Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мой сын маг (Маг - 5)

ModernLib.Net / Сташеф Кристофер / Мой сын маг (Маг - 5) - Чтение (стр. 8)
Автор: Сташеф Кристофер
Жанр:

 

 


      - Не бойся. Это почетный ритуал. Рамон растерялся, однако на Алисанду смотрел хмуро и недоверчиво. А Химена опустилась на колени и гордо расправила плечи.
      - Нарекаю вас леди земли Меровенса, - торжественно произнесла Алисанда и коснулась кончиком меча поочередно правого и левого плеча Химены. - Впредь все должны именовать вас "леди".
      С этими словами Алисанда отступила назад и убрала меч в ножны.
      - Тем самым ты приобретаешь кое-какие сверхвозможности, - объяснил Мэт матери, когда та поднялась. - К примеру, сверххрабрость - уж не знаю, нужна она тебе или нет, но, кроме того, некое тактическое предвидение и особую силу в бою. - Он усмехнулся. - Ну и еще, конечно, уважение - большее, чем теперь.
      Алисанда обратилась к свекру:
      - Не сомневаюсь, вы также будете посвящены в рыцари, господин Мэнтрел, но мы должны подождать, пока вы совершите какие-либо героические деяния, а затем устроим для вас обоих посвящение такое, какое подобает по ритуалу. Обернувшись к мужу, Алисанда спросила:
      - Но как же мы теперь защитим их?
      - Мы и так уже делаем все, что в наших силах, - заверил жену Мэт. - Помимо тех заклинаний, которые произносит Савл, помимо моих заклинаний, замок так старательно окутан специальными защитными заклинаниями, что, если бы ты могла их увидеть, тебе бы показалось, что мы находимся как бы внутри плотного кокона.
      - Именно поэтому джиннам только остается, что держаться подальше да швырять камни, - добавил Савл. - Ну и еще потряхивать нас время от времени.
      Алисанда кивнула:
      - Однако леди Мэнтрел может научиться еще лучше пользоваться своим магическим даром. Проследите за тем чтобы это было сделано немедленно.
      Мэт склонил голову:
      - Я сейчас же пошлю за братом Игнатием.
      - Хорошо. Да будет так. - Алисанда повернулась и кивнула рыцарям и магам.
      Они отвесили ей ответный поклон, и королева поспешила в башню.
      Отец Мэта облегченно вздохнул:
      - Вот оно как... Значит, сынок, ты спокойно воспринимаешь приказы своей жены?
      Химена бросила на мужа предупреждающий взгляд.
      - Приказы моего сюзерена, - уточнил Мэт, - да, спокойно. - А как муж и жена мы все обговариваем друг с другом.
      - И что же, никогда не путаете роли? - требовательно спросила Химена.
      - Ну, как сказать... - усмехнулся Мэт. - Но когда мы наедине, мы только муж и жена. Мама, папа, пойдемте. Вы у нас оба - большие ученые, но вам пора отправляться в школу.
      ***
      Я - Рамон Родриго Мэнтрел. Моя жена родилась на Кубе и оставила свою девичью фамилию. Когда мы познакомились, ее звали Химена Мария Гарсия-и-Альварес. Но я родился на Манхэттене, вырос в Бронксе, и, пожалуй, я скорее американец, нежели испанец, вот и пишу свое имя, как житель Нью-Йорка.
      Я родился в Америке, а мои отец. Иоахим. в Испании, неподалеку от Кадиса.
      Когда Франко делал первые шаги к завоеванию власти, отцу было двадцать лет.
      Иоахим стал спорить с отцом и матерью о политике и в конце концов ушел из дома. Понимая, что ждет его родину, он покинул ее и эмигрировал во Францию, в Прованс. Там он зарабатывал на жизнь, став булочником, и влюбился во француженку. Они поженились, но меньше чем через год из Испании стали приходить такие вести, что отец потерял покои. Когда гражданская война уже шла полным ходом, жена Иоахима наконец отпустила его в Испанию воевать за свои убеждения. Вот так мой отец, стал партизаном, он воевал с Франко.
