Дорога судьбы

– Нет, я-то как раз слишком стар, а потом... – Он нахмурился от нахлынувших мыслей, снова встретившись с Ханной взглядом; оба они сейчас думали об одном и том же. – Я никогда не мог представить себя мужем Мэри-Эллен, а кроме нее, у меня больше никого не было. Уже много лет.

Ханна знала, что Иеремия встречается только с Мэри-Эллен, но после того, что он пережил этой ночью, ему нужно было поговорить с ней, и она сама это понимала. Она была его другом.

– Почему тебе ни разу не захотелось жениться на ней?

Ханна всегда недоумевала по этому поводу, хотя, как ей казалось, она знала, в чем причина. И была не слишком далека от истины.

– Она не та женщина, которая мне нужна, Ханна. И я не имею в виду ничего плохого. Сначала она действительно не хотела выходить за меня замуж, хотя мне казалось, рано или поздно ей этого захочется. Она хотела быть свободной. – Иеремия улыбнулся. – Это очень независимое маленькое существо, которому всегда хотелось самой воспитывать своих детей. По-моему, она испугалась, что люди будут говорить, что она, дескать, вышла за меня замуж ради корысти или решила нажиться за мой счет. – Иеремия вздохнул. – Вместо этого ее стали называть шлюхой. Только она, кажется, не слишком переживала из-за таких вещей. Она всегда говорила, что считает себя порядочной женщиной и что у нее нет никого, кроме меня, так что ей наплевать на всякую болтовню. Однажды я сделал ей предложение. – Увидев ошеломленное лицо Ханны, Иеремия усмехнулся: – Она мне отказала. Это случилось как раз тогда, когда проклятые бабы в Калистоге стали говорить о ней бог знает что. Мне всегда казалось, что это дело рук ее матери. Ей хотелось, чтобы я взял Мэри в жены. Возможно, так оно и было бы, только Мэри-Эллен послала меня ко всем чертям. Она заявила, что не станет выходить замуж из-за каких-то старых вешалок. По-моему, она тогда еще любила своего пьяницу-мужа. Он ушел от нее два с лишним года назад, но Мэри продолжала надеяться, что он все-таки вернется. Я понял это из ее разговоров. – Иеремия снова улыбнулся. – Я рад, что он так и не вернулся. Мне было хорошо с ней.

А ей было хорошо с ним. Иеремия обставил дом Мэри и покупал вещи для ее детей, когда она соглашалась принимать подарки. Они провели вместе семь лет, а мужа Мэри уже два года как не было в живых. Они оба привыкли к установившимся между ними отношениям. Каждый субботний вечер Иеремия приезжал в Калистогу и оставался у нее на ночь. Детей на это время отправляли к матери Мэри. Теперь они уже не старались скрывать свою связь так, как делали это раньше. Им больше незачем было таиться: все в городе знали, что Мэри стала подругой Иеремии Терстона... Терстоновской потаскухой, как называли ее раньше. Однако теперь этого уже никто не осмеливался произносить. Иеремия лично разделался кое с кем, повторившим эти слова. Однако он сам понимал, что представляла собой Мэри-Эллен. Таких, как она, женщины всегда недолюбливают и ревнуют к ним мужчин. Рыжие волосы, длинные ноги и полные груди делали ее красоту вызывающей, сразу заставляли обращать на нее внимание. Мэри специально носила слишком короткие платья, чтобы какой-нибудь проезжающий мимо ковбой посмотрел на ее ноги, когда она, уступая ему дорогу, стояла на обочине с приподнятым выше лодыжек подолом. Именно так познакомился с ней сам Иеремия. Когда он освободил Мэри от остальной одежды, она оказалась еще прекраснее, чем он предполагал. Она так очаровала Иеремию, что через некоторое время он вернулся к ней снова. Вскоре Терстон убедился в ее редкостной доброте и порядочности, в том, как ей хотелось доставить ему удовольствие. Она беззаветно любила своих детей: казалось, она была готова сделать для них что угодно. Муж ушел от Мэри два года назад, и она теперь работала в гостинице на ближайшем курорте. Мэри одновременно была официанткой, танцовщицей и горничной. Она продолжала работать даже после того, как завязался их роман. Она без конца твердила, что ей от него ничего не нужно. Иеремия несколько раз пытался выбросить Мэри из головы, однако все равно тянулся к ее теплоте и нежности. Она заполняла пустоту в его сердце, и Терстона влекло к ней неистребимое желание быть кому-то в радость. Вначале он приезжал в Калистогу по нескольку раз в неделю, однако она не знала, куда деть детей, и к концу первого года знакомства они стали регулярно встречаться по субботам. Казалось невероятным, что с тех пор прошло уже семь лет. Особенно в те минуты, когда Иеремии случалось видеть ее детей. Самой Мэри-Эллен исполнилось тридцать два, но она оставалась по-прежнему красива. И все же Иеремия так и не мог представить ее в роли жены. Она казалась ему слишком умудренной опытом, слишком откровенной, слишком знакомой. Тем не менее ему нравились ее порядочность, откровенность и смелость. Она ни разу не пыталась идти на попятную из-за того, что люди могли сказать об их отношениях с Иеремией, хотя он понимал, что ей подчас бывало очень нелегко.

