Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий...

Это всё по своей социальной сути полностью соответствует синайскому “турпоходу” в том виде, как он описан в Библии. Если манну небесную от Бога сменила манна земная из житниц египетских храмов, доставляемая в зону “турпохода” [56] по заранее согласованному маршруту и распределяемая под наркозом или гипнозом; если, даже манна небесная выдумка, то за прошедшие тысячи лет многие поколения иудеев, читая Пятикнижие, осознанно и бессознательно отождествляли себя с участниками описанных в Библии событий. И так они входили в роль носителей миссии, выдуманной для них цензорами и редакторами Библии. Манна небесная и все события, в том виде, как они описаны в Библии, стали объективной исторической реальностью для психического мира большинства из них, вне зависимости от того, как протекали — — в вещественной реальности прошлого.

То же относится и ко многим поколениям христианского большинства, окружающего еврейскую диаспору в Библейской цивилизации: они, осознанно и бессознательно внимая Библии, входили в , соответствующие придуманной для христианского большинства миссии. Естественно, что придумщики миссии для христианского большинства — те же самые хозяева общебиблейского канона и культуры в Западной региональной цивилизации и они позаботились о том, чтобы каждая из миссий взаимно дополняла другую в осуществлении глобальных целей , а не её разрозненных и изолированных фрагментов.

Исторически реально же на место хозяев общебиблейского канона есть единственный претендент — клановая система иерархии жречества Амона древнего Египта, выродившаяся в своекорыстное знахарство и укрывшаяся в колене Левия, выделенном в качестве священнической “элиты” среди остальных колен Израиля. А реальные и вымышленные факты, относимые в Библии к деятельности Иосифа Иаковлевича, Моисея и Христа распределены знахарями от Амона по сконструированному ими религиозному и историческому общебиблейскому мифу, на основе которого на протяжении двух последних тысячелетий (совместно с талмудическим дополнением к Ветхому Завету для иудеев) воспроизводится из поколения в поколение нравственность и психика людей, сообразно каждой из выдуманных миссий народов в мировой истории.

Дармовая манна в течение сорока лет и пропаганда идей расовой исключительности в условиях отсутствия от рождения необходимости трудиться для поддержания жизни, — это и есть то опьянение, о котором говорится в «сказке» А.С.Пушкина: «до пьяна гонца поят, и в суму его пустую (см. Числа, 14:23) суют грамоту другую.» Тем не менее сказанному неотъемлемо сопутствует вопрос: Но ведь манна была и в первый год, до этого эпизода, когда, как здесь утверждается, всё шло под водительством Божьим, осуществлявшемся через Моисея? В чём разница воздействия манны ДО и ПОСЛЕ рассматриваемого эпизода в книге Числа?

Однако разница действительно имеет место. И это каждый, при желании и определенной подготовке, может проверить на личном опыте. Повседневная житейская суета, работа утомляет подавляющее большинство людей. Мысли их полны житейских проблем, на фоне которых подавляющее большинство просто психологически не в состоянии освоить новое знание, переосмыслить прошлое и свои задумки и надежды в отношении будущего. Если гнет житейской суеты с человека снять, то тем самым ему предоставляется свободное время, в течение которого он может (если действительно того хочет) освоить новое знание, переосмыслить на его основе свои прежние представления о и свое личное прошлое, в частности; пересмотреть свои задумки и пожелания в отношении будущего.

Выход в пустыню и Дар Небесный — манна — и были такого рода снятием груза житейских проблем с психики целого племени. Год и один месяц (Числа, 1:1) — срок вполне достаточный, чтобы воспринять основы нового знания о Мироздании и роли человека в нём, о предназначении каждого человека в жизни всего человечества, и чтобы переосмыслить свои собственные прошлое и намерения на будущее. Без бремени житейской суеты за срок около года вполне можно целенаправленно свершить свое нравственное и этическое преображение. Бог не возлагает на людей невозможного, и определенно по истечении этого срока евреям был предложен Исход из пустыни для осуществления миссии распространения Торы, но они сами пошли на поводу у подстрекателей и отказались от предложенного им Свыше.

