вдоль стен. У этого очага лежал солидный запас дров и стояло большое, удобное мягкое кресло. Как правило, во время странствий Картер питался сухими фруктами и солониной, но с тех пор, как он женился на Саре, она взяла за правило хотя бы на первую трапезу снабжать мужа провизией, которую готовила сама. Картер вынул из мешка жареную речную форель, приготовленную под томатно-чесночным соусом, и развёл огонь в очаге. Сердце его согрелось при мысли о заботе жены. Ненадолго, совсем ненадолго он ощутил себя счастливым человеком. После еды ему захотелось спать, однако он встал и продолжил путь Вскоре Картер повернул направо и вошёл за серую непримечательную дверь, которая вела в Гаханджин. Картер несколько раз бывал здесь и посещал таинственного правителя страны, барона Кощея, известного под прозвищем Бессмертный, поскольку этим прозвищем награждали каждого правителя после того, как он проводил на престоле семь лет. Кроме того, законы правления страной предписывали тамошнему сюзерену постоянно ходить в маске. Вот так и получалось, что Кощей вроде бы правил Гаханджином испокон веков.

Картер миновал прихожую, где вдоль одной стены тянулись мраморные книжные полки, уставленные невысокими, но жутко толстыми (в четыре фута) томиками в зелёных кожаных переплётах. Говорили, будто в этих книгах изложена история времён до провозглашения Гаханджина, но написаны они на гистианском языке которого не знал уже никто из живущих. Перед следующим дверным проёмом на столбиках стояли чучела гнолингов, похожих на медведей с плавниками, шестидюймовыми клыками и когтями. Рядом с чучелами за столом из палисандра сидел стражник в серебристой кольчуге, тунике цвета слоновой кости, плаще и сапогах. Он читал перепечатку древней-предревней книги сэра Белы, скальда с Восточных Трясин. Завидев Картера, стражник аккуратно закрыл книгу и, встав, сжал тяжеленное копьё. Он был невероятно мускулист и видно было, как могучие мышцы играют под кольчугой.

— Добро пожаловать в Гаханджин, — произнёс стражник низким приятным голосом. — Пожалуйста, подробно поведайте о Цели вашего прихода без поспешности, ничего не упуская.

На голове стражника сверкал медный шлем, на забрале которого блестела серебряная змейка.

— Картер Андерсон, Хозяин Эвенмера, пришёл по делам Дома

Картер показал стражнику перстень на левой руке. Этот перстень ему вручил Хоуп во время официальной церемонии провозглашения нового Хозяина. Точно такой же был у отца Картера, поскольку традиция ношения таких перстней была древней — но отцовский перстень исчез вместе с отцом в волнах Радужного Моря. Семью концентрическими кругами лежали семь камней — яшма, сапфир, халцедон, изумруд, сардоникс, сардер и хризолит, символизирующие Семь Слов Власти. С внутренней стороны на перстне были выгравированы слова:

Стражник отвесил Картеру поклон.

— Большая честь, милорд. Следует ли мне известить барона о вашем прибытии?

— Известите, если хотите, но я сомневаюсь, что у меня будет время повидаться с ним. Мне просто нужно пройти короткой дорогой к Аллее Фонарщика.

— Что ж, тогда доброго вам пути и скорейшего возвращения. Вы, наверное, из-за всех этих неприятностей, да?

— Каких неприятностей?

Стражник, неотёсанный малый лет двадцати пяти с грубоватым лицом, смущённо потупился.

— Я думал, вы знаете, милорд. Дозорные говорят, будто бы видят что-то странное в окнах, что выходят на Аллею Фонарщика, и слышат оттуда странные звуки. Выйти-то туда, само собой, никто не может, но местечко стало страшноватое, так что дозорные его теперь недолюбливают.

— Я все проверю. А Чанта ты видел?

— Самого Фонарщика? Нет, милорд, да ведь только он всегда этой дорогой ходит.

— Если пройдёт здесь, скажи ему, что я пришёл.

— Конечно. Если хотите, я вам провожатого найду.

— Времени нет, иначе я бы подождал. Дорогу я и сам найду.

— Хорошо, милорд.

Повернув к югу, Картер вошёл в северные пределы Гаханджина и вскоре добрался до Зеркальных Пустошей, своеобразной защитной преграды вокруг страны, устроенной три столетия назад во время Войны Пяти Стран и получившей своё название из-за того, что тут все стены, потолки, пол и лестницы были забраны зеркалами. Отражения отражений вдоль извилистых переходов, предназначенные не для забавы, а в качестве защиты, обманывали зрение, смещали перспективу и делали ходьбу по этим краям делом опасным. Попав в Зеркальные Переходы большой компанией, люди, как правило, сразу терялись, а о головоломной задаче было принято говорить: «трудно, как пройти по Гаханджину». Картер шёл, натыкаясь на стены, с трудом разбирая дорогу. Не будь внутри него запечатлены карты Эвенмера, он бы давным-давно заблудился.

