Все, кто находился в шатре, включая Тафу, не сводили глаз с Мэта. Похоже, даже махди слегка занервничал.
      - Так ты и в самом деле силен в магии? В который уже раз Мэт ощутил себя полнейшим шарлатаном. С тех самых пор, как судьба занесла его в Меровенс, он изучал все, что только мог, о принципах действия магии, но до сих пор он и сам не в силах был понять, что он знает, а что - нет. И можно сколько угодно утешаться тем, что примерно так должен чувствовать себя любой новоиспеченный доктор каких угодно наук - толку-то? Но в этом мире магия творилась с помощью стихов, а стихов он знал предостаточно.
      - Скажем так: я - примерный ученик.
      - Воистину примерный, если тебе подвластно освобождать джиннов от заклятий, и ты вовсе не ученик, ты настоящий мастер!
      - О да, но ведь познанию нет предела, верно?
      - Верно, - кивнул Тафа, округлившимися глазами взирая на Мэта. От Мэта не укрылось, что так называемый махди только что усвоил нечто весьма существенное и это нечто здорово ударило по его гордыне.
      И Мэт вдруг почувствовал себя умудренным и старым по сравнению с этим желторотым юнцом.
      - Никто не может заставить человека прекратить познание, мой господин, но встречались мне и такие, которые сами, по собственной воле, шли на это. Такие люди становятся близорукими и косными, они видят все меньше и меньше в том мире, который их окружает, они уже не могут понять, что мир переменился с тех пор, как они были молоды, когда все для них было в новинку и когда каждое открытие приносило им восторг. Проходит еще какое-то время, и жизнь так прискучивает таким людям, что они начинают мечтать о смерти.
      Тафе с трудом удалось подавить охватившую его дрожь.
      - Ужасная судьба! - воскликнул он. - Но как же людям отыскать то, чего они еще не ведают? Когда ты знаешь наизусть весь Коран, чему еще учиться?
      Почему-то у Мэта не было сомнений в том, что этот юноша знает каждую букву в священной книге.
      - Ну прежде всего, - ответил Мэт, - существует масса толкований, и когда человек начинает толковать Коран, он становится кади, муллой или муэдзином. Ну вот, например, вы, мой господин, военному искусству выучились, читая Коран, или набрались опыта в сражениях?
      - Я понял тебя, - кивнул махди, искусно избежав ответа на вопрос. Получается, что Коран - это сама жизнь, а о жизни всегда можно узнать что-то новое.
      Мужчины постарше осуждающе нахмурились. Не исключено, что некоторые из них - мусульманские священнослужители. Мэт решил действовать с осторожностью.
      - Бог бесконечен, мой господин, - сказал он. - Мы никогда не перестанем узнавать о нем что-то новое. И мы никогда не должны отмахиваться от нашей обязанности познавать Его.
      Один из пожилых мужчин неохотно кивнул, глаза Тафы сверкнули.
      - Воистину так. Хоть ты и неверный, ты замечательно. знаешь Писание.
      Подумай, не хотел бы ты принять ислам?
      Так... Осторожность и еще раз осторожность! Однако в глазах отца была такая гордость за сына, что Мэт уверенно ответил:
      - Скорее, мой господин, я мечтал бы о том, чтобы люди, поклоняющиеся Богу под любым именем, объединялись друг с другом против сил Зла... Вместо этого мы сражаемся друг с другом. Вместо этого вы принесли меч и огонь в Ибирию. Почему вы не напали на эту страну, когда ее тиранил Гордогроссо? Тогда ваши мечи ударили бы по приспешникам Сатаны!
      - О, ну прежде всего потому, что тогда я был еще слишком молод, улыбнулся махди, вновь обретая уверенность. - Но как только я подрос и возмужал, я тут же нанес удар по этой стране.
      - Да, но вы направили свой удар не против короля Гордогроссо, который служил Сатане и с помощью злого колдовства продлевал свою молодость, дабы править Ибирией сотни лет. - Мэт повысил голос. - Почему исламское войско не хлынуло в Ибирию из Марокко, как только этот самозванец узурпировал тамошний престол? Почему мавры ни разу не напали на тирана?