И только после этого их отказа жизнь в пустыне превратилась для них в кочевой концлагерь:

· полная изоляция от общения с другими культурами;

· одуряющее воздействие безделья;

· одуряющее воздействие пропаганды от рождения идей расовой исключительности и вседозволенности по отношению к другим народам.

И по завершении психообработки в кочевом концлагере, на выходе из него, — племя-биоробот — инструмент агрессии, с запрограммированной нравственностью и пониманием добра и зла, отличающими его во всех своих классовых группах от остального человечества.

Еще недавно осознать все это казалось для еврея невозможным: признать тысячелетнюю зависимость от древнеегипетского жречества; увидеть себя орудием его глобальной экспансии? — нет, это невозможно для рассудка, порабощенного столь изощренными, как было показано выше, методами. Однако, в условиях смены логики социального поведения оказывается не все так безнадежно:

Озарена последняя дорога

Внезапной неразгаданной весной.

И бог Амон, кочующий с Востока,

На Западе прощается со мной.

И вижу я, что этот день последний.

Последний день. Совсем последний день.

Жрец надевает кожаный передник

И в царство снов мою уносит тень.

Да, я умру, узнав себя впервые,

Не выдержав прощального луча.

Промчатся колесницы боевые

Колесами палящими стуча.

Амон с Атоном встретятся в зените,

И будет надпись о великом зле:

“Когда-нибудь и вы в любви сгорите,

Любовь свою не встретив на земле”.

Это признание все того же В.Шали в “Девятом монологе неизвестного юноши из Фив”. Оно как бы подводит итог первому этапу самоликвидации племени биороботов, о котором еще раньше не менее откровенно, чем В.Шали поведал нам другой, более известный еврей Владимир Леви (возможно, сам левит), автор таких популярных в свое время книг по вопросам психологии и аутотренинга, как “Искусство быть собой”, “Разговор в письмах”, “Нестандартный ребенок”, “Везет же людям…”:

Sapiens [57]

Я есмь

не знающий последствий

слепорожденный инструмент,

машина безымянных бедствий,

фантом бессовестных легенд.

Поступок — бешеная птица,

Слова — отравленная снедь [58].

Нельзя, нельзя остановиться,

а пробудиться — это смерть.

Я есмь

сознание. Как только

уразумею, что творю,

взлечу в хохочущих осколках

и в адском пламени сгорю.

Я есмь

огонь вселенской муки,

пожар последнего стыда.

Мои обугленные руки

построят ваши города.

Но разве не об этом же в “Медном Всаднике”?

И, полон сумрачной заботы,

Все ходит, ходит он кругом,

Толкует громко сам с собою -

И вдруг, ударя в лоб рукою,

Захохотал.

Евгений сходит с ума. Это событие знаменует завершение неосознаваемой и искусственно навязанной еврйству миссии по поддержанию устойчивости толпо-”элитарной” пирамиды. Но в то же время оно означает и начало первого этапа самоликвидации самой древней мафии. Так что Владимиры Шали и Леви — все тот же Евгений из “Медного Всадника”, но уже конца ХХ века.

Глава 3. Багряницей уже прикрыто было зло

Много было интерпретаторов текста поэмы, пытавшихся отождествить Евгения то с декабристами, а то и с самим Пушкиным. Но ведь все они прекрасно знали, что не случайно во время работы над “Медным Всадником”, т.е. в ноябре 1833 г., словно предвидя подобные попытки, поэт писал:

Не дай мне бог сойти с ума,

Нет, легче посох и сума.