– Ты бы женился на ней сейчас?

Иеремия не стал уклоняться от ответа. Нет, даже теперь, спустя семь лет, он совершенно не представлял себя мужем Мэри-Эллен.

– Не знаю. – Вздохнув, он посмотрел на пожилую женщину. – Я, наверное, уже слишком стар, чтобы задумываться о таких вещах. Тебе так не кажется? – Вопрос был риторический, однако Ханна не задержалась с ответом:

– Нет, не кажется. По-моему, тебе как раз нужно это сделать, пока еще не поздно, Иеремия Терстон.

Впрочем, Ханна не считала, что его женой должна стать именно Мэри-Эллен, как бы она ей ни нравилась. Ханна знала ее всю жизнь, она видела ее насквозь, и иногда Мэри-Эллен казалась ей непроходимой дурой. Ханна первой назвала глупостью ее открытую связь с Иеремией. Однако Мэри просто невозможно было не любить из-за ее доброго сердца... Как бы там ни было, ей уже исполнилось тридцать два года, а Иеремии нужна молодая женщина, которая рожала бы ему детей. У Мэри-Эллен было целых трое своих, и она едва не умерла, рожая последнего. Только сумасшедшая на ее месте попробовала бы рожать еще раз, и она сама это понимала.

– Мне хочется увидеть малыша в этом доме прежде, чем я умру, Иеремия.

Иеремия печально улыбнулся, вспомнив о недавно умерших детях Харта.

– И мне тоже, Ханна. Только, по-моему, вряд ли кто-нибудь из нас этого дождется. – Раньше он никогда не говорил так ни Ханне, ни кому-либо еще.

– Не упрямься. У тебя было достаточно времени. Если бы ты поискал, ты бы уже давно нашел подходящую девушку.

Эти слова заставили Иеремию вспомнить о Дженни, и он покачал головой, как будто стараясь избавиться от мыслей о ней.

– Я слишком стар для девушек. Мне почти сорок четыре года.

– Ты говоришь так, как будто тебе все девяносто. – Ханна сердито фыркнула.

Улыбнувшись, Иеремия провел рукой по щетине на лице.

– Иногда мне кажется, что так оно и есть. Интересно, почему только Мэри-Эллен до сих пор не дала мне от ворот поворот?

– Ей надо было сделать так давным-давно, Иеремия. Но ты знаешь, что я думаю на этот счет. – Он действительно знал это, но Ханна никогда не боялась высказывать свое мнение. – Вы оба сделали глупость и теперь расплачиваетесь за нее сполна.

Раньше она так не высказывалась, и Иеремия бросил на нее удивленный взгляд:

– Оба?

– Ее чуть было не выгнали из города ко всем чертям, а ты так и не нашел жену, которая бы нарожала тебе детей. Теперь можешь жениться на ней, если тебе так хочется, Иеремия.

Он нежно посмотрел на Ханну:

– Я передам ей твои слова.

