Беттина в последний раз погрузилась в розовую мраморную ванну, после мытья надушилась туалетной водой с неярко выраженным ароматом роз и гардений, расчесала волосы, так что они заблестели, словно темный мед, наложила макияж и начала неторопливо одеваться. Посмотревшись в зеркало, она осталась довольна. Никто бы не подумал, что это — девятнадцатилетняя девушка, только что потерявшая все свое состояние.

Аукционный зал уже был наводнен посредниками-перекупщиками, коллекционерами, состоятельными людьми, желающими приобрести что-нибудь для себя, старыми друзьями Дэниелза и просто зеваками. Когда она вошла в зал, разговоры прекратились. Двое репортеров с фотоаппаратами забежали вперед и сделали несколько снимков Беттины, но она, даже не замедлив шаг, прошла к одному из первых рядов, небрежно перекинула манто через спинку кресла и села почти напротив аукциониста. Она не позволила себе ни малейшей улыбки и делала вид, что не замечает тех, кто усиленно старался привлечь к себе ее внимание. Ее появление — в черном, с длинной ниткой крупного, идеального жемчуга на шее, который достался ей от мамы, — произвело сильное впечатление. В ушах матово переливались жемчужные серьги, вместе с бусами составлявшие гарнитур, а на пальцах — кольцо с жемчужиной и перстень с ониксом. Единственное, что она не продала за три месяца, прошедших со дня смерти отца, — так это драгоценности. Айво был уверен, что ей удастся сохранить их за собой, заплатив по всем отцовским долгам, и он не ошибся.

Помост был прямо перед ней, поэтому она сумеет хорошо разглядеть знакомые предметы, выставляемые на аукцион. Картины, диваны, столы, светильники. А в углу и вдоль стен громоздились вещи, которые было затруднительно вносить на подмостки: высокие комоды, огромные серванты, папин книжный шкаф и двое тяжелых напольных часов. В основном — эпохи Людовика XI и Людовика XII, что-то — английской работы, все исключительно редкое, многие работы — с подписью мастера. Аукцион обещал быть что называется «значительным», ну а как же иначе, думала Беттина, ведь Джастин Дэниелз сам был значительной, важной персоной. И она тоже почувствовала себя важной птицей, ибо это последний раз, когда она выступает в качестве дочери Джастина Дэниелза. После ей придется быть самой собой.

Торги начались в семь минут одиннадцатого, а Айво так и не приехал. Беттина взглянула на плоские часы фирмы «Картье», что неплотно прилегали к левому запястью, и перевела взгляд на подиум, где находился аукционист с ассистентами; в качестве первого лота был выставлен инкрустированный комод в стиле Людовика XI с мраморной плитой наверху. Комод ушел за двадцать две тысячи долларов. Вращающаяся платформа на сцене медленно повернулась, и открылся еще один знакомый предмет обстановки. Огромное зеркало в лепной раме семнадцатого века из их прихожей.

— Начальная цена — две с половиной тысячи. Две с половиной тысячи… Три! Вижу, четыре!.. Пять! Кто больше? Шесть! Семь! Семь с половиной слева, восемь! Девять в первом ряду, девять с половиной, десять сзади! Десять, кто больше? Десять… Одиннадцать! Одиннадцать пятьсот, двенадцать!.. Двенадцать во втором ряду.

И аукционист со стуком опустил молоток. Все заняло меньше минуты. Торги шли с молниеносной скоростью, причем то был внешне незаметный процесс. Легкое движение руки, поднятый палец, кивок, взмах авторучкой — и ассистенты, прекрасно вышколенные, немедленно давали знать аукционисту, однако сторонний наблюдатель едва ли мог понять, как происходят торги. Беттина и не догадывалась, кто только что купил антикварное зеркало. Она сделала пометку в каталоге и устроилась в кресле поудобнее, приготовившись к выставлению очередного лота.