Переходы, двери, лестницы чем дальше, тем сильнее сужались, и в конце концов сделались такими узкими, что плечи Картера тёрлись о стены. Гаханджин — страна уютных мансард и крошечных комнатушек, кукольное королевство, полное потайных каморок и переходов. Здешние жители были непревзойдёнными мастерами нападения из засады. Почти все они превосходно владели луками и духовыми ружьями.

Через час Картер вышел из Зеркальных Переходов в коридоры, забранные тёмными дубовыми панелями. Здесь совсем не было окон, газовые светильники попадались редко, и потому глубокие тени лежали на длинных гобеленах с изображением «картинок в картинке», то есть самих коридоров. Гаханджин был довольно многонаселённой страной, но хотя ещё почти час Картер шёл по коридорам, ему никто не встретился, словно здешние обитатели были фейри, прячущиеся за кустами роз и первоцветами.

Наконец Картер набрёл на семерых воинов, согревавших руки у небольшого очага. Все воины были высокого роста и очень бледные, в серебряных кольчугах и с саблями. При виде Картера они тут же вскочили и нацелились в него копьями и арбалетами. Самый высокий указал на массивную дверь и торжественно возгласил:

— Остерегайся, о путник, ибо эта дверь ведёт к Аллее Фонарщика, куда не может войти и остаться в живых ни один человек, кроме Хозяина и его Фонарщика. Уходи, если страшишься смерти.

— Но если смерть неизбежна, зачем нужны стражники? — как того требовал ритуал, вопросил Картер.

— Стражники предупреждают, дабы несведущие не погибли.

— Я — Хозяин Эвенмера, и ищу моего Фонарщика, — сказал Картер и показал перстень, тем самым завершив ритуал.

Молодой стражник коснулся правой рукой левого плеча, приветствуя Хозяина.

— Он пока не проходил здесь, милорд. Обычно он попадает в аллею другой дорогой, а здесь возвращается. Но мы знаем о том, что он сейчас за этой дверью и преследует какого-то неведомого посланца злых сил. Потому я здесь не один. Мы не должны позволить врагу уйти. Если вы желаете пройти туда, будьте осторожны.

Тревога, не отпускавшая Картера на всем протяжении пути от Внутренних Покоев, сдавила его сердце, но он только сказал:

— Ты меня взволновал. Прошу тебя, дай мне пройти.

Стражник отпер дверь чёрным ключом из связки, висевшей на ремне, и отодвинул стальной засов. В дверной проем ворвался порыв ледяного ветра. За дверью лежали высокие сугробы. Ветви деревьев скрючило морозом.

— Благодарю, — проговорил Картер и вышел на просторную квадратную площадку. Кое-где между сугробами проглядывали плиты с орнаментами и стояли надстройки из красного кирпича. Ветер, гулявший меж скатов, шпилей и башенок, кусал щеки и рвал одежду. Слой снега на горизонтальной поверхности быстро нарастал.

Дверь за Картером со скрипом затворилась. Он прошёл немного вперёд. В самом центре квадратной площадки, чуть вдали, длинным рядом выстроились двенадцатифутовые пьедесталы, увенчанные массивными статуями и окружённые каменным лабиринтом, стены которого вдвое превышали рост человека.

Картер не видел следов, но понимал, что их могло давным-давно занести снегом. Он пошёл по сугробам, закрывая лицо полой плаща. Как он ни тревожился за Чанта, но решил обследовать площадку самым тщательным образом и только после этого войти в лабиринт. Что-то удерживало Картера от того, чтобы окликнуть Фонарщика — не то здешнее призрачное безмолвие, не то предупреждение стражника.

В наружных стенах были выбиты округлые ниши, и в каждой стояла фигура ангела. Картер осматривал каждую нишу и всякий раз боялся, что в очередной обнаружит тело друга. Страх его становился все сильнее, подогреваемый воображением и безнадёжностью: ведь если Чант ранен, враги могли унести его и спрятать где угодно в Доме.

Картер обошёл половину площадки и вдруг резко остановился и затаил дыхание. Перед ним, наполовину засыпанная снегом, лежала шляпа Чанта. Картер разбросал снег, чтобы убедиться, что перед ним действительно шляпа Фонарщика. Кровь бешено пульсировала в висках. На таком холоде человек с непокрытой головой долго не продержится.

Картер осмотрелся — нет ли поблизости следов, но если они и были, ветер замёл их. Ничего не найдя, Картер пустился бегом. Он продирался по сугробам, торопливо заглядывал в ниши. Он бежал вперёд, вперёд, по периметру площадки, и дыхание вырывалось из его рта клубами пара. Нет, никаких следов Чанта.

