Маленький белый домик встретил их тишиной. Привязав Большого Джо к дереву, Иеремия подошел к двери, постучался и, не дождавшись ответа, вошел внутрь. Сначала он не услышал ни звука и подумал было, что Мэри-Эллен ушла рожать к матери. В ту же минуту сверху донесся ужасный вопль. Иеремия замер, пытаясь понять, одна ли она сейчас, а потом начал тихонько подниматься по лестнице. Как быть? Зачем он здесь? Впрочем, он хорошо знал, что это его долг. Ведь именно его ребенка в муках рожает Мэри-Эллен. Неужели она умрет?

Он задержался у дверей спальни, подождав, пока смолкнут стоны. Потом до его слуха донесся тихий плач и негромкий мужской голос. Положение было идиотское. Тело ломило от усталости. Чувствуя себя дурак дураком, он все же набрался мужества и постучал в дверь. Что ж, по крайней мере он может съездить за врачом... Именно врач и открыл ему дверь. Глаза у него были измученные, рукава засучены по локоть, грудь рубашки забрызгана кровью, но он, похоже, ничего не замечал.

– Простите... Я хотел узнать, не нужно ли... – Иеремия чувствовал себя более чем неловко.

Только негодяй мог бросить Мэри-Эллен в таком положении... Посмотрев врачу в глаза, он спросил его:

– Как она?

Терстон не стал представляться. Впрочем, этого и не требовалось: доктор понял, кто он такой. Он осторожно закрыл за собой дверь, и двое мужчин вышли в прихожую поговорить.

– Плохо. Роды начались в среду ночью. Она старается изо всех сил, но все тщетно.

Иеремия кивнул. Он боялся спросить, не умрет ли она. Ответ был ясен.

– Хотите войти? – Во взгляде врача не было осуждения.

А вдруг это хоть чем-нибудь поможет Мэри-Эллен? Впрочем, сейчас она так страдает от боли, что просто не поймет, кто к ней пришел. Но там был его ребенок...

Иеремия замер на полдороге. Ему еще не доводилось слышать, чтобы мужчина помогал при родах, однако врача это ничуть не пугало.

– Она не будет возражать?

– Она может вообще не узнать вас, – предупредил доктор.

После короткого замешательства он пытливо заглянул Иеремии в глаза.

– Вы сможете это выдержать? Вам приходилось видеть что-нибудь подобное?

Иеремия покачал головой:

– Только у животных.

Врач кивнул, это его устраивало. Не говоря больше ни слова, он открыл дверь и прошел в комнату, а Иеремия последовал за ним. В нос ему ударил сладковатый, тяжелый запах человеческой плоти, розовой воды и сырого постельного белья. Все окна были закрыты. Мэри-Эллен лежала на кровати, покрытая двумя одеялами. Иеремия увидел несколько пропитанных кровью простыней, подоткнутых под нее ниже пояса. Казалось, ее убили в собственной постели. Огромный живот по-прежнему вздувался горой, несмотря на отчаянные усилия, которые она прилагала уже три дня. Ее ноги бессильно раскинулись, словно у тряпичной куклы, а тело дрожало, как от озноба. Иеремия смотрел на нее с чувством вины и горького сожаления.

Внезапно ему показалось, что она начала биться в конвульсиях. Мэри-Эллен издала тихий глухой стон, вскоре перешедший в крик, и заметалась на кровати, закатывая глаза и судорожно хватая ртом воздух. Потом она проговорила несколько бессвязных слов, и врач быстро приблизился к ней. Иеремия понял, что ее оставляет сознание. Из нее потоком хлынула кровь, и она опять закричала. Доктор склонился над ней. Вскоре он выпрямился и вытер руки испачканным кровью полотенцем. Мэри-Эллен продолжала страшно кричать. Иеремия медленно подошел к кровати и заглянул в ее измученное лицо. Если бы ему не было известно, кто перед ним лежал, он бы не узнал эту женщину. Врач тихо заговорил с Терстоном, понимая, что Мэри-Эллен все равно не услышит его слов. Казалось, между схватками наступил перерыв, и она задремала.