Для человека, лишенного рассудка, реальный мир представляется в искаженном свете и сон разума сам порождает чудовищ. Пушкин этот момент обыграл очень тонко. Еще раз напомним, что Евгений “сонны очи наконец закрыл” перед рассветом, когда “редела мгла ненастной ночи”. В ноябре в Петербурге ночи длинные, а “бледный день уж настает” довольно поздно и, по нашему мнению, первая встреча с “Медным Всадником”, видение потопа, поиски ворот, дома и само умопомешательство — все это происходит с Евгением в грезах во сне, хотя прямо об этом не сказано: просто в первой части нет упоминания о пробуждении. Кто-то может возразить, что подобное умолчание можно с таким же успехом понимать как не оглашенную информацию о пробуждении.

В связи с этим мы хотели бы здесь пояснить, что одной из сторон информационной полноты в объективной реальности является принцип дополнительности информации. На принципе дополнительности информации построена вся дискретная логика, но она — лишь частичное его выражение.

Сопутствие информации по умолчанию — объективно предопределено, просто в силу ограниченности человека, не способного осознать всю полноту информации во Вселенной. Также и в обществе всякому вполне определенному, но ограниченному мнению (но не знанию по объективной истине), содержащему только часть информации, относящейся к рассматриваемому вопросу, сопутствуют умолчания. Сопутствующая по умолчанию информация может быть некоторое время неизвестна людям, но тем не менее она объективно присутствует в процессах информационного обмена и также объективно вызывает последствия, обусловленные её содержанием и мерой соответствия объективной истине. Но в Мироздании нет ничего тайного, что со временем не становилось бы явно известным. Когда же тайна раскрывается, то сопутствующая по умолчанию информация либо подтверждает ранее известную и оглашавшуюся, освещая новые грани многогранной истины и детализируя видение некоего объективного явления, либо отрицает ранее явно оглашавшееся полностью или частично. Но после этого человеку должно определиться: что есть истина, а что привнесенная в культуру ложь, умертвляющая жизнь — явно провозглашавшаяся или сопутствовавшая ей по умолчанию, ибо “человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих” (Послание Иакова, 1:8).

Кроме того, принцип дополнительности информации связан с принципом нравственной обусловленности результатов и способов их достижения. Это можно пояснить на примере известного афоризма: “Никогда не делай того, что за тебя могут сделать другие”. В соответствии с принципом дополнительности информации и личной нравственной обусловленности один поймет его в смысле: “Пусть работают за меня другие”, а другой — в смысле: “Делай для людей то доброе, чего не смогут сделать другие”. В связи с раскрытием содержательной стороны этого афоризма, в контексте рассматриваемой поэмы следует затронуть еще одно очень древнее и не до конца понятое даже в наше время социальное явление, получившее в начале ХХ века название “троцкизма”.

Характерной чертой троцкизма в коммунистическом движении в начале ХХ века была его абсолютная глухота к содержанию высказываемой в его адрес критики в сочетании с приверженностью принципу подавления в жизни деклараций, провозглашенных троцкистами, системой умолчаний, на основе которых они и сегодня реально действуют, объединившись в коллективном бессознательном. В этой политике при господстве троцкистов во власти под надуманными лживыми предлогами уничтожались и те, кто некогда рассматривал ошибки троцкистов в качестве их искренних заблуждений и прямо говорил о них в обществе: это ярко выразилось в работе НКВД-ОГПУ с 1918 по 1930 г., когда эти органы безраздельно контролировались троцкистами и были заполнены их ставленниками.

То есть троцкизму в его искреннем личном проявлении благонамеренности свойственен конфликт между индивидуальным сознанием и коллективным бессознательным, порождаемым всеми троцкистами в их совокупности. Это — особенность психики тех, кого угораздило стать троцкистом, а не особенность конкретной идеологии. Троцкистскому типу психики могут сопутствовать самые различные идеологии, даже взаимоисключающие. Так митрополит Иоанн явно был психологически троцкистом, в то же время заявляя о своей приверженности православию, и порицая Троцкого. А «архитектор перестройки» член Политбюро А.Н.Яковлев, психологически будучи троцкистом, успел выразиться во множестве вероучений: ортодоксальный марксизм-ленинизм — до его отбытия в Канаду в качестве посла; в идеологии общечеловеческих ценностей и социализма с «человеческим лицом» — в период перестройки; а ныне добрался до попытки выразиться через буддизм — в книге “Постижение” (Москва, “Захаров”, “Вагриус”, 1998 г.).

