Золото льется рекой. Вдоль Босфора возникают сказочные мраморные дворцы: Долма-Бахче, Чераган и др., в которых переплетаются восточная и европейская роскошь. Пышные придворные празднества как-будто стараются затмить век Людовика XIV. Попрежнему страна остается без дорог, без школ, больниц, культурных учреждений. То строительство, которое ведут европейцы, лишь вредно для национальных интересов Турции, ибо оно является обычным типом колониального хищничества. Проведенные ими железные дороги, построенные порты, основанные банки – все это рассчитано на более прочное закабаление Турции, на превращение ее в колониальный рынок.
      До сих пор казалось, что феодальная эксплоатация полностью выжала все соки из страны; оказалось, что колониальная сверхэксплоатация способна выкачать все то последнее, что оставалось у разоренного народа. Понятно, что это повело к новому сильному недовольству во всех слоях турецкого общества. В стране нарастало серьезное брожение. Усилились крестьянские восстания, и не только в христианских областях. Еще в начале крымской кампании на малоазиатском берегу, против острова Родоса, восстало племя зеебеков. Ряд городов был взят ими и разграблен. Айдинский губернатор бежал в г. Тир. Крупный кустарный центр Денизли оказался в руках восставших. Глава духовенства провинции, муфтий Сагиб-эфенди, был обезглавлен вместе с некоторыми другими духовными и нотаблями. Вспыхнули и другие восстания в Анатолии.
      Реформы Танзимата не ликвидированы, но им дана совершенно иная ориентация. Со смертью Решид-паши его преемники – столпы турецкой бюрократии – Али-паша и Фуад-паша во всей своей политике отражают интересы полуфеодального земледелия и духовенства. Если они и выступают сторонниками проведения ряда реформ, дающих некоторые права буржуазии (преобразование провинциальной администрации), пересматривающих феодальное законодательство и пополняющих его сообразно «духу времени», то все это делается ими постольку, поскольку в основном господство сохранялось в руках феодально-клерикальных слоев.
      Политику султана и всемогущих временщиков Али и Фуада критиковали почти открыто, несмотря на усиливающиеся репрессии и всюду рыскавших шпионов. В этих условиях создалось первое тайное турецкое общество, несколько напоминавшее общество декабристов. Целью этого «Общества новых османцев» было ограничение самодержавия, введение конституционного правления и борьба против иностранного засилия.
      Мысль о его создании зародилась в той самой маленькой редакции «Тасфири Эфкяр», о которой мы говорили выше. В ней же шла и подготовка к его организации. Шинаси и его товарищи, побывавшие в Европе, знакомили своих единомышленников с формами революционной борьбы на Западе. Движение итальянских карбонариев, революционные события во Франции и Германии, польское восстание 1861 г. изобиловали прототипами для создания «Общества». Известную роль в его появлении сыграли и многочисленные, бежавшие в Турцию венгерские эмигранты, участники событий 1848–1849 годов, которых, несмотря на все угрозы Николая I, турецкое правительство отказывалось выдать или хотя бы изгнать.
      К 1865 году мысль о создании общества настолько созрела, что осталось лишь оформить его организацию.
      В один из воскресных июньских дней, под предлогом прогулки, будущие члены Общества собрались в Белградском лесу.
      Этот лес – прелестное место в складках зеленых холмов на европейском берегу Босфора, недалеко от Черного моря. Вековые платаны необъятной толщины окружают прозрачные пруды и озера, от которых еще в древности питались водой через монументальные, сохранившиеся до сего времени акведуки, бесконечные цистерны и водоемы Византии.
      В праздничные дни бесчисленые каики подымаются вверх по Босфору и высаживают гуляющих у «Известкового мыса», где, по преданию, под кущей сохранившихся и по сей день вековых чинар сидел со своими крестоносцами Готфрид Бульонский. Отсюда широкая тенистая дорога ведет вдоль ущелий к Белградскому лесу. Он настолько велик, имеет такое количество укромных уголков, что собрание нескольких десятков молодых людей могло пройти никем не замеченным.