На этот раз борьба разгорелась за пару французских мягких кресел, обитых нежным шелком цвета кофе с молоком, которые стояли в отцовской спальне. Там еще был шезлонг с такой же обивкой, но он шел на торги следующим номером. Беттина, не выпуская из рук карандаш, внимательно следила за происходящим. Вдруг она почувствовала, как кто-то сел рядом на свободное место. И негромко прозвучал знакомый голос:

— Хочешь эти кресла?

Его глаза были усталыми, а голос — надтреснутым. Но Беттина забыла про свою тоску, лишь только увидела Айво. Она накоротке обняла его, склонила голову ему на плечо, потом приложилась к уху и прошептала:

— Привет, странник. Как я рада, что ты здесь.

Он кивнул и раздельно повторил прежний вопрос:

— Хочешь эти кресла?

К этому времени цена поднялась до девяти тысяч. В ответ Беттина лишь покачала головой в знак отказа. Тогда Айво придвинулся к ней ближе и нежно взял ее за руку.

— Прошу тебя, скажи, что бы ты хотела из всего этого? Может, тебе что-то особенно дорого, скажи! Я куплю и сохраню эту вещь у себя дома, а ты потом отдашь мне деньги, неважно, когда, — хоть через двадцать лет, — тут он усмехнулся и добавил, — конечно, если мне удастся так долго протянуть, что весьма сомнительно.

Айво знал, какая Беттина гордая, поэтому облек предложение в слегка шутливую форму. Беттина шепнула в ответ:

— Дай Бог, чтобы удалось.

— Тем временем французские кресла ушли за тринадцать с половиной тысяч.

— До восьмидесяти двух лет? — не унимался Айво. — Избави Боже!

Они посмотрели друг на друга так, словно не расставались ни на день. Не верилось, что его не было почти полтора месяца.

— Беттина, как ты? — спросил Айво.

— Прекрасно, — ответила она. — А ты, наверно, утомился с дороги?

Супружеская чета, сидевшая перед ними, сердито зашикала. Айво смерил пару холодным взглядом, перевел усталые глаза на Бет-тину и с улыбкой произнес:

— Да, перелет был долгий. Но мне не хотелось, чтобы ты была здесь одна. Сколько это еще протянется? Весь день?

Айво мечтал, чтобы все побыстрей закончилось — ему было необходимо хоть немного поспать.

— Только до обеда. А завтра — и с утра, и во второй половине дня.

Он кивнул и обратил взор на то, что происходило на подмостках. Беттина стала вдруг странно спокойной. Айво крепко сжал ее ладонь. На торги выставили рабочий стол Джастина.

Айво наклонился к Беттине и сказал ей на ухо одно только слово:

— Берем?

Беттина замотала головой и отвернулась.

— Семь тысяч! Семь… Восемь? Семь пятьсот! Кто больше? Восемь тысяч! Восемь… Девять!

Стол приобрели за девять тысяч долларов. Беттина подумала, что для оставшегося неизвестным торговца антиквариатом это неплохое вложение денег. Но для нее стол значил гораздо больше: ведь за этим столом работал отец, за ним он написал два последних романа, и ей никогда не забыть, как он склонялся над рукописью, лежавшей на этом столе. Больно вспоминать о прошлом… Айво еще сильней сжал ей руку, испытующе на нее посмотрел и сказал:

— Спокойно, крошка… Стол твой. В его голосе чувствовалась бесконечная нежность. Беттина подняла смущенные глаза.

— Я не понимаю.

— И не надо. Поговорим об этом после.

— Это ты купил? — она посмотрела на Айво в крайнем изумлении и едва удержалась от смеха.

Он утвердительно кивнул:

— Не удивляйся так.

— За девять тысяч? — ужаснулась Беттина, и кто-то сзади попросил ее говорить потише. Тут собралась серьезная публика. Они не терпели, чтобы их отвлекали от столь важного занятия. Как завсегдатаи казино, они были поглощены происходящим на сцене, но в то же время краем глаза и вполуха замечали все, что творилось вокруг. Беттина не сводила с Айво изумленных глаз.

— Айво, ты шутишь, — на сей раз она прошептала это гораздо мяте, и он улыбнулся.