До угла оставалось совсем немного, когда Картер заметил оборванный, растрёпанный рукав плаща, торчащий из ближайшей ниши. Издав звук, подобный сдавленному рыданию, Картер бросился к нише и обнаружил там Чанта, лежавшего на спине с раскинутыми руками. Голова Фонарщика была повёрнута набок, одежда порвана.

Окликая друга по имени, Картер сорвал с рук перчатки и коснулся шеи Чанта, чтобы пощупать пульс. Кожа Фонарщика была холодна, как у мертвеца, но на прикосновение он отозвался еле слышным стоном.

Не зная о том, насколько тяжелы раны Чанта и можно ли его шевелить, Картер все равно не мог оставить его здесь, на морозе, под ветром, потому поднял Фонарщика, уложил себе на плечо и пошёл по площадке в обратную сторону, пройдя при этом вблизи от каменного лабиринта. Чант был худощав, но высок ростом, и нести его Картеру было нелегко. Добравшись до двери, он тяжело дышал, но стражники, наблюдавшие за ним сквозь щель, поспешно отодвинули засов и бросились на подмогу.

Воины уложили Чанта на кушетку у очага. Один из них развёл огонь пожарче, а Картер вместе с начальником стражи стащили с Чанта сапоги и перчатки и стали растирать его ступни и пальцы. Вскоре Фонарщик снова застонал, разжал веки, открыл бледно-розовые глаза и проговорил:

— «Один желает кровь пролить чужую, и проливает кровь свою другой. Сама Природа злится, негодует и студит кровь морозом и пургой…» — С этими словами он вновь лишился чувств.

Прошло полчаса, и согретый теплом очага Чант пошевелился. Картер напоил его с ложки горячим чаем, и Фонарщик сумел приподняться и сесть. Через некоторое время он выглядел гораздо лучше. Картер уже осмотрел его, но ни ран, ни отморожений не нашёл. Только на лбу Чанта лиловел большой кровоподтёк.

— Судя по всему, я не в Раю, — еле слышно проговорил Чант, если только ангелы не похожи на Картера Андерсона.

— Благодарение Господу, надеюсь, что не похожи, — отозвался Картер и впервые за все время улыбнулся. — Ты верен себе. Просто чудо, что я тебя разыскал. Сначала я подумал, что ты мёртв.

— Ещё несколько минут при таком морозе и вьюге, и я бы точно отправился на тот свет. «Ибо Ангел Смерти простёр надо мной свои крыла».

— Наверняка ты там недолго пролежал, — заключил Картер, — иначе бы обморозился. Где ты был в последние несколько дней?

— Неподалёку отсюда, но сегодня только на Аллее Фонарщика. За границей собрались злые силы, они орудуют в Доме.

— Я это почувствовал. Хватит ли у тебя сил рассказать мне обо всем?

— Нет времени! Фонари в опасности! Нам нужно немедленно идти.

Чант попытался встать, но Картер бережно уложил его на место.

— Прежде чем мы полезем в пекло, мне нужны сведения. Будь краток, но расскажи все, не опуская подробностей.

— Ладно. Голова у меня словно мякиной набита, но если я выпью ещё чаю, то расскажу что сумею.

Картер налил чая в оловянную кружку. Чант отпил несколько глотков и начал свой рассказ:

— Мои беды начались четыре дня назад. В Риффенрозе, возле четырех ионийских свеч различной высоты есть маленькая зелёная лампа, масло в которую надо подливать каждую неделю. Я отправился туда через Озеро Книг и намеревался вернуться Аллеей Фонарщика, дабы подрезать там фитили и проверить, хватает ли в фонарях масла.

На второй день, чуть только минуло два часа дня, я свернул за угол и лицом к лицу столкнулся… с самим собой! Я это говорю отнюдь не в переносном смысле: передо мной стоял мой двойник. В разговорах мы порой можем обмолвиться о таких встречах, и нам они представляются волшебными, но в действительности они порождают неописуемый ужас. Наверное, такие же чувства можно испытать, если бы довелось увидеть собственную смерть. «Уйди от меня. Но нет, я чувствую, что с этих пор ты не покинешь меня, как моя тень. Теперь и на пороге двери своей я не буду одинок». Я не мог дышать, я дрожал, словно напуганный пёс. Двойник воспользовался моим испугом и выхватил пистолет. Я бросился бежать, и это было глупо, ведь ему было легко подстрелить меня на таком расстоянии, но мне казалось, что он не намерен меня просто уничтожить или взять в плен. Как ни странно, выстрелив мне в спину дважды до того, как я успел свернуть за угол, он промахнулся — будто впервые взял в руки оружие.

— Он побежал за тобой?