– Она потеряла чертовски много крови. У нее лопнула вена. Вы сами видите, как хлещет кровь, но я не могу ее остановить. Кроме того, ребенок неправильно повернулся. Теперь единственный выход – вытащить его за плечо. Иначе мы ничего не добьемся. – При этих словах лицо врача стало печальным.

Взглянув на Иеремию, он все понял.

– Мы можем потерять обоих. – Врач перевел взгляд на измученную женщину, лежавшую в кровати. – Она непременно умрет, если мы не сумеем быстро извлечь плод. Иначе ей не выдержать.

– А малыш? – Это был его ребенок, но сейчас Терстон переживал только за Мэри-Эллен.

Казалось, он никогда не расставался с ней, а Камиллы вообще не существовало на свете.

– Если бы я сумел его повернуть, то сумел бы и вытащить, но в одиночку мне не справиться. – Врач посмотрел на Иеремию. – Вы можете ее подержать? – Терстон кивнул, боясь причинить ей новую боль.

Тем временем Мэри-Эллен очнулась и застонала. У нее снова начались схватки. Она подняла глаза и увидела Иеремию, но ей показалось, что это сон.

– Все хорошо. – Иеремия нежно улыбнулся, встал на колени рядом с кроватью и притронулся к лицу Мэри-Эллен. – Я здесь. Все будет в порядке. – Однако он плохо верил собственным словам.

За последние сутки ему пришлось видеть тишком много смертей.

– Я не могу... Не могу больше... – Мэри-Эллен судорожно хватала воздух.

Иеремия инстинктивно взял ее за плечи и удержал. Вдруг ее голова упала к нему на руку. Она потеряла сознание. Лицо ее стало пепельно-серым. Пощупав пульс, доктор взглянул на Иеремию.

– Я попробую еще раз повернуть ребенка и вытащить его. Держите ее, не давайте ей двигаться.

Иеремия делал все, что говорил врач. Он тихонько заговорил Мэри-Эллен, однако она кричала так громко, что просто не слышала его. Она вновь лишилась чувств, прежде чем доктор успел сделать намеченное. На лбу у Иеремии выступил пот. Взглянув на часы, он с удивлением понял, что находится здесь уже четыре часа.

– Она больше не выдержит, доктор.

– Знаю, – кивнул врач.

Приготовив какой-то зловещий инструмент, с помощью которого собирался извлечь младенца, он ждал, когда у нее снова начнутся схватки.

Неожиданно Мэри-Эллен опять забилась в конвульсиях и вновь пришла в себя. Глаза у нее были совершенно безумными. Иеремия безжалостно прижал ее к кровати, а врач опять склонится над ней. Иеремия понимал, что никогда не забудет ее криков. Только с четвертой попытки врачу удалось развернуть ребенка, а потом он пять раз вводил в женщину свой страшный инструмент, пока та дико кричала в руках Иеремии. В этом крике уже не было ничего человеческого. Вдруг врач свирепо зарычал. Пот градом катился по лицу Иеремии, но он успел заметить, то в теле Мэри-Эллен произошли какие-то перемены. Она обмякла в его руках, словно просочившись сквозь них, кожа стала зеленовато-серой, а дыхание слабым и прерывистым, и он засомневался: а дышит ли она вообще? Терстон обернулся к врачу и сразу понял, в чем дело. Ребенка наконец удалось извлечь, и теперь он лежал мертвый между ее ног, а сама Мэри-Эллен истекала кровью. Видеть это было невыносимо больно. Врач молча перевязал пуповину, завернул младенца в чистую простыню и попытался остановить кровотечение. Глядя на своего мертвого первенца, Иеремия на мгновение ощутил приступ отчаяния, однако его мысли тут же перенеслись к его матери. Мэри-Эллен умирала у него на руках, а он был бессилен спасти ее. Доктор сделал еще несколько попыток остановить кровотечение, а потом укрыл Мэри-Эллен одеялами, подошел к изголовью кровати и похлопал Иеремию по плечу.

– Жаль ребенка...

– Мне тоже, – хрипло ответил Терстон.

Слишком много увидел он этой и прошлой ночью, а теперь опасался и за жизнь Мэри-Эллен.

