Поверь в любовь

На той самой Элизабет, при которой их дом стал точь-в-точь таким же, каким был при матери. Которая стряпала так, что у мужчин голова шла кругом. Которая шипела на них как разъяренная кошка, и держала их в узде, и следила, чтобы они хорошо себя вели, и... и пела как ангел.

Проклятие, они такие разные, эти двое! Оставалось только надеяться, что в конце концов им удастся поладить.

– А теперь послушай-ка меня, парень. – Мэтью потянул брата за рукав. – Тебе повезло... ты сам не понимаешь, как тебе повезло, так что смотри, заботься о ней хорошенько!

– Конечно, – надулся тот. – Я и так забочусь о ней, разве нет? Для чего бы я тогда на ней женился?

– Вот и ладно. И постарайся, чтобы так и было и впредь.

Иначе я возьму в руки старый мушкет и размажу тебя прямо у крыльца папашиного дома!

Джеймс, который за последние шесть лет решил, что забота о чести и достоянии рода Кэганов его и только его дело, кичливо вздернул подбородок:

– Моего дома!

Пожав плечами, Мэтью спустился с крыльца.

– Какая разница?

Джеймс проводил брата к тому месту, где уже ждал на привязи его жеребец по кличке Уродина. Завидев хозяина, тот радостно заржал.

– Прекрати бесноваться, старый черт, не то отведу тебя к Денни и тот скормит тебя собакам!

И вот настала минута, которую оба ненавидели всей душой. Джеймс обвинял Мэтью за то, что того не волнуют дела рода Кэганов, и Мэтью втайне чувствовал себя виноватым, ибо не в силах был расстаться с любимым делом. Шагнув к Джеймсу, он порывисто сжал его в объятиях.

– Береги себя, братишка. И Элизабет. Она девчонка что надо, Джимми. Мама с папой полюбили бы ее, если бы были живы.

– Знаю. Ты тоже береги себя, Мэтт. Ждем тебя к Рождеству.

– Угу.

– Теперь, когда в доме хозяйка, думаю, у нас будет настоящее Рождество.

– Я постараюсь.

Хлопнув брата по плечу, Мэтт вскочил на Уродину, и тот, почувствовав немалый вес хозяина, зафыркал и заплясал.

– Проклятый ублюдок, – нежно проворчал Мэтт, похлопывая жеребца по шее. – Понять не могу, чего я так долго тебя терплю?!

– Может, он тоже порой спрашивает себя об этом? – хмыкнул Джеймс.

– Держу пари, ты угадал, – с усмешкой ответил Мэтью, – да только хозяин здесь я, а не он, верно? – И, приподняв на прощание шляпу, послал коня в галоп.

Первый понедельник октября выдался на редкость теплым и погожим. Правда, сильный ветер едва не сбивал с ног, и Джеймс, проехав милю к пастбищу, куда его люди сгоняли предназначенный на продажу скот, поколебался, а потом повернул коня и поскакал домой.

– Бет! – крикнул он, въехав во двор.

Ее увенчанная сомбреро темноволосая головка маячила среди пышной зелени помидоров. Спрыгнув с лошади, Джеймс рванулся к ней.

– Джеймс! – Завидев мужа, Элизабет устремилась к нему. – Что случилось?

Сам не понимая, как это произошло, Джеймс вдруг с удивлением обнаружил, что держит жену на руках.

– Ничего не случилось, милая. Просто решил оторвать тебя от работы. Давай устроим пикник?!

– Что?!

– Погода-то какая чудесная! Боюсь, это последний погожий денек, которым природа решила нас побаловать. А потом настанет зима. – Он радостно закружил Элизабет. – Давай возьмем с собой корзинку с едой и просто немного посидим у реки.

– Джеймс... – с укором сказала она, будто он был не мужчиной, а неразумным ребенком.

Но он был начеку.

– А что такое? Давай-ка беги в дом и собери поесть, да побольше, а я запрягу лошадей и буду ждать тебя через двадцать минут.

– Джеймс Кэган, о каком пикнике идет речь, – возмутилась Элизабет, – когда у меня еще полно дел?! – Впрочем, он давно к этому привык. Такая уж она была, его Элизабет, – то смирная и кроткая, как мышка, то ни дать ни взять разъяренная львица. – Надо собрать и закатать помидоры, – затараторила она, – снести кукурузу в подвал, да я еще поставила тесто, чтобы напечь хлеб на всю неделю, да замочила бобы к ужину, да еще...

Приняв величественную позу, Джеймс прижал руку к сердцу:

– «Я, Элизабет Мэри Бек, клянусь любить, почитать и повиноваться...»

Элизабет осеклась на полуслове.

– Очень хорошо!

– Двадцать минут! – напомнил он и захохотал что было мочи, пока Элизабет, возмущенно ворча себе под нос, взбегала на крыльцо и с грохотом хлопала дверью.

С удовлетворенным вздохом Джеймс закинул руки за голову и улыбнулся, глядя в небо, по которому весело бежали облака.

– Ну, признай, что я был прав, милая, – победоносно заявил он, покосившись на сидевшую на одеяле Элизабет. Похоже, их импровизированный пикник удался.

– Было очень мило, – согласилась она, вертя в руках цветок. Странно, похоже, в этих местах все цветет круглый год. Втянув в себя сладкий аромат, Элизабет окинула задумчивым взглядом реку Санта-Инес, лениво катившую свои воды. А вокруг, сколько хватало глаз, росли могучие сикоморы.

Казалось, они заполнили собой всю долину, кичливо бросая вызов исполинским дубам.

