Звезда

Он решительно вышел из комнаты и с силой захлопнул дверь. В восемь часов его ждали в доме Гаррисона Барклая. Он был другом его отца, федеральным судьей и имел большие связи среди политиков. Поговаривали, что в один прекрасный день он может оказаться в Верховном суде. Отец настоял, чтобы Спенсер увиделся с ним. Они один раз уже встречались, это было в прошлом году, и теперь, несколько недель назад, он опять позвонил ему и сказал, что заканчивает Стэнфорд и уезжает в Нью-Йорк, где будет представлять юридическую фирму. Гаррисон Барклай был очень рад за него и пригласил на званый обед. Спенсер понимал, что это первый званый обед, в его жизни будет множество таких вечеров, он должен привыкать к этому. Он вернулся в отель, принял душ, побрился и переоделся. Затем быстро спустился вниз, но настроение было неважное, не хотелось видеть никого, тем более Гаррисона Барклая.

Дом семьи Барклаев – красивый кирпичный особняк – находился на пересечении улицы Дивисадеро и Бродвея. Дворецкий открыл ему дверь, и, войдя внутрь, он услышал по звукам, доносившимся из глубины дома, что вечер в самом разгаре. На мгновение ему показалось, что он не выдержит этого. Ему придется беседовать, очаровывать и развлекать их друзей, а так хотелось бы в этот вечер побыть одному. Посидеть где-нибудь в одиночестве и думать о своем, мечтать о девочке, с которой он был едва знаком... о девочке, которой послезавтра исполнится шестнадцать лет.

– Спенсер! – громко окликнул его судья, когда молодой человек вошел в комнату. Ему показалось, что он школьник и сейчас предстал перед учительским советом.

– Добрый вечер, сэр. – Он поздоровался с другом своего отца с приветливой улыбкой. – Очень рад видеть вас. Добрый вечер, миссис Барклай.

Судья Барклай чуть ли не силком провел его по комнате, знакомя с каждым из гостей и объясняя, что он только что закончил юридический факультет Стэнфорда. Он сообщал всем, кто его отец, и это приводило Спенсера в явное замешательство. Меньше всего ему хотелось оставаться в этом доме, он почти физически чувствовал, что не вынесет этого.

К ужину было приглашено двенадцать гостей, но в последний момент жена одного из судей отказалась от приглашения. Она пыталась уговорить своего дядю вернуться с ней домой после гольфа, но тот все равно пошел на ужин к Барклаям. Он был старым другом семьи и знал, что они не будут против его присутствия, но Прициллия Барклай расстроилась, сосчитав гостей. Их было тринадцать, включая хозяев, а она знала, что по крайней мере двое из них ужасно суеверны. В столь поздний час она ничего не могла поделать. Обед должны были подать через полчаса, и единственное, что ей оставалось, – это попросить дочь, чтобы она присоединилась к ним во время обеда. Она торопливо взбежала наверх по ступеням и постучала в дверь ее комнаты. Элизабет готовилась идти на вечеринку. На ней было черное вечернее платье, а на шее – нитка жемчуга. Этой зимой она собиралась вступить в клуб «Котильон». В свои восемнадцать лет она блистала своеобразной красотой.

– Дорогая, мне нужна твоя помощь. – Мать посмотрела на себя в зеркало, поправила ожерелье, пригладила рукой волосы и только после этого повернулась и с улыбкой посмотрела на дочь. – Жена судьи Армистеда подвела своего дядю.

– О Боже, она что, внизу? – Взгляд Элизабет Барклай был холоден и суров в отличие от просящего взгляда ее матери.

– Конечно, нет. Она позвонила в последнюю минуту и сказала, что не может прийти. И теперь за столом у нас будет тринадцать человек.

– Ну притворись, что ты этого не знаешь. Может быть, никто ничего и не заметит. – Она надела черные атласные туфли на высоких каблуках и стала немного выше матери. У Элизабет было два старших брата: один член правительства в Вашингтоне, в федеральном округе Колумбия, а другой – адвокат в Нью-Йорке. Она была единственной дочерью Барклаев.