Именно по этой причине — чисто психического характера — отношения с троцкизмом и троцкистами на уровне интеллектуальной дискуссии, аргументов и контраргументов — бесплодны и опасны [59] для тех, кто рассматривает троцкизм в качестве одной из идеологий [60] и не видит его реальной подидеологической подоплеки, не зависящей от облекающей её идеологии.

Интеллект, к которому обращаются в дискуссии в стремлении вразумить собеседника, выявить вместе с ним истину, на основе которой можно было бы преодолеть проблемы во взаимоотношениях — только одна из компонент психики в целом. И психика в целом — в случае её троцкистского типа — не допускает интеллектуальной обработки индивидом информации, которая способна изменить ту доктрину, которую в данный момент отрабатывает та из многих идеологически оформленных ветвей троцкизма, к которой принадлежит индивид — психический троцкист.

Эта психическая особенность, свойственная многим людям, — исторически более древнее явление, чем исторически реальный троцкизм в коммунистическом движении ХХ века. Для него не нашлось в прошлом иного слова, кроме одержимость. А с переходом в эпоху господства материалистического мировоззрения для этого явления вообще не стало в языке слов, отвечающих содержанию этого психического явления, которое сызнова было названо по псевдониму одного из его наиболее ярких представителей одержимых в коммунистическом движении ХХ века. Ныне же, когда материализм в своем развитии породил кибернетику, информатику, вычислительные машины и информационные технологии, троцкист в терминах этих наук — автономный или дистанционно управляемый робот с ограниченной программой идентификации обстановки и реагирования на её изменения, физиологически во многом идентичный нормальному человеку.

Но такого рода особенности “троцкизма” в исторически широком смысле слова приводят к тому, что отношения людей и “троцкизма” лежат вне области конструктивных дискуссий, коллективного «мозгового штурма» каких-то проблем и прочей определённо целесообразной человеческой деятельности. При этом отношения с троцкизмом и троцкистами выпадают из области этики и нравственности человеческих отношений и, если в этом случае они не укладываются в возможности психиатрии и душевного целительства, развитые в обществе, то они переходят в область практической социальной гигиены всегда, когда общество устает от “троцкизма” и начинает защищать от него свою жизнь в настоящем и в будущем. “Троцкизм” в этом случае начинает имитировать борьбу с самим собой и сталкивает в мясорубку множество людей, чтобы в последующем эти жертвы поставить в вину своим противникам: так было в реальной истории инквизиции в католическом мире; так было в СССР в период борьбы большевизма с троцкистским марксизмом [61].

В России дело идет к очередному искоренению “троцкизма”, при котором многим “троцкистам” не поздоровится, будь они в обличье “коммунистов”, “патриотов”, “православных”, “мусульман”, “демократов”, “космополитов” и представителей прочих вероучений и идеологий… Но, к сожалению, большинство из них так и не успевает в таких случаях понять, «за что?…».

Возвращаясь в связи с этим к пониманию принципа нравственной обусловленности, можно предположить, что Пушкин закрывал (скорее всего бессознательно) умолчаниями те грани истины, которые воспринималась им во внелексических образах. Но главным принципом для него при этом было: сохранение целостности повествования и в иносказательном описании процессов и явлений общественной жизни. Возникавшая при таких условиях информация по умолчанию, была им нравственно обусловлена.

Раскрытие умолчаний также может идти только в соответствии с нравственной обусловленностью тех, кто пытается понять второй смысловой ряд повествования. При их оглашении важно не опускать нравственный мир поэта до своего, как это обычно делали и делают некоторые “пушкинисты” (Абрам Терц в “Прогулках с Пушкиным”, Ю.Мамин в фильме “Бакенбарды”), а подниматься и в мере понимания общего хода вещей, и в нравственных оценках его до Пушкина.

