Глава 11

Всю эту неделю они вели беседы до поздней ночи и так ни к чему и не пришли. В один из вечеров Оливер даже поехал познакомиться с Сандрой и был удручен. Она была хорошенькая, не слишком умная, испуганная и одинокая, и как бы не от мира сего. Лишь на Бенджамина она возлагала надежды на спасение. Только в одном она была тверда, в точности как Бенджамин – она была намерена родить их ребенка.

Оливером завладело такое отчаяние, что он в конце концов позвонил Саре:

– Ты знаешь, что происходит в жизни твоего старшего сына?

Олли понимал, что это звучит как фраза из телесериала, но что-то надо было предпринять, не мог же Бен навсегда связать свою судьбу с этой девушкой и их ребенком.

– Он мне вчера вечером звонил. По-моему, тебе не следует вмешиваться.

– Ты с ума сошла? – Оливер готов был удавить ее телефонным проводом. – Ты что, не понимаешь, чем это чревато для его жизни?

– А что, по-твоему, он должен сделать? Убить девушку?

– Не неси чушь, ради Бога. – Оливер не мог поверить, что она говорит серьезно. – Она должна сделать аборт или в крайнем случае отдать ребенка в приют. А Бенджамину надо взяться за ум.

– Что-то на тебя это не похоже... С каких пор ты стал сторонником абортов?

– С тех пор, как мой семнадцатилетний сын сделал ребенка своей семнадцатилетней подружке и вознамерился из благородных побуждений поломать жизнь им обоим.

– Ты не имеешь права вмешиваться в то, что он считает правильным.

– Не могу поверить, что слышу это от тебя. Что с тобой? Тебя что, не волнует его образование? Ты понимаешь, что он хочет бросить школу и поставить крест на колледже?

– Он образумится. Вот увидишь, когда ребенок родится и начнет орать день и ночь, как он сам орал, тогда Бен будет умолять тебя помочь ему куда-нибудь сбежать, а пока пусть делает то, что считает правильным.

– По-моему, ты такая же полоумная, как он. Наверное, это наследственное. И ты дала ему такой совет?

– Я сказала, чтобы он поступал согласно своим убеждениям.

– Но это нонсенс.

– А ты что ему посоветовал?

– Засучить рукава, исправить оценки, не прогуливать школу, подругу устроить в общежитие для матерей-одиночек, а ребенка потом отдать в приют.

– Да, очень мило и во всех отношениях замечательно. Вот только жаль, что он с тобой не согласен.

– От него не требуется согласие, Сара. Он несовершеннолетний. И должен делать то, что мы ему скажем.

– А если он пошлет тебя к черту, что непременно случится, если ты будешь слишком на него давить?

– Как было в случае с тобой?

Олли кипел яростью; она играла в свой гнилой либерализм, когда речь шла о жизни Бенджамина.

– Мы говорим не о нас, мы говорим о нем.

– Мы говорим об одном из наших детей, который гробит себе жизнь, а ты мелешь чепуху.

– Будь реалистом, Оливер. Это его ребенок, его жизнь и он поступит так, как захочет, нравится тебе это или нет. Так что не наживай себе язву.

Говорить с ней было бесполезно, и в конце концов Олли повесил трубку, еще более расстроенный, чем раньше.

В субботу утром Бенджамин явился к отцу, когда к дому подрулил фургон, чтобы забрать то, что отправлялось в Нью-Йорк: постельное белье, необходимая одежда и кое-какие мелочи.

– Все собрал, сынок?

Оливер старался сохранять веселый тон, словно ничего не случилось. Но у Бенджамина вид был спокойный и решительный.

– Пап, я пришел попрощаться.

Воцарилась тишина.

– Ты должен ехать с нами, сынок. Ради твоего же блага. А может, и ради Сандры.

– Я не еду. Я остаюсь здесь. Я так решил. Я бросаю школу и иду работать в ресторан, а жить буду с Сандрой в ее квартире.

В каком-то смысле Оливер ускорил события этим переездом в Нью-Йорк и теперь почти жалел о своем решении.

– А если я разрешу тебе жить в доме? Ты вернешься в школу?