– Я не могу этого сделать. Ты же знаешь Пенни и Джейн. Кто-то из них обязательно уйдет, и тогда у нас будет на двух женщин меньше. Дорогая, не могла бы ты помочь мне?

– Сейчас? – Дочь выглядела раздраженной. – Но я собираюсь в театр. – Она договорилась отправиться туда с несколькими друзьями, хотя ей не очень хотелось проводить вечер таким образом. Это был один из редких вечеров, когда свидания не предвиделось, они решили развлечься большой компанией.

– Это так важно для тебя? – Мать посмотрела ей прямо в глаза. – Мне действительно нужна твоя помощь.

– О, ради всего святого. – Элизабет посмотрела на часы и потом кивнула. Может быть, это к лучшему. Ей действительно никуда не хотелось идти. Прошлой ночью она вернулась домой только в два часа. Последний месяц она каждый вечер ходила по балам, после того как окончила Бург. Она хорошо повеселилась, и на следующей неделе они с друзьями собирались поехать на озеро Тахо. – Хорошо, мама. Я позвоню друзьям. – Она любезно улыбнулась матери и поправила двойную нитку жемчуга, которую одолжила у матери. Несомненно, она была довольно симпатичной девушкой, но ей с трудом можно было дать восемнадцать лет. Во многих отношениях она казалась гораздо старше. Уже многие годы она находилась среди взрослых, и родители приложили немало усилий, чтобы она могла вести себя непринужденно с их друзьями, поддерживать разговоры. Ее братья были старше на десять и двенадцать лет, и она привыкла к тому, что все уже давно общаются с ней, как со взрослой. К тому же она унаследовала холодный замкнутый характер, который был свойствен всем членам семьи Барклай. Она прекрасно владела собой, ее поведение было безупречным, так что в свои восемнадцать лет она была леди до мозга костей. – Я спущусь через минуту.

Мать взглянула на нее с благодарностью, и Элизабет улыбнулась в ответ. У нее были густые рыжеватые волосы, которые она стригла не очень коротко, большие карие глаза, матовая кожа и тонкая талия. Она великолепно играла в теннис. Но в этой девушке не было ни капли тепла, только безупречное воспитание и живой ум, который постоянно восхищал всех друзей ее родителей. Даже ее осанка внушала благоговение и уважение. Да, Элизабет Барклай была не тем человеком, над которым можно посмеяться. Она девушка серьезная, с проницательным умом и острым языком; у нее собственные взгляды на жизнь, и она строго их придерживалась. И для нее не существовало проблемы с выбором колледжа: Радклифф, Веллслей или Вассар.

Через десять минут она не спеша спустилась вниз, успев за это время позвонить друзьям и небрежно извиниться перед ними, сказав, что у нее испортилось настроение и ей необходимо остаться дома. Отказаться от вечеринки Элизабет могла только в том случае, если у нее плохое настроение или нет нового платья. В ее жизни не было никаких страданий, переживаний или трудностей. Ничего такого, что ее родители не могли бы с легкостью устранить, ничего, что ее отец не мог бы уладить или купить для нее. Но нельзя сказать, чтобы она была избалованна. Она просто выбрала для себя определенный образ жизни, и все окружавшее ее служило декорацией к нему. Для своего возраста она не была обыкновенной девушкой. Ее детство кончилось, когда ей исполнилось десять лет. С тех пор она вела себя совершенно по-взрослому, обладала прекрасными манерами. Однако она не получала от этого никакого удовольствия. Но что для Элизабет Барклай удовольствия! У нее была цель. И все ее поступки были направлены на достижение этой цели.