— Нет, правда.

Тут он бросил взгляд на подмостки, где появился еще один стол. Айво удивленно приподнял бровь, наклонился к Беттине и спросил:

— А этот где был?

— В комнате для гостей, но он не очень хороший. Не стоит его покупать. — Беттина без улыбки смотрела на Айво, пытаясь угадать, сколько вещей он собирается приобрести, а Айво умиленно наблюдал за Беттиной.

— Благодарю за совет.

Видимо, коллекционеры и антиквары разделяли ее мнение насчет стола, поскольку он ушел всего лишь за тысячу восемьсот. По всем стандартам это было очень дешево.

Торги продолжались еще целый час, однако Беттина не позволила Айво купить что-нибудь еще. Наконец аукцион закрылся. Точнее, его первый день. Было без пяти двенадцать. Они поднялись и пошли вместе с толпой аукционеров, сжимавших в руках каталоги и обсуждавших с приятелями завершившиеся торги. Беттина почувствовала на себе пристальный взгляд Айво, и от этого ей стало и приятно, и чуть тревожно.

— Что ты так смотришь?

— Не могу на тебя наглядеться, крошка. Мне очень нравится смотреть на тебя.

Он произнес это бархатистым голосом, и ей тоже хотелось сказать ему, что она по нему скучала, но вместо этого покраснела и склонила голову.

От Айво не укрылось, что на ее глаза набежала тень. Что произошло? Она стала какой-то другой. С момента его отъезда в ней что-то изменилось, только непонятно, что именно, и пока неясно, как к этому относиться.

Он посмотрел на Беттину и серьезно спросил:

— Ты поедешь ко мне домой пообедать? Она ответила не сразу, задумалась, а потом кивнула:

— Это было бы замечательно.

Айво жестом подозвал водителя, который ждал в машине, и вскоре они уже держали путь к Айво: он жил в двенадцати кварталах от Беттины, на Парк-авеню. У него была комфортабельная квартира. Не такая грандиозная, как у Джастина, но зато полная очаровательных вещиц, что придавали дому теплоту и гостеприимство. Тут были большие кожаные кресла и диваны, картины с охотничьими сценами и книжные шкафы с редкими книгами. Над камином стояли изделия из бронзы, а через огромное окно, не встречая преграды, лился солнечный свет. По всему было видно, что это — холостяцкая квартира, но очень уютная, симпатичная и удобная, хотя и великоватая для одного человека. В нижнем этаже располагалась гостиная, столовая и библиотека. Наверху — две спальни и кабинет Айво. Внизу — просторная, обшитая деревом кухня в провинциальном стиле. За кухней находились две комнаты для прислуги, но Айво держал только одну экономку. Водитель жил где-то еще — ведь официально он работал в газете «Нью-Йорк Мейл». Беттине с детства нравилось бывать в этой квартире. Прийти сюда — все равно что навестить любимого дядюшку в его загородном доме. Все здесь пропиталось запахом табака, дорогих одеколонов и первоклассного шевро. Беттине нравился запах, исходивший от его вещей, ей нравилось трогать их, ощущая шероховатость ткани и прохладную гладкость кожи.

Войдя в солнечную гостиную, Беттина осмотрелась по сторонам с таким чувством, словно вернулась в знакомый дом. Айво наблюдал за ней краем глаза. Она вроде бы повеселела, и взгляд стал не такой тревожный.

— Как приятно вновь быть у тебя. А то я уже начала отвыкать от твоего дома.

— Конечно, в последнее время ты редко заглядываешь.

— Только потому, что ты меня не приглашаешь, — с лукавинкой сказала Беттина и безмятежно плюхнулась на диван.

— Если это единственная причина, то я буду приглашать тебя, причем очень часто! — улыбнулся Айво, стараясь не смотреть на груду почты, накопившейся за время его отсутствия. Потом он все-таки сказал: — Господи, погляди на это, Беттина…

— Лучше не смотреть. Это мне напоминает о папе. Когда он уезжал всего на несколько дней, собиралась куча писем.