– С ней все будет в порядке? – Он умоляюще смотрел на врача, но тот только пожал плечами.

– Я сделал все, что в моих силах. Я останусь с ней, но не могу ничего обещать.

Иеремия кивнул и остался дежурить возле ее постели. Прошло немало времени, прежде чем она пошевелилась, тихонько застонала и повернула голову из стороны в сторону, но так и не открыла глаза до самого утра.

– Мэри-Эллен... – нежно прошептал он. – Мэри-Эллен...

Она недоумевающе повернулась к нему.

– Так ты здесь? Я думала, это сон... – И тут Иеремия прочитал в ее глазах вопрос, которого боялся больше всего. – Иеремия, что с ребенком?.. – Инстинктивно поняв, что случилось, она отвернулась к стене.

По ее щекам текли слезы. Иеремия взял ее за руку и стал гладить по голове.

– Мы спасли тебя, Мэри-Эллен... – вытирая глаза, промолвил Иеремия.

Он очень боялся, что она умрет. Он хотел сказать, что ему очень жаль ребенка, однако не смог произнести больше ни слова.

– Кто это был? – Она скосила на него глаза и увидела, что Иеремия плачет.

– Мальчик.

Мэри-Эллен кивнула и закрыла глаза, снова погрузившись в сон, а когда проснулась, врач удовлетворенно кивнул и заявил, что ненадолго оставит ее, а днем придет снова. В прихожей он сказал Иеремии, что кровотечение прекратилось и что она скорее всего выкарабкается. Во всяком случае, ему так кажется.

– Она боец. Только я давно предупреждал, чтобы она больше не пыталась рожать. Она сделала глупость. – Врач пожал плечами. – Наверное, это получилось случайно. – Потом он взглянул на Иеремию. – Я пришлю жену присмотреть за ней, если вам нужно ехать домой. – Врач не проявлял любопытства, просто слышал на виноградниках, что у Терстона в Сент-Элене есть молодая женщина.

– Спасибо, буду вам очень признателен. Прошлую ночь я тоже не спал. У нас затопило шахту.

Старый доктор кивнул. Он уважал этого человека. Иеремия очень помог ему выдержать долгую ночь у постели Мэри-Эллен. Он протянул Терстону руку.

– Жаль, что так получилось с ребенком.

Иеремия наклонил голову.

– Слава Богу, что вы спасли ее.

Врач улыбнулся, тронутый его признательностью.

– Жена скоро придет.

Когда он исчез, Иеремия обернулся к Мэри-Эллен:

– Я приду завтра. А ты пока отдыхай и делай все, что скажет врач. – Неожиданно ему в голову пришла другая мысль. – Я пришлю Ханну. Она останется с тобой столько, сколько потребуется.

Мэри-Эллен слабо улыбнулась и сжала его большую теплую руку.

– Спасибо, что ты был здесь, Иеремия... Я бы умерла без тебя.

Она едва не умерла и с ним, но он не стал говорить об этом.

– А теперь будь умницей.

Услышав эти слова, Мэри-Эллен закрыла глаза и уснула, прежде чем Иеремия вышел из комнаты. Когда он вновь скакал в Сент-Элену верхом на Большом Джо, ему казалось, что все его тело ноет от усталости. Спешившись перед домом, он почувствовал себя так, словно его избили и швырнули в канаву. Навстречу вышла Ханна. Старухе не терпелось узнать обо всем, пока не появилась Камилла, и она вопросительно посмотрела на Иеремию. По той же причине он быстро проговорил хриплым и тихим голосом:

– С Мэри-Эллен все в порядке, но ребенок родился мертвым. – А потом с тяжелым вздохом добавил: – Она едва не умерла. Я сказал ей, что ты приедешь сегодня и останешься, сколько понадобится. – Иеремия вдруг спохватился, не слишком ли он поторопился дать такое обещание, однако старуха кивнула:

– Молодец! Я только соберу вещи. – Она еще раз пытливо посмотрела на Иеремию. – Как она?

Терстон покачал головой. Казалось, весь кошмар прошедшей ночи еще стоял перед глазами.

