ВЕРХНИЙ ГЕЙБЛ

Двенадцать дней отряд шёл по чердаку, прошёл над Гимнергином и Узом, и хотя страны эти густо населены, путникам никто не встретился, лишь порой до них доносились разговоры и пение. В Гимнергине, где окна выходят на Террасы, мистер Крейн хотел было продемонстрировать своим спутникам фруктовые сады, которыми славилась эта страна, но деревья были засыпаны снегом по самые макушки, и Картер с грустью подумал о том, что вряд ли весной здесь зацветут персики.

Однако, несмотря на все переживания, эта часть странствия Картеру пришлась по душе. Даскин и Грегори в отличие от гвардейцев были одеты в гражданское, поэтому Картер время от времени отправлял их на вылазки на нижние этажи за дровами. С наступлением ночи люди садились у походного очага, рассказывали истории. Нункасл курил вересковую трубку. Как часто бывает с попутчиками, все мало-помалу сдружились. Лейтенант казался Картеру человеком несгибаемым, крепким, как выдержанная древесина. Крейн и Макмертри тоже были люди симпатичные, несмотря на всю их чудаковатость. Первый забавлял Картера своим извечным энтузиазмом, второй — непоколебимой логикой. Грегори Картер до сих пор знал не слишком близко, хотя тот частенько охотился с Даскином и нередко трапезничал вместе со всем семейством. На взгляд Картера, он был по-юношески дерзок, но это придавало его натуре особое своеобразие и цельность.

Крейн любил рассказывать истории о странах, которые ему довелось посетить: о неприступных башнях в городках Кидина, о безграничных просторах залов Эйлириума, об изукрашенных тончайшей резьбой рококо буфетах и платяных шкафах в Нианаре, о барочных шпилях и минаретах Уза. Они с мистером Макмертри в своих путешествиях добирались до Капаза, а на пути в Северный Левинг побывали на берегах Стороннего моря. Крейн мог с упоением рассказывать о красоте прожилок в камне, из которого высечена какая-нибудь древняя статуя, и хотя кому-то подобные мелочи могли бы показаться скучными, он ухитрялся говорить об этом удивительно увлекательно, ибо рассказывал о тех, кто изваял эти статуи, об их любовных похождениях, о том, как они умерли, а кончина мастеров древности зачастую бывала сопряжена с леденящими душу историями о крови и убийствах. Двое закадычных друзей в своё время перевалили через горы, попали в Дальнее Крыло на западе и прошли дальше, в страны с экзотическими названиями и удивительными обычаями, где жители говорили на диковинных наречиях. Мистер Крейн утверждал даже, что за крошечным королевством Тимбл по сей день обитают драконы и греются на солнышке, растянувшись на каменных ступенях мрачных пирамид, возведённых в честь забытых богов. Картер в существование драконов, конечно, не верил, хотя и был близко знаком с одним из них, обитавшим на чердаке, но рассказы Крейна слушал с нескрываемым удовольствием.

После нескольких дней пути, под вечер, отряд подошёл к границе Верхнего Гейбла — эта страна располагается исключительно на верхних этажах, а ниже неё лежит Гимнергин. Картер отправил Даскина вперёд, дабы тот подготовил почву для прибытия отряда. В Верхний Гейбл не вели потайные ходы, и пройти по нему, избежав встречи со стражниками, было невозможно. Картер велел Даскину войти в страну не с чердака, а из Длинного Коридора — так, как попал бы туда самый обычный странник.

Брата не было почти полдня, и последние два часа ожидания стали для Картера самыми томительными. Он ходил из стороны в сторону, придумывая сотни причин, из-за которых Даскин мог так задержаться. Наконец, когда солнце уже село и начали сгущаться ранние зимние сумерки, появился Даскин в сопровождении невысокого располневшего мужчины в экзотическом, замысловатом наряде. Даскин вымученно улыбался, и Картер сам не мог удержаться от улыбки — ему уже доводилось иметь дело с властителями Верхнего Гейбла, носившими титул «Великих Соколов». Спутник Даскина Картеру был знаком.

— Лорд Андерсон, о изумление превыше всех изумлений! — цветисто приветствовал Хозяина Великий Сокол. Улыбка его была учтивой, но не более, а в голосе чувствовалось волнение.

— Великий Сокол Тинтиллиан! — проговорил Картер и с чувством пожал руку властителя. — Сколько же лет мы не виделись? Года два, наверное, со времени неприятностей с Ики?