– Мне осточертела школа. Я хочу заботиться о Сандре.

– Бенджамин, послушай, ты же сможешь лучше о ней заботиться, имея образование.

– Я потом всегда могу вернуться в школу.

– А в школе об этом уже знают?

Беццжамин кивнул и перечеркнул последние отцовские надежды:

– Я им сказал вчера.

– И что они ответили?

– Они пожелали нам удачи. Сандра еще раньше сказала своей классной про ребенка.

– То, что ты делаешь, просто чудовищно.

– Я хочу быть с ней... и с моим ребенком... Папа, ведь ты бы поступил так же.

– Возможно, но все равно иначе. Ты исходишь из правильного принципа, но идешь неверным путем.

– Я делаю то, что в моих силах.

– Да, конечно. А что, если тебе сдать экзамены экстерном? Сейчас тебе не надо было бы ходить в школу, а осенью отправишься в колледж. Знаешь, это тоже вариант.

– Да, папа, но это уже не то, чего я хочу. Я хочу жить в реальном мире. У меня есть реальные обязанности и женщина, которую я люблю... и ребенок, который родится в сентябре.

Казалось, такое невозможно придумать, и все же это было реальностью. Оливер стоял на лужайке перед домом и смотрел, как грузчики под руководством Агнес носили коробки. Ему хотелось плакать. Все это смахивало на безумие. За четыре месяца Сара поломала жизни им всем. Олли вдруг спохватился: какого дьявола он переезжает в Нью-Йорк, если Бенджамин не едет? Но в этой затее все равно были положительные моменты, например, возможность раньше возвращаться с работы и уделять больше времени Мел и Сэму. Мел в последнюю неделю успокоилась, поняв, что сейчас они переезжают только на два пробных месяца, что будут приезжать в Перчес на уик-энды и в нем же проведут все лето. К тому же все ее друзья ей ужасно завидовали и хотели поскорее приехать к ней в гости в город.

– Пап, мне пора. В два мне надо быть на работе, а в квартире меня ждет Сандра.

– Ты мне будешь звонить?

– Конечно. Заходи к нам, когда будешь в Перчесе.

– Я тебя люблю, Бенджамин. Я очень, очень тебя люблю. Оливер крепко обнял сына, и оба расплакались.

– Спасибо, папа. Все будет нормально...

Олли кивнул, хотя не верил в это. Их жизнь теперь не наладится никогда или по крайней мере еще очень-очень долго.

Оливер смотрел вслед удаляющейся машине Бена, махал на прощание, а по щекам у него катились слезы. Когда Бенджамин пропал из виду, он медленно вернулся в дом. Выдумал он этот переезд, хотел как лучше, а теперь вот Бенджамин бросил школу, работает в ресторане, живет с этой девчонкой, но, может, что-нибудь хорошее из этого и получится, когда-нибудь... в один прекрасный и далекий день.

В доме царил полнейший хаос. Всюду сновали грузчики, пес отчаянно лаял, Сэм не мог совладать с волнением и бегал по всему дому, не выпуская из рук мишку, Мел чуть ли не до последней минуты висела на телефоне, а Агги настаивала, что в доме надо навести порядок. Но наконец они вышли, сели в машину, последний раз посмотрели на дом, который так любили, и поехали следом за фургоном в Нью-Йорк, навстречу новым приключениям.

В. нью-йоркской квартире их ждали большой цветок в горшке от Дафны, фрукты и печенье для детей и коробка собачьих галет для Энди. Встреча была роскошной. Мел завизжала от восторга, увидев свою комнату, и сразу же бросилась к телефону.

Но когда они распаковали вещи, мысли Оливера снова вернулись к Бенджамину, который отказался от их новой жизни. Он непременно когда-нибудь об этом пожалеет, если уже не пожалел. Олли чувствовал, что одного за другим теряет самых дорогих ему людей.