      Тафа нахмурился:
      - Я не могу отвечать за тех людей, которые умерли до моего появления на свет.
      Но, конечно, ответ был прекрасно известен им обоим:
      Гордогроссо был жесток и беспощаден и с радостью бы разделался с любыми интервентами, и притом мучил бы их и пытал. А вот Ринальдо - человек, преданный Богу, Добру, справедливости, наверняка бы проявил милосердие к врагам и ни за что не стал бы драться до тех пор, пока была возможность хранить перемирие.
      Кроме того, он не стал бы бросать в бой любого и каждого, выставляя против регулярной мавританской армии необученных горожан, которые бы тысячами пали от рук профессионалов. Он не стал бы призывать к себе на помощь демонов, которые бы обрушились на богобоязненных врагов, как поступил бы на его месте Гордогроссо.
      Однако сколько бы ни старался Мэт выразиться по этому поводу дипломатично, у него бы ничего не вышло. Все равно получилось бы что-нибудь в таком духе:
      "Вы, ребята, трусили напасть на Ибирию, пока там на троне восседал беспощадный садист. А теперь, когда хорошие парни разделались с этим садистом, вы оказались тут как тут и напали на хороших парней, которые дерутся по правилам". Ничего такого Мэт не сказал. А сказал он:
      - Теперь, когда Ибирией правят люди добрые, преданные Богу, не время слугам Божьим драться друг с другом, господин Тафа.
      Пожилые мужчины нахмурились, а махди довольно-таки спокойно ответил:
      - Ислам должен восторжествовать во всем мире, лорд Маг. Ибирия должна покориться Аллаху, и я родился для того, чтобы это произошло. И если бы Аллаху было угодно породить меня сто лет назад, я бы тогда повел свое войско на Ибирию.
      В этом Мэт не сомневался, но не сомневался он и в том, что Найробус - или тот, кто втянул Тафу в это дело, - не стал бы уговаривать его нападать на Ибирию до тех пор, пока тамошний трон был в руках злобного Гордогроссо. На самом деле, не будь Мэт в свое время настолько самоуверен, не вызвись он провернуть свержение Гордогроссо в неожиданный для тирана момент, не окажи ему тогда Небеса всю возможную помощь, Гордогроссо и сейчас бы правил Ибирией, и вряд ли бы кто-то из арабских колдунов взялся за разжигание в Тафе боевого духа.
      Да что там говорить! Если эти колдуны служили одному и тому же повелителю, что и Гордогроссо - а скорее всего так оно и было, - им бы и не позволили бросить вызов тирану! Правда, Мэт успел заметить, что Сатане в принципе наплевать на то, сколько его приспешников гробят друг дружку, лишь бы только его позиция в результате не ослабевала. Более того, похоже. Сатана даже подбивал своих миньонов на нечто подобное.
      Но тут возникал вопрос: на кого работает Найробус? Не являются ли мавры всего лишь орудием в борьбе, ведомой под покровительством сил Ада? И если являются, то что случится с ними, когда они выполнят за Найробуса грязную работу? В частности, что случится с этим юным, безусым махди?
      Но и об этом сейчас говорить не время - не в том махди настроении, чтобы прислушаться к увещеваниям Мэта, нет. Мэт вымученно улыбнулся и постарался скрыть скепсис.
      - Уверен, вы бы атаковали любых врагов, мой господин, если бы родились тогда.
      На миг махди просиял.
      - Да, если бы я тогда родился и если бы вестник Аллаха передал мне, что его воля такова.
      Рамон уловил в ответе Тафы искреннее поклонение Богу.
      - Стало быть, вам, мой господин, такой вестник являлся?
      - Воистину так, - сверкая улыбкой, ответствовал махди.
      - Поведайте нам о нем, - попросил Рамон. - Расскажите нам о том человеке, который сказал вам, какова судьба Ислама и ваша собственная судьба. Он священнослужитель?