— Это еще что! Уверен, что в редакции гораздо больше.

Айво устало провел рукой по глазам и отправился на кухню. Матильда таинственным образом куда-то запропастилась. Он думал, что она будет его встречать.

— Где Матти? — Беттина угадала его мысли. Она привыкла так звать Матильду с самого раннего детства.

— Не знаю. Могу предложить сэндвич. Я ужасно проголодался.

Беттина кротко посмотрела на Айво.

— Я тоже. На торгах было не до этого, а сейчас вдруг аппетит разыгрался. — Тут она вспомнила: — Кстати, Айро, по поводу стола, — и Беттина осуждающе посмотрела на него, однако в ее взгляде не было резкости.

— Какого стола? — недоуменно спросил Айво, орудуя на кухне. — Надеюсь, найдется что-нибудь съестное.

— Зная Матти, можно с уверенностью сказать, что еды хватит на целый полк. Но ты не ответил на мой вопрос. Как насчет стола?

— А что — насчет стола? Он твой.

— Нет, он папин. А теперь — твой. Почему ты не забрал его к себе после смерти папы? Ты же знаешь, он бы это одобрил.

Беттина с любовью смотрела на Айво, который в этот момент повернулся к ней спиной, копаясь в холодильнике.

— Будет тебе. Ты сможешь написать за этим столом пьесу, и хватит разговоров.

Пока еще было преждевременно говорить с ней о том, что он задумал.

Беттина вздохнула. Что ж, придется вернуться к этому разговору когда-нибудь еще.

— А почему ты не хочешь, чтобы я приготовила поесть?

Айво не удержался, протянул руку и поправил ей волосы. Когда он заговорил, голос его был хрипловат, но нежен:

— Сегодня ты очень красивая, в этом черном костюме.

Она долго ничего не отвечала, затем встала, прошла сзади него, собираясь приступать к приготовлению обеда. Он старался не встречаться с ней взглядом и, улучив момент, когда она повернулась к нему спиной, спросил:

— Почему ты мне не все рассказала, Беттина? Я чувствую: ты что-то скрываешь.

Он понял, что сказал глупость. Вся мебель, приобретенная ее отцом, пошла с аукциона — до последней полочки. Естественно, ей не до веселья. И все же он чувствовал — дело не только в этом. Слишком уж у нее огорченный вид.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Я продала квартиру.

— Что? Уже?

Беттина молча кивнула.

— И когда она переходит к новым владельцам?

Беттина смотрела в сторону, стараясь сохранять спокойствие.

— Завтра. К обеду я должна освободить помещение. Так записано в контракте.

— Какой идиот надоумил тебя сделать это? — с негодованием спросил Айво, протя-ей обе руки. — Хотя я догадываюсь — адвокат твоего отца. О, Господи!

Теперь, когда Айво держал ее в своих объятиях, Беттине уже не было так пугающе-тревожно.

— Девочка… девочка моя. Вся мебель, и вот, пожалуйста, — квартира. Господи, как тебе сейчас тяжело.

Он утешал ее, чуть покачивая, словно ребенка. В его руках Беттина вдруг почувствовала себя защищенной от всех невзгод.

— Да, Айво, да… Мне кажется, — тут у нее на глаза навернулись слезы, — мне кажется, что меня лишили всего, что я имела… Ничего не осталось. Одна в пустой квартире. Всему конец. У меня нет прошлого. Ничего нет, Айво. Ничего.

Беттина рыдала в его объятиях, и он лишь крепче сжимал ее.

— Беттина, однажды все станет по-другому. Однажды ты оглянешься назад, и все, что было, покажется тебе тяжелым сном. Словно это произошло не с тобой. Все пройдет, любимая, все пройдет.

Айво, со своей стороны, хотел сделать все возможное, чтобы все прошло и она побыстрей забыла о своих бедах. Поэтому перед отъездом в Лондон он принял решение, но не был уверен, что сейчас настало время говорить об этом. Он ждал, когда она успокоится, чтобы расспросить ее обо всем. Он проводил Беттину в гостиную и усадил рядом с собой на диван.