– Это было ужасно, Ханна. Я не видел ничего страшнее. Не понимаю, почему женщины так хотят иметь детей. – То, что произошло на его глазах, произвело на него неизгладимое впечатление.

Он до сих пор не мог взять в толк, как ему удалось это пережить.

– Кое-кто не хочет. – Ханна оглянулась с видом опытного человека, а потом вновь посмотрела на Иеремию, словно желая подбодрить его. – Так бывает не всегда, сынок. Она знала, что ей придется нелегко. В последний раз она рожала почти так же. Доктор ее предупреждал. – Ханна произнесла эти слова с легким укором и в то же время с сочувствием, особенно по отношению к Иеремии. – Ты был с ней? – Терстон кивнул, и Ханна посмотрела на него с уважением. – Ты хороший человек, Иеремия Терстон.

В этот момент на крыльцо вышла Камилла. Она была вне себя.

– Где ты пропадал всю ночь, Иеремия? – Она не обращала внимания на то, что Ханна все слышит.

– У одного человека, раненного на шахте. – Это объясняло кровь на рукаве и щетину на лице.

Он не спал две ночи и валился с ног.

– Прости, что я не вернулся, малышка.

Сердито посмотрев на мужа, Камилла круто повернулась и хлопнула дверью. Ханна скептически наблюдала за ней.

– Вот это мне нравится, – едко заметила старуха. – Жена с понятием. – Похлопав Иеремию по плечу, она направилась в дом за вещами. – Я соберусь через пять минут, Иеремия. Можешь не беспокоиться. Отдыхай. Я оставила на плите бульон и тушеное мясо.

– Спасибо, Ханна. – Он прошел на кухню, налил себе бульон и поднялся в спальню, где ждала жена.

– Где ты был? – Камилла заглянула мужу в лицо.

– Я уже сказал. – У Иеремии не было сил на разговоры.

Ночью у него на глазах умер его первый ребенок, и он едва не потерял женщину, с которой прожил семь лет.

– Я не верю тебе, Иеремия. – Камилла выглядела безупречно.

Ей очень шло платье из бледно-розового муслина. Рядом с ней Иеремия казался изможденным и грязным.

– Думай что хочешь, Камилла. Я уже сказал, что был у одного из моих рабочих.

– Зачем?

– Затем, что он едва не умер, вот зачем, – огрызнулся он и сел за стол у камина с чашкой бульона.

Камилла продолжала расхаживать по комнате, кипя от злости.

– Ты мог хотя бы предупредить, что не вернешься.

– Извини, – честно сознался Иеремия. – Мне некого было послать.

Казалось, его ответ удовлетворил Камиллу. Она отвернулась. Терстон понял, что у нее сильно развито чутье на ложь. Он и так знал, что она умна, но действительность превзошла все ожидания. Однако сказать ей об этом было бы глупо, поэтому Иеремия продолжал молча пить бульон, заново преисполнившись уважения к ее острому уму и интуиции.

– По-моему, тебе нужно лечь, – чуть менее сердито сказала Камилла, опускаясь в стоявшее рядом кресло-качалку.

– Нет. Я умоюсь и схожу в церковь.

– В церковь? – чуть не взвизгнула Камилла.

Она всегда ненавидела церковь. Туда любила ходить мать, которую Камилла ни в грош не ставила.

– Ты же никогда там не бываешь.

– Иногда бываю. – Только усталость помешала ему удивиться реакции жены. – Мы потеряли четырнадцать человек, Камилла. – И его единственного ребенка. – Не хочешь, не ходи, но будет лучше, если ты все-таки пойдешь.

Камилла посмотрела на него с нескрываемым раздражением:

– Когда мы вернемся в город?

– Как только я смогу. – Иеремия встал и подошел к жене. – Малышка, я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы скорее перебраться в Сан-Франциско.

Эти слова обрадовали Камиллу до такой степени, что она переоделась и через час отправилась с Иеремией в церковь. После возвращения Терстон рухнул в постель и проспал как убитый до самого обеда. Поднявшись, он выпил еще одну чашку бульона и вновь заснул до утра. На следующий день ему пришлось присутствовать на похоронах погибших в пятницу шахтеров. На этот раз Камилла не пошла с ним, а осталась дома, пожаловавшись, что Ханны до сих пор нет. Иеремия объяснил, что она уехала навестить больную подругу.