      - Он мудрец, он не священнослужитель, он святой отшельник, обитающий в пещере высоко в Рифских горах. - Глаза Тафы зажглись страстным огнем. - Я встретил его, когда пас коз. "Что ты сидишь сложа руки, Тафа?" - вопросил он.
      Ведь он никогда не видел меня раньше, а откуда-то ему было ведомо мое имя!
      - Весьма впечатляюще, - кивнул Мэт, припомнив как минимум десяток способов, как можно узнать чье-то имя, причем только два из них имели отношение к магии. Правда, следовало признать - отыскать мальчишку с задатками военного гения, наверное, было трудновато, при том что тот и сам не знал о своих талантах...
      - Стало быть, он и предсказал вам вашу судьбу?
      - Именно он, - кивнул Тафа. Лицо его светилось безмятежностью и уверенностью в предназначенной ему высокой миссии.
      Это граничило с нахальством, которое Мэту всегда было противно. Поборов охватившие его чувства, он спросил:
      - А каков он был собой, этот мудрец? - Он был одет очень просто, но одежда его была из такой ткани, какой я прежде никогда не видел. Она напоминала шелк, но была намного плотнее. Одежда мудреца была цвета полночного неба, а борода и волосы - седые. У него были удивительные глаза - волшебные, сияющие, серебряные. Из-за того, как они сверкали, казалось, будто все лицо мудреца излучает сияние. Я сразу же понял - передо мной святой человек, гонец Аллаха!
      Старики принялись бормотать восхваления Богу по-арабски. А Мэт по описанию без труда узнал Найробуса, хотя сам сказал бы, что у того вовсе не серебряные, а самые обычные серые глаза, а одежда - ну конечно, из полиэстера!
      - Он предсказал вашу судьбу, читая Коран?
      - Нет. Он коснулся моих висков пальцами и вызвал у меня видения - осаду Альдосера, мавританское войско, шагающее на Веллезе, наши победы и покорение Ибирии!
      - И при этом ни слова из Корана, - нахмурился Мэт. - Нет. Для начала он отвел меня к чародеям, и те научили меня владеть оружием, привили мудрость, дали силу и рассказали о военном искусстве всех полководцев, которые прежде завоевывали Северную Африку. Потом, когда чародеи сочли меня готовым, они послали меня в мечеть Касабланки, где я предстал перед муллой. Он с первого взгляда понял, кто я такой, и отвел меня к эмиру. Эмир позволил мне принести ему клятву верности, а затем назначил меня полководцем одного из своих войск и отправил покорять Ибирию.
      - Ясное дело, - понимающе кивнул Мэт. Он живо представил себе проницательного мужчину средних лет, разглядевшего в Тафе талантливого харизматического лидера, способного собрать вокруг себя достаточное число последователей для совершения государственного переворота. Нечего было удивляться и тому, что эмир отправил новоявленного махди завоевывать целую страну - ведь там юношу могли убить. Откуда было знать эмиру о том, что Тафу ждут победы?
      Однако Тафу победил и поэтому стал представлять собой реальную, ощутимую угрозу для царствующего монарха. Почему-то Мэт не сомневался: возьмись он разыскивать противников Тафы, эмир Марокко оказался бы одним из первых в этом списке.
      - Но победой меня обеспечил тот святой человек с гор в чудесных синих одеждах! - с пылом добавил Тафа.
      - Но вы же сами сказали, что он не был священнослужителем, - нахмурившись, возразил Мэт. - Разве может человек быть святым, если посылает кого-то убивать и подвергать страданиям других людей? Разве может быть то дело, какое совершается огнем и мечом, быть делом, угодным Богу?
      Старики расправили плечи, метнули в Мэта сердитые взгляды, возмущенно зашептались. Воины-стражники тоже приосанились, их руки легли на рукояти копий.
      Но Тафа только поднял руку и подождал, пока воцарится тишина. Когда тишина наступила, он безмятежно ответил Мэту:
      - Страдания быстро кончаются, они длятся недолго, лорд Маг.
      - Вы это скажите вдове, которая пошла по миру из-за того, что ее муж погиб в бою, - парировал Мэт.