      Война шла тяжело, и это понятно, потому что Франко непрерывно получал оружие от Гитлера. Отец, подружился с американцами из бригады Авраама Линкольна. Когда война окончилась, отец вернулся во Францию, но он понимал, что вскоре Гитлер завоюет и Францию. Отец, решил, что в Америке испанскому партизану и его супруге будет безопаснее, чем во Франции. Жена согласилась с ним, и они эмигрировали в Америку.
      Но даже там мой отец ужасно переживал, глядя, как Гитлер завоевывает страну за страной, а когда японцы напали на Перл-Харбор, его жена - наверное, заливаясь слезами. - собрала отца в армию. Он не мог уже воевать с Франко и вести свой личный бой, но еще мог участвовать в войне с Муссолини и даже с самим Гитлером. Домой отец вернулся хромым и израненным, однако в душе его наконец воцарился мир.
      А год спустя родился я.
      Я вырос в Бронксе. Дома с родителями я разговаривал по-испански и по-французски, а в школе с приятелями - по-английски. Мать пела мне французские песни, а потом научила меня древним балладам - о Роланде и Карле Великом, а отец пересказывал мне "Песнь о Сиде" и "Дон Кихота". Они оба мечтали, чтобы я жил лучше, чем они, и отправили меня учиться в колледж. Поскольку колледж я окончил весьма успешно, родители уговорили меня поступить в университет - ну а что еще я мог там изучать, кроме литературы, когда в ушах у меня постоянно звучала песни, которые пели мне мои родители.
      Учеба приносила мне огромную радость, но еще большую радость я испытал в колледже Рутджерс, где познакомился с Хименой. Произошло чудо - она полюбила меня, а я ее. Она была беженкой с Кубы. Ее семья чудом бежала с острова, когда к власти пришел Кастро. Они потеряли все - деньги и имущество. Химена выучила английский, лишь когда ее семья переехала в Нью-Джерси, и до сих пор разговаривает с сильным акцентом, но, слава Богу, с гаванским, а не с ньюбрунсвикским. Она может говорить по-английски так, чтобы ее понимали, но, когда она читает стихи по-испански, кажется, будто она произносит заклинания. Я могу поклясться в этом, потому что готов вечно смотреть в ее. глаза, когда она читает эти стихи.
      Мы решили пожениться, как только я закончу работу над докторской, поэтому я работал над диссертацией как зверь. Вечера я проводил в библиотеке, где изучал литературную критику, а днем работал у себя в кабинете и в аудиториях я сдал предварительные экзамены и нашел преподавательскую работу. Вначале я работал как консультант, а затем перебрался в другой колледж и стал ассистентом профессора.
      Я закончил диссертацию, получил докторскую степень и подал документы на конкурс. Через шесть месяцев женился на Химене, будучи уверенным, что сумею обеспечить наше будущее.
      Химена родила нашего первого - и, увы, единственного - ребенка, и мы купили небольшой дом. Все, кто жил по соседству, работали на фабрике и поглядывали на меня косо - ведь я ходил на работу в костюме и с портфелем. Я не обращал на это особого внимания, потому что верил: через несколько лет мы сумеем переехать в такое место, где сможем говорить с нашими соседями о Вольтере и Прусте столь же часто, сколь о подгузниках и запорах. И все-таки я изо всех сил старался вести себя кик примерный сосед, и многие соседи стали нашими друзьями.
      Но судьба сыграла с нами злую шутку: жизнь с каждым днем становилась все труднее и труднее - медленно, но верно, а депрессия и инфляция семидесятых съедала псе наши сбережения. Поскольку преподавание у меня получалось лучше, чем подхалимаж, а работа со студентами нравилась больше, чем научные изыскания, мне никогда не предлагали повышения. Двадцать один год я оставался в должности ассистента профессора.
      Ладно, нечего жаловаться. Академиком я не стал. Но зато стал хорошим мужем и отцом, а для меня семья всегда была важнее всего остального.