— Да. Потом мы с ним играли в «кошки-мышки». Он меня упорно преследовал, а я как мог хитрил, чтобы уйти от него. Он гонялся за мной по лестницам, по узким переходам и широким коридорам, но я ухитрялся дурачить его. Мне было страшно, однако я понимал: уничтожив меня, он меня подменит. Я решил не вступать с ним в схватку до последнего, поскольку легко мог проиграть, а цена проигрыша была слишком высока. Не раз мы обменивались выстрелами. Я пробивался к аллее, надеясь, что тамошние Хранители не пропустят врага. «Мой путь во мраке одинок, нет никого, кто б мне помог. Один — вдоль берега реки, по склону горному — один. Один. Вокруг меня страна — обитель грёз, обитель сна…»

Я бежал всю ночь и весь день и наконец добрался до коридоров, ведущих к аллее. Встречные говорили мне о том, что тут слонялся некий тип, похожий на меня. В это время я уже находился в Графстве-у-Переулка, где у меня есть знакомые, поэтому к цели меня сопровождали маршал Япт и целый эскадрон из леса Вруманлин. Маршал спешно отправил к вам гонца, и видимо, тот добрался до Внутренних Покоев нынче утром, вскоре после того, как вы тронулись в путь.

Наконец после долгих проволочек — надо сказать, что Япт жутко скрупулёзен во всем, в том числе и по части сборов в дорогу — мы добрались до восточной двери, выводящей на площадку, сегодня после полудня. Стражник, охранявший дверь, был убит, дверь открыта нараспашку. Ни маршал, ни его люди, естественно, не могли идти со мной к аллее из страха перед Хранителями. Я хотел одного: дождаться вашего прибытия, но я не мог ждать. Фонари следовало осмотреть в урочное время, ибо огни в Аллее Фонарщика — это огни Вселенной. Им, более чем прочим огням в Доме, нельзя позволять гаснуть. «Звезды на небе — не столько ли их, сколько на свете людей? Разума светом людей наделённых, видящих в звёздах деянье Творца?» Я назвал воинам пароль, чтобы они узнали меня, когда я вернусь, и ступил на площадку.

Вьюга на время утихла, и вскоре я увидел следы, ведущие к каменному лабиринту, окружающему аллею. Прежде чем войти в лабиринт, я внимательно осмотрел стены, замыкающие площадку. Следы были видны чётко, и я понимал, что мой двойник где-то недалеко. Шагая по следам, я догадался о том, что врагу моему дорога к аллее неизвестна. Он бродил по лабиринту не меньше двух часов, а я — за ним, и только потом он наконец добрался до Аллеи Фонарщика.

В аллее я увидел тёмный силуэт. Мой враг был готов погасить первый из двадцати одного фонаря. Я вскрикнул и выстрелил, но промахнулся. Он с поразительной скоростью скрылся за деревьями, и мне ничего не оставалось, как только броситься за ним в погоню. Там толстым слоем лежит опавшая листва, и бежать трудно — все время проваливаешься в снег. Только я вбежал в заросли, как мерзавец набросился на меня. Пуль у него, видимо, не осталось, поскольку пистолетом он воспользовался как кастетом. Ударил меня по лбу изо всех сил, но я успел выстрелить с близкого расстояния и ранил его. Он пустился прочь, подвывая, словно собака.

От удара у меня закружилась голова, навалилась слабость, по виску текла кровь. Я тронулся в обратный путь по лабиринту, но долго идти не смог. В глазах у меня потемнело, я заблудился. Вот и все. Потом я очнулся здесь, и больше ничего не помню.

— Значит, ему удалось обмануть Хранителей, представ перед ними в твоём обличье, — заключил Картер.

— Да. И это пугает меня. Он все ещё там. Нельзя допустить, чтобы он погасил фонари.

Картер выхватил Меч-Молнию.

— Я найду его.

— Я тоже пойду.

— Ты ещё слаб.

— Но я могу прикрыть вас с тыла. Какой ни увёртлив, с нами двумя ему будет справиться нелегко. Слишком многое поставлено на карту.

Чант встал. Он не слишком твёрдо держался на ногах, но вид имел самый решительный. Вымученно усмехнувшись, он проговорил:

— «Вперёд, без страха и упрёка, и пусть покой нам только снится. За дело правое сразимся, и к нам победа возвратится».

По приказу Картера стражники отперли дверь, ведущую на площадку. Снег повалил гуще. Почти ничего не было видно за его белой пеленой. Спутники пошли рядом по сугробам к лабиринту. Картер мог бы пройти здесь и сам, слушаясь запечатлённых в его сознании карт, но это было ни к чему, когда рядом с ним шёл Чант. Проходы между стенами были узкие, все завалило толстым слоем снега. Через двадцать минут Картер и Чант вышли к аллее.