      - Голод - это всего лишь обман, - по-прежнему безмятежно отозвался Тафа. Любые страдания - обман.
      - В таком случае это очень болезненный обман.
      - Но бьют и режут не настоящих людей, - пояснил Тафа. - Те, кто принимает мученичество за ислам, бывают похищены в последнее мгновение, и их место занимают неодушевленные предметы. Так что погибают вовсе не люди, а некие сны наяву!
      Мэт вытаращил глаза. Неужели этот бедняга действительно верит в такую чепуху?
      Но прежде чем Мэт успел сочинить достойный ответ, в разговор вступил его отец:
      - Стыд вам и позор, молодой человек! Как же можно считать людей неодушевленными предметами, а не живыми существами! Неужели вы и вправду верите, что простые крестьяне, погибшие в бою, вознесутся на Небеса прежде, чем почувствуют настоящую боль? Неужели вы и вправду верите, что какой-то из тех "предметов", о которых вы толкуете, может оказаться на месте женщины, которую собираются изнасиловать, и что крики и просьбы о пощаде будут вырываться из глотки какой-то бездушной машины?
      - Аллах не допустил бы таких страданий! - запротестовал Тафа.
      - Между тем живые люди страдают каждый день, а когда страну раздирают войны, люди страдают в тысячу раз сильнее. Их крики будут терзать ваш слух еженощно, молодой человек, и их смерти лягут тяжким бременем на вашу совесть.
      - Жизнь человека что-то значит, только покуда она служит делу воцарения ислама! - сердито проворчал один из стариков.
      - Всякая человеческая жизнь для Бога священна, - возразил Рамон. - И когда ты приносишь боль кому бы то ни было, ты приносишь боль Господу, кого бы ты ни обидел - даже самого распоследнего бедняка!
      - Богохульство! - вскричал старик. - Махди, ты своими ушами слышал этого еретика. Вот так эти христиане и пытаются творить богов из людей!
      - Твоя война - священная война, махди! - вскричал другой пожилой мужчина. - И уж конечно, ты не станешь прислушиваться к лживым речам этих людей - они твои враги! Они только того и хотят, чтобы ты перестал одерживать победы ради Аллаха!
      - Мы хотим, чтобы мавры и христиане стали друзьями, - возразил Мэт.
      - Ага! - брызнув слюной, яростно прошипел третий старик. - И чтобы мавры сидели в Марокко, а христиане жили-поживали в Ибирии! Господин Тафа, разве ты не видишь, что эти люди стремятся ответить предательством на твое гостеприимство?
      - Я вижу, что они противятся распространению ислама, - жестко проговорил махди. - Между тем мы не можем просто так взять и отрубить голову лорду Магу Меровенса.
      - Если ты сделаешь это, ты избавишься от одного из своих самых могущественных врагов!
      Мэт судорожно вдохнул, припомнив одну особо кровавую сцену из Байрона.
      - Если я обезглавлю его, - задумчиво проговорил Тафа, - на меня обрушится гнев королевы Меровенса и всех ее союзников, и если я хоть сейчас готов сразиться с войском королевы, то к сражению с объединенными войсками я пока не готов. Нет. Я должен как следует обдумать то, как мне поступить с этим неверным. - Голос махди вдруг стал печальным. - Жаль, что ты не понимаешь истины, лорд Маг. Я бы высоко оценил дружбу с тобой.
      - Я и предложил тебе дружбу, господин Тафа. - Мэту было не на шутку страшно. Не говоря уже обо всем прочем, они с отцом были в численном меньшинстве. - И до сих пор предлагаю.
      - От такого предложения нелегко отказаться, - сказал Тафа. - Но я должен старательно обдумать, как мне с вами поступить, дабы не совершить ошибки и не предать дело ислама. Этой ночью вы будете моими гостями и к вам будет проявлено все гостеприимство, на какое мы способны.
      - Все сокровища, кроме свободы, да?
