Глава 23

Самолет совершил мягкую посадку в аэропорту Дж. Кеннеди. Беттина безжизненно смотрела в окно автобуса, катившего к зданию аэровокзала. В больнице она провела неделю и выписалась только сегодня в полдень. На следующий день после выкидыша она позвонила в театр и сказала, что находится в больнице и что врачи прописали ей трехмесячный отдых. Последнее она выдумала, но таким образом можно было прекратить действие контракта. Из Нью-Йорка в тот же день вылетел новый второй режиссер, молодой человек, который искренне жалел о том, что случилось с Беттиной. Он же перевез все ее вещи из гостиничного номера в больницу. Энтони тоже заходил однажды, стыдливо пряча глаза. Он выразил сочувствие, но оба они знали, что это — ложь. Беттина во время его посещения вела себя деловито и обещала связаться с адвокатом сразу по прибытии в Нью-Йорк, то есть на следующей неделе. Она дала согласие не оформлять развод, пока не пройдут три недели, положенные для получения зеленой карты. Затем, посмотрев на Энтони с нескрываемым отвращением, она велела ему убираться. Он задержался в дверях, словно желая что-то сказать, но раздумал и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Больше он не приходил и не звонил, а через два дня театр уехал из Атланты.

За оставшееся время в больнице не произошло ничего особенного. Беттина печалилась и тосковала — не по Энтони, а по умершему ребенку. Ей сказали, что это была девочка. Беттина все дни пролежала в постели, тихонько плача. Сестры внушали ей: не плачь, не поможет, но она ничего не могла с собой поделать. К концу недели она поняла, что это не только из-за ребенка, а из-за всего. Она плакала по отцу, так неожиданно ушедшему от нее, по Айво, с которым она обошлась так дурно и который, в свою очередь, обошелся с ней очень жестко, по Энтони, воспользовавшемуся ею ради зеленой карты, и, наконец, по навеки потерянному ребенку. Теперь у нее никого и ничего не было. Ни ребенка, ни мужа, ни дома. Никто не ждал ее. В двадцать шесть лет ей показалось, что жизнь подошла к концу.

Эти мысли одолевали ее, когда она отстегивала ремень и затем медленно брела по проходу в самолете. Казалось, все застыло вокруг. Она двигалась словно под водой, ничего не замечая и не слыша. Получив багаж, она наняла носильщика, взяла такси и через сорок пять минут уже открывала дверь квартиры Энтони. Еще раньше она дала себе слово побыстрей собрать вещи и немедленно переехать в гостиницу, но, войдя в квартиру, расслабилась и заплакала. Выдвигая ящики, складывая горой одежду, она вспоминала и плакала, плакала и вспоминала. На сборы хватило двух часов. Да, недолго она тут пожила. Брак с Энтони длился неполных полгода. А с Айво — семь лет. Дважды разведена и теперь — словно лежалый товар.

Поставив чемоданы и сумки у дверей, она спустилась на улицу и взяла такси. К счастью, водитель согласился перетащить вещи вниз. Пришлось четыре раза подниматься и спускаться — лифта в доме не было. За это Беттина дала ему двадцать долларов на чай, когда они приехали к указанному Беттиной отелю. Она покинула мансарду, не испытав никаких эмоций. Наверно, она уже была на это неспособна. Теперь ей лишь бы о себе позаботиться. Неудачница. Какой же дурой она была. Вспомнив об Энтони, Беттина горько усмехнулась.

За время долгих гастролей она вроде бы должна была привыкнуть к жизни в гостиницах, но нет — сидя в номере, она давилась слезами от тоски. Ей хотелось позвонить Айво, однако это было неудобно. Не с кем поговорить, даже Стива не было в городе. Беттина решила внимательно прочитать объявления в газетах о сдаче квартир внаем, но строчки плыли у нее перед глазами. Не в силах больше терпеть, она сняла трубку и набрала номер. Затаив дыхание, Беттина вслушивалась в долгие гудки. Какая же она дура. Вдруг он скажет ей что-нибудь резкое, вдруг станет корить. Да нет, так поступил бы кто угодно, только не Айво. Ожидая услышать знакомый голос Матильды, Беттина удивилась, когда ей ответила другая женщина.

— Матти?

— Кто говорит?

— Я… Кто вы? Где Матти? Последовала пауза.

— Она умерла два месяца назад. Меня зовут Элизабет. А вы кто?

— Я… Простите, — Беттина почувствовала, как подступают слезы. — Могу я поговорить с мистером Стюартом?

— Кто вы? — Элизабет явно забеспокоилась.