Хмыкнув, Ханна взяла шаль со спинки стула. Иеремия исподволь наблюдал за ней. Он хотел побриться и вымыться, прежде чем ехать на рудник, и ему позарез нужно было выпить еще одну чашку крепкого черного кофе. Он провел с Джоном Хартом долгую бессонную ночь, пока к тому не приехали родственники.

– Кстати, Джон поблагодарил тебя за еду, Ханна. Утром я заставил его поесть.

– Он хоть немного поспал?

Иеремия отрицательно покачал головой. Разве он мог?

– И ты, наверное, тоже.

– Ничего. Я отосплюсь вечером.

Стоя на пороге, Ханна ехидно усмехнулась:

– Тогда Мэри-Эллен не позавидуешь, правда?

Иеремия рассмеялся, и Ханна вышла, закрыв за собой дверь.

Глава 2

В субботу на рудниках воцарилось мрачное молчание, которое его даже порадовало. Все было безмолвно: не раздавалось ни голосов, ни душераздирающих воплей, ни гула печей. Лишь два охранника пили кофе, коротая мартовское утро, когда Иеремия спешился, привязал Большого Джо к его обычному месту и прошел в контору. Ему предстояло просмотреть накопившиеся бумаги, контракты на добываемую ртуть и планы четырех новых хижин для его рабочих. Рудники Терстона давно превратились в небольшой поселок, в котором стояло семь больших общежитий, окруженных хижинами для рабочих, приехавших с семьями. Жизнь у них была тяжелая, и Иеремия с сочувствием относился к их желанию жить вместе с женами и детьми. Он давно принял это решение, и люди были благодарны ему. Сейчас он сидел, знакомясь с планами новых жилищ и думая о том, как бы сделать их еще более удобными. Поселок рос не по дням, а по часам, как и продукция рудников. Иеремию обрадовали лежавшие перед ним контракты, особенно один – с неким Орвилем Бошаном из Атланты – на поставку девятисот фляг ртути общей стоимостью около пятидесяти тысяч долларов. Бошан, в свою очередь, собирался снабжать ею весь Юг. Просмотрев контракт, Иеремия пришел к выводу, что имеет дело с умным бизнесменом. Тот представлял группу из семи человек и был уполномочен ими для переговоров. Дело было настолько важным, что Иеремия решил на следующей же неделе съездить в Атланту, встретиться с членами этого консорциума и заключить с ними договор. В полдень Иеремия посмотрел на карманные часы, поднялся из-за стола и потянулся. Он мог бы еще поработать, однако после бессонной ночи чувствовал себя утомленным. Внезапно ему захотелось увидеть Мэри-Эллен, ощутить тепло ее тела и обрести спокойствие. Он снова и снова вспоминал о Джоне Харте и о его погибшей семье. Нестерпимая тяжесть лежала у него на сердце, и чем дольше тянулись утренние часы, тем чаще он думал о Мэри-Эллен. Сразу после полудня Иеремия вышел из конторы и направился к тому месту, где оставил Большого Джо.

– Здравствуйте, мистер Терстон. – Один из охранников приветствовал его взмахом руки.

Вдалеке, на склоне холма, Иеремия увидел нескольких ребятишек, игравших позади домов для семейных шахтеров. Глядя на них, он вновь вспомнил об эпидемии гриппа на приисках Харта, мысленно моля Бога, чтобы она пощадила его людей.

– Здравствуйте, Том.

На трех рудниках Терстона работало теперь почти пятьсот человек, но он до сих пор знал многих по именам. Большую часть времени Иеремия проводил на первом руднике – руднике Терстона, стараясь регулярно посещать остальные, где распоряжались хорошо знающие дело управляющие. При малейшей неприятности Иеремия спешил туда сам, зачастую оставаясь там на несколько дней. Каждую зиму на каком-нибудь из приисков случалась авария.

– Похоже, весна пришла!

– Точно. – Иеремия улыбнулся.

Дожди шли два месяца подряд, и вода стала настоящим бедствием. На одном руднике погибло девять шахтеров, на другом – семь и еще трое – здесь. Зима выдалась суровой, но теперь от нее не осталось и следа. Солнце светило вовсю и припекало спину Иеремии, скакавшего на старом Джо по дороге Сильверадо, ведущей в Калистогу. Иеремия погонял коня, и тот стрелой пролетел последние пять миль, так что борода и волосы всадника растрепались от встречного ветра. Мысли Иеремии были заняты Мэри-Эллен.