      - Вот этого, увы, я вам подарить не могу, - ответил Тафа и махнул рукой стражникам. - Раскиньте шатер и отведите туда наших гостей.
      Стражники поклонились и развернулись к Мэту и Рамону. Их было шестеро высоченных, мускулистых, с сурово горящими глазами.
      Рамон сердито набычился.
      - Вы очень добры, - поспешно поблагодарил Мэт. - Нам очень повезло, что вы так гостеприимны. - Он поклонился Тафе и побыстрее развернулся к выходу из шатра. - Чур, я первый погляжу, какие здесь удобства, папа.
      Рамон удивленно выпучил глаза, но тут же улыбнулся и последовал за Мэтом.
      Глава 17
      Пока раскидывали шелковый шатер, стражники обвели Мэта и Рамона вокруг него несколько раз - для того, чтобы "гости" убедились: вход в шатер, а значит, и выход из него, только один, и на каждом углу стоят по два часовых.
      - А все-таки приятно чувствовать, что ты в безопасности, - пошутил Мэт.
      Отец испытующе глянул на него и ответил в тон:
      - Да, приятно будет выспаться, зная, что с нами ничего не случится.
      Как только шатер поставили и откинули переднее полотно, Мэт и Рамон в сопровождении двух стражников вошли внутрь. Один из стражников разжег светильник, другой приготовил чашу и кувшин для умывания, а затем принес поднос, на котором стоял медный кофейник и две пиалы. Затем стражники ретировались, оставив отца и сына наедине.
      - Неплохо, - заключил Мэт, оглядевшись по сторожам. Серый шелк стен, приятное тепло восточного ковра под ногами. - Во всяком случае, здесь посимпатичнее, чем в любой из тюрем, где мне случалось побывать.
      Рамон уставился на сына.
      - Ты сидел в тюрьме! - удивленно воскликнул он.
      ***
      - Не меньше раза в год с тех пор, как угодил в Меровенс, - отвечал Мэт. Ничего не поделаешь - так уж оно ведется, если отвоевываешь у злобных тиранов право на престол для законной наследницы. - Мэт улыбнулся. - Но, конечно, если ты влюблен в эту самую наследницу, можно и потерпеть такие маленькие неудобства.
      Пристальный взгляд Рамона сменился улыбкой, в которой теплота и понимание сочетались с гордостью.
      - Можно, если не совершил ничего дурного.
      - Только с самой что ни на есть пуританской точки' зрения, если уж очень придираться. - Мэт на секунду задумался. - А вообще в этом мире угодить за решетку можно и за то, что совершил правое дело.
      Рамон ухмыльнулся:
      - Что ж, если ты был преступником, так сказать, достойным, то я ничего не имею против.
      - По крайней мере из всех тюрем, где я побывал, эта - первая, где подают кофе, - отметил Мэт и шагнул к низенькому столику. Опустившись на разложенные вокруг столика мягкие подушки, он принюхался к восхитительному аромату, шедшему из небольшого медного кофейника. - Честно говоря, вообще впервые вижу в этом мире кофе! Как только уладим все с этим маленьким недоразумением - ну, в смысле, с завоеванием, - нужно будет наладить регулярные закупки.
      - Но не собираешься же ты сидеть здесь сложа руки!
      - А что я могу поделать? - Мэт выразительно скосил глаза в сторону шелковой стенки шатра и пальцем указала на свое ухо.
      Рамон широко раскрыл глаза. Намек он понял - у стен были уши. Он опустился на подушки напротив сына, сунул, руку во внутренний карман своего средневекового дублета и вынул вполне современный блокнот и шариковую ручку.
      Мэт усмехнулся:
      - Старина-профессор во всей своей красе!
      Отец кивнул, указал на ухо и ответил:
      - Старые привычки не умирают из-за смены декораций. Тут он не погрешил против истины: Мэт не мог припомнить случая, чтобы у отца по карманам не была рассована хоть какая-нибудь писанина. Между тем следовало продолжать непринужденную болтовню, дабы те, кто находился по другую сторону шатра, не разволновались и не стали гадать, что за козни задумываются внутри. Отец Мэта, видимо, был того же мнения.