— Что ты собираешься делать завтра, когда придется съехать с квартиры?

Она тяжело вздохнула и посмотрела на Айво.

— Пойду в гостиницу.

— А сегодня?

— Переночую на прежнем месте.

— Зачем?

Она собиралась сказать: «Потому что там мой дом», но поняла, что это прозвучит неубедительно — ведь теперь это не дом, а пустая квартира.

— Сама не знаю. Может, потому что больше такой, возможности не представится. Он заботливо посмотрел на Беттину.

— Ну и что, разве есть в этом какой-то смысл? Ты долго жила там, с этим домом у тебя связано много воспоминаний. Но теперь все ушло, дом опустел. Он пуст, как тюбик, из которого выдавили всю зубную пасту. Так стоит ли держаться за лишнее мгновение? — и, придав взгляду и голосу еще большую проникновенность, он продолжил: — Думаю, лучше всего будет съехать оттуда сегодня же.

— Сегодня? — испугалась Беттина, разом став похожей на ребенка. — На ночь глядя?

— Да, сегодня вечером.

— Надо ли?

— Поверь мне, так лучше.

— Но я еще не заказала номер, — она хваталась за соломинку, только бы отложить решительные действия.

— Беттина, я давно хотел тебе сказать, да все чего-то ждал. Оставайся здесь.

— С тобой? — испуганно вскричала Беттина, и он засмеялся.

— Не совсем. Не думай, что я — старый развратник. Ты будешь жить в комнате для гостей. Ну, что скажешь?

Действительно, в его предложении не было ничего постыдного. Беттина вдруг очень смутилась.

— Право, не знаю… Наверно, я могу остаться здесь… на одну ночь.

— Нет, я вовсе не так это себе представлял. Мне хочется, чтобы ты здесь поселилась, пока не подыщешь себе квартиру, — увещевал Айво. — Что-нибудь поскромней, и подходящую работу. Матти стала бы о тебе заботиться. И мне было бы спокойнее, если бы ты жила здесь, в тепле и, в холе. Мне думается, и отец не возражал бы. Более того, он не раз говорил мне нечто подобное. Ну так как, Беттина?

Он испытующе посмотрел на нее, и глаза у нее начали медленно наполняться слезами.

— Я не могу, Айво, — покачала она головой и отвернулась. — Ты так добр ко мне, и я ничего не могу дать тебе взамен. Вот и сегодня… этот стол… Я не могу даже:..

— Тш-ш-ш, перестань, — он опять обнял ее и начал осторожно гладить ее волосы. — Все хорошо. — Он старался развеселить Беттину. — Если ты все время будешь плакать, тебя выгонят из гостиницы.

— Я не буду плакать все время, — всхлипнула Беттина и взяла у него заботливо протянутый носовой платок.

— Знаю. Ты всегда была невероятно смелая. Но мне не хочется, чтобы ты делала глупости. А переезд в гостиницу — это как раз глупость, — и прибавил еще настойчивее: — Беттина, я хочу, чтобы ты жила у меня. Неужели это так пугает тебя? А может, тебе неприятно мое общество?

Она сумела лишь молча покачать головой. Какое там неприятно. Беттина пугалась того, что ей хочется остаться у Айво. Может быть, даже слишком хочется.

Она не знала, как поступить. Оттягивала время, вздыхала, сморкалась. Потом все-таки посмотрела на Айво, не пряча глаз. Он прав. Это лучше, чем жить в гостинице. Вот если бы только не ее чувства, если бы он не был так красив, несмотря на годы. Порой ей приходилось напоминать себе, что ему не сорок пять и даже не пятьдесят два, а шестьдесят два года. Шестьдесят два… Кроме того, он был папиным лучшим другом. Это — все равно что кровосмешение. Непозволительно идти на поводу у своих чувств.

— Ну, что скажешь? — вновь обратился к ней Айво. Он стоял у бара и корил себя за такие же мысли.