      Однако, не подавая на конкурс, я каждые семь лет был вынужден менять колледж. К счастью, поблизости располагалось несколько колледжей, до которых можно было добираться на электричке. И хорошо, что я все-таки подружился с нашими соседями, потому что в итоге нам пришлось прожить в том городке целых двадцать пять лет.
      Во время моей работы в последнем колледже деканом нашего факультета был избран марксист. Он пытался заставить меня рассказывать студентам о пьесах Мольера так, словно это были некие документы классовой борьбы, а "Смерть Артура" Мэлори подавать как обличение буржуазии, которой во времена Мэлори и не существовало. Я отказался, и контракт со мной не продлили. Я разозлился и стал искать другой способ заработать на жизнь. Ко мне в кабинет явился один человек. сказал, что он - представитель организации налогоплательщиков, борющихся за снижение платы за обучение, и что одна из их задач состоит в том, чтобы уговаривать преподавателей бросить свою работу - теперь, когда демографический взрыв миновал колледжи, - и искать заработок на ниве частного предпринимательства. Он предложил мне скромный заем, дабы я мог открыть собственное дело, объяснил, как раздобыть ссуду на обзаведение, и предложил устроить меня на краткосрочные бухгалтерские курсы. Мне на ту пору так надоели всяческие дрязги в колледжах, что я принял помощь этого человека и стал искать какое-нибудь доходное дело. В то время мы уже не так нуждались в деньгах Мэтью уже окончил колледж и подрабатывал ассистентом, одновременно учась в университете. Мой сосед сказал мне, что готов продать свой магазин, и я обсудил все это с Хименой. Не то чтобы я собирался совсем бросить основную работу. Не имея возможности подать на конкурс, я так или иначе к маю остался бы без работы, а мне ведь уже пятьдесят и, оставаясь ассистентом профессора, я вряд ли имел бы возможность удержаться в колледже в то время, когда шло сокращение штатов. В общем, мы решили, что выбирать нам особо не из чего, хотя Химена еще могла найти для себя неплохое место. Итак, я взял в банке ссуду на мелкое предпринимательство и купил магазин.
      Я работал как зверь, и в первое время мы просто-таки процветали, я зарабатывал даже больше, чем на преподавательской работе. А потом какой-то наркоделец приучил местных парней к новому наркотику, и вскоре они был и готовы делать все, что он им прикажет. Они и всегда-то были грубы, а тут стали просто невыносимы. Они хотели, чтобы я закрыл свой магазин, и в этом была какая-то странная злоба. Их мозги были затуманены наркотиком, и я просто поражался. как они вообще могли думать. Казалось, будто за них думает кто-то другой - говорит им, что делать и как. Возможно, кто-то из них не был таким уж балбесом, каким притворялся.
      Как бы то ни было, они сумели распугать всех моих постоянных покупателей и даже пытались запугать меня - чтобы я не занимался доставкой продуктов престарелым клиентам, но это им не удалось - частично из-за того, что я сам был мастак подраться, а частично потому, что хорошо помнили меня с детства и, видимо, до сих пор побаивались. Я, правда, никого из них пальцем не тронул, хотя они пакостили мне, как только могли, но пару раз мне пришлось с ними очень резко поговорить.
      И все же я боялся, что в один прекрасный день мне придется объявить себя банкротом - никто не хотел ходить за покупками ко мне в магазин. Мы продали дом, чтобы выручить деньги и жить на них, пока кто-то из пас не найдет приличную работу. Думаю, банк понятия не умел, что делать с магазином.
      Наверное, он так никогда и не откроется. Дом у нас купила приятная молодая пара. Надо сказать, и муж, и жена обладают хорошим чувством юмора и показались мне людьми добрыми и порядочными, но что-то в них есть такое... какая-то способность постоять за себя и в случае чего дать отпор. Очень надеюсь, что в будущем в нашей округе поселится побольше такого народа и эти люди заставят местную шпану держать себя в рамках приличий.
      В общем, в пятьдесят лет я собирался выйти за порог нашего дома, закрыть за собой дверь и начать новую жизнь. Никогда не думал, что обрету такую счастливую жизнь, какую предложил нам наш сын Мэтью. В конце концов, о чем еще может мечтать профессор, специалист по истории литературы, как не о том, чтобы пожить в средневековой эпохе?