Глава 12

Переезд в Нью-Йорк оказался очень мудрым и полезным для детей решением. Оливер убедился в этом в считанные дни. Сэму очень нравилась его новая школа, у него сразу появилось много друзей. Мел была без ума от своей школы. Свободное время она проводила с Дафной в универмаге «Блумингдейл» или дома, где названивала всем перчесским знакомым и докладывала о своих успехах в новой, столичной жизни. Но самое главное, что Оливер теперь каждый вечер был дома перед ужином и, как того хотел, проводил с детьми достаточно много времени. Мел по-прежнему подолгу болтала по телефону, но знала, что отец рядом. С Сэмом Оливер разговаривал, читал, играл, а когда в начале мая установилась теплая погода, они стали иногда после ужина ходить в парк, где с азартом играли в мяч.

Жизнь была просто замечательная, но с ними не было Бенджамина. Оливеру его постоянно недоставало, он очень беспокоился за сына. Олли решил, что обязательно будет видеться с Беном раз в неделю, во время их приездов в Перчес на уик-энды. Он хотел, чтобы тот приходил ужинать к ним, но Бенджамин по вечерам работал. Как-то раз Олли сам заехал в ресторан и чуть не получил разрыв сердца, когда увидел, что его сын за мизерную плату моет посуду. Он повторил свое предложение жить в доме, хотя сам шел на это неохотно, и умолял Бена вернуться в школу. Но юноша теперь не мог бросить Сандру. В одно из воскресений Оливер повидал ее и был шокирован. Казалось, что у нее не шестой месяц, а гораздо больше, и он усомнился, в самом ли деле это ребенок его сына. Олли при удобном случае задал Бену такой вопрос, но тот только обиделся и сказал, что абсолютно в этом уверен. Оливер больше не стал к нему с этим приставать.

Самым болезненным был момент, когда начали приходить ответы из колледжей. Оливер находил их в уик-энды, потому что Бенджамин получал почту по старому адресу. Школа не аннулировала его заявок, и все готовы были его принять, кроме Дьюка. Он мог бы поступить в Гарвард, или в Принстон, или в Йель, а вместо этого очищал от объедков тарелки в ресторане и готовился в восемнадцать лет стать отцом. У Олли буквально разрывалось сердце, когда он думал об этом. На все письма Оливер ответил сам, объясняя, что по семейным обстоятельствам поступление откладывается на год. Он все еще надеялся убедить Бена окончить школу в Нью-Йорке. Год будет вычеркнут из жизни, и не больше. Но пока Олли не затрагивал в разговорах с сыном этот больной вопрос. К тому же Бен был целиком поглощен новой жизнью с Сандрой.

– Может, хоть на пару дней приехал бы в Нью-Йорк как-нибудь?

Оливер делал все, чтобы сманить туда Бена, но тот очень серьезно относился к своим семейным обязательствам и всегда отказывался, объясняя, что не может оставить Сандру одну, Оливер же никогда не приглашал их вместе. Бенджамин, с тех пор как ушел из дому, не ездил и к матери в Бостон, но, похоже, звонил ей время от времени. А вот Мел и Сэм снова посетили ее, уже после переезда на новую квартиру. На этот раз они вернулись не такие восторженные, и Оливеру показалось, что Сэм чем-то расстроен. Он попытался выяснить причину у Мел, но та только как-то неопределенно сказала, что мама очень занята в университете. Оливер все-таки чувствовал, что причина в другом. Как-то вечером он играл с Сэмом в карты. Стояла тишина, в комнате, кроме них, никого не было. Мел на этот раз занималась у себя.

– Па, что ты думаешь о французах?

Вопрос был странным, и Олли удивленно взглянул на него.

– О французах? Люди как люди. А что?

– Да ничего. Я так просто спросил.

Но Оливер догадался, что сын о чем-то хочет поговорить, но не решается.

– У тебя в классе что, француз учится?

Сэм покачал головой и сбросил очередную карту. Поглаживая голову Энди, он ждал, когда пойдет отец. Он ужасно любил вечера, которые они теперь проводили с папой, и начинал по-настоящему радоваться их новой жизни, но по маме и Бенджамину все равно скучал, как и все они.

– У мамы друг... – произнес Сэм задумчиво, глядя в карты, а его отец весь превратился в слух. Так вот оно что. У нее есть друг.