На главной улице Калистоги ему попалось несколько женщин, прогуливавшихся под кружевными зонтиками, спасавшими их от солнечных лучей. Те, кто приехал из Сан-Франциско на воды, обращали на себя внимание туалетами, резко отличавшимися от скромных нарядов местных жительниц. Их турнюры казались более приподнятыми, перья на шляпах более густыми, а шелк платьев слишком ярким для сонной маленькой Калистоги. Иеремию так и тянуло улыбнуться женщинам, а они тоже с интересом осматривали проезжавшего мимо темноволосого всадника на белом жеребце.

Иногда, находясь в игривом настроении, Иеремия приподнимал шляпу и галантно кланялся с высоты седла. При этом в глазах его зажигался озорной огонек. Сегодня ему встретилась красивая женщина, выделявшаяся среди подруг: рыжеволосая, в зеленом шелковом платье, цвет которого напоминал листву росших на холмах деревьев. Однако ее волосы лишь напомнили Иеремии, зачем он приехал в Калистогу. Пришпорив коня, он вскоре оказался рядом с маленьким аккуратным домиком Мэри-Эллен, стоявшим на Третьей улице в наименее фешенебельном районе города.

Здесь сильнее ощущался запах серы из источников, однако и Мэри, и Иеремия давно привыкли к нему. Сейчас, привязав Большого Джо и быстро поднимаясь по ступенькам заднего крыльца, он думал не о курорте, не о сернистых источниках и даже не о собственных рудниках. Иеремия знал, что его ждут, поэтому сразу распахнул дверь. Сердце у него отчаянно билось. Как бы он ни относился к этой женщине, он твердо знал только одно: она до сих пор обладала магической властью над ним, такой же, как в день их первой встречи. У Иеремии захватило дух, он почувствовал прилив такой страсти, какой не испытывал ни к одной из немногих женщин, которые были у него до и после встречи с Мэри-Эллен. Впрочем, вдали от нее он легко мог обходиться без ее общества. Именно по этой причине он никогда не пытался изменить сложившегося положения вещей. Но, оказавшись с ней рядом, ощущая ее присутствие в соседней комнате, он забывал обо всем, кроме желания обладать ею.

– Мэри-Эллен? – Иеремия распахнул дверь в маленькую гостиную, где она иногда ждала его днем по субботам.

Утром она, наверное, отвела детей к матери, а потом вернулась, чтобы принять ванну, завить волосы и принарядиться для Иеремии. Их встречи всегда чем-то напоминали медовый месяц, поскольку они виделись друг с другом только раз в неделю или реже, если на приисках что-то случалось и Иеремии приходилось уезжать. Мэри-Эллен ненавидела эти разлуки. Каждый вечер, каждое утро, каждый день она ждала, когда наступит уик-энд, чтобы провести его вместе с ним. Странно, но с годами она стала все больше зависеть от Иеремии. Однако Мэри-Эллен не сомневалась в том, что он этого не замечает. Он уделял слишком много внимания физической стороне их отношений, чтобы обратить внимание на то, что ее стремление к независимости с каждым разом слабеет. Иеремия любил приезжать к ней в Калистогу. Он чувствовал себя уютно в этом небогатом маленьком домике и никогда не приглашал ее к себе в Сент-Элену. Мэри-Эллен только однажды довелось увидеть дом Иеремии.

– Он точно не женат? – интересовалась на первых порах ее мать, однако все кругом знали, что у Иеремии Терстона никогда не было жены. – И наверное, так и не будет, – ворчала мать спустя несколько лет.

Теперь эти разговоры прекратились. Что еще она могла сказать после субботних встреч в течение семи лет? Она просто молча забирала детей. Ее старшей внучке исполнилось четырнадцать лет. Сама Мэри-Эллен была ненамного старше, когда вышла замуж. Мальчику было двенадцать, а младшей дочери – девять. Но они знали достаточно много, чтобы не говорить об этом бабушке.