      ***
      Даже отец Мэта не смог бы определить, что представляет собой комната наверху, в южной башне, - аудиторию или лабораторию. Ну разве что ее можно было счесть магическим эквивалентом физической лаборатории. Вдоль одной из стен выстроились прочные стеллажи, заставленные бутылками и загадочной посудой из металла и стекла. Около стеллажей стоял длинный стол фута четыре высотой и восемь длиной с каменной крышкой и множеством ящиков - нечто вроде лабораторного стенда. Другую стену занимала большая грифельная доска, испещренная геометрическими фигурами. Рядом с доской располагался рабочий стол, заваленный пергаментными свитками. Посреди стола лежала раскрытая книга.
      Дальнюю стену занимала карта звездного неба с красивыми зодиакальными знаками.
      Пол в комнате был каменный, но часть его - примерно двенадцать квадратных футов - была засыпана мелким песком. Окна представляли собой узкие прорези, забранные стеклами. В противном случае они бы выглядели словно обычные бойницы.
      По обе стороны от окон свисали тяжелые шторы, необходимые, по всей вероятности, для того, чтобы в случае необходимости полностью затемнять комнату. Однако ночью сквозь окна в комнату мог проникать свет луны и звезд. По комнате были расставлены несколько подставок для светильников, еще два светильника стояли на лабораторном столе и один - на рабочем.
      В общем и целом все свидетельствовало о том, что тут кто-то напряженно трудится, но труды тут ведутся волшебные.
      Брат Игнатий - стройный монах в сутане и с тонзурой - наблюдал за тем, как отец Мэта читал стихи. Появился феникс, возгорелся и исчез. Брат Игнатий кивнул.
      - Великолепная получилась иллюзия для человека, никогда не упражнявшего свой дар, сеньор Мэнтрел. Вероятно, ваш опыт в изучении поэзии уже сделал вас неплохим магом.
      - В таком случае Химена тоже должна быть неплохой волшебницей, - улыбнулся Рамон.
      - Очень может быть, и я сужу об этом по той сосредоточенности, с которой она цитирует стихи, - отметил брат Игнатий. - На самом деле сеньора привносит в стихи столько жизненной силы, что я бы даже не отважился назвать ее чтение цитированием. - Брат Игнатий в упор смотрел на родителей Мэта. - У вас обоих величайший дар, но уже сейчас я вижу, что ваши способности разнятся.
      - Разнятся? - Химена удивленно посмотрела сначала на мужа, потом на монаха. - В чем же разнятся? Мы оба волшебники, разве нет?
      - Да, но между теми, кто творит чудеса, всегда существуют отличия. Кому-то лучше дается целительство, кто-то умеет лучше творить магические предметы, кто-то умеет создавать живых существ из воздуха. Даже если существуют два волшебника, одинаково наделенных даром вести войну, то, одному из них, к примеру, лучше дается оборона, а другому - нападение.
      - Вы хотите сказать, что нет таких магов, которым подвластна вся магия, без остатка? - уточнил Рамон. - Это так, но я хотел сказать не это. Большинству магов дается вся магия целиком, но что-то удается лучше, чем другим.
      - Так в чем же тогда состоит мой дар? - спросила Химена.
      - Ваш дар, сеньора, состоит в том, чтобы противостоять чужим заклинаниям.
      Вы отражаете их настолько быстро, что тот, кто произносит их, не успевает причинить вред ни вам, ни тем, кто рядом с вами. Кроме того, своими заклинаниями вы способны подчинять себе других.
      Рамон нахмурился:
      - Вы хотите сказать, что моя жена способна заставлять других исполнять ее волю?
      - Нет. - Монах обернулся к нему. - Тут все гораздо тоньше. Заклинания сеньоры вынуждают других делать ее счастливой.
      - Ну, вот это правда. - Рамон обнял плечи жены и улыбнулся, глядя ей в глаза. - Это мне известно с тех самых пор, как я ее впервые увидел. Однако вы, похоже, хотите сказать, что это факт, а не метафора?