– Почему она ничего мне не сказала? – недовольно спросила Камилла. – В этом доме хозяйка я, и теперь она служит мне.

Ее слова Иеремии не понравились, но он не захотел подливать масла в огонь.

– Она предупредила меня в воскресенье утром, когда я вернулся.

– И ты ее отпустил? – побледнела Камилла.

– Да. Я был уверен, что ты все поймешь. – Терстон попытался заставить жену замолчать, но убедился, что это невозможно. – Она вернется через несколько дней.

Однако прошла почти неделя, прежде чем Ханна появилась в доме. Она сообщила Иеремии, что Мэри-Эллен еще очень слаба, но все же встала на ноги. Он только кивнул в ответ. Слава Богу, Ханна поняла, что можно не торопиться. Несколько дней назад он отправил Мэри-Эллен записку, подтвердив, что смерть ребенка ничего не меняет. Он не собирался лишать ее денег, которые она получала уже несколько месяцев. Иеремия распорядился, чтобы банк выплачивал их пожизненно, и написал Мэри-Эллен, что ей незачем возвращаться на работу. Она могла оставаться дома и воспитывать детей. Мэри-Эллен хотела послать ему записку, но она не осмелилась из страха, что письмо попадет в руки Камиллы, и передала благодарность через Ханну.

– Ханна, ты уверена, что ей лучше?

– Она слаба, как котенок, но потихоньку приходит в себя.

– Только благодаря тебе, – благодарно улыбнулся Иеремия и предупредил, что Камилла рвала и метала, пока ее не было.

– Она сама готовила тебе?

– Ничего, кое-как справились. – И тут Иеремия сказал, что через несколько дней они уедут в Сан-Франциско.

Эта перспектива Ханну не обрадовала.

– Здесь станет пусто, Иеремия.

– Знаю. Я буду часто приезжать, чтобы приглядывать за прииском.

– Это тяжело. Но зато справедливо по отношению к жене. Было бы нечестно построить для нее в городе роскошный дворец, а потом обречь на постылую жизнь в деревне.

– Все будет хорошо. Мы вернемся на лето и проживем здесь с июня по сентябрь – октябрь. – Будь его воля, он бы переехал в марте и остался до ноября. – Если тебе что-нибудь понадобится, сразу дай знать.

– Хорошо, Иеремия.

– Что ты сказала? – Тихий язвительный вопрос застал их врасплох.

Интересно, много ли она успела услышать, подумал Иеремия.

– Я не ослышалась? Ты назвала его Иеремией? – Камилла обращалась к Ханне, но Терстон был ошеломлен не меньше старухи.

– Ну да... – Оба они не понимали, что имеет в виду Камилла.

– Я буду очень признательна, если отныне ты станешь обращаться к моему мужу «мистер Терстон». Он тебе никакой не «мальчик», не «парень» и не «друг». Он мой муж и твой хозяин, и его зовут мистер Терстон.

Никогда прежде в ней не проявлялись южные замашки и злобный нрав. Иеремия пришел в ярость. В присутствии Ханны он не произнес ни слова, но, поднявшись вслед за женой по лестнице, изо всех сил хлопнул дверью спальни.

– Что все это значит, Камилла? Ты напрасно завела этот разговор и нагрубила достойной пожилой женщине. – Той самой женщине, которая выходила его любовницу после рождения мертвого ребенка.

Нервы Иеремии были обострены до предела, но Камилла не подозревала об этом, и слова мужа несказанно удивили ее. Ей редко приходилось видеть его в гневе.

– Ничего подобного я не потерплю и хочу, чтобы ты поняла это раз и навсегда.

– Чего ты не потерпишь? Я вправе требовать уважения от прислуги, а эта старуха ведет себя так, словно она твоя мать. Но это не так, она просто наглая старая уродина с бойким языком, и, если я хоть раз услышу, что она называет тебя Иеремией, я высеку ее.