– Мэри-Эллен... – снова позвал Иеремия.

Обычно она ждала его внизу.

Иеремия стал медленно подниматься на второй этаж, где находились три маленькие спальни. В одной спала сама Мэри-Эллен, в другой – дочери, а в третьей – сын. Однако, вместе взятые, они оказались бы меньше любой комнаты в доме Иеремии. Но Терстон давно перестал переживать из-за этого. Мэри-Эллен гордилась тем, что у нее есть собственный дом, и он ее вполне устраивал. Он нравился ей. Наверное, дом Иеремии, если бы ей довелось там жить, понравился бы ей куда меньше. Дом Мэри-Эллен выглядел более уютным. Или Иеремии это только казалось? А его нежилая громадина пустовала с тех пор, как ее построили. Иеремия занимал в ней лишь несколько комнат. Ему хотелось, чтобы в доме жили дети, чтобы они смеялись и шумели, а вместо этого вот уже почти двадцать лет там царила тишина. Не то что в этом доме, хранившем следы заботливого ухода, обветшания, детских пальцев, чертивших на стенах узоры, которые так давно стали неотъемлемой принадлежностью некогда розовых обоев, что их попросту перестали замечать.

Тяжело ступая, Иеремия поднялся по лестнице. Ему показалось, что из спальни Мэри-Эллен доносится запах роз. Издалека послышался знакомый голос, как будто Мэри-Эллен что-то мурлыкала себе под нос. Она здесь. На какое-то безумное мгновение ему почудилось, что впервые за семь лет он не застанет ее дома, но она была здесь. Какое счастье... Иеремия тихо постучался, ощутив себя нерешительным юнцом. Она умела сделать его таким. Когда он приходил к ней домой, у него всегда захватывало дух.

– Мэри-Эллен... – На этот раз голос его звучал нежно, тихо и ласково.

– Входи... Я в... – Она хотела сказать «в спальне», но этого ей не понадобилось, потому что Иеремия уже вошел.

Его широкоплечая фигура заполнила всю комнату. Мэри-Эллен почудилось, что у нее в жилах остановилась кровь. Она смотрела на него не отрываясь, кожа ее казалась такой же кремово-белой, как лепестки роз, стоявших рядом с кроватью, а волосы светились медью под лучами падающего в окно солнечного света. Она пыталась надеть отделанное кружевами платье поверх кружевного корсета, стянутого розовыми лентами, концы которых перехватывали панталоны у колен. Взгляд Иеремии заставил Мэри-Эллен покраснеть и отвернуться, как молоденькую девушку. Она изо всех сил пыталась справиться с непокорным платьем. Обычно Мэри встречала его одетой, но сегодня задержалась, срезая розы для спальни.

– Я сейчас... Я только... Ради Бога... Я не могу! – Сама невинность сражалась с непокорными кружевами.