— Ах да, Ики… Не хотелось бы и вспоминать о нем.

У Великого Сокола — курносый нос, усталые глаза, рыжие усы и двойной подбородок. По обычаю своего народа он был обряжен в длинный балахон с завязками поверх шерстяной туники. Голову венчала замысловатая причёска высотой два фута, украшенная разноцветными птичьими перьями, взятыми от пернатых, умерших исключительно своей смертью. Балахон покрывала вышивка в виде сложных геометрических фигур, а справа на груди Тинтиллиана была нашита аппликация с символическим изображением парящего сокола.

— Ики, — проворчал Тинтиллиан, доверительно взглянув на Даскина. — Маленький человечек с маленькими мозгами. Наверняка твой брат рассказывал тебе о нем. Ики решил, что дурно пользоваться планёрами. Он считал, что это унижает птиц. Но ведь у птиц мы этому и научились! Ох уж этот Ики! — Голос Тинтиллиана дрогнул.

— Надеюсь, в Верхнем Гейбле все спокойно? — поинтересовался Картер.

— Так до вас доходили слухи? — спросил Тинтиллиан, и в его глазах мелькнул испуг. — Вы поэтому пришли?

— Нет, мы просто идём дальше. Есть повод для тревоги? Тинтиллиан растерялся:

— Дела у нас… неважные. Таинственные происшествия, ужасные события. И главное… птицы! — Он, похоже, готов расплакаться о горя. — Вы пришли, и вы должны сами все увидеть. Я ничего не сказал вашему юному брату, потому что обещал предоставить возможность доктору Вандермасту, нашему магистру орнитологии, изучить сложившуюся ситуацию до того, как поднимется паника. Я сказал ему, что мы должны связаться с Внутренними Покоями, но ведь вы знаете, как трудно иметь дело с орнитологами! И все же очень рад, что вы прибыли, что бы там ни говорил доктор Вандермаст.

— Безусловно, я хочу посмотреть, что у вас происходит, — сказал Картер. — Однако, думаю, Даскин сказал вам о том, что мы торопимся и желаем пройти незамеченными?

— Обещаю вам полную анонимность. Стражники на границе будут отосланы со своих постов, и мы проследуем в Миссию Яичной Скорлупы — наверх, до самых Гнездовий.

— Так далеко! — воскликнул Картер. — А я надеялся пройти по Хеджинг-Лейн, затем спуститься в Голубиный переход, а оттуда — в Муммут Кетровиан. Нам надо идти как можно более скрытно.

— А наши беды тоже велики, Хозяин Андерсон, — упрямо проговорил Тинтиллиан. — Верхний Гейбл, как вам известно, привык справляться со своими трудностями самостоятельно. Однако у нас появилась неразрешимая загадка, и вы обязаны осмотреть Гнездовья. Сопровождающих вас лиц я надёжно спрячу в Срединном Убежище, и наверх поднимемся только мы с вами. Вас не так хорошо знают в лицо в Верхнем Гейбле, как в Наллевуате и в Вете, поэтому, если вы спрячете свой плащ и меч, вас никто не признает. Как бы то ни было, вряд ли кто сегодня пойдёт к Гнездовьям.

Картер мысленно вздохнул. Тинтиллиан был чудак, и к тому же чудак упрямый. В принципе такими же были почти все обитатели Верхнего Гейбла. Эту страну основали философы и учёные, и порой их энциклопедические познания выходили за рамки рационального мышления.

Позаботившись о том, чтобы стражники на границе покинули свои посты, Тинтиллиан увёл отряд с чердака в помпезные покои со стенами, отделанными охристым доломитом, и полом, мощённым золотистыми плитками. Оттуда они прошли в просторную комнату со стенами из темно-синего мрамора и высоким куполом, выкрашенным в небесно-голубой цвет. В центре купола красовалось изображение парящей совы. От него вниз спускались тонкие темно-синие полосы, напоминавшие струи дождя, а между ними порхали нарисованные синие птицы и бабочки. Ниже купола виднелись фрески с изображением тысяч всевозможных птиц среди листвы. Вверх уводила тончайшей работы лестница из синего мрамора. Чем выше, тем труднее было разглядеть её ступени и поручни. Путники застыли в восхищении.

— Как красиво, — наконец вырвалось у Даскина. Никто не стал с ним спорить.