      Среди присутствовавших на этом первом собрании были Шинаси и Кемаль, их ближайший соратник по «Тасфири Эфкяр» – Эбуззиа-Тефик, молодой, но уже видный литератор и чиновник – Зия-бей и много других молодых людей, среди которых можно было насчитать нескольких родичей влиятельнейших лиц столицы.
      Основателем Общества был Нури-бей – родственник будущего кровавого султана Абдул-Хамида. Но тогда еще сам Абдул-Хамид, не бывший еще наследником, всячески афишировал свои либеральные взгляды, чтобы проложить себе путь к трону, конкурируя в этом со своим старшим братом – наследником Мурадом.
      Душой Общества был Мехмед-бей – племянник виднейшего придворного Махмуд Недим-бея, впоследствии великого визиря. Это был в высшей степени экзальтированный юноша, выросший в Париже. Впоследствии он, вместе с Нури и еще одним из членов Общества, Решадом, во время осады Парижа в 1870 году находился в рядах национальной гвардии. Однажды он нелегально вернулся в Стамбул и расхаживал там в европейской шляпе, невзирая на то, что рисковал жизнью, так как все главари Общества заочно были осуждены на смерть.
      Все члены Общества были знакомы с книгами о движении карбонариев, которые популяризировал среди них один из членов Общества, Айетуллах-бей. После долгого обсуждения было решено принять устав, с небольшими изменениями воспроизводящий устав карбонариев. Выработка устава была поручена Айетуллаху.
      Число членов уже в ближайшее время достигло 245 человек. Все общество было разделено на «семерки», члены которых подчинялись председателю («рейс»). «Рейс» входил в соприкосновение с девятью «рейсами» других групп, но они не знали лиц, входивших в состав посторонних групп, кроме непосредственно им подчиненных. Так быстро создалась организация из нескольких десятков кружков. Общепризнанным оратором, выступавшим на собраниях, был Зия-бей, которого называли «османский Мирабо». Общее начальство было вверено Омер-паше. Это был венгерский эмигрант, вынужденный в 1849 году покинуть родину. Приняв магометанство, он быстро выдвинулся на высокие военные должности. Кроме него, из видных военных и чиновников в организации принимали участие: товарищ министра жандармерии Асым-паша и начальник военной школы Харбие – Сулейман-паша. Программа Общества была весьма скромной и сводилась к требованию конституционной монархии. Но по тому времени для страны, отставшей на два столетия, для страны, где царил самый ужасный деспотизм и произвол, это было уже значительным шагом вперед.
      Младотурки, как об этом свидетельствуют их высказывания и практическая деятельность, отражали интересы торгового капитала и находящейся на грани окончательного разорения небольшой турецкой промышленности. Это были глашатаи буржуазной Турции, хотя и довольно робкие и половинчатые.
      «Ты помнишь, – писал Маркс Энгельсу, – я тебе недавно указывал, когда мы говорили о Турции, на возможность создания пуританской партии, опирающейся на коран; теперь это осуществилось».
      Маркс дал меткую характеристику младотурецкого движения к моменту его выхода на политическую арену. Действительно, в это время почти все деятели Общества чрезвычайно считались с религиозными настроениями масс и всячески старались доказать, что проповедуемые ими идеи совпадают с доктринами ислама.
      Идеологи движения утверждали, что все нововведения, все конституционные свободы являются лишь осуществлением догматов первоначального, не извращенного магометанского учения. Цитируя, например, текст корана: «о правоверные, не входите в чужой дом, не испросив разрешения и не сказав приветствие живущим в нем», истолковывали, что это и есть та неприкосновенность частного жилища для властей, которой добивалась когда-то буржуазия Европы и за которую борется сейчас передовая Турция.