В этой маленькой девушке было столько злобы, что Терстону захотелось хорошенько встряхнуть ее. Вместо этого он поймал ее за руку и вытащил на середину комнаты.

– Высечешь ее? Высечешь? Здесь тебе не Юг, Камилла, здесь нет рабства. Если ты поднимешь на нее руку или хотя бы нагрубишь, даю слово, я высеку тебя. А теперь ступай вниз и проси у нее прощения.

– Что?! – с отвращением взвизгнула Камилла.

– Ханна честно и преданно служит мне более двадцати лет, и я не желаю, чтобы ее оскорбляла какая-то избалованная дрянь из Атланты. Черт побери, извинись немедленно! – Иеремия не шутил, но начал успокаиваться в отличие от Камиллы, в глазах которой вспыхнули гневные искры.

– Как ты смеешь, Иеремия Терстон? Как ты посмел? Чтобы я извинялась перед этим отребьем...

С него было достаточно. Он размахнулся и дал ей пощечину. Камилла задохнулась, отпрянула и удержалась на ногах, только ухватившись за камин.

– Если бы здесь был мой папа, он бы засек тебя до смерти, – с ядовитой злобой пробормотала она, и тут Иеремия понял, что дело зашло слишком далеко.

– Хватит, Камилла. Ты грубо обошлась с преданной служанкой, а я этого не терплю. Веди себя как следует, и все будет в порядке.

– Это я должна вести себя как следует? Я? Будь ты проклят!

Она вылетела из комнаты, хлопнув дверью, и не разговаривала с ним до самого возвращения в Сан-Франциско. Камилла держалась от него подальше, соблюдала ледяную вежливость, но стоило им переступить порог роскошного дома на Ноб-Хилле, как у нее снова захватило дух. Она немедленно обо всем забыла и бросилась в объятия мужа. Камилла так обрадовалась возвращению, что перестала вспоминать старые обиды. Иеремия довольно рассмеялся, понес ее в спальню, и они любили друг друга.

– Что ж, птичка, месяц в Напе ты продержалась. – Иеремия все еще переживал из-за поведения Камиллы в долине. – Нам осталось только родить ребенка.

Боль от потери младенца Мэри-Эллен не проходила и заставляла стремиться поскорее завести нового, на этот раз от собственной жены. Иеремия благодарил Бога за то, что она молода и здорова, и от души надеялся, что ей не придется пройти через такое же испытание, как Мэри-Эллен. Они были женаты уже два месяца, и Терстон страстно желал, чтобы Камилла забеременела.

– Мать говорила, что иногда лучше подождать, Иеремия. Не думай об этом.

Но его нетерпение росло с каждым днем. Такие разговоры вызывали у Камиллы досаду. Она еще не хотела детей. Ей было всего восемнадцать лет, у них был великолепный дом, и ей хотелось устраивать приемы, а не сидеть в четырех стенах, чувствуя тошноту и превращаясь в толстуху.

В эти весенние месяцы, пока Камилла утверждалась в обществе Сан-Франциско, Иеремия томился от скуки. Но Камилла еще никогда не чувствовала себя такой счастливой. Она наконец добилась положения, о котором так страстно мечтала. Терстоны давали приемы, балы, обеды, посещали оперу и концерты. В мае Камилла устроила пикник в огромном саду рядом с домом, и вскоре ее стали считать одной из самых гостеприимных хозяек в городе. Балы, которые она давала в танцевальном зале, могли соперничать с версальскими праздниками в Париже. Эта жизнь приводила Камиллу в восторг, чего нельзя было сказать о Иеремии. Он то и дело ездил в Напу и обратно и чувствовал себя измученным. Камилла посмеивалась над мужем, заснувшим во время званого обеда. Когда Иеремия был в городе, она требовала каждый вечер выезжать с ней, а во время его отсутствия появлялась в свете одна. Жизнь била ключом, и когда Иеремия напомнил, что первого июня они переезжают в Напу, Камилла чуть не облачилась в траур.

– Но я хотела устроить летний бал, Иеремия, – жалобно закричала она. – Не могли бы мы уехать в июле?