— Я — мисс Пирс, то есть, я хотела сказать, миссис Стюарт, то есть… Неважно кто. Он дома?

— Нет, он на Бермудах.

— Ах, вот как. Когда он вернется?

— Не раньше апреля. Он снял там. дом. Вам дать телефон?

И Беттина вдруг поняла, что не станет ему звонить. Все правильно. Так и должно быть. Она повесила трубку и тихо вздохнула.

Первая ночь в гостинице была тревожная, бессонная. Наутро пошел снег. Это казалось странным, поскольку она только вчера вернулась оттуда, где царила весна. И попала в зиму, с ветрами и вьюгами, и ей некуда идти. А не уехать ли из Нью-Йорка, подумала Беттина. Что если отправиться на другой конец страны? Но куда? У нее нигде не было ни друзей, ни родственников, и вдруг, вот странно, ей захотелось полететь в Калифорнию, в Сан-Франциско, где когда-то она провела сказочную неделю с Энтони. Пусть без него, но там ей наверняка станет лучше.

Чувствуя себя авантюристкой, она позвонила в авиакомпанию и через, полчаса поехала в банк. Получив драгоценности, которые она хранила в кожаной шкатулке, Беттина улыбнулась. Может быть, это означает, что она больше никогда сюда не вернется. На этот раз она сама приняла решение и сама расстается с прежней жизнью.

В аэропорт Беттина приехала, взяв с собою все свои вещи. Предварительно она позвонила в тот пансионат, где останавливалась когда-то с Энтони, и заказала комнату с видом на бухту. Может, это и глупо — останавливаться в том же месте, но ей на самом деле этого хотелось. Там было, так замечательно, и неважно, что с этим связано много воспоминаний. Теперь это ничего не значит. Энтони умер для нее.

Перелет в Сан-Франциско не показался ей утомительным, ведь она привыкла чуть ли не ежедневно менять города, и ее не поразило то, что утром она шла по заснеженному городу, а вечером очутилась на благоухающем весной западном побережье. Сан-Франциско все так же прелестен. Таким она запомнила его во время первого приезда. К себе в номер Беттина вошла с довольной улыбкой, и только ближе к ночи видения стали терзать ее. Она приняла две таблетки аспирина и через час, в отчаянии, вышла на улицу. Возвратившись в пансионат, она приняла еще две таблетки и, наконец, в три утра извлекла из пузырька, который ей дали в больнице, таблетку снотворного. Ее предупреждали, что поначалу у нее будут проблемы со сном. Но даже снотворное не помогло. Она лежала и смотрела на стоявший на прикроватной тумбочке пузырек. Так прошло, казалось, несколько часов. И вдруг она нашла ответ, удивившись, почему не подумала об этом раньше. Зачем было лететь в Сан-Франциско, когда всем, что ей было нужно, она располагала в Нью-Йорке. Вот ведь в голову не пришло. Беттина улыбнулась своим мыслям. Теперь все стало на свои места. Так просто… Так просто… Она сходила в ванную, наполнила водой стакан и, одну за другой, приняла все таблетки, что были в пузырьке. Ровно двадцать четыре.

Глава 24

Над головой — нестерпимый свет, он слепит, а потом слабеет и исчезает совсем. Жужжание каких-то аппаратов, кажется, кого-то рвет, странное ощущение чего-то шершавого, проникающего в глотку. Она ничего не помнила, не могла вспомнить. А потом до нее дошло. Она в больнице. Да, конечно, у нее был выкидыш. И вновь она погрузилась в сон.

Сколько дней — а может, лет? — так прошло, она не знала. Проснувшись, она увидела, что над ней склонился какой-то странный человек. Высокий, темноволосый, кареглазый, приятной наружности, в бледно-желтом, застегивающемся сзади халате. И тут она вспомнила. Она — в больнице. Правда, не совсем ясно, по какому поводу.

— Миссис Стюарт? — спросил этот странный человек.

Беттина отрицательно покачала головой. Она так и не изменила запись в страховом полисе, когда вышла замуж за Энтони.

— Нет, Пирс, — хрипло ответила Беттина, удивляясь своему голосу, и опять замотала головой: — Нет, я хотела сказать, Дэниелз. Беттина Дэниелз.

Но и это тоже прозвучало странно. Она уже отвыкла произносить это имя вслух.

— Да у вас целая коллекция имен! — удивился он. — Не возражаете, если я сяду и мы немного поговорим?

Теперь Беттина поняла, почему он хочет поговорить с ней.

— Расскажите, что произошло прошлой ночью.

Она отвернулась от него и стала смотреть в окно. Сквозь туман виднелись контуры моста «Золотые ворота».