      - Я виноват в том, что мы попали сюда, Мэт, - сказал Рамон. - Мне просто невмоготу было слышать эти разговорчики. - С этими словами Рамон передал сыну блокнот.
      - Не переживай, - утешил отца Мэт. - Ты опередил меня всего-то на минутку-другую. - Мэт что-то нацарапал в блокноте. - Пойми, я, наверное, постарался бы сказать то же самое, что и ты, но более мягко. Как бы то ни было, это все равно прозвучало бы для них богохульством. Источник христианства и ислама, может быть, один и тот же, но вот в том, как приверженцы этих учений видят мир, есть фундаментальные различия.
      Мэт развернул блокнот так, чтобы отец смог прочитать написанное:
      Мы все равно попробуем дать деру.
      - Фундаментальные, согласен, - кивнул Рамон, взял у Мэта ручку и блокнот и написал ответ. - Но точка зрения этого юноши мне понятна. Он типичный подросток. Считает, что прав он, а все, кто старше его, - неправы. - Рамон передал блокнот и ручку сыну.
      В блокноте было написано одно-единственное слово:
      Как?
      Мэт усмехнулся.
      - Ага, как у Марка Твена, помнишь? Ему было восемнадцать, и он никак не мог понять, почему его отец настолько глуп, что не может уразуметь, отчего сын стыдится где-то появляться вместе с ним. - Мэт взял ручку и написал:
      Для начала испробую кое-какие магические приемчики и выясню, не наложены ли на нас ограничительные заклинания. Если нет - вмиг сделаю так, что мы окажемся за десять миль отсюда.
      - Да, - ответил Рамон одновременно на устное и на письменное сообщение.
      Мэт снова принялся что-то писать в блокноте, а Рамон продолжал беседу. Хотя тот же Твен писал о том, что, когда ему стукнуло двадцать два, он поразился тому, сколь многое его старикан усвоил за четыре года.
      Мэт развернул страничку блокнота к отцу, соображая при этом, что бы такое сказать в защиту младшего поколения.
      - С другой стороны, - нашелся он, - в тех случаях, когда взрослые соглашаются с подростком, он становится уверенным в своей правоте. Что до меня, то я бы отнес случай Тафы на счет классического религиозного фанатизма.
      Прочитав написанное Мэтом, Рамон сказал, предварительно написав: А что, если они связали нас магией?
      - Религиозный фанатизм? Да, причем подростки, как никто другой, склонны к прямолинейности и узколобости. Он усмехнулся. - Верные выводы приходят с годами, с опытом.
      Мэт написал: Тогда нам придется перебороть их заклинания. Однако из-за слов, произнесенных отцом вслух, Мэт невольно вспомнил себя семнадцатилетним, восемнадцатилетним, девятнадцатилетним...
      - Ты просто слишком долго преподавал в колледжах, - возразил Мэт. - А я всего лишь два года проработал ассистентом и не успел пресытиться.
      - Но этого тебе хватило для того, чтобы твои идеалы слегка потускнели? - В глазах отца затеплилось сочувствие. Прочитав написанное Мэтом, он написал в ответ: На это потребуется время?
      - Немножко, - отозвался Мэт и пояснил:
      - Немножко потускнели. Я обнаружил, что не все студенты так уж обожают учебу.
      На этот раз он написал: Совсем немного. У тебя есть какие-нибудь неотложные дела?
      - Между тем они все же подумывают о получении степени, - отметил Рамон и написал: У меня нет, а у тебя? Надо подумать, - написал Мэт, а вслух добавил:
      - В общем, в конце концов я умыл руки. Кстати, мысль неплоха. Время от времени умывать руки - полезно. Кто знает, может, нам ужин принесут.
      - Это было бы славно, - согласился Рамон. Мэт налил воду в чашу, поводил над ней рукой и пробормотал:
      Вода, вода, кругом вода!
      Куда б ни шел - туда, сюда...
      В ушате, в корыте, в лохани,
      В реке, в ручейке, в океане,
      И в хате, и в царском чертоге,
      И в луже простой на дороге.