Гости уже пропустили по рюмке, когда девушка вошла в гостиную и огляделась в поисках знакомых. Среди приглашенных оказалась только одна пара, которую она не знала, и ее мать представила их как старых друзей отца из Чикаго. Потом она увидела еще одно незнакомое лицо – очень красивого молодого человека, который спокойно разговаривал с судьей Ар-мистедом и ее отцом. Она быстро взглянула на него, затем взяла бокал с шампанским с серебряного подноса, который дворецкий держал перед ней, и улыбаясь направилась к отцу.

– Отлично, отлично, Элизабет, какой чести мы все сегодня удостоены, – улыбнулся отец, и в глубине его глаз появился едва заметный лукавый огонек. – Неужели ты смогла при всей своей занятости выкроить время и для нас? Как удивительно! – Он демонстративно обнял ее за плечи, и она улыбнулась, глядя на него. Она всегда была с ним в очень близких отношениях, он ее обожал.

– Мамочка попросила, чтобы я присоединилась к вам.

– Прекрасная причина. С судьей Армистедом ты знакома, Элизабет, а это Спенсер Хилл из Нью-Йорка. Он только что закончил юридический факультет Стэнфорда.

– Поздравляю. – Она безразлично улыбнулась ему, и он оценивающе посмотрел на нее. Девушка выглядела совершенно невозмутимой, и он решил, что ей двадцать один или двадцать два года. Ее внешность и манеры делали ее куда старше, и это впечатление еще более усиливали черное платье, жемчужное ожерелье и взгляд, которым она окинула его, когда пожимала ему руку. – Вы, наверное, очень рады, – добавила она с вежливой улыбкой, в то время как он продолжал смотреть на нее.

– Да. Спасибо. – Он подумал, чем она может заниматься. Наверное, играет в теннис и ходит по магазинам с друзьями или матерью. Он очень удивился, услышав слова ее отца:

– Элизабет собирается по собственному желанию ехать в Вассар. Мы пытались уговорить ее на Стэнфорд, но это бесполезно. Она решила ехать на Восток и бросить нас здесь одних, чтобы мы переживали за нее. Но я надеюсь, что холодные зимы быстро охладят ее пыл и она очень скоро снова окажется дома. Ее мать и я будем ужасно скучать без нее.

Элизабет улыбнулась в ответ на его слова, и Спенсер удивился, узнав, как она молода. Определенно, восемнадцатилетние девушки стали совсем другими за эти последние несколько лет. И, глядя на нее, он вдруг поразился мысли, что у этой девушки есть все, чего нет у Кристел.

– Это очень хорошая школа, мисс Барклай. – Его тон был дружелюбным, но довольно прохладным. – Моя свояченица училась там. Уверен, она вам понравится.

Элизабет почему-то решила, что он женат. Она не подумала, что он имеет в виду жену брата. На какое-то мгновение она почувствовала разочарование. Он очень приятный молодой человек и каким-то странным образом притягивает ее.

Тут дворецкий объявил о начале обеда, и Прициллия Барклай пригласила гостей в столовую – красивую комнату с черно-белыми мраморными полами, стенами, обитыми деревом. Над массивным английским столом висела красивая хрустальная люстра. В серебряных подсвечниках горели свечи, старинные приборы на столе сверкали белизной и золотом, а хрустальные бокалы, на которые попадал свет свечей, переливались огнями. Салфетки украшала монограмма с инициалами матери Прициллии. Гости без труда нашли свои места. Около каждого прибора, конечно, были карточки, вставленные в изящные серебряные подставки. Элизабет приятно удивилась, обнаружив, что ее посадили рядом со Спенсером. Она поняла, что ее мать уже успела все переставить.