– Что за друг?

Сэм пожал плечами и взял карту из колоды.

– Не знаю. По-моему, нормальный парень.

В этот момент рядом проходила Мел, она остановилась, пытаясь поймать взгляд брата, но тот на нее не смотрел. Оливер же поднял глаза и увидел, какое у дочери было выражение лица. Мелисса медленно подошла к ним.

– Кто выигрывает?

Она попыталась отвлечь обоих от того, что только что сказал Сэм. Мел знала, что болтать об этом не следует, хотя Сара таких инструкций им не давала, но это было понятно само собой.

– Сэм выигрывает. У нас тут разговорчик небольшой получился.

– Ага.

Мел неодобрительно посмотрела на брата.

– Я слышала.

– У мамы что, новый друг – француз?

– Ой, он не новый, – торопливо поправил Сэм. – Мы с ним уже раньше познакомились. Но он .теперь живет с мамой. Ну, понимаешь, в общем, друг. Он из Франции, его зовут Жан-Пьер. Ему двадцать пять лет, и он сюда приехал по обмену, на два года.

– Очень рад за него.

Лицо у Оливера напряглось. Он взял карту, даже не видя, какая она.

– И за маму тоже рад. Какой он из себя?

Олли не хотел допрашивать ребенка, но желал все выяснить немедленно. Сара жила с двадцатипятилетним мужчиной и знакомила с ним детей. Одна лишь мысль об этом приводила Оливера в бешенство.

– Пап, да там ничего такого. Он спал на диване, когда мы гостили у мамы.

«А когда вы не гостили, – хотел задать вопрос Олли, – где он спит?» Но это и так было ясно. Даже Сэм на обратном пути выспрашивал у Мел, думает ли она, что мама влюблена в Жан-Пьера. И сестра в очередной раз взяла с него слово, что он ничего не скажет отцу.

– Очень рад, – повторил Оливер снова. – Ну а парень-то ничего?

– Нормальный, – подтвердил Сэм равнодушно. – Только ужасно суетливый. Наверное, все французы такие. Притащил маме цветы, какие-то подарки, а нас заставил есть рогалики. Мне вообще-то больше нравятся английские сдобные булочки, но и их есть можно. Ничего такого.

Оливер это воспринимал иначе, в душе его кипело бешенство. Он едва дождался, пока Сэм ляжет спать, время, казалось, стояло на месте. Наконец Мел подошла к нему, понимая, как отец воспринял слова брата.

– Ему не следовало это говорить. Извини, папа. Я думаю, что он просто мамин друг. Просто так получилось, что он там ночевал.

– Да-да, конечно, я понимаю.

– Он сказал, что у него кончился договор найма квартиры и мама разрешила ему спать на диване, пока он не найдет себе новую. С нами он был очень мил. Я не думаю, что надо этому придавать значение.

Мел смотрела на отца большими грустными глазами. Оба понимали, что все гораздо серьезнее, чем она представила. Значит, Сара сделала очередной ход, в ее жизни появился мужчина. Оливер же такого хода не сделал, он по-прежнему каждую ночь страстно желал ее, со времени отъезда Сары не встречался ни с одной женщиной, да и не хотел.

– Не расстраивайся, Мел.

Оливер старался выглядеть более непринужденным, чем был на самом деле, хотя бы ради нее.

– Мама теперь имеет право делать то, что хочет. Она свободна. Мы оба свободны, я полагаю.

– Но ты нигде не бываешь по вечерам.

Она смотрела на отца как будто с гордостью, и Олли улыбнулся. Смешно было гордиться этим.

– Ты права, но у меня нет времени. Я слишком занят с вами.

– Может, тебе стоит проветриться? Дафна говорит, что тебе это будет полезно.

– Вот как? Скажи ей, чтобы не лезла в чужие дела. У меня и без того хлопот полон рот.

Дочь с сочувствием посмотрела на него. Она знала правду.

– Ты все еще любишь маму, да, пап?

Олли ответил не сразу, понимая, что его слова прозвучат странно, а потом кивнул:

– Да, Мел. Иногда мне кажется, что буду любить ее всегда. Но теперь это потеряло смысл. У нас с ней все кончено.