      Ответьте мне, лужи, тотчас,
      Кто, что отражается в вас!
      Пока Мэт произносил стихи, вода потемнела, завертелась... Со дна чаши поднялись пузыри, затем вода успокоилась, стала похожей на стекло, и тогда Мэт негромко проговорил:
      А теперь, вода, скажи,
      Да всю правду расскажи:
      И не вздумай ошибиться:
      В Бордестанге что творится?
      На поверхности воды начало появляться изображение. Рамон выпучил глаза...
      Сначала трехмерная картинка имела довольно-таки хаотичный вид, но затем Рамон понял, что это - вид сверху на Бордестанг и окрестности города, обнятые, словно заботливой рукой, излучиной реки. Между тем рука, казалось, пестрит веснушками, и, приглядевшись повнимательнее, Мэт заключил:
      - Корабли! Обгоревшие остовы кораблей! И еще - эти-то смогли бы плыть, у причалов!
      - А что это за кольцо вокруг города? - поинтересовался отец.
      - Шатры! - мгновенно напрягся Мэт. - И воины! Они мчатся к крепостной стене!
      Кавалерия скакала по аллее к высоким городским воротам. За рядами конников на колесах ехала осадная башня, в ее окнах виднелись изготовившиеся к атаке лучники, в дверях стояли копейщики, и помимо копий у них имелись перекидные мостки, которые они намеревались бросить на стену.
      - А вон и артиллерия! - воскликнул Мэт, завидев джиннов, сжимавших в руках здоровенные валуны.
      Камни полетели в ворота, но на полпути замерли в воздухе и упали на мавританских воинов.
      - Молодец Химена! - радостно вскричал Рамон. - Воистину она волшебница!
      - Тебе это было известно больше, чем кому бы то ни было, - пошутил Мэт, внимательно глядя на то, как громадные камни становятся прозрачными и тают, превращаясь в тучки. - Их колдуны тоже веников не вяжут, - отметил он.
      Мавры упрямо продвигались к стене, невзирая на завесу тумана, образовавшуюся после исчезновения камней. Навстречу врагам устремился град стрел. Стрелы не долетели до цели, развернулись и устремились обратно - к тем, кто их выпустил. Однако, долетев до стены, стрелы успели значительно сбавить скорость, и лучники Бордестанга, изловчившись, схватили их и вновь зарядили ими луки.
      - Или мама, или Савл, - пробормотал Мэт. А потом прямо перед маврами взорвалась земля, взметнулось облако птичьего пуха, захватчиков ослепило. Мэт решил, что все они наверняка жутко расчихались и раскашлялись.
      А потом ворота открылись, и из них выехал конный отряд, возглавляемый рыцарем в черных латах.
      - Сэр Ги! - радостно воскликнул Мэт. - Слава Богу, он явился на помощь!
      Схватка у ворот получилась короткой, но яростной. Защитники города наблюдали за схваткой со стены: полуслепые от птичьего пуха, чихая и кашляя, мавры отступали. В последнее решающее мгновение со стены выстрелила небольшая катапульта. Увесистое каменное ядро угодило в осадную башню и снесло ее верхушку. Изображение на воде стало таять в тот миг, когда сэр Ги увел свой отряд обратно в город, и ворота за ним захлопнулись.
      Мэт вышел из себя.
      - Ублюдок! - вскричал он. - Подлец! Гений! Он повел свое войско в обход, морем! Как только мы скрылись из виду, корабли подплыли к столице по реке!
      Естественно, он сидит около Пиренеев, вместо того чтобы атаковать Ринальдо!
      - Точно! - подхватил Рамон. - Там ведь сейчас только половина его войска, верно? Вторая половина здесь и дожидается, когда войско королевы пересечет Пиренеи!
      - Нечего дивиться тому, что гонец от Ринальдо прорвался к нам - в планы Тафы как раз и входило то, что королева отправится на помощь королю Ибирии.