В случае с “Медным Всадником” мы уже не раз обращали внимание на самые мелкие и казалось бы незначительные детали в этой самой загадочной поэме. И отсутствие упоминания о пробуждении Евгения в первой её части — одна из них, но настолько важная, что без правильного её понимания невозможно осмыслить поэму в целом. Верность нашей догадки подтверждается тем фактом, что в схожей ситуации во второй части, словно желая помочь в расшифровке именно этого умолчания, автор прямо скажет:

Бедняк проснулся.

Но это уже будет речь о другой революции, вернее контрреволюции августа 1991 г.

Пока же:

Ночная мгла

На город трепетный сошла;

Но долго жители не спали

И меж собою толковали

О дне минувшем.

Этими словами завершается описание первого этапа революционных потрясений России. Фиксируя внимание читателя на том, что “жители не спали” даже после того, как “ночная мгла на город трепетный сошла” поэт, с одной стороны, (по умолчанию) отделяет их от Евгения, сон разума которого готов порождать чудовищ будущего безумия, выражающегося в неспособности еврейства даже с захватом власти после революции адекватно воспринимать окружающую их социальную действительность, а с другой, благодаря словам:

И меж собою толковали

О дне минувшем.

— вселяет надежду на способность народа осмыслить прошлое и извлечь из него уроки на будущее.

Утра луч

Из-за усталых бледных туч

Блеснул над тихою столицей,

И не нашел уже следов

Беды вчерашней; багряницей

Уже прикрыто было зло.

В порядок прежний все вошло.

Революция 1917 г. действительно проходила под багряно-красными знаменами и многое зло прикрывалось лозунгами, поданными на кумаче. После революции внешне все пришло в прежний порядок: вместо царя — генеральный секретарь; вместо Святейшего Синода с его бездумной служанкой Феклой (доброй старухой, давно лишенной чутья и слуха) — не менее святейший ЦК КПСС с его не менее слепой, глухой и бездумной Ма-Врушей (ученье Маркса всесильно, потому что оно верно); вместо Сената — Верховный Совет и т. д. Но все это были лишь внешние атрибуты стройной ограды прежнего толпо-”элитаризма”.

Однако Революция Октября 1917 г. отличалась от всех предыдущих не столько внешними атрибутами, сколько содержательно иными глубинными процессами, которые не были поняты ни активизирующим их бездумным еврейством, ни даже хозяевами самой древней мафии. Содержательную сторону этих процессов можно понять только через мировоззрение простого народа, которое в России никогда не было атеистическим. И здесь следует особо обратить внимание на тот хорошо известный факт, о котором не принято распространяться ни в нашей, ни в западной прессе: живой разговорный Русский язык ушел за тысячу лет от языка служб внедренной извне библейской церкви. Такого размежевания языка жизни и языка культа не произошло на Западе, где со времен Лютера Библия была доступна всем на их родных живых языках.

Российская интеллигенция, в каких бы классовых формах со времен Петра I она не представала, никогда не оправдывала своего латиноязычного наименования, т.е. она никогда не понимала ни того, что с нею и вокруг нее происходит, ни того, что она творит. Из самых лучших побуждений к 1876 г. Библия в России была переведена на живой разговорный язык, чтобы, как и на Западе, эта книга стала доступна мирянам, не прошедшим специальной языковой подготовки семинарий и духовных академий.

Были и противники ее перевода и издания. Опасения “обладателей писания” [62] не были лишены основания: результат перевода Библии с мертвого языка церкви на живой язык народа получился вовсе не такой, как на Западе. Уже в начале ХХ века, т.е. во втором поколении с момента издания Библии на живом разговорном языке, в России появились люди, усомнившиеся в Божественном происхождении Библии и прямо указывавшие на агрессивность её доктрины по отношению к народам и каждому человеку в отдельности.