Иеремия подошел, собираясь помочь ей, но, вместо того чтобы одернуть платье, неожиданно для самого себя медленно потянул вверх, стаскивая его через рыжую голову Мэри-Эллен. Бросив платье на кровать, Иеремия прижался губами ко рту медноволосой красавицы и притянул ее к себе. Хоть он и бывал здесь каждую неделю, но всякий раз удивлялся тому, как изголодался по ней, по ее атласному телу, по душистым волосам, пахнущим розой. Этот аромат был частью Мэри-Эллен, умевшей заставить Иеремию забыть о том, что у нее есть и другая жизнь. Лежа в его объятиях, она не вспоминала ни о детях, ни о работе, ни о борьбе за существование. Так продолжалось из недели в неделю, из года в год. Она смотрела в глаза любимого человека, который никогда не понимал, сколь велика ее любовь. Но она знала Иеремию, как свои пять пальцев. Он любил свое одиночество, свою свободу, свои виноградники и прииски. И не смог бы изо дня в день жить с женщиной и тремя чужими детьми. Для этого он был слишком занят, слишком погружен в дела собственной империи, которую построил и продолжал строить. Она уважала его за это, любила и не требовала того, чего ей не хотели дать. Она брала только то, что ей давали: одну ночь в неделю. Отказ разделить быт не давал охладеть взаимной страсти. Иногда Мэри-Эллен приходило в голову, что их отношения могли бы стать другими, если бы она родила Иеремии ребенка, однако думать об этом было поздно. Врач предупредил ее об опасности, а сам Иеремия, похоже, не хотел детей. По крайней мере он ни разу не заговаривал об этом, хотя не обижал ее дочерей и сына, когда видел их. Но, приходя сюда, он думал вовсе не о детях. Все его мысли и чувства занимало то, что находилось сейчас перед его глазами: нежная, как тонкий пергамент, пахнущая розой кожа и зеленые изумруды очей, блеск которых отражался в его собственных глазах. Иеремия осторожно опустил Мэри-Эллен на постель и принялся развязывать розовый корсет, который удивительно быстро поддался его опытным пальцам. С длинных красивых ног соскользнули панталоны, и вскоре Мэри-Эллен лежала перед ним, сияя наготой. Вот зачем он приезжал сюда каждый раз... Чтобы пожирать ее глазами, языком и руками до тех пор, пока она не окажется под ним, задыхающаяся от неистового желания принадлежать ему. Давно Иеремии не хотелось обладать ею так, как сегодня. Казалось, он не мог насытиться пьянящим ароматом ее волос, ее плоти и духов. Иеремии хотелось отогнать воспоминания о давно умершей невесте и о печальной ночи, которую он провел с Джоном Хартом. И Мэри-Эллен должна была помочь ему в этом. Она почувствовала, что у Иеремии выдалась нелегкая неделя, хотя и не знала, что именно случилось, и постаралась отдать ему как можно больше, чтобы заполнить возникшую пустоту. Она была не мастерица выражать чувства словами, но понимала его инстинктивно, по наитию. Сонная, умиротворенная Мэри-Эллен лежала в объятиях Иеремии и легонько касалась его бороды.

– Тебе хорошо, Иеремия?

Терстон улыбнулся, в который раз убедившись в том, насколько она его знала.

– Да... Спасибо тебе... Ты такая милая, Мэри-Эллен...

Она обрадовалась. Казалось, Иеремия оценил ее старания.

– У тебя что-то случилось?

Иеремия долго колебался. То, что довелось ему испытать прошлой ночью, странным образом переплеталось с его давними чувствами к Дженни. Почему он вспомнил об этом? Ведь прошло восемнадцать лет...

– Тяжелая ночь. Я был у Джона Харта...

Удивленная Мэри-Эллен приподнялась, опершись на локоть.

– Я не знала, что вы разговариваете...

– Вчера вечером я был там. У него умерли жена и дочь... – Иеремия осекся и закрыл глаза, вспомнив лицо мертвого Барнаби. – Его сын скончался уже при мне. – По его щеке покатилась слеза.

Мэри-Эллен осторожно утерла ее и обняла Иеремию. Высокий, сильный, мужественный, а такой мягкий и добрый... Она еще больше любила его за эту слезу, не оставшуюся одинокой.

– Он был совсем маленький... – Оплакивая мальчика, которому закрыл глаза прошлой ночью, он прижал к себе Мэри-Эллен, стыдясь чувств, которые не смог сдержать.

Этот поток хлынул из глубины его души.

– Бедняга, потерял всех троих разом...

Чуть успокоившись, Иеремия сел на постели и посмотрел на Мэри-Эллен.

– Ты хорошо сделал, что поехал к нему, Иеремия. Никто бы не поступил так на твоем месте.

– Я знал, каково ему.

Она слышала о Дженни от Ханны, знавшей Мэри-Эллен с детства и часто встречавшейся с ней на рынке в Калистоге. Однако сам Иеремия никогда не говорил о своей умершей невесте.

– Со мной однажды тоже случилось нечто подобное.

– Я знаю. – Ее голос был нежным, как лепестки роз, лежавшие возле кровати.

– Я догадывался. – Иеремия улыбнулся и вытер слезы. – Прости меня...

Он вдруг застеснялся, но ему полегчало. Ах, Мэри-Эллен, добрая душа...

– Бедный парень, ему придется нелегко.

– Он выдержит.