      Проклятие! Я бы прикончил этого юнца, если бы он не привел меня в восторг своей стратегией! - Мэт взмахнул рукой над чашей. - Мы должны сообщить Алисанде если она уже не попала в засаду!
      Изображение замка исчезло, на поверхности воды появилось новое изображение: войско на марше, шагающее по полям, зеленеющим свежими всходами.
      Рамон нахмурился.
      - Здесь ночь, а их мы видим утром.
      - Перед рассветом, - уточнил Мэт. - Свет сероватый и тени еще не легли.
      Видимо, при передаче изображения небольшая разница во времени все-таки существует. - Указав пальцем на золотоволосую фигурку впереди войска, он воскликнул:
      - Алисанда! Она ведет войско и торопится, раз подняла воинов до рассвета!
      - С ней все в порядке, - добавил Рамой. - Войско в пути и в засаду не попало.
      - Пока, - с горечью проговорил Мэт. - Как же мне передать им весточку? Мэт задумался. Он искал подходящее заклинание.
      - Может быть, это не так уж и актуально? - спросил Рамон. - Они идут к солнцу или от него?
      - Отлично придумано! - похвалил отца Мэт и снова, что-то бормоча, провел рукой над поверхностью воды. Само войско стало меньше, теперь взглядом можно было охватить более широкое пространство. Наконец сбоку над горизонтом стало видно золотистое свечение.
      - Рассвет! - воскликнул Рамон и тут же вспомнил о стенах, имеющих уши.
      Схватив блокнот, он быстро написал:
      Они уходят от солнца.
      - Хвала Небесам! - выдохнул Мэт так тихо, как только мог, взял у отца ручку и написал в блокноте: Они возвращаются в Бордестанг! Видимо, Савлу каким-то образом удалось сообщить ей о случившемся. Нахмурившись, он приписал:
      Алисанда возвращается, чтобы зажать мавританское войско между своей армией и городом. Мне срочно нужно туда.
      Наверное, - ответил Рамон сыну в письменной форме и пристально посмотрел Мэта. Понимал ли он, что его жена уходит оттуда, где сейчас находится он и предоставляет его самому себе? Если Мэт это и понимал, похоже, это его сейчас не волновало, да и не время сейчас было заводить такой разговор.
      Вслух же Рамон сказал:
      - Нужно понять, насколько ты полезен здесь, сынок. У тебя появились задатки дипломата, о которых я и не предполагал. Очень может быть, что тебе удастся укоротить эту войну тем, что ты останешься здесь, что ты будешь думать и говорить. Вдруг тебе вообще удастся положить войне конец.
      При этом в блокноте Рамон написал: Оставайся.
      - С трудом верится, что от меня тут будет толк, - покачал головой Мэт.
      Однако предложение отца не лишено было смысла: если бы ему удалось доказать Тафе, какие силы стоят за вторжением мавров в Ибирию и Меровенс, он мог бы добиться мира, и к тому времени, когда он вернулся бы в Бордестанг, глядишь, Алисанде и вовсе не пришлось бы вступать в бой.
      Партизаны, - написал Рамон в блокноте. Мэт угрюмо кивнул. Если дипломатия провалится, он мог бы организовать движение сопротивления. В конце концов, у него в роду уже есть один испанский партизан.
      - Сидя в этом шатре, мы ничего не добьемся.
      - А какой у нас выбор? - спросил Рамон, но его глаза уже весело сверкали.
      Мэт вздохнул. Давно пора. Он и так слишком долго тянул. Встав, Мэт пошел по кругу вблизи стенок шатра, бормоча под нос:
      Десяток стражников у входа,
      Но, может, все-таки свобода
      Нас ждет за стенами шатра?
      Хотелось б смыться до утра...
      Мэт коснулся рукой шелковой стенки, и по его пальцам ударила яркая искра.
      Раздался треск, похожий на чирканье зажигалкой. Мэт обжегся, сжал обожженные пальцы другой рукой, скривился. Отец бросился к нему, протянул руку, предлагая растереть больное место, но Мэт отрицательно покачал головой. Делать нечего нужно ждать, пока пройдет боль.