Она чуть слышно произнесла в ответ:

— Хорошо, я остаюсь.

Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись. Это было концом и началом, обещанием нового, рождением надежды. Для них обоих.

В субботу Беттина обосновалась на новом месте. Правда, предстояло съездить к ней на квартиру и забрать все ее вещи, но предыдущую ночь она провела уже в доме Айво, в комнате для гостей. Добродушная и сердечная Матильда отнеслась к ней как к родной, попотчевала вкусным ужином, а наутро принесла завтрак прямо к ней в комнату. Айво был рад, что смог заставить Беттину пожить у него с полным комфортом. Должно быть, для нее это приятная перемена после пустой квартиры, где ей пришлось задержаться почти до самого конца.

— Я обещала миссис Либсон освободить помещение к шести, — сказала Беттина и нервно посмотрела на часы.

Айво придержал ее за руку.

— Не беспокойся, у нас достаточно времени.

Он знал, как мало вещей осталось в квартире. Вчерашним вечером они были там, чтобы забрать несколько сумок. У Айво защемило сердце, когда он увидел разложенный на полу спальный мешок. Теперь там оставалось лишь с десяток чемоданов и три кофра — вот и все. Айво заверил Беттину, что у него в чулане достаточно места, а Матильда уже освободила два шкафа — больше, чем требовалось.

Шофер, как обычно, уже ждал их, и они без промедления добрались до теперь уже бывшего дома Беттины на Пятой авеню. Выйдя из машины, она пошла так быстро, что Айво едва поспевал за ней. Беттина обернулась и вопросительно посмотрела на него.

— Ты решил тоже подняться?

Он вдруг догадался, что у нее на уме.

— Хочешь побыть одна? Взгляд ее блуждал, и она неуверенно ответила:

— Сама не пойму.

Айво с готовностью кивнул:

— Тогда я пойду с тобой. Беттина, казалось, была рада этому. Послали за носильщиком. Через несколько минут все они стояли в пустой передней. В квартире не осталось ни одной люстры, а на улице уже было темно. Айво смотрел на Беттину, уныло озиравшую голые стены. Вдруг она оглянулась на Айво, затем перевела взгляд на носильщиков.

— Вещи наверху, в ближайшей спальне. Я скоро вернусь — надо проверить остальные комнаты.

На сей раз Айво не пошел следом — он знал, что ей хочется побыть одной. Носильщики отправились за вещами, а Айво остался в передней, вслушиваясь в ее шаги. Беттина ходила из комнаты в комнату, делая вид, будто проверяет, не забыто ли что-нибудь впопыхах. Но не за вещами она пошла — за воспоминаниями. Ей хотелось в последний раз прикоснуться к памяти отца, навсегда связанной с этим местом.

— Беттина! — негромко позвал Айво. Он уже долго не слышал стука ее каблуков. Наконец, он разыскал ее: она стояла в отцовской спальне — маленькая, словно всеми оставленная — и горько беззвучно плакала.

Айво подошел к ней. Беттина схватилась за него, скользнула в его объятия, шепча:

— Я никогда уже сюда не вернусь. В это было трудно поверить. Все кончилось. А казалось, будет длиться вечно. Айво бережно обнимал ее.

— Не вернешься, крошка. Но будут другие места, другие люди, которые — кто знает? — однажды станут значить для тебя не меньше.

Беттина медленно покачала головой.

— Нет, этого не будет никогда.

— Надеюсь, что ты ошибаешься. Надеюсь, что есть люди, которых ты любишь так же сильно, как любила его. — Айво улыбнулся и тихо добавил: — По крайней мере, есть один человек.

Беттина промолчала.

— Он не покинул тебя, крошка. И ты знаешь это. Просто он переехал в другое место.

Эти слова, кажется, подействовали на Беттину. Она развернулась и степенно пошла к дверям. У выхода из комнаты она задержалась и протянула руку Айво. Тот обнял ее за плечи и повел прочь из квартиры, которую она заперла в последний раз, а ключ положила под дверь.