— Где я?

Он понял, что Беттина уходит от разговора.

— В больнице «Креденс». Беттина кивнула и едва заметно улыбнулась, а потом с беспокойством спросила:

— Надо ли нам обсуждать эту тему?

— Да, — твердо сказал он. — Не знаю, как давно вы в Сан-Франциско и каковы порядки в Нью-Йорке, но если вы не хотите остаться надолго в отделении психиатрии, нам необходимо поговорить.

Беттина угрюмо кивнула, и он повторил вопрос:

— Итак, что произошло прошлой ночью?

— Я приняла несколько таблеток снотворного, — прохрипела Беттина. — Неужели это мой голос так странно звучит?

Он улыбнулся, и сразу стало видно, что он совсем не стар. Он был очень симпатичный, хотя ужасно серьезный, не склонный к игривому тону.

— Мы сделали вам промывание желудка, поэтому несколько дней голос ваш будет с хрипотцой. Это из-за резиновой трубки, которую мы вводили вам через горло. А теперь о снотворном. Вы сделали это намеренно или по неосторожности?

Беттина не знала, как лучше сказать, поэтому ответила:

— Кто его разберет.

Он строго посмотрел на нее.

— Мисс Стюарт… Дэниелз, или как вас там, я с вами не в игры играю. Или мы будем говорить, или нет. Мне надо знать, что случилось прошлой ночью, иначе я запишу в карте заключение о необходимости недельного обследования.

Беттина разозлилась. Она, прищурившись, стала хрипеть на него, а он с трудом сдерживал улыбку.

— Я правда не знаю, что со мной случилось. Вчера я прилетела из Нью-Йорка, а несколько дней назад меня выписали из больницы после выкидыша. Там мне дали эти таблетки, но я или слишком много их приняла, или таблетки оказались очень сильными… Не знаю.

Беттина лгала вполне сознательно. Теперь ей все равно. Какое его дело, что случилось? Даже если она хотела убить себя? Ну, не получилось, ведь это тоже касается только ее. Она не обязана ничего ему говорить. И то, что у нее «коллекция имен», тоже не его дело.

— В какой больнице вы лежали после выкидыша? — спросил он и занес карандаш над картой, нисколько не сомневаясь, что она лжет от начала до конца, однако Беттина с такой готовностью назвала госпиталь в Атланте, что он удивленно посмотрел на нее. — Вы действительно много ездили по стране?

— Да. Я работала вторым режиссером гастрольного театра, и во время турне случился выкидыш. Неделю я провела в больнице, после чего вернулась в Нью-Йорк.

— А сюда приехали по делам? — с любопытством спросил он. Беттина отрицательно помотала головой. Сначала ей хотелось рассказать, зачем она приехала сюда, потом она решила солгать что-нибудь насчет туристической поездки и в конце концов она все-таки отважилась хотя бы об этом рассказать честно.

— Нет, жить.

— Вчера? Беттина кивнула.

— С мужем или нет?

— Ни то и ни другое, — с трудом улыбнулась Беттина.

— Как это? — наивно спросил врач. Беттина подумала, что он смеется над ней.

— В настоящее время я развожусь.

— И он, позвольте предположить, остался в Нью-Йорке?

Беттина улыбнулась.

— Не угадали. Он продолжает гастроли.

— Теперь начинаю понимать. Сколько лет состояли в браке?

Беттину так и подмывало произвести на него впечатление, сказав: «Какой брак вы имеете в виду — первый или второй?», — но она отказалась от этой затеи и сделала неопределенный жест, предоставив ему думать что хочет.

Он вздохнул и отложил карандаш.

— А теперь о выкидыше, — мягко произнес он, зная, как нелегко ей говорить об этом. — Были осложнения? Сколько продолжались судороги?

Она отвернулась и потухшими глазами стала смотреть на мост.

— Нет, не думаю, что были какие-то осложнения. В больнице меня продержали всего неделю. Я… Это произошло в одну ночь. Я проснулась под утро, поехала в больницу, мне было очень худо. А что было, после — не помню. Наверно, все заняло не слишком много времени. Только, — ее передернуло, и она вытерла слезу, — очень больно было.

Врач понятливо кивнул. Ему понравилась эта рыжеволосая девчонка. Не совсем рыжеволосая, скорее, каштановая. И с бездонными изумрудно-зелеными глазами.

— Простите, мисс…

Он запнулся, и она с улыбкой сказала:

— Беттина. Вот такие дела. Правда, муж все равно не хотел этого ребенка.

Она вздрогнула от неприятных воспоминаний.

— Поэтому вы оставили его? — забыв о карте, спросил врач.