— Лестница изготовлена почти без строительного раствора, — сообщил Великий Сокол. — Высекал её мастер Игин по приказу короля Фега более тысячи лет назад.

— Стало быть, ступать по ней надо осторожно? — спросил Нункасл.

Тинтиллиан с укором взглянул на него.

— Она столь же прочна, как в тот день, когда была построена.

— А я потому и спросил, — еле слышно шепнул Хозяину Нункасл.

К тому времени, как отряд одолел половину лестницы, у всех разболелись ноги. Тинтиллиан провёл гостей в элегантно обставленную комнату, где синие стены были увешаны огромными картинами, изображавшими головы птиц.

— Солдаты переночуют здесь, — сказал Великий Сокол. — За Хозяином я вернусь тотчас.

Как только за Тинтиллианом закрылась обитая золотом дверь, Грегори спросил у Даскина:

— Презабавная страна, верно, юноша? Даскин покраснел и покачал головой.

— Два часа я проторчал у него в приёмной, пытаясь втолковать его секретарю, как мне важно поговорить с ним, а секретарь мне все твердил, как он жутко занят. Я ведь представился гонцом, вот меня и мурыжили так долго — как же, снизойдут они до простого курьера! Потом, когда я наконец был впущен в кабинет и ухитрился вбить Тинтиллиану в голову, что я — брат Хозяина, мне пришлось долго и нудно убеждать его в том, что ты, Картер, действительно здесь, на пороге, можно сказать, Верхнего Гейбла. Не сказал бы, что ему так уж хотелось в это поверить. Какие бы у них тут ни творились беды, напуган он не на шутку. Целый час мы с ним разговаривали ни о чем, и я до сих пор не понимаю, что он хотел сказать.

— Просто он жутко высокого мнения о себе, — с усмешкой отозвался Картер. — В своё время, закончив переговоры с Ики, я был по горло сыт Верхним Гейблом. Группировка, возглавляемая этим Ики, решила, что планёры, которыми народ тут пользуется уже лет двести, каким-то образом повреждают птичьи гнёзда. Конфликт был просто кошмарный.

— Они помешаны на своих птицах, — заключил Нункасл.

— Отношение к птицам у них почти религиозное, — подтвердил Картер. — По крайней мере это можно назвать государственным суеверием. Орнитология — самая уважаемая наука в Верхнем Гейбле, а сова — их национальный символ. Но только не думайте, что они действительно окончательно свихнулись: стоит полюбоваться на то, как в летние дни их планёры парят, слетая с самых высоких башен, как люди летают по небу, словно птицы. Кроме того, они большие мастера в изготовлении воздушных шаров. Здесь много учёных, авторов сотен полезнейших изобретений. И ещё в Верхнем Гейбле огромная библиотека.

Тут вернулся Тинтиллиан.

— Вы готовы, лорд Андерсон?

Картер отдал Нункаслу меч и плащ.

— Быть может, ты хочешь пойти с нами, Даскин? — спросил он.

— А не могли бы и мы с мистером Макмертри тоже пойти? — попросил Крейн. — Я никогда не бывал на башнях.

— Предстоит долгий подъем, — предупредил его Тинтиллиан.

— Я ещё хоть куда, не смотрите на мои седины, — заверил его Крейн.

— Годы только закалили нас, — добавил Макмертри.

Они поднимались по лестнице, пока не добрались до двери почти у самого конца ступенек. Картер не очень боялся высоты, но взглянув на синий кружок пола внизу, невольно ухватился за поручень балкона.

— Архитектурное чудо, — с нескрываемым восторгом заявил Крейн.

— Создание гения зодчества, — согласился Макмертри. Он. как и его напарник, просто сиял от восхищения. — Но как только создатели этой лестницы могли верить, что она выстоит…

— Тысячу лет? — подсказал Крейн.

— Если она вообще устояла, то совершенно все равно — один день или тысячу лет, — откликнулся Макмертри.

— Именно так, — кивнул Крейн. — Все равно. Жду не дождусь, когда увижу Гнездовья. Я так много слышал о них. Все мечтал увидеть их своими глазами…

— Но в прошлый раз нас время поджимало, — объяснил Макмертри. — Мы опаздывали на целую неделю.