На первое подали копченую лососину и крошечные греческие устрицы. И к тому времени когда подали основное блюдо, Элизабет и Спенсер увлеченно беседовали. Он не переставал удивляться ее уму и образованности, тому, как много она знала. Казалось, не было ни одной темы, которую она не могла бы с легкостью поддержать, будь то мировая или внутренняя политика, история или искусство. Без сомнения, она была незаурядной девушкой, и он не ошибался, думая, что она преуспеет. Во многих отношениях она напоминала ему жену брата, хотя можно было с уверенностью сказать, что Элизабет лучше. В ней не было ничего показного и наигранного. В глаза бросались лишь ее острый ум и прекрасные манеры. Она даже умудрилась в какой-то момент повернуться и завести разговор со своим соседом справа—с одним из друзей ее отца, но быстро вернулась к разговору со Спенсером:

– Итак, мистер Хилл, что же теперь собирается делать новоиспеченный выпускник Стэнфорда? – Она смотрела на него с интересом и насмешкой, и ему вдруг показалось, что она на самом деле старше его. Ему пришлось немного отпить из бокала, чтобы слегка успокоиться.

– Собираюсь работать в Нью-Йорке.

– У вас уже есть место? – Она была заинтересована и немного нахальна. Но ей не хотелось попусту терять время. И в какой-то мере ему это даже нравилось в ней. Незачем ходить вокруг да около, и раз она задавала вопросы, то таким образом давала возможность и ему спрашивать. Это намного легче, чем просто флиртовать.

– Да, есть. Я буду работать у Андерсона, Винсента и Соброка.

– Я потрясена. – Она сделала маленький глоток вина и улыбнулась ему.

– Вы знаете их?

– Я слышала мнение моего отца о них. Это самая крупная фирма на Уолл-стрит.

– Теперь потрясен я, – пошутил он, но с другой стороны, это была правда. – Для восемнадцатилетней девушки вы знаете невероятно много. Неудивительно, что вы собираетесь в Вассар.

– Спасибо. Я с детства обедаю со взрослыми. Думаю, это просто вошло у меня в привычку. – Но тут она явно скромничала. Она действительно отличалась незаурядным умом. Будь у Спенсера настроение немного получше, она могла бы даже ему понравиться. Конечно, в ней отсутствовали загадочность, романтизм, волшебное очарование, но ее точный ум и прямота заинтересовали его. И даже ее холодность была довольно привлекательна.

Так или иначе, но вечер шел своим чередом, и Спенсер продолжал пить вино, которым угощал Гаррисон Барклай. Странно, что день, который начался крестинами в Александровской долине, заканчивался таким образом. И он даже представить себе не мог присутствия здесь Кристел. Что бы он ни чувствовал по отношению к ней, здесь ей места нет. В данный момент он не мог представить себе никого на месте этой девушки со спокойными карими глазами и манерой говорить обо всем прямо. И все же, слушая Элизабет, он чувствовал, что сердце его тоскует по Кристел.

– Когда вы покидаете Сан-Франциско?

– Через два дня. – Он сказал это с сожалением, которое не могли до конца понять ни он, ни она. Он не понимал, откуда это чувство ноющей тоски, которое он начал испытывать сегодня после обеда. А по ее мнению, не было ничего замечательнее, чем поехать в Нью-Йорк. Она не могла дождаться сентября.

– Это плохо. Я надеялась, что вы сможете приехать повидать нас на озере Тахо.

– Мне бы очень хотелось. Но у меня невероятно много дел. Через две недели мне уже надо приступить к работе. У меня нет возможности прохлаждаться, иначе мой стол на Уолл-стрит окажется завален целым морем бумаг.

– Вы волнуетесь? – Ее глаза снова изучающе посмотрели на него, и он решил быть с ней откровенным.

– Честно говоря, не знаю. Я до сих пор не могу понять, почему пошел на юридический факультет.

– А чем вы хотели заниматься?

– Медициной, если бы меня не забрали в армию. Война для всех что-то изменила, и я полагаю... что для многих эти изменения гораздо хуже, чем для меня. – Он на минуту загрустил, подумав о брате. – Мне просто повезло.

– Я думаю, вам повезло в том, что вы стали адвокатом.

– Правда? – Он опять удивился. Она действительно странная девушка, и он понял, что в Элизабет Барклай нет ни капли жалости и нерешительности. – Но почему?