Глобальная библейская концептуальная власть действует по схеме “предиктор-корректор” (по-русски — предуказатель-поправщик). Поскольку в России назревало открытое отрицание библейского идеалистического атеизма [63], ему на смену “естественным образом” (по схеме маятника: материализм — идеализм; идеализм — материализм) должен был прийти материалистический атеизм. И его привели в форме марксизма.

Был ли Маркс бездумным исполнителем долговременной стратегии поддержания устойчивости управления технократической цивилизации по библейской концепции, или, будучи сам сатанистом, осознанно выполнял социальный заказ “обладателей писания”, — для общего хода вещей значения не имеет, но в любом случае интеллектуальная деятельность Маркса не может быть признана проявлением “ума человеческого”.

Так марксизм, закрепивший материалистический атеизм на социальном уровне, оказался наиболее приемлемой формой отрицания массовым сознанием идеалистического атеизма в России. Но атеизм, как неосознанное Богоборчество, в обществе с уровнем образования, достигнутым в СССР уже к середине ХХ века, не мог долго существовать и в форме материалистической.

Попытка нового режима после августа 1991 года вернуть общество в лоно идеалистического атеизма (в рамках любой конфессии) после того, как оно отвергло атеизм материалистический — бесперспективна, поскольку в обществе уже осмыслили и Библию, и марксизм в качестве двух ликов одной и той же расовой рабовладельческой глобальной доктрины.

Соответственно, “холодная война”, “гонка вооружений” между СССР и США — зримые проявления искусственно поддерживаемого противостояния различных форм библейского атеизма: идеалистический “борется” с материалистическим, подобно известному эстрадному номеру “борьба нанайских мальчиков” [64].

Вот уж действительно “милые бранятся — только тешатся”! Это означает, что проблем с марксизмом, точно также как и проблем с христианством, у “обладателей писания” ни в России, ни в СССР никогда не было: сами давали, сами и забрали, когда видели, что предложенные ими формы понимания и бытия истины жизни для большинства становятся неприемлемы. Внешне же все это преподносилось, как борьба с вульгарным материализмом и поповским идеализмом.

Реальная проблема экспансии библейского расового паразитизма (на этот раз в форме марксизма) состояла в том, что она пришла в Россию на этот раз в двух разновидностях:

— троцкизма, как формы активизации западного материалистического атеизма и сатанизма, обрезающего жизнь под шаблон догматов “освященных” знахарями писаний;

— и большевизма (ленинизма, сталинизма), как бессознательной попытки самовыражения язычества и здравого смысла через содержательно чуждый ему материалистический атеизм марксистских писаний.

Разрешение исторически неизбежного конфликта между троцкизмом и большевизмом в России новым явлением — сталинизмом было предопределено особым временным периодом, в рамках которого шло завершение этого острейшего социального противостояния: сменой отношений эталонных частот биологического и социального времени, положившей начало разрушению толпо-”элитарной” структуры общества и формированию новой логики социального поведения.

В поэме этот процесс дается через новый порядок перечисления социально значимых слоев общества.

Уже по улицам свободным

С своим бесчувствием холодным

Ходил народ. Чиновный люд,

Покинув свой ночной приют,

На службу шел. Торгаш отважный

Не унывая открывал

Невой ограбленный подвал,

Сбираясь свой убыток важный

На ближнем выместить.

Другими словами, толпо-”элитарная” пирамида опрокинулась. Наверху уже не жрецы и знахари, а народ “с своим бесчувствием холодным”. Но именно этим он содержательно отличается от толпы (наиболее точное определение ей дано В.Г.Белинским: толпа — собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитету). Поведение толпы чаще всего обусловлено инстинктами и чувствами, которым разум и интуиция служат, вместо того чтобы их контролировать. Ниже — чиновный люд, т.е. управленцы; банкира-ростовщика не видно, но словно специально выделен — “торгаш отважный”, способный выместить убыток важный на ближнем и дальнем.

Так или иначе это можно сделать только при наличии дефицита товаров, на которые в обществе всегда существует повышенный спрос. Повышенный спрос — следствие искусственно созданной на рынке ситуации, когда средств платежа больше, чем товаров. Такое положение вещей при плановом управлении экономикой может сложиться в обществе лишь при бездумном участии всех его членов в ростовщичестве через ссудный процент по вкладам в сберегательных кассах.