      Черпая свои силы лишь из тонкой прослойки либерального чиновничества, не помышляя об обращении к массам, от которых их отделяла глубокая пропасть, младотурки возлагали свои надежды на персональные перемены в династии, для достижения чего они и готовились к соответствующему перевороту. Вот почему они поспешили сблизиться с тогдашним наследником престола Мурадом.
      «Либерализм» Мурада, в который твердо верили младотурки, имел весьма простое объяснение. Содержащийся, как настоящий пленник, в пышном дворце дяди, окруженный на все готовыми евнухами, старающимися по выражению лица падишаха угадать, не наступило ли время оказать ему «услугу», которая не забывается, наследник имел полное основание трепетать за свою жизнь.
      Мурад был готов на все, лишь бы найти какую-либо опору и защиту. Через своих французских учителей он еще ранее примкнул к франкмасонам и возлагал на них большие надежды. Благодаря масонству он сблизился и с младотурками, многие из которых были членами лож. С другой стороны, масонство наследника, постоянно высказываемые им либеральные взгляды породили среди умеренных вождей Общества иллюзии, что с восшествием на престол Мурада наступит, наконец, столь желаемое для них конституционное правление.
      С Мурадом у Общества был установлен контакт, осуществлявшийся через Намык Кемаля. Для этого, благодаря высокому положению некоторых членов Общества, Намык Кемаль был назначен воспитателем сына наследника, Селахэддина. Это давало ему возможность ежедневно посещать Мурада, не навлекая подозрения султанских сыщиков, установивших самый строгий надзор за наследником.
      Постоянный контакт Намык Кемаля с наследником порождал странное положение. Молодой, неопытный Кемаль, которому тогда было едва двадцать шесть лет, наивно верил, что благодаря своему влиянию он сможет воспитать и укрепить в наследнике конституционный образ мыслей. Со своей стороны Мурад с радостью убеждался, что его либеральная игра вербует ему сторонников в Обществе и создает для него реальные шансы на престол. Несмотря на официальный титул наследника, его будущее рисовалось весьма мрачным. У Абдул-Азиса были свои дети. Правда, уже с начала XVII столетия, в роде Османов твердо установился порядок престолонаследия, в силу которого умершему султану наследовал не сын, а старший в роде. Но Абдул-Азис вел деятельную подготовку к изменению этого порядка. Только-что имевший место прецедент с подобным же изменением порядка наследования в Египте был ему весьма на руку. В крайнем случае удобно подстроенный «случай», вроде тех, которыми пестрела хроника династии Османов, мог все великолепно устроить. И Мурад и его младший брат Абдул-Хамид прекрасно понимали, что их жизнь висит на волоске. Вот почему Общество новых османцев являлось для Мурада чудесно протянутой рукой помощи.
      Но как ни молод был Кемаль, как ни чужды были для тогдашних турок из привилегированных классов республиканские идеи, все же непосредственное соприкосновение с будущим «конституционным» падишахом начало мало-по-малу открывать ему глаза. Вскоре он с горечью должен был убедиться в лживости «либерального» наследника. В конце концов, все почтение перед «священным отпрыском Османов» не удержало его от того, чтобы высказать ему правду в лицо.
      Как-то в разговоре с Кемалем, Мурад, ради поддержания репутации западника, стал щеголять французскими выражениями, смысл которых он сам не понимал.
      – Эфенди, – спросил Кемаль, – знаете ли вы, что означают слова, которые вы только-что произнесли?
      Мурад смутился и стал бормотать что-то невнятное. Тогда Кемаль, с упреком и тоном наставника, сказал ему:
      – Все надежды патриотов обращены к вам; вся нация видит в вас залог счастливого будущего. Если вы, еще будучи наследником, стараетесь позировать передо мной, самым близким вам человеком, и питаете намерение обмануть меня, готового в любую минуту пожертвовать для вас жизнью, что вы сделаете с народом, когда станете падишахом? Если будет продолжаться эта ваша игра, дать вам престол было бы изменой народу.