– Я бы тоже хотела поступить на юридический факультет после того, как закончу Вассар.

Это опять произвело на него впечатление, но на этот раз он не удивился:

– Тогда вы так и поступите. Но не лучше бы для вас выйти замуж и рожать детей? – Ему казалось, что это вполне естественно и что такая девушка, как она, может сделать это с любым мужчиной. Сейчас, в 1947 году, любой может выбирать то, что ему нравится. Он не считал, что это слишком дорогая цена за карьеру. Будь он на ее месте, он бы не задумываясь выбрал мужа и детей, но Элизабет не считала это решение подходящим.

– Может быть. – На какое-то мгновение она вдруг показалась ему юной и растерянной, но в следующую минуту она пожала плечами. И потом вдруг совершенно выбила его из колеи, задав следующий вопрос: – А какая у вас жена, мистер Хилл?

– Простите? Я... я не понял... но что заставило вас подумать, будто я женат? – Он выглядел ошеломленным, а потом вдруг рассмеялся. Неужели он выглядит таким старым, что она даже представить себе не может, что он до сих пор не женат? Если это так, то каким же стариком он должен был казаться сегодня утром Кристел! Она все еще не выходила у него из головы, хотя он заставлял себя поддерживать беседу с Элизабет Барклай, что, как он признался себе, было совсем несложно. Но его мысли были все еще далеко, и ему казалось, что часть его сердца уже никогда не будет принадлежать ему.

В первую секунду Элизабет казалась сконфуженной, и он даже заметил, что она покраснела.

– Мне показалось, вы сказали... вы упомянули свояченицу в начале вечера... вот я и сделала вывод...

Он рассмеялся, и она запнулась. Он покачал головой, и его голубые глаза вспыхнули в отблеске свечей.

– Боюсь, вы ошиблись. Я имел в виду вдову моего брата.

– Он погиб на войне? -Да.

– Очень сожалею.

Он кивнул, и тут подали кофе. Дамы поднялись, начали демонстративно прощаться с Прициллией Барклай. Мать и дочь вышли из комнаты, и мать спокойно поблагодарила ее:

– Спасибо тебе, Элизабет. Без тебя мы оказались бы в очень неловком положении.

Девушка принужденно улыбнулась и на секунду обняла пожилую женщину за плечи. Прициллия Барклай сохранила красоту, хотя ей было уже около шестидесяти.

– Я получила удовольствие. Мне очень понравился Спенсер Хилл. А сейчас он мне нравится еще больше, потому что сказал, что не женат.

– Элизабет! – Мать притворилась пораженной, хотя на самом деле это было не так и дочь прекрасно знала об этом. – Но он же слишком стар для тебя. Ему, наверное, уже почти тридцать.

– Совершенно верно, и мне, должно быть, будет очень приятно встретиться с ним в Нью-Йорке. Он собирается работать у Андерсона, Винсента и Соброка.

Ее мать кивнула и отправилась болтать с оставшимися дамами. Вскоре к ним присоединились мужчины. После этого вечер мало-помалу подошел к концу, Спенсер поблагодарил супругов Барклай за гостеприимство. Потом подошел к их дочери, чтобы попрощаться и с ней:

– Удачи вам.

– Спасибо. – Ее глаза потеплели, и в первый раз за вечер он подумал, что она ему нравится. Она симпатичнее жены Роберта и, несомненно, намного привлекательнее. – А вам удачи в работе. Уверена, вы станете известным адвокатом.

– Я вспомню ваши слова через месяц или два, когда начну тосковать по той легкой жизни, которая была у меня в Стэнфорде. Может быть, мы встретимся в Нью-Йорке.

Она нерешительно улыбнулась ему, но тут к ним подошла ее мать:

– Я попрошу вас присмотреть за Элизабет в Нью-Йорке.

Спенсер улыбнулся, подумав о том, что они вряд ли встретятся, но он старался быть вежливым. Он считал, что для первокурсницы он слишком стар, и потом... его мысли заняты Кристел...