Когда отложенный спрос, не обеспеченный товарами, начинает значительно превышать сумму товарно-денежного оборота страны, “перевозчик беззаботный” с помощью “торгаша отважного” легко переводит систему управления государством с “левого берега” на “правый” с тем, чтобы “в порядок прежний все вошло”. При этом обыденное сознание, не различая содержательной стороны понятия — собственность на средства производства — замечает только смену её форм.

Так в “застойные времена” не без помощи “торгаша отважного” была подготовлена социальная база разрушения Советского Союза с использованием ростовщической кредитно-финансовой системы (обобщенное оружие и средство управления четвертого приоритета).

В предполагаемом Пушкиным новом мировом порядке место Глобальному Знахарству (перевозчику беззаботному) — строго в соответствии с евангельским предсказанием: “Те, которые были первыми, пусть станут последними”. В тексте об этом не прямо, а опосредованно — отдельно выделенной, и для обыденного восприятия, кажется, никак не связанной с предыдущим смыслом, фразой:

С дворов

Свозили лодки.

Слово “двор” в русском языке имеет двойной смысл: как совокупность хозяйственных пристроек к дому и как общепринятый термин, применяемый по отношению к системе монархического правления.

В начале ХХ века после Октябрьской революции пала не только монархия России, но также монархии Пруссии и Австро-Венгрии. Так что “лодки” (если понимать под этим словом на уровне второго смыслового ряда — государственный аппарат монархии, как структуру управления) действительно свозили со многих Европейских “дворов”. Происходило же это по причине концептуального безвластья любой монархии, в том числе и русской. В России же, утрата контрольных позиций в иерархии православной церкви из-за преобладания в ней евреев-выкрестов, вкупе с тотальным еврейским засильем в формирующихся средствах массовой информации (газеты, журналы, издательское дело), по существу выдавили монархию бесструктурно сначала из идеологической, а затем и из законодательной власти.

Поэтому Пушкин не случайно, казалось бы к одному и тому же средству передвижения по воде (образ информационных потоков, циркулирующих в обществе), в одних местах употребляет слово-код “челн”, в других — “лодка”, а в “Заключении” даже — “барка”. По словарю В.И.Даля: “Челн, челнок — лодочка однодеревка, долбушка. И отсюда поговорка: «Челном моря не переехать». Лодка — гребное судно вообще, небольшое судно для речного и прибрежного плавания. Барка — большое грузовое судно; либо сплавное, либо способное идти под парусом.”

Слова “челн” и “лодка” встречаются в тексте по три раза, а “барка” — один, когда речь идет о перевозке “Ветхого домика”. И хотя в общеупотребительном смысле это слова-синонимы (первый смысловой ряд), однако на уровне второго, и тем более третьего смыслового ряда они указуют на разные явления. Образы этих явлений раскрываются в поэме через разные словосочетания “челна” и “лодки”.

Слово “челн” мы всегда встречаем в сочетании с “волнами”.

Первый раз во “Вступлении”:

На берегу пустынных волн

Стоял Он, дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред Ним широко

Река неслася; бедный челн

По ней стремился одиноко.

Многие правители считают народные массы “пустым” — чистым листом бумаги, присваивая тем самым себе по умолчанию функции иерархически высшего объемлющего управления — Бога.

Второй раз — в “Первой части” поэмы:

Осада! приступ! злые волны,

Как воры лезут в окна. Челны

С разбега стекла бьют кормой.

И третий раз — во “Второй части”:

И долго с бурными волнами

Боролся опытный гребец,

И скрыться вглубь меж ихрядами

Всечасно с дерзкими пловцами

Готов был челн — и наконец

Достиг он берега.

И дело не только в том, что эти слова “челн” и “волн” хорошо рифмуются; они каким-то таинственным образом связаны меж собой.