      - Факт! Метафора! - Брат Игнатий беспомощно развел руками. - Что толку пользоваться этими словами, когда речь идет о волшебстве? Ваша супруга имеет власть над людьми - чего же вам еще?
      - Ничего, - покачал головой Рамон и снова улыбнулся жене.
      Она улыбнулась в ответ и крепче прижалась к нему.
      - Просто здесь все это значит больше, чем метафора, Рамон. Все, что я делала в Нью-Джерси, я делала непроизвольно, не понимая. Здесь же я могу делать то, что хочу, И притом всего лишь цитируя стихи!
      Брат Игнатий кивнул:
      - А стихи приводят ваши чувства в гармонию с силами, действующими в этом мире, и поэтому могут осуществляться. Однако помните: чтобы желаемое свершилось, вы всегда должны завершать стихи приказом.
      Химена улыбалась мужу:
      - Значит, я и тебя могу заколдовать?
      - Меня больше всех, - ответил Рамон. - Чем ты всегда и занималась.
      - Да, но я никогда не приказывала тебе, я только просила.
      - Вы и в Меровенсе не сможете иначе, леди Мэнтрел, - сказал монах. - Ибо ваш супруг такой же могущественный маг, как и вы, только в кое-чем ином. Рамон недовольно прервал краткую идиллию:
      - В чем же моя сила в таком случае?
      - Вы очень удивитесь, если я скажу, что вы сильны в искусстве ведения войны?
      Рамон вытаращил глаза, но вдруг улыбнулся:
      - Нет, я не слишком удивлюсь.
      - Попробуйте, - предложил монах. - Прочитайте стихотворение, чтобы в нем содержался приказ сотворить огненный шар, который вы могли бы швырнуть во врага. - Он взял Рамона за руку, сложил его пальцы "ковшиком". - Пусть огненный шар появится здесь, но не касается вашей кожи. Повелите ему жечь все вокруг, кроме вас. Помните, вы только направляете шар, двигаете его мыслью, вложенной в слова, а не бросаете буквально, рукой.
      Рамон на миг нахмурился, затем прочел следующее:
      Шар огненный из воздуха возникни!
      Рази моих врагов, меня не трогай!
      Лети, куда скажу, к тому привыкни,
      Что нет тебе пути своей дорогой.
      Твой путь подвластен мне, мое созданье!
      Лети и жги и помни назиданье!
      Прямо над ладонью Рамона появился огненный шар. Совсем маленький, размером с круглую карамельку, однако и сам. Рамон, и Химена вздрогнули от неожиданности.
      Даже брат Игнатий вздрогнул.
      - Не больно?
      - Нет, совсем не больно, - покачал головой Рамон. - Видимо, я дал шару верные указания, он не обжигает меня.
      - Превосходный результат, сеньор Мэнтрел! Вы совсем не похожи на новичка!
      - похвалил Рамона брат Игнатий, но тут же нахмурился. - Но почему вы сотворили такой маленький шар и как вам это удалось?
      - Ну, это же был эксперимент, и только, - смущенно пробормотал Рамон. - Не хотелось рисковать - вдруг бы я тут наделал бед. А насчет "как" - разве вы сами не знаете?
      - Нет, - печально улыбнулся монах. - Я только интересуюсь магией, таланта к ней у меня нет. Но в словах вы не оговорили размер огненного шара. Как же вы этого добились?
      Рамон пожал плечами:
      - Да просто представил его себе именно таким, когда читал стихи.
      - Ах! - восхищенно воскликнул брат Игнатий. - Значит, ваши намерения осуществляются даже тогда, когда вы их не обозначаете словами. Воистину вы обладаете великим даром!
      - Благодарю вас, святой отец. Ну, шар я сотворил, а что же мне теперь с ним делать?
      - Бросьте его куда-нибудь... ну, к примеру, в стену, где она отсырела. - И монах указал на пятнышко у окна. - Так или иначе надо это место просушить, но помните: даже если вы непроизвольно совершите бросок, вы все равно должны подкрепить его словами.