– Дайте мне знать, когда появитесь в Нью-Йорке.

– Обязательно. – Элизабет тепло улыбнулась Спенсеру, еще раз показавшись ему совсем молоденькой, и уже через минуту он ушел от них.

Вернувшись в отель «Фармонт», он продолжал думать о ней и о том интересном разговоре, который у них состоялся. Может быть, она права, сказал он себе. Может, ей действительно стоит поступить на юридический факультет. Если она просто выйдет замуж, то погрязнет в быту, играя в бридж и сплетничая с другими женщинами. В тот день ему приснилась вовсе не Элизабет. Когда он наконец уснул при свете зарождающегося утра... в его сон пришла девочка со светлыми платиновыми волосами и глазами цвета летнего неба... девочка, которая, казалось, вкладывает в песни все свое сердце... И в его сне она сидела на качелях, глядя прямо ему в глаза, а он никак не мог дотянуться и прикоснуться к ней. Он проспал всего несколько часов, а проснувшись, долго смотрел, как солнце медленно движется по небу. В это время за сто миль от него по полю, босоногая, брела Кристел, думая о нем и тихонько напевая. Она направлялась к реке.

5

На следующий день Спенсер заканчивал свои дела и готовился к отъезду: ему надо было навестить нескольких друзей, попрощаться и пожелать им всего хорошего. Ему вдруг стало мучительно жаль расставаться с ними. Он жалел о своем решении уехать в Нью-Йорк и дал себе слово, что обязательно вернется сюда. Для него это был грустный день, и он рано отправился спать. На следующее утро он улетал в Нью-Йорк. В тот день, когда Кристел исполнялось шестнадцать лет.

Его встречали родители, и он чувствовал себя ужасно глупо. Встреча была торжественной, даже Барбара приехала в аэропорт со своими двумя дочками. Они всей семьей ужинали в доме его родителей, и Барбаре пришлось уйти к себе, чтобы уложить девочек, иначе они уснули бы прямо за столом.

– Ну как, сынок? – выжидательно спросил отец после того, как гости ушли, а мать отправилась в спальню. – Как ты себя чувствуешь дома? – Он волновался, боясь услышать уклончивый ответ. Сын отсутствовал слишком долго, целых шесть лет – четыре года на войне и два – в Стэнфорде, и теперь отец с облегчением видел его дома, в Нью-Йорке, в родной семье. Отец считал, что настало время наконец-то осесть и начать думать о карьере, как это сделал бы Роберт, будь он жив.

– Я еще не знаю, – честно признался Спенсер, – кажется, ничего не изменилось с тех пор, как я последний раз был дома. Нью-Йорк не изменился. – Он не добавил вслух того, о чем подумал: «...зато изменился я...»

– Надеюсь, ты здесь будешь счастлив. – Но на самом деле Уильям Хилл не был уверен в этом.

– Спасибо, отец, я тоже на это надеюсь. – Но именно в этом Спенсер был уверен сейчас меньше всего. Часть его сердца рвалась обратно в Калифорнию. – Да, я встретился с судьей Барклаем перед отъездом. Он шлет тебе наилучшие пожелания.

Уильям Хилл кивнул, ему было приятно это услышать.

– Помяни мои слова, в один прекрасный день он окажется в Верховном суде. И я этому не удивлюсь. Его сыновья тоже очень приятные люди. Старший не сегодня-завтра получит должность в моем суде. Он весьма толковый адвокат.

– Я очень надеюсь, что когда-нибудь кто-нибудь скажет такое обо мне. – Спенсер уселся на тахту и с усталым вздохом провел рукой по волосам. Для него это был тяжелый день, тяжелая неделя... и долгая-долгая война... Вдруг он понял, что то, к чему в конце концов он пришел, его просто угнетает.

– Ты выбрал правильный путь, Спенсер. Не сомневайся в этом.