Кивнув, Иеремия посмотрел на Мэри-Эллен.

– Ты знаешь его?

Она покачала головой:

– Я встречала его в городе, но мы никогда не разговаривали. Говорят, он упрям как мул, и даже еще упрямее. Такие люди обычно не сдаются, что бы с ними ни случилось.

– Я так не думаю. По-моему, он просто очень молод, очень силен и если чего-то хочет, то хочет по-настоящему. – Иеремия улыбнулся. – Я бы не стал с ним работать, но восхищаюсь тем чего он добился.

Мэри-Эллен пожала плечами. Она не слишком интересовалась Джоном Хартом. Иеремия Терстон интересовал ее гораздо больше.

– А я восхищаюсь тобой. – Она улыбнулась и придвинулась к нему поближе.

– Не знаю за что. Я и есть тот самый старый мул, о котором ты только что говорила.

– Но ты мой мул, и я люблю тебя.

Ей нравилось говорить так. Эти слова заставляли Мэри-Эллен поверить в себя. Пусть и Иеремия послушает...

Мэри-Эллен понимала, что он никогда не принадлежал ей, однако раз в неделю она могла позволить себе помечтать, и это приносило ей удовлетворение. Выбирать не приходилось. Однажды Иеремия сделал ей предложение, но тогда она не захотела выходить замуж, а теперь было слишком поздно. Ему было достаточно встречаться с ней раз в неделю. Сейчас, когда Джейк умер, Мэри-Эллен с радостью вышла бы за Иеремию, однако она понимала, что повторного предложения не будет. Иеремия больше не хотел этого, и она давно распрощалась с надеждой. Она сделала глупость, не решившись сразу. Но тогда оставалась надежда, что вернется Джейк... этот вечно пьяный сукин сын...

– О чем ты сейчас думала? – Иеремия внимательно посмотрел ей в лицо. – Похоже, ты сердишься.

Мэри-Эллен засмеялась, удивившись его проницательности. Впрочем, он всегда был чуток.

– Ничего особенного.

– Ты сердишься на меня?

Она быстро покачала головой и нежно улыбнулась. Иеремия редко давал ей повод к обидам. С Джейком все обстояло иначе, боже, что за ублюдок! Пятнадцать лет жизни коту под хвост... Пять из них она ждала его возвращения, а Джейк тем временем завел себе другую женщину в Огайо. Об этом Мэри-Эллен узнала уже после его смерти, когда к ней заявилась эта девчонка. Она, оказывается, даже успела прижить от Джейка двух сыновей. Мэри-Эллен почувствовала себя дурой. Она долго сторонилась Иеремии, надеясь, что муж все-таки вернется... Муж... Смех да и только...

– Я никогда не сержусь на тебя, дурачок. Ты не даешь мне повода.

Она говорила правду. Иеремия – прекрасный человек, он так добр к ней. Даже слишком. Он был щедр, вежлив, внимателен, но всегда держал ее на расстоянии, не оставляя надежд на будущее. Сегодня суббота, суббота через неделю – и так было целых семь лет. Нет, Мэри-Эллен не сердилась, только время от времени грустила и ждала, ждала, ждала...

– Мне скоро придется уехать. – Иеремия всегда предупреждал ее заранее, это было его правило. Внимательный, порядочный, заботливый.

– Куда на этот раз?

– На Юг. В Атланту.

Иеремия часто бывал в Нью-Йорке, год назад ездил в Чарлстон, в штат Южная Каролина. Однако он никогда не брал ее с собой. Бизнес есть бизнес, а тут дело другое...

– Надолго не задержусь. Туда и обратно, да еще несколько дней на переговоры. Самое большее – две недели. – Иеремия ткнулся носом в шею Мэри-Эллен и поцеловал ее. – Будешь скучать по мне?

– А ты как думаешь? – От желания голос ее стал глуховатым, и они снова скользнули в постель.

– Думаю, я сошел с ума, решив куда-то ехать, вот что я думаю...

И Иеремия подтвердил свои слова делом. Он заключил Мэри-Эллен в объятия, заставив ее трепетать и громко кричать от наслаждения. Они всполошили бы всех соседей, не догадайся Иеремия заранее закрыть окна. Он хорошо знал эту женщину. Субботние ночи были в радость не только ему.