— Нет, — повесила голову Беттина. — Были обстоятельства, о которых я ничего не знала. Непреодолимые разногласия… — И вдруг ей захотелось рассказать ему, ничего не тая. — Он женился на мне только затем, чтобы получить зеленую карту, постоянный вид на жительство. Он англичанин. Стало очевидным, что это — единственный мотив для вступления в брак. — Беттина попыталась улыбнуться, но вместо улыбки получилась горькая усмешка. — А он мне про это, естественно, не рассказал. Конечно, я знала, что ему нужна зеленая карта, но не думала, что он женился на мне исключительно ради этого. Я думала, что… да что там говорить. Короче, ему надо было прожить со мной полгода, которые истекают на следующей неделе. Конец замужеству и, так уж вышло, конец мечтам о ребенке. Все произошло одновременно.

Ему хотелось сказать, что, может, оно и к лучшему, однако, он счел это неуместным. Он знал за собой грех излишне резкой прямоты и не желал позволять себе это по отношению к Беттине. Она казалась такой хрупкой и незащищенной на большой больничной кровати.

— У вас здесь есть родственники?

— Нет.

— Друзья?

Она опять покачала головой.

— Никого у меня нет, я одна.

— Вы собираетесь поселиться здесь?

— Да, видимо.

— Совсем одна?

— Надеюсь, так будет не всегда, — сказала Беттина, и в глазах у нее на мгновение зажглись искорки. — Мне очень нравится здесь. Хочу начать в этом месте новую жизнь.

Он с пониманием кивнул, но про себя поразился ее отваге. Так далеко уехать от знакомых и родных.

— Ваша семья осталась в Нью-Йорке, мисс… э-э… Беттина?

— Нет, родители у меня умерли, а больше никого нет.

Айво не в счет. Для нее его тоже нет.

— Скажите мне откровенно, и это останется между нами, зачем вы сделали это? Прошлой ночью.

Беттина посмотрела на него и на мгновение, только на мгновение, подумала, что ему можно доверять, но в ответ пожала плечами:

— Сама не знаю. Я стала думать… о муже… об ошибках, которые совершила… о ребенке. Разнервничалась, приняла аспирин, пошла прогуляться, и вдруг все навалилось на меня разом, хотя я сама не своя с того момента, как лишилась ребенка, ни о чем не хочется думать, все безразлично… — Она посмотрела на доктора и зарыдала. — Если бы я… если бы я не поехала в это турне, я бы не потеряла ребенка. Я чувствую себя так виновато, я…

Беттина вдруг поняла, что рассказывает ему то, в чем боялась признаться даже самой себе. Она непроизвольно потянулась к нему, а он утешал ее, нежно поддерживая ей голову.

— Все хорошо, Беттина, все хорошо… Вполне нормально так думать в вашем состоянии. Надеюсь, вам сообщили, что вы не доносили бы ребенка в любом случае. Некоторым детям просто не суждено родиться.

— А если бы она родилась? Тогда получается, что я убила ее? — горестно спросила Беттина.

Он покачал головой.

— Когда плод развивается нормально, вы можете делать что угодно — ходить на лыжах, бегать по лестнице, — и вы не потеряете ребенка. Поверьте мне, значит, так было суждено.

Беттина откинулась на подушку и тревожно посмотрела на него.

— Благодарю вас.

А потом, с неожиданным беспокойством, добавила:

— Теперь вы меня отдадите в руки психоаналитиков? И поместите к сумасшедшим из-за того, что случилось прошлой ночью?

Он улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Нет. Я хочу, чтобы вас осмотрел гинеколог. Надо удостовериться, что с вами все в порядке. И еще я хочу, чтобы вы остались тут на несколько дней, чтобы прийти в себя, отдохнуть, окрепнуть. Мы даже дадим вам снотворное, но принимать его вы будете под нашим контролем. А вообще вы у нас не первая, только обычно у наших пациенток есть или муж, или родные, к которым можно вернуться из больницы. Одной, конечно, очень тяжело.

Беттина неохотно кивнула. Он, кажется, понял, в чем дело.

— Мне бы хотелось еще поговорить с вами, — мягко сказал врач с добродушной улыбкой, — не возражаете?

Она опять медленно кивнула.

— Нет. Кстати, кто вы по специальности? Может быть, он психоаналитик и только играет с ней.

— Терапевт. Если вы останетесь в нашем городе, можете рассчитывать на помощь терапевта. И, если не будете против, на поддержку друга. — Он улыбнулся и протянул ей руку. — Я — Джон Филдз. Кстати, откуда у вас столько имен?