      - Не искушайте меня! - Рамон опять нахмурился, согнулся, словно бейсбольный подающий, и прочитал нараспев:
      Воздух в доме должен быть здоровым. Это знаем мы от докторов.
      Взглядом непреклонным и суровым Нужно сырость бить не в глаз, а бровь.
      Я не стану петь красивых песен, Хоть их много знаю назубок, Порази, огонь, дрянную плесень, Выжги мерзопакостный грибок.
      Рамон все же не удержался и рукой как бы подбросил огненный шарик. Шарик описал дугу, устремился к мокрому пятну на стене и, ударившись о стену, взорвался, выпустив сноп ярких искр. Рамон и Химена инстинктивно втянули головы в плечи. Искры упали на деревянную скамью, на груду пергамента на рабочем столе, а некоторые угодили на сутану брата Игнатия.
      Пламя охватило грудь и руки монаха. Химена схватила кувшин с вином и принялась поливать горящую сутану. Рамон тем временем поспешно гасил пергамент.
      К счастью, маленький шар не успел натворить бед.
      - Вам не больно, святой отец? - участливо поинтересовалась Химена.
      - Вот тут! - ответил монах и прикусил губу от боли, указав на прожженный рукав.
      Химена уставилась на сильный ожог рядом с локтем монаха и негромко запела.
      Прямо на глазах рана затянулась розоватой здоровой кожей.
      Брат Игнатий не спускал глаз с затянувшейся раны. Наконец у него вырвался вздох облегчения, и он пробормотал:
      - Похоже, вы обладаете и даром целительства, сеньора Мэнтрел.
      Химена небрежно пожала плечами:
      - Это умеет всякая мать, святой отец.
      - В таком случае, - вмешался Рамон, - ты должна и меня обучить искусству целительства, потому что мне придется лечить людей, раненных в бою.
      Химена улыбнулась мужу:
      - Но ведь и ты кое-чему мог научиться, Рамон, когда Матео болел?
      - Это конечно, - кивнул Рамон. - Вот только, боюсь, тут мы не найдем ни термометров, ни аспирина.
      - Почему нет? - лукаво улыбнулся монах. Чета Мэнтрелов ответила ему непонимающим взглядом. Наконец Химена. изумленно спросила:
      - У вас тут есть подобные вещи?
      - Нет, но почему это должно останавливать вас? Химена медленно улыбнулась, обернулась к мужу и сказала:
      - Все понятно. Если тебе понадобится пенициллин, ты сможешь сотворить его.
      - Наверное, - с сомнением кивнул Рамон. - Но мы же не можем создать лекарство из ничего, верно? Где же мы его раздобудем?
      - С помощью магии вы сможете создать все, что когда-либо видели и знали, объяснил брат Игнатий. - Откуда берутся материалы и как они соединяются друг с другом - я понятия не имею, но я не раз видел, как маги создают потребные им вещи прямо из воздуха.
      - Из воздуха? - призадумался Рамон. - Ну что ж, молекулы воздуха можно сгустить и сформировать из них более плотные соединения.
      - Тогда почему бы тебе не привлекать на помощь и молекулы почвы и деревьев? - пожала плечами Химена. - Ведь, чтобы пользоваться ими, нам не надо их видеть воочию.
      Брат Игнатий согласно кивнул:
      - Точно так же, как вы сотворили огонь, сеньор Мэнтрел. Вы задумывались о том, откуда он взялся?
      - Нет, не задумывался, - признался Рамон. - Такое впечатление, будто магические силы сами черпают откуда-то нужный материал.
      - Ваш разум рисует картину того, что вы собираетесь сотворить, - пояснил монах. - А магия создает нечто по образу и подобию этой картины. Вы могли бы сотворить оружие и доспехи для целого легиона, хотя, думаю, это было бы утомительно.
      - Значит, такова магия войны, - медленно проговорил Рамон.