Настало время сообщить об этом Мел. «'Впрочем, это и так ни для кого не было секретом», – подумал Оливер. Прошло пять месяцев с тех пор, как Сара уехала, и ни одного из своих обещаний она не выполнила. Ни уикэндов, ни каникул, да и звонила она уже крайне редко. Причина этого теперь была ясна: она жила с двадцатипятилетним французским парнем по имени Жан-Пьер.

– Я так и подумала. – Мел печально взглянула на него. – Вы будете разводиться?

– Да, наверное, когда-нибудь. Мне спешить некуда. Надо узнать, какие планы у твоей мамы.

После того как Мел легла, он сразу же позвонил Саре, памятуя, что сказал Сэм, и не желая откладывать разговор с женой в долгий ящик. Это не имело смысла. Время игр в дипломатию прошло.

– Слушай, и тебе не стыдно принимать у себя мужика в присутствии детей?

В голосе Оливера на этот раз не было гнева, было лишь отвращение. Она больше не была женщиной, которую он знал и любил. Она была кем-то другим. И принадлежала парню по имени Жан-Пьер. Но она оставалась матерью его детей, и это беспокоило Оливера гораздо сильнее.

– А... ты об этом... Олли, да он просто друг. И он спал на диване. А дети спали со мной в комнате.

– Послушай, не надо. Они оба прекрасно все понимают. По крайней мере Мел, да и Сэм не дурак. Тебе что, на это наплевать? Тебя не смущает присутствие в доме любовника?

Последняя фраза уже содержала обвинение, но особенно возмущал Оливера возраст этого сопляка.

– У меня такое ощущение, что я тебя больше не знаю. А может, и не хочу знать.

– Это твое личное дело, Оливер. А как мне жить и с кем – мое. Детям бы пошло на пользу, если бы твоя жизнь стала более нормальной.

– Так-так. И что это означает? Что я должен затаскивать в дом девятнадцатилетних девчонок и доказывать им свои мужские возможности?

– Я ничего не доказываю. Мы просто добрые друзья. А возраст не имеет значения.

– Меня это не волнует. Но должно быть хоть элементарное приличие, по крайней мере когда рядом мои дети. Изволь его соблюдать.

– Не указывай мне, Оливер. Я не твой ребенок ине прислуга. Я на тебя уже не работаю. Ты совершенно прав, когда говоришь, что не знаешь меня. Ты никогда меня и не знал. Я была всего-навсего нянькой твоих детей и твоей прачкой.

– Не говори ерунду. Наша жизнь далеко не ограничивалась этим, иты прекрасно это знаешь. Мы бы не прожили вместе без малого двадцать лет, черт их подери, если бы ты была для меня не более чем прислугой.

– Может, ни ты, ни я этого не замечали?

– Да что там говорить теперь. А какая польза от того, что ты бросила детей? Что изменилось к лучшему? Кто будет готовить? Кто стирать? Кто выносить мусор? Кому-то это надо делать. Я выполнял свою работу. Ты свою. И вместе мы создали нечто замечательное, пока ты все не разрушила и не растоптала, нас в том числе. Ты поступила просто мерзко по отношению ко всем нам, ко мне особенно. Но я-то знаю, что у нас было и как это было здорово иценно. Так что не надо заниматься очернительством.

Сара долго не отвечала. Оливеру в какой-то момент показалось, что она плачет.

– Извини... Наверное, ты прав... Я просто... Прости, Олли... Я не выдержала...

– Очень жаль, Сара.

Голос у Оливера был хриплым, но стал мягче, ласковее.

– Я тебя так безумно любил, когда ты уехала, мне казалось, что я этого не переживу.

Сара улыбнулась сквозь слезы.

– Ты слишком добрый и слишком сильный, чтобы что-то могло тебя надолго выбить из седла. Олли, ты сам того не знаешь, но выигрыш за тобой.

– Да? Вот так новость! – Он уныло усмехнулся. – Ни за что бы не подумал. Во всяком случае, тебя в моей спальне что-то не наблюдаю.