– Нет, не могли бы. Я должен время от времени бывать на рудниках, иначе нам будет не на что устраивать твои балы.

Впрочем, Терстон только шутил. Он по-прежнему оставался богатейшим человеком штата, и они не испытывали денежных затруднений. Просто ему хотелось больше времени отдавать приискам и виноградникам, да и слишком долго он пробыл в городе. Они жили в Сан-Франциско с февраля, и ему не терпелось вернуться в долину. Иеремия сказал об этом Ханне неделю назад, когда остался там на ночь.

– А как с ребенком, Иеремия? – спросила старуха.

Она согласилась уступить Камилле и в ее присутствии называть Иеремию «мистер Терстон», но когда они оставались одни, Ханна по привычке все еще звала его Иеремией.

– Пока никак.

Это огорчало и Иеремию. Он надеялся, что после отъезда из города и прекращения бесконечных приемов Камилла наконец забеременеет.

«Ей нужно время, чтобы привыкнуть к сельской жизни», – говорил он себе, но Ханна неодобрительно поджала губы:

– Что ж, мы оба знаем, что это не твоя вина. – Вдруг она нахмурилась. – Может, она вообще не способна иметь детей?

– Едва ли. Прошло всего пять с половиной месяцев, Ханна, дай ей время, – улыбнулся старухе Иеремия. – Стоит ей подышать чистым воздухом Сент-Элены, и через месяц все будет в порядке, – Воспоминание о Мэри-Эллен заставило его насупиться. – Как у нее дела? – спросил он Ханну. Иеремия не видел Мэри-Эллен с той ночи, когда умер их ребенок.

Честно говоря, ему не хотелось с ней встречаться. Не стоило лишний раз злить Камиллу, которая благодаря тонкой интуиции чуяла ложь за версту.

– У нее все в порядке, хотя ей нескоро удалось подняться на ноги. Можно сказать, она чувствует себя неплохо. – Ханна решила рассказать ему остальное.

Он имеет право знать все, потому что поступил с ней порядочно. Никто не посмеет его упрекнуть. Джейкоб Стоун из банка успел всем рассказать о щедрости Иеремии.

– Она встречается с каким-то мужчиной, который работает в санатории. Парень довольно симпатичный и работает много. – Ханна пожала плечами. – Но я не думаю, что она от него без ума.

– Будем надеяться, что он неплохой человек, – спокойно ответил Иеремия и сменил тему.

Скоро они с женой переберутся в Напу, и у Ханны будет много хлопот по подготовке дома к их приезду. Однако стоило Камилле появиться в Сент-Элене с множеством сумок, чемоданов и прочих пожитков, как она стала придираться к Ханне и своей сварливостью довела бедную старуху до того, что та в конце концов не выдержала и однажды в порыве гнева заявила хозяйке в лицо: очень жаль, что Иеремия женился на ней, а не на той женщине из Калистоги, с которой знался до встречи с Камиллой. Эти слова привели Камиллу в ярость. Она затеяла настоящую кампанию, чтобы выяснить, о какой женщине шла речь, однако ни Иеремия, ни Ханна, которая жалела о своей опрометчивости и набрала в рот воды, не назвали ей имени этой женщины.

Однажды она отправилась в Калистогу, чтобы увидеться с подругами, приехавшими на курорт принимать грязевые ванны. Камилла договорилась о встрече с ними в гостинице во время ленча. Ожидая их, она заметила мужчину в белой форме – работника санатория, прогуливавшегося с какой-то симпатичной рыженькой дамой в броском зеленом платье. Что-то в этой женщине привлекло внимание Камиллы. Она небрежно держала на плече кружевной зонтик и смеялась, глядя в глаза своему спутнику. Почувствовав на себе пристальный взгляд Камиллы, она нервно обернулась в ее сторону. Глаза женщин встретились, и Мэри-Эллен мгновенно поняла, кто это. Камилла выглядела именно так, как ее описывали Ханна и те, кому доводилось с ней встречаться. В эту же секунду обо всем догадалась и Камилла. Она тут же поняла, что это за женщина и кем она приходится Иеремии. Камилла попыталась подняться с кресла, но тут же упала обратно, вспыхнула и задохнулась. Мэри-Эллен быстро ушла, опираясь на руку спутника, однако ее образ преследовал Камиллу до конца дня. В долине Напа не было второй такой красавицы, и интуиция подсказала Камилле, что сегодня она встретилась именно с той женщиной, о которой неосторожно обмолвилась Ханна... А если учесть эти бесконечные зимние и весенние поездки Иеремии на рудники, то кто мог поручиться, что их связь не продолжается до сих пор? По дороге домой Камилла заводилась все больше и больше, и, когда Иеремия вернулся вечером из конторы, она злобно набросилась на мужа, одновременно и удивив, и встревожив его.