— Вряд ли сегодня Гнездовья вызовут у вас восторг, — вздохнул Тинтиллиан, когда вывел всю компанию в громадный прямоугольный зал, окна которого выходили на ещё более грандиозную по размерам квадратную площадку. Метель билась в стекла, солнце затянули снеговые тучи. В одном углу зала стояли лабораторные столы, уставленные ретортами, перегонными кубами и пробирками, в прорези в потолке уходили трубы телескопов различных размеров и формы. У окон располагались громадные скворечники. Их летки были надёжно закрыты от зимнего холодного ветра. В зале было удивительно тепло, но вот голоса птиц звучали как-то странно — сипло и пискляво, словно кто-то водил железом по стеклу. Никакого щебетания и трелей, запомнившихся Картеру во время его последнего визита в Верхний Гейбл, не было и в помине.

Тут применена новая система парового отопления для подачи тёплого воздуха, — пояснил Даскину Картер. — Кроме того, производится и очистка воздуха. Обрати внимание: никаких неприятных запахов, несмотря на наличие большого числа птиц. У меня не было времени досконально разобраться в устройстве системы, но я намерен когда-нибудь это сделать.

Когда они подошли к скворечникам поближе, Картер резко остановился.

— Постойте! Окна… Они изменились! Раньше они были круглые, верно? И к тому же фасетчатые! А теперь тут квадратные рамы ровными рядами!

— Я читал о том, что здешние окна представляют собой изумительной красоты витражные розетки, — заметил Макмертри.

— Так и было! — вскричал Тинтиллиан. — Круглые они были, изумительной красоты. А теперь полюбуйтесь — уродливые, прямые! Но это ещё не все. Вы на птиц посмотрите!

Картера охватил озноб — но не от холода, конечно. На жёрдочке у летка одного из птичьих домиков сидело нечто, весьма смутно напоминавшее птицу, — карикатурное создание с головкой в форме спичечного коробка, клювом, изогнутым под углом в сорок пять градусов, шейными перьями, взъерошенными, как у буревестника, кубическим тельцем, ножками-палочками и прямыми коготками. Будь птица мёртвой, это бы выглядело не так жутко, но она была жива. Она клевала зёрнышки, производя при этом механические, ритмичные, замедленные движения, но в остальном оставалась совершенно неподвижной — только было видно, как бьётся сердечко в её кубической грудке.

— Это была изумрудная кукушка, — горестно проговорил Тинтиллиан.

— А теперь она вся серая, — выдохнул Даскин.

— Теперь все птицы серые, даже попугаи, — сказал Тинтиллиан.

Птица издала металлический писк, ей эхом ответили тысячи птиц по всем Гнездовьям. От этой какофонии люди содрогнулись.

— Они все издают этот жуткий звук, — сообщил Великий Сокол. — Каждые двадцать две секунды, ровно по часам. Вы можете помочь нам, лорд Андерсон?

Картер поджал губы. Щеки его пылали яростным румянцем.

— Это проделки анархистов!

— Но вы можете хоть что-то сделать для нас? — в отчаянии вопросил Тинтиллиан. — Ведь вы же Хозяин. Может быть, Слова Власти помогут?

— Я должен попробовать. Сейчас, подождите немного.

Тинтиллиан отвёл остальных в сторону, а Картер сосредоточился на Словах Власти, гадая, какое из них сейчас могло бы помочь. Мало-помалу перед его мысленным взором проступило Слово Надежды. Он почти осязательно чувствовал жар, исходящий от букв, слагавших Слово. Картер позволил Слову взойти к голосовым связкам и негромко произнёс:

— Рамуррин!

Зал сотрясся. Мгновение ровным счётом ничего не происходило, но вот постепенно та птица, на которую смотрел Картер, вдруг увеличилась в размерах, развернулась, словно лист бумаги, серая окраска сменилась жёлтой и зеленой, углы и линии сгладились, округлились, смягчились. Птица подпрыгнула раз, другой, весело чирикнула и запела. Зал Гнездовий наполнился щебетом, трелями, шелестом крыльев.

Тинтиллиан, напрочь забыв о своей напыщенности, воссиял и запрыгал на месте, как ребёнок.

— Удалось! Удалось! Птицы вернулись к нам! Какое счастье для Верхнего Гейбла! Как же вы это сделали?

Картер улыбнулся:

— Словом Надежды, которое согревает сердце и прогоняет смятение. Несколько лет назад я воспользовался им в Иннмэн-Пике для того, чтобы разрушить созданную анархистами иллюзию. Не так давно оно помогло нам и в Наллевуате. Но хотя природа преображения была подобна той, что я видел при трансформации ложного Пика, здесь все выглядит несколько иначе — посмотрите, окна не изменились.