      - Это часть ее, - уточнил брат Игнатий. - Однако вам придется выучить еще много заклинаний, а еще больше придумать. Но, когда дойдет до дела, сеньор Мэнтрел, вы убедитесь в том, что самое главное в магии ведения войны - это умение воодушевлять людей, идущих на битву, делать так, чтобы им хотелось идти за вами и исполнять ваши приказы.
      - Может быть, именно поэтому тебя всегда так слушались мальчишки, предположила Химена.
      Глава 10
      Эта фраза очень заинтересовала брата Игнатия.
      - О каких мальчишках вы говорите? - живо поинтересовался он.
      И Мэнтрел рассказал монаху о Лайэме и его дружках. Слушая рассказ, монах хмурился, но в конце кивнул и задумчиво проговорил:
      - Видимо, какое-то качество вашего характера, сеньор Мэнтрел, вынуждало их сдерживаться и благоговеть перед вами.
      Рамон рассеянно пожал плечами:
      - А по-моему, все дело в том, что я для них остался взрослым дядей и рядом со мной они всегда чувствовали себя маленькими мальчиками.
      - И вы оставались таким же добрым, как тогда, когда они были детьми?
      - Да! - воскликнула Химена. - Да! В то время, когда собственным отцам было плевать на этих мальчишек, Рамон с ними разговаривал, давал советы и выслушивал их исповеди.
      - Ну да, - вздохнул Рамон. - А они в награду за это шпыняли моего сына так что к тому времени, когда они решили заставить меня закрыть магазин, мы с ними вряд ли уже оставались друзьями.
      - Мальчики, когда они подрастают, всегда пытаются отречься от людей, знакомых с детства, - объяснил брат Игнатий. - И все же в вас было какое-то качество, которое пробуждало в этих мальчиках преклонение и уважение.
      - Вы намекаете, что это качество имело магическую природу?
      - В нашем мире для определения этого качества существует древнее слово, заметила Химена. - "Харизма".
      - А в нашем мире эта самая харизма проявляет себя магией, - добавил брат Игнатий. - Однако это качество способствует только концентрации магической силы, направлять же ее вы должны своими стихами.
      - Помилуйте, но, если это действительно было так, - заспорил Рамон, - с какой же стати эти подонки отпугивали моих покупателей?
      - Потому что в вашем мире харизма - не магия, - ответил брат Игнатий. Она там действует только в умах и сердцах людей, но не является силой материальной. Эти мальчики, о которых вы рассказали, повиновались вам только тогда, когда встречались с вами воочию, но, когда бывали отдалены от вас, магия харизмы развеивалась, потому что в вашем мире она была всего лишь метафорой и создавалась материей метафоры.
      - Но я не верю в то, что Зло и Добро в любом мире - только поэтические метафоры! - воскликнул Рамон.
      - Нет, конечно! - с горячностью подтвердил брат Игнатий. - Но не хотите ли вы сказать, что в вашем мире все думают, что это именно так?
      - Некоторые придерживаются именно такого мнения, противоречащего моему, грустно отвечал Рамон. - И среди этих людей много весьма образованных и просвещенных. Что же касается меня, то я полагаю, что не сами люди злы, злыми могут быть их поступки. Люди не могут быть злыми по своей природе, изначально.
      Просто их души либо и смятении, либо больны.
      - Однако такие люди, как правило, совершают только злые деяния, - напомнил Рамону монах, но тут же улыбнулся и с грустью спросил:
      - Как я погляжу, вам не дает покоя мысль о том, что ваша доброта не удерживала мальчиков от дурного поведения, не воспрепятствовала Злу, которое взяло их в свою власть?
      - Знаете, я не считаю себя таким уж хорошим человеком, - попробовал отговориться Рамон, а Химена сжала его руку, словно хотела поддержать, придать сил.
      - Однако, судя по всему, вы полагаете, сеньор Мэнтрел, что те правила, согласно которым вы живете, хороши, добры, - возразил брат Игнатий. - Вы расстроены тем, что в тех краях, где вы прежде жили, эти правила не нашли себе места?
      - Пожалуй, да, - согласился Рамон.