– Тебе не удалось одурачить меня, Иеремия Терстон! – Он настолько удивился, что вначале принял ее слова за шутку, однако тут же убедился в своей ошибке. – Эти все твои зимние разъезды... Я знаю, чем ты занимался... Так же, как мой отец со своей любовницей в Новом Орлеане... – Иеремия чуть не задохнулся.

После женитьбы на Камилле он не смотрел ни на одну женщину, даже такого желания не возникало, о чем он и попытался ей сказать.

– Я не верю тебе, Иеремия. А как насчет этой рыжей из Калистоги?

О Боже, Мэри-Эллен... Он побледнел. Кто ей сказал? А вдруг она знает и про ребенка? Однако Камилла заметила только то, что ее слова потрясли мужа. Она опустилась в кресло, испытывая холодное удовлетворение.

– Судя по всему, ты понял, о ком идет речь.

– Камилла... Прошу тебя... У меня не было никого с тех пор, как мы поженились, любимая. Абсолютно никого, я просто не смог бы... я слишком уважаю тебя и наш брак.

– Тогда кто же она?

Он мог бы все отрицать, но не посмел. Она бы все равно ему не поверила.

– Одна старая знакомая. – Выражение лица подтверждало, что он сказал правду.

– Ты продолжаешь с ней встречаться?

Эти слова вызвали у Терстона нескрываемый гнев. Иеремия не привык, чтобы восемнадцатилетняя девчонка устраивала ему допрос.

– Нет. Я нахожу этот вопрос в высшей степени неуместным. Воспитанной женщине вообще не подобает заводить разговор на эту тему, Камилла. – Он решил раз и навсегда покончить с этим. – Отец не одобрил бы твое поведение.

Услышав эти слова, Камилла вспыхнула, ни на минуту не забывая все, что ей известно о его любовнице. А о разговорах на эту тему не могло быть и речи.

– Я имею право знать. – Лицо Камиллы стало пунцовым.

Она зашла слишком далеко и сама это понимала.

– С тобой согласится не всякий мужчина, но раз уж так случилось, я пойду тебе навстречу. Но прежде чем мы закончим этот неприятный разговор, позволь заметить, Камилла, что тебе нечего бояться. Я верен тебе с того дня, как мы поженились, и надеюсь сохранить эту верность до последнего часа. Твое любопытство удовлетворено, Камилла? – Он разговаривал с ней, словно строгий и недовольный отец, и Камилла искренне смутилась.

Она вновь коснулась этой темы лишь вечером, когда они уже лежали в постели.

– Она очень красивая, Иеремия...

– Кто? – Он уже почти спал.

– Та женщина... Рыжая из Калистоги...

Иеремия стремительно сел и уставился на нее.

– Я больше не собираюсь говорить с тобой об этом.

– Прости, Иеремия, – смиренно ответила Камилла.

Когда муж вновь улегся и закрыл глаза, она положила ему на плечо крошечную ладонь и вскоре смягчила гнев Иеремии тем самым способом, который ему так нравился.

За шесть месяцев супружеское ложе не успело надоесть ни Терстону, ни Камилле. Иеремия был счастлив, и его огорчало только то, что она по-прежнему не могла забеременеть. Однако в конце августа Ханна пролила свет на эту загадку. Она подошла к нему во время завтрака, когда Камилла еще спала.

– Иеремия, я должна тебе кое-что сказать. – Она напоминала рассерженную наседку, и Терстон с удивлением посмотрел на нее.