На следующее утро Иеремия чувствовал себя другим человеком, наблюдая за Мэри-Эллен, которая варила сосиски и яйца, жарила большой бифштекс и кукурузные лепешки на старой кухонной плите. Прошлой зимой он предлагал купить ей новую плиту, но она отказалась, заявив, что ни в чем не нуждается. Жадность не была ей свойственна, к вящей досаде матери, часто напоминавшей дочери, что Иеремия один из самых богатых людей в штате и что она самая большая дура, которая когда-либо жила на свете. Однако Мэри-Эллен не обращала на ее слова никакого внимания. Она получила все, что хотела... Почти все... По крайней мере раз в неделю. И это устраивало ее больше, чем семейная жизнь с каким-нибудь замухрышкой. Она ни на что не жаловалась и могла делать все, что хотела. Иеремия никогда не интересовался, чем она занимается в другие дни недели. У нее уже много лет не было других мужчин, но лишь потому, что она сама этого не желала. Если бы ей встретился человек с серьезными намерениями, она бы могла уйти к нему. Иеремия вел себя очень деликатно и ничего не требовал от нее.

– Когда ты едешь? – Она ела лепешку и смотрела ему в лицо.

Чудесные голубые глаза Иеремии всегда заставляли ее таять.

– Через несколько дней. – Иеремия улыбнулся, ощущая новый прилив сил.

Он хорошо выспался после того, как несколько часов занимался любовью.

– Я сообщу сразу, как только вернусь.

– Если не встретишь в Атланте девушку своей мечты.

– С чего бы это? – рассмеялся Иеремия, поднося к губам чашку с кофе. – Как ты можешь говорить такое после нашей ночи?

Мэри-Эллен довольно улыбнулась:

– Откуда нам знать, когда это случится?

– Не болтай чепухи. – Иеремия наклонился и поцеловал ее в кончик носа.

Когда она подалась ему навстречу, Терстон увидел соблазнительную ложбинку. Мэри-Эллен надела розовый атласный халат, который Иеремия привез из своей последней поездки в Европу. Тогда ему удалось побывать во Франции, славящейся виноградниками. Рука Иеремии скользнула в вырез халата, и он ощутил ладонью тепло ее груди. По телу Иеремии пробежала невольная дрожь. Отставив чашку в сторону, он обошел стол.

– Что ты сказала, Мэри-Эллен? – хрипло прошептал Терстон, взял ее на руки и стал подниматься по лестнице со своей драгоценной ношей.

– Я сказала... Не уезжай...

Поцелуй заставил ее замолчать. Иеремия опустил Мэри-Эллен на кровать, без усилий снял халат, обнажив плоть, столь нежную, что трудно было понять, где кончалась атласная ткань и начиналась гладкая шелковистая кожа. Иеремия прижался к Мэри всем телом и вновь овладел ею. Они еще раз испытали наслаждение, воспоминание о котором согревало душу Иеремии, когда он вечером отправился домой, усталый, счастливый и сытый. Мэри-Эллен Браун сослужила ему хорошую службу, и он уже не вспоминал о тоске предыдущей ночи, когда ставил коня в стойло Сент-Элены. Раздевшись, Иеремия все еще ощущал аромат розового масла, пропитавший его тело. Он улыбнулся и отправился спать, думая о Мэри-Эллен.

Глава 3

– Смотри веди себя хорошо. – Ханна строго посмотрела на него, погрозив пальцем, словно мальчишке.

Иеремия рассмеялся:

– Ты говоришь прямо как Мэри-Эллен.

– Потому что мы обе знаем тебя как облупленного.

– Ладно, я постараюсь! – Он шутя ущипнул Ханну за щеку.

Иеремия выглядел усталым. Неделя выдалась нелегкая и Ханна знала об этом. Он присутствовал на похоронах жены Джона Харта и его двоих детей. На шахтах Терстона несколько человек тоже заболели гриппом, но, к счастью, ни один из них не умер. Иеремия требовал, чтобы люди обращались к врачу при первых признаках недомогания.