      - Не стоит огорчаться, - заверил его брат Игнатий. - Вы были один, сеньор Мэнтрел. А сколько было тех, кто совращал души этих мальчишек?
      Рамон выпрямился, уставился в одну точку и принялся перечислять:
      - Ну... продавцы наркотиков... парни постарше, которые учили этих сопляков не повиноваться законам... разные бизнесмены, для которых эта орава служила источником дохода, - они были готовы всучить им что угодно, лишь бы только вытрясать из парней денежки... еще... певцы, которых они слушали, в чьих песнях звучали призывы плевать на полицейских и вести себя грубо по отношению к окружающим, а особенно - к женщинам...
      - И этот перечень можно продолжить, - кивнул монах. - Вы вряд ли сумеете перечислить всех, кто бессознательно направлял души мальчиков по пути Зла.
      Думаю, вам и неведомы все, кто коверкал юные души. - Брат Игнатий сокрушенно покачал головой. - Но как же вы можете винить себя в том, что не выиграли в такой неравной борьбе?
      Да вы должны почитать себя героем за то", что осмелились сражаться в одиночку против всех своих недругов и старались наставить тех юношей на путь истинный!
      - Он вырос, слушая историю про Дон Кихота, - улыбнулась Химена, одарив мужа лучистым взглядом. - А когда стал взрослым, основательно изучал эту книгу.
      - Мне знаком тот дон, о котором вы говорите, но если он в одиночку сражался за идеалы Добра и Справедливости, если он бился с врагами, числом превосходившими тех, про которых поведал ваш супруг, то он воистину был героем.
      - Он мог бы жить и в нашем веке, хотя автор, описавший его в своей книге, намеревался высмеять его романтизм, - хмуро проворчал Рамон. - Но я-то урезонивал ребят исключительно в собственных интересах! Я это делал только для того, чтобы спасти мой магазин! Нельзя же это считать добрым делом!
      - А разве в своих собственных интересах вы были добры к ним, когда от них отворачивались родные отцы?
      - В некотором роде - да, - ответил Рамон и насупился, припоминая старые времена. - Мне нравилось болтать с ними. Мне нравилось смотреть на них, когда они невинно резвились, катаясь на санках с моим Мэтью.
      Брат Игнатий беспомощно посмотрел на Химену:
      - Сеньора, ваш супруг всегда так неохотно признается в собственных благодеяниях?
      - Да, - улыбнулась Химена. - Он изо всех сил занимается самоуничижением, хотя в душе-то понимает, что им руководит Добро.
      Рамон поспешил вмешаться, дабы показать, что он не согласен с женой. Он дал волю скепсису человека из двадцатого века и, обратившись к брату Игнатию, сказал:
      - Однако в этом мире наверняка магические силы не зависят напрямую только от Добра или Зла! Может быть, тут все дело в столкновении интересов? Может быть, то, что мы считаем правым, расходится с мнением наших врагов, и все?
      - Он не желает расписываться в собственной добродетельности, - заметил брат Игнатий, обратившись к Химене. - Помните, сеньор, что именно здесь пролегает граница между истинным и ложным смирением, где смирение перестает быть добродетелью и граничит с дерзостью.
      - Не хотите ли вы сказать, что в этом мире Добро и Зло буквальны? въедливо поинтересовался Рамон.
      - "По плодам их узнаете их", - процитировал брат Игнатий Священное Писание. - Я мог бы привести вам множество примеров, но давайте рассмотрим самый худший: вспомним первого человека, поставившего на колени священный Рим: кочевника Татали, возглавлявшего войско, где воины находились во власти злого колдовства. Это конное войско бурей промчалось по Центральной Азии, проскакало в обход Кавказских гор, оставляя после себя ограбленные, сожженные земли, совершая насилие и жестокость на каждом шагу. Они шли по трупам, они убивали и насиловали ради собственного удовольствия и получали радость, не только участвуя в жестоких забавах, но и наблюдая за ними, наслаждаясь муками тех, кого они пытали, и принося своих пленников в жертву злобному божеству, которому поклонялись. Судя по описаниям, это божество очень напоминает самого Сатану.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24