      Мурад промолчал. Он не смел ссориться с теми, в ком видел единственную надежду на спасение. Но чем дальше, тем яснее становилась для Намык Кемаля вся тщетность возлагаемых Обществом надежд на персональные перемены в династии.
      Шинаси не долго оставался с друзьями. В 1865 году его ближайший товарищ – албанец Саид Сермеди, тот самый, с которым в революционные дни 1848 года они вместе карабкались на купол Пантеона, чтобы водрузить там республиканский флаг, был арестован по обвинению в подготовке покушения на жизнь великого визиря Али-паши. Улики против него были слабые, и он отделался, после нескольких месяцев тюрьмы, ссылкой в крепость Акку на сирийском побережье. Но Шинаси, помня свое участие в Обществе новых османцев и ненависть к себе великого визиря, решил бежать. С помощью издателя французской газеты «Courrier d'Orient» – Пьетри, с которым он познакомился через Сермеди и который не раз оказывал ему значительные услуги, печатая его статьи, не могущие быть опубликованными в «Тасфири Эфкяр», Шинаси удалось сесть тайком на французский пароход и бежать во Францию. «Тасфири Эфкяр» он передал Намык Кемалю. Он был так напуган, что не посвятил даже своего друга Кемаля в план бегства; он сообщил лишь ему, что уезжает лечиться на воды в Бруссу, и просил временно взять на себя заведывание редакцией.
      Этот случай не смутил членов Общества. Наиболее революционно настроенные и пылкие из них настаивали на немедленном выступлении. Был создан детально разработанный план заговора. Выступление было назначено на 15-е число первого лунного месяца Мухаррема 1283 года (1866 г.). В этот день, согласно обычаю, заведенному с 1840 года после опубликования хатишерифа Гюль-Хане, султан приезжал в Высокую Порту и выслушивал от великого визиря отчет о событиях прошлого года, а также давал краткие инструкции на наступающий год. План заговорщиков заключался в том, чтобы среди этой торжественной обстановки вынудить у султана согласие на конституцию. Успех заговора казался тем более несомненным, что войсками, назначенными для охраны султана, должен был командовать Омер-паша – член Общества.
      Для обсуждения деталей заговорщики за три дня до этого собрались в окрестностях Стамбула, в дачной местности Макри-Кей. Возбужденные, уверенные в несомненном успехе предприятия, они весело возвращались в город, не подозревая, что среди них находится предатель, донесший великому визирю Али-паше о заговоре.
      «В назначенный день, – рассказывает один из участников, Эбуззиа Тефик, – согласно уговору, члены Общества собрались около мечети Айя-София, ожидая, что вот-вот заиграет музыка, возвещающая о приближении султана. Прошло однако урочное время, и к ужасу своему заговорщики узнали, что Омер-паша и несколько других членов Общества арестованы. Они спустились от Айя-София к берегу Золотого Рога и здесь встретили министра финансов Рюштю-пашу, также участника заговора, который, сидя в карете, дал им знак, что все открыто».
      В городе начались аресты. Сорок арестованных было посажено на пароход, долго после этого стоявший в Золотом Роге. Но к счастью предатель был сравнительно далек от верхушки движения и не знал многих участников; арестованные же, несмотря на все старания властей, никого не выдали. Однако, положение Намык Кемаля и Зия-бея как виднейших фигур движения было в высшей степени опасное. Их близость с наследником делала их особенно подозрительными в глазах Абдула-Азиса.
      С другой стороны, султанские шпионы все дальше и дальше разматывали клубок заговора. Аресты шли за арестами. То колоссальное влияние, которым пользовались среди передовых людей того времени и молодежи Зия и Кемаль, заставляло задумываться над их арестом в самой столице. Чтобы удалить их отсюда, правительство придумало хитрый план. Зия-бей был назначен начальником округа на Кипр, а Кемаль – вице-губернатором в Эрзерум. Оба прекрасно понимали, что стоит им только уехать в эти отдаленные провинции, как жестокая расправа с ними будет неминуема. Они предпочли бежать за границу.

В эмиграции