— Что это значит? — нахмурился Крейн. — Получается, что преображение Дома как бы более реально?

— Наверное, — ответил Картер. — Что изменилось раньше — форма окон или птицы?

— Конечно, форма окон, — отозвался Великий Сокол. — На неделю раньше.

— Следовательно, мистер Крейн прав. В основе всех перемен лежит трансформация Дома. Все остальное по отношению к ней вторично. В следующий раз мне может оказаться и не под силу что-либо исправить.

— Спасибо вам, мой господин, — сердечно поблагодарил Картера Тинтиллиан.

— Не думаю, что нынешняя удача закрепится, — покачал головой Картер. — Если мы не остановим глобальный процесс, птицы постепенно вернутся к прежнему извращённому состоянию. Что ещё хуже… Понимаете, жалость к этим несчастным созданиям возобладала над моим разумом. Мне были настолько непереносимы их страдания, что произнеся Слово Власти, я тем самым невольно объявил всему Эвенмеру, что Хозяин сейчас в Верхнем Гейбле.

— Быть может, и так, — согласился Великий Сокол. — Но мы сохранили перемену, происшедшую с птицами, в тайне, хотя слухи и успели распространиться. Все знают, что творится что-то нехорошее, но мы объявили в Гнездовьях карантин, дабы народ не впал в панику. Просто больше терпеть было нельзя.

— Вы боитесь, что ваши подданные запаникуют из-за птиц? — спросил Даскин.

Тинтиллиан устремил на него пронзительный взгляд.

— Птицы — символ всего, что собой представляет Верхний Гейбл. На их хрупких плечах зиждется могущество нашего государственного устройства. Но вы вряд ли это поймёте.

— Как бы то ни было, я сделал все, что было в моих силах, — поспешил успокоить Тинтиллиана Картер. — А теперь будьте так добры, проводите нас в отведённую нам комнату. Было бы очень хорошо, если бы завтра вы выделили нам провожатых, которые проведут нас через границу.

— Будет исполнено, — торжественно пообещал Тинтиллиан. — Мы позаботимся о том, чтобы завтра вас вывели за Плетень рано поутру, пока вес ещё будут спать. Но до границы не менее двух суток пути.

Слово Власти отняло у Картера много сил, и к отряду он вернулся измождённый и угнетённый мыслями о мутации птиц. Он гадал, что же станет с Эвенмером.

К границе Верхнего Гейбла отряд подошёл по узкому переходу, уходящему по спирали вниз и время от времени перемежавшемуся комнатами с наклонным полом и короткими — в два-три пролёта — лестницами. С проводниками расстались в Голубином переходе — коридоре, где стены были увешаны знаменитыми огромными гобеленами работы Уильяма Морриса с лесными пейзажами. В гобеленах преобладали коричневые и оливковые тона, и на этом фоне ярко выделялись оранжевые тюльпаны и птицы всех цветов и оттенков. На медных шестах, подвешенных к потолку, сверкали золочёные скульптурные изображения птиц. Этот коридор служил нейтральной зоной между Верхним Гейблом и Муммут Кетровианом. Когда-то в незапамятные времена, после окончания враждебных войн, оба государства по договору пожертвовали рядом помещений ради создания нейтральной зоны, но поскольку граница пролегала по самым нижним помещениям Верхнего Гейбла и самым верхним — Муммут Кетровиана, связывали эти страны всего два коридора, и одним из них был Голубиный.

По нему, дабы не попасться никому на глаза, проследовали быстро, после чего прошли через анфиладу, где двери были выкрашены в красный, синий, оранжевый и шафрановый цвета. Все комнаты были пусты, только в одной спал какой-то бродяга. Услышав шаги, он проснулся, вскочил и пустился наутёк. Его топот отдавался в безлюдных комнатах гулким эхом. Довольно скоро вышли в более широкий коридор, где Картер отыскал механизм открывания потайной панели, хитро укрытый в пьедестале высокой статуи, изображавшей херувима. Нос херувима был отколот, лицо покрыто трещинками. Картер надавил на рычаг, панель отъехала в сторону, а за ней обнаружился потайной ход, по которому им предстояло пробраться в глубь территории Муммут Кетровиана. Вначале стены прохода были отделаны деревом, но довольно скоро дерево сменилось чёрным мрамором. Подошвы сапог гулко стучали по вырубленному в доломите полу, свет фонарей выхватывал из тьмы клыкастые морды, украшавшие архитравы и взиравшие на людей сверху вниз голодными глазами. Древние горельефы на мраморных стенах изображали богов и демонов в роскошных одеяниях. Время от времени можно было увидеть скульптурные головы грифонов и ибисов, напоминавшие трофеи в охотничьем зале. Воздух в туннеле был спёртый. Чёрный камень, казалось, поглощает, впитывает свет фонарей, и даже теней не было видно.