– Как ты можешь быть в этом уверен? – «Ведь я же не Роберт, отец... я – это я...» – но Спенсер никогда бы не сказал этого вслух. – А что, если я просто возненавижу работу у Андерсона, Винсента и Соброка?

– Тогда ты сможешь работать в общественном юридическом отделе. С дипломом юриста ты сможешь делать все, что захочешь. Заниматься частной практикой, бизнесом, юриспруденцией... стать политиком... – Отец произнес последнее слово с надеждой, он действительно хотел, чтобы Спенсер в один прекрасный день сделался политиком. Так же, как это сделал когда-то его брат Роберт, который был их светлой надеждой и который так рано ушел от них. – А Барбара хорошо выглядит, правда?

– Да. – Спенсер спокойно кивнул, думая о том, насколько хорошо отец знает своего младшего сына и знает ли он его вообще. – Как у нее дела?

– Для нее это был тяжелый удар. Но я думаю, она потихоньку оправилась. – Сказав это, старик отвернулся, боясь, что сын увидит слезы у него на глазах. – Надеюсь, мы все скоро оправимся. – Потом он повернулся и улыбнулся Спенсеру: – Мы сняли дом на Лонг-Айленде. Мы с матерью решили, что тебе он понравится. И Барбара с детьми проведут там конец августа.

Спенсер подумал о том, каким все-таки странным стало для него возвращение в семью, он уже не был уверен, что это вообще его семья. Когда он уходил на войну, ему было двадцать два, и с тех пор изменилось очень многое. И он сам сильно изменился. И теперь, когда Роберта не стало, все хотят, чтобы он его заменил, прожил не свою, а его жизнь.

– Это очень мило с вашей стороны, отец. Но теперь, когда я начну работать, я не уверен, что у меня будет много свободного времени.

– Но у тебя будут выходные.

Спенсер кивнул. Они ждали, что он снова станет для них ребенком, их младшим сыном. Однако большую часть жизни он оставил где-то по пути домой из Калифорнии.

– Посмотрим. На этой неделе мне нужно подыскать квартиру.

– Пока ты не встанешь на ноги, ты вполне можешь жить здесь.

– Спасибо, пап. – Он посмотрел на отца и впервые в жизни подумал о том, что его отец в принципе уже старик, старик, потерявший со смертью старшего сына почти все надежды. – Я очень люблю вас. – Потом спросил безразличным тоном: – А Барбара встречается с кем-нибудь? – В конце концов, прошло уже три года, а она довольно привлекательная женщина. Роберту она подходила идеально. Честолюбивая, спокойная, умная и хорошо воспитанная – именно такой должна быть жена будущего политика.

– Не знаю, – честно признался отец, – мы это не обсуждали. Ты можешь как-нибудь пригласить ее на обед. Ей, наверное, ужасно одиноко.

Спенсер кивнул. Он также был не против того, чтобы видеться с племянницами, но только не сейчас. Он вдруг почувствовал тяжесть всех обязательств, которые на него свалились.

Когда он в этот вечер наконец добрался до постели, он был совершенно измотан. Весь груз этих «надо» начал давить на него с невероятной силой. И постепенно погружаясь в сон, он вдруг захотел расплакаться. Он чувствовал себя ребенком, который заблудился по пути домой. Но он знал, что ему надо искать квартиру и начинать новую, свою жизнь, и чем быстрее, тем лучше.