— В другом месте отделка потайного хода такими дорогостоящими материалами выглядела бы чистейшей воды экстравагантностью, верно, мистер Макмертри? — проговорил Крейн, с восхищением водя рукой по отполированному холодному камню.

Глаза Макмертри блеснули.

— Верно сказано, мистер Крейн.

— А вы в Муммуте раньше бывали? — поинтересовался Даскин.

— Четырежды, — не без гордости ответил Крейн.

— А если точнее — пять раз, — добавил Макмертри. — При любой возможности мы стараемся пройти через Муммут, дабы осмотреть его грандиозные постройки. Здешняя архитектура отличается от всякой другой в Эвенмере. Она, следует признать, довольно безвкусна.

— Безвкусна, но удивительна, — возразил Крейн. — Здешним обитателям удалось сохранить древнюю роскошь дворца Нотополассара и Поющие Сады Анкана. Считается, что эта страна — одно из самых древних поселений в Доме, что именно здесь родился первый Хозяин.

— Если это все, чем знаменита страна, меня она не слишком интересует, — проворчал Нункасл. — А теперь потише, будьте начеку.

Путешествие по мрачному коридору действовало на путников угнетающе. Весь день они шли в непроницаемой тьме и в конце концов начали сами себя ощущать тенями собственных теней. Однако под вечер наконец вышли в коридор, где в мраморных стенах толщиной в целый фут были вырезаны четыре узких окна.

— Странно, — сказал Грегори. — Окна в потайном туннеле. Разве это не самый лучший способ рассекретить его?

— Думаю, нет, — покачал головой Картер и выглянул в окно. — Несмотря на то что, уходя из Верхнего Гейбла, мы совершили спуск, мы все ещё находимся на два этажа выше основных построек, и снизу нас практически не видно.

Стекло затянуло морозными узорами, падал лёгкий снег, но Картер все же сумел разглядеть внутренний двор, заметённый высокими сугробами, среди которых статуи казались мрачными призраками с тёмными провалами глаз и ртов.

Даскин, припавший к соседнему окну, вдруг ахнул.

— Картер, ты только посмотри!

Лорд Андерсон перешёл к брату, но не понял, что вызвало восклицание Даскина.

— Что такое?

— Снежинки! Они вес одинаковые! А по идее, двух одинаковых снежинок не бывает.

Картер с содроганием смотрел на прилипающие к стеклу снежинки. Мало того, что они действительно были совершенно одинаковые, но и форма их стала до скучного примитивной — фигура из трех наложенных друг на друга треугольников. Словно над их созданием потрудился математик, не отличавшийся богатством воображения.

— Пойдёмте дальше, — резко проговорил Картер. — Нет времени глазеть на это.

И он торопливо повёл отряд вперёд.

На ночь устроились у камина, по обе стороны от которого на стенах были изображены крылатые зебры, а сам камин представлял собой открытый рот идола. Пламя горело не слишком ярко и почти не разгоняло темноту, но все согрелись и, успокоившись, задремали — все, кроме Картера. Он лежал на одеяле и никак не мог избавиться от воспоминаний об одинаковых снежинках. Анархисты изменяли не только Эвенмер, но целый мир. Картер гадал, не станут ли перемены более ярко выраженными ближе к Внешней Тьме, думал и о том, не произошло ли за время его отсутствия во Внутренних Покоях разительных перемен и там.

Той ночью он спал беспокойно, то и дело просыпался, а уснув, видел тревожные сны. Несколько раз ему слышался крик маленькой девочки, заблудившейся в темноте.