6

Конец лета пролетел незаметно. Кристел помогала на ранчо и иногда забегала к сестре, чтобы поиграть с малышом. Тома вечно не было дома, он или проверял вместе с Тэдом винные погреба, или был в городе с друзьями. А Джед проводил все свободное время со своей девушкой в Калистоге. Кристел казалось, что она вдруг осталась совсем одна, ей не с кем было даже поговорить. И она все чаще и чаще стала ездить к Хироко. Японка или тихо читала, или шила, а несколько раз Кристел заставала ее за столом с листом бумаги и с ручкой. Подруга научила девушку писать некоторые иероглифы. Хироко была доброй женщиной с мягким характером, и ее мастерство и умение делать красивые вещи все больше поражало Кристел. Хироко научила ее делать маленьких птичек из бумаги и показала, как составлять букеты. В японке не было ничего показного, что так присуще западным женщинам, она была тихой, спокойной и уютной. И так же, как Кристел, страдала от одиночества. У нее так и не появились друзья среди родственников Бойда, более того, она теперь понимала, как они ее презирают, и уже не надеялась, что что-то может измениться. Она радовалась Кристел, скоро их связала настоящая дружба. И это в тот период, когда Хироко ждала ребенка и ей особенно хотелось иметь рядом подругу.

Когда начались занятия в школе, Кристел все так же продолжала навещать подругу, просиживая у них в домике целыми часами перед камином и делая уроки. Ей все меньше хотелось бывать дома. Мать все время проводила с Бекки, а бабушка вечно ругала ее. Единственный, кто всегда встречал ее добрым словом, – это отец, но он опять заболел. Как-то после Дня благодарения Кристел призналась Хироко, что очень волнуется за отца. Он выглядит бледным и уставшим, кашляет не переставая. Это пугало ее. Человек, который всю жизнь казался несгибаемым, угасал на глазах. У него снова открылось воспаление легких, и он целыми неделями не выходил из дома. Кристел хотелось удержать его. Она понимала, что если потеряет отца, то жизнь для нее кончится. Он ее единственный друг, ее союзник, яростный защитник, все остальные либо безразличны к ней, либо откровенно не выносят ее. А она просто не хотела жить так, как жила Бекки. Она не хотела целыми днями сидеть с ней на кухне, пить кофе и готовить еду; она не хотела сплетничать с другими женщинами и выходить замуж за такого человека, как Том, рожать от него детей. Том Паркер за эти два года ужасно растолстел, он непрерывно пил пиво и не делал этого только по выходным, когда напивался виски.

Кристел знала, что она не такая, как все. Она чувствовала себя чужой среди них и понимала, что отец тоже это знает. И Хироко. Она уже давно призналась своей доброй подруге-японке, что мечтает сниматься в кино. Но пока она не могла уехать и бросить отца. Даже ради своей мечты. Но однажды... может быть, в один прекрасный день... Мечта о Голливуде не оставляла ее... Так же как и мечта о встрече со Спенсером. Но об этом она никогда не говорила ни Хироко, ни Бонду, хотя теперь она часто изливала им душу. Они были ее единственными друзьями. До Хироко у нее никогда не было подруги, и прошло много времени, прежде чем Кристел смогла действительно полюбить ее. Японка тоже привязалась всей душой к этой милой девушке.

Кристел часто сетовала, что вряд ли ей удастся уехать из долины, скорее всего ее мечты никогда не осуществятся. По-своему она очень любила долину. Это была ее родина, здесь живет ее любимый отец. Она любила землю, деревья, гряду холмов, громоздящиеся за ними горы. Ей нравился даже запах этих мест, особенно весной, когда все такое свежее, новое, а дожди, омывая молодую зелень, заставляют ее сверкать.

Если она проживет здесь всю жизнь, это не будет для нее злым роком, даже если мечты о Голливуде никогда не осуществятся. Она только не хотела выходить замуж за такого парня, как Том Паркер. При одной мысли об этом она содрогалась.

– Он что, плохо обращается с твоей сестрой? – Иногда Хироко спрашивала ее о ком-то из соседей. Но для японки они все так и оставались чужими, даже сестра ее мужа, которая все-таки успела выйти замуж, прежде чем у нее родился ребенок.

– Мне так кажется, особенно когда он пьяный. Она мне, конечно, ничего не говорит. Но несколько недель у нее был синяк под глазом. Она сказала, что упала с табуретки. Но мать наверняка знает правду. – Эти две женщины все так же избегали Кристел.