Дни текли, как течёт вода. Переход плавно сворачивал к востоку. Отряд шёл по пыльным, затянутым паутиной коридорам, мимо медных урн и гипсовых сосудов высотой в рост человека и наконец вышел на площадку, откуда расходилось сразу несколько лестниц такой удивительной красоты, что у всех перехватило дыхание. Лестницы украшала резьба с изображением кораблей, матросов, войск, идущих на битву. Резные воины словно спускались по перилам навстречу друг другу, как с холмов, и все сходились на главной лестнице — месте сражения. Притом что сейчас здесь горели только фонари Картера и его спутников, было полное впечатление, будто резные воины появляются и появляются один за другим из темноты.

— Какое дивное мастерство! — воскликнул Филлип Крейн.

— Но зачем понадобилось мастерить такое чудо в потайном ходу? — удивился Макмертри.

— Может быть, этот путь не всегда был тайным, — предположил Картер. — Тут ведь тысячи отдельных фигур. Если их вырезал один и тот же мастер, на это должны были уйти годы.

— Я много всяких диковинок повидал за жизнь, — задумчиво проговорил Нункасл. — Тут и вправду какой-то большой мастер потрудился, а вот зачем — это вопрос. Интересная, наверное, история.

— Ну да, интересная, — хмыкнул Грегори. — Рассказ сумасшедшего. В любом случае нам его никогда не услышать.

— Лорд Андерсон, — умоляюще проговорил Говард Макмертри. — Если бы вы позволили мне сделать самый быстрый набросок…

Картер покачал головой:

— Нет, мистер Макмертри. Ведь все мы обязались молчать о том, где побывали. Вы тоже дали клятву. Нет резона пробуждать любопытство у других.

— Но это же архитектурный шедевр! — воскликнул Макмертри. — Разве вы не видите — она на подпорках! Её следует поместить в Большой Музей в Эйлириуме…

— Если, конечно, удастся её туда переместить, — уточнил Крейн.

— Ну, сфотографировать её мы не можем, — продолжал напирать Макмертри. — Но хотя бы наскоро зарисовать… Картер вздохнул:

— Ладно, но при одном условии: вы никогда и никому не скажете, где она находится. А нам не повредят несколько минут отдыха.

Отряд расселся на ступенях, а Макмертри принялся сновать туда-сюда по лестнице с блокнотом в руках. Наброски он делал ногтем большого пальца, а мистер Крейн выступал в роли советчика — какие фрагменты резьбы следует скопировать в первую очередь. Картер и Даскин сидели, прислонившись к стене, посреди гвардейцев.

— Ты недоволен, — заключил Даскин.

— Верно, — кивнул Картер. — Дело у нас серьёзнейшее. Я чувствую, как весь Дом словно раскачивается — того и гляди рухнет. Я не могу объяснить это ощущение словами. А Макмертри желает обзавестись иллюстрациями.

— Но ты мог ему не позволить. Картер вздохнул:

— Да, пожалуй. Но нам действительно не мешает передохнуть, а обижать человека не стоит. Он и так удручён донельзя. И вообще они оба проявили огромное мужество, согласившись пойти с нами. Просто мне хотелось бы, чтобы они более серьёзно отнеслись к стоящей перед нами задаче.

— Единственное, к чему они относятся серьёзно, — это архитектура, — сказал Даскин. — Поэтому ты и пригласил их.

— Именно так, — кивнул Картер. — Не могут же они избавиться от своего чудачества, как от дырявого пальто. Так хотелось бы, чтобы все это поскорее закончилось и мы вернулись домой. — Он говорил почти шёпотом, чтобы другие не услышали.

— Надо бы сегодня пораньше остановиться на ночлег, — сказал Даскин. — Ты весь день ужасно бледен. Не простудился ли?

— Если бы… Даскин, мы приближаемся к пределам Тьмы. Я чувствую, как она притягивает нас, как она словно всасывает весь Дом, будто гигантская воронка. Равновесие нарушено, сердцевина прогнила. Все карты изменились. И чем ближе к Внешней Тьме, тем острее я ощущаю перемены. Это пугает меня. Все и все, что я люблю, в опасности.

— Что мы можем сделать?

— Ничего, — покачал головой Картер. — Пока не найдём источник всех бед.

— Задача не из лёгких.

— Да, — склонил голову Картер. — Прежде чем тронуться в путь, мы с Сарой говорили о том, что у нас нет детей. Все наши старания бесполезны, все молитвы — без ответа. Я не могу не думать об этом. Неужели и это — следствие всеобщих перемен? Неужели весь мир должен сорваться в бездну вопреки моим и чьим бы то ни было желаниям?