– Не знаю, о чем еще и мечтать, – восторженно проговорил Джеймс, прикрывая глаза. – Полный желудок, погожий день – валяйся себе и ничего не делай. – Украдкой взглянув в сторону Элизабет, он лукаво прищурился. – Хотя нет, в такой день мужчина может пожелать еще кое-что...

Элизабет не сразу поняла, о чем он, а потом жарко покраснела.

– Джеймс Кэган, как не стыдно?! Среди бела дня!

– М-м-м, – промычал он, касаясь ее колена, – зато какого дня!

Она с негодованием отбросила его руку и встала.

– И можно сказать, у всех на виду!

– Угу, – с ленивой усмешкой согласился он и похлопал по нагретому солнцем одеялу: – Иди ко мне, милая. Поваляемся на солнышке!

Элизабет ушам своим не верила. Он не шутил! Господи, да разве такое возможно?! Это же ужасно, грешно... Порядочные люди так не поступают! «Нет, вы только взгляните на него! – в отчаянии подумала она. – Жмурится на солнце словно кот, не сводит с меня бесстыжих глаз». Словно догадывается... догадывается, что она ничего так не желает, как очутиться в его объятиях.

Элизабет тряхнула головой, как бы пытаясь избавиться от наваждения.

– Пойду наберу цветов, – бесцветным голосом сообщила она.

Откинувшись на спину, Джеймс опять засмеялся. В поисках цветов Элизабет спустилась к реке.

Не прошло и десяти минут, как она набрала целую охапку люпина и дикой горчицы. Что-то мурлыкая себе под нос, девушка то и дело украдкой поглядывала на Джеймса и заливалась краской всякий раз, как их взгляды встречались. В глазах его горел огонь, и, словно притянутая магнитом, она повернула назад.

– Поди сюда, Бет, – позвал он, потянувшись к ней.

Цветы чуть не выскользнули у нее из рук. Элизабет совсем растерялась. Дрожа от страха и возбуждения, она, тихо вскрикнув, бросилась к нему в объятия.

Шляпу он снял, так что Элизабет, подняв глаза, могла видеть его страстный взгляд. С нежной улыбкой он взял у нее цветы и бросил их на одеяло. А потом принялся одну за другой вытаскивать шпильки, которые удерживали на месте непокорную гриву Элизабет.

– Джеймс! – слабо запротестовала она.

– Потом заново причешешься, милая. Позволь мне полюбоваться. – И он зарылся лицом в ее волосы.

Наконец усадив ее на одеяло, Джеймс опустился на колени и стал осыпать ее лицо поцелуями. Впрочем, она и сама сгорала от желания. Да, Элизабет хотела его, хотя, на мгновение придя в себя, вдруг подумала, что «хотеть» – на редкость глупое слово. Она нуждалась в нем и уже не понимала, как вообще жила без него прежде. Теперь ей было все равно, день сейчас или ночь. Даже если бы в двух шагах от них появился сам преподобный Тэлбот, Элизабет вряд ли бы его заметила.

Она едва понимала, что делает. Все было как во сне. Подняв руки, она сделала то, о чем мечтала с их первой брачной ночи, – запустив пальцы ему в волосы, она ласково взъерошила их и, наслаждаясь их шелковистой мягкостью, стала наматывать на пальцы золотистые пряди, потом откинула со лба самую непокорную и заглянула Джеймсу в глаза.

Осоловев от наслаждения, тот затаил дыхание.

– Элизабет, – только и пробормотал он.

Осмелев, она двинулась дальше, сунула руку в вырез рубашки и, коснувшись воротничка, принялась стыдливо расстегивать пуговицы. Джеймс замер, только хриплое дыхание порой срывалось с его губ.

Элизабет положила сначала одну, потом другую руку ему на грудь и зажмурилась. Какой он горячий... и твердый, как полированное дерево.

– Милая. – Склонив голову, он приник к ее губам. Пальцы его привычно и быстро побежали по пуговкам ее блузки. – Сладкая моя Элизабет!

Сердце ее затрепетало, и Элизабет с очаровательной неловкостью обняла мужа за шею.

Горячие ладони Джеймса накрыли ее грудь, и вдруг он отпрянул в сторону.

Схватив ее за руки, он оторвал их от своего тела. Элизабет испуганно подняла глаза.

Дыхание со свистом вырывалось из его груди, на лице отражалась неизбывная боль. Он так сжал ее руки, что Элизабет тихо вскрикнула.

Ее голос заставил Джеймса открыть глаза, и Элизабет вздрогнула: в них не было и следа прежней нежности. Теперь в его глазах пылала одна только ярость. Ничего не понимая, Элизабет в ужасе окаменела.

– Прости пожалуйста, Джеймс, – залепетала она, сама не зная, за что просит прощения.

– Тихо! – свистящим шепотом приказал он и грубо опрокинул ее на одеяло. – Тихо, Элизабет!

Все произошло очень быстро. Задрав ей юбки, Джеймс быстро расстегнул брюки и навалился на нее. Не было ни поцелуев, ни ласковых слов, ничего... Не отводя застывшего взгляда от реки, Джеймс врывался в нее так глубоко, точно вспахивал поле. Только перед тем, как взорваться, он резко дернулся и, не успев откатиться в сторону, выкрикнул женское имя. Элизабет вздрогнула и зажмурилась, как от удара. Но муж, казалось, ничего не заметил. Словно в забытьи, он встал и двинулся к реке.

Элизабет и не подумала прикрыться, даже не одернула задранную юбку. Она так и осталась лежать, чувствуя, как прохладный ветерок холодит ей обнаженную грудь. Услышав, что Джеймс бросился в реку, девушка даже не повернула головы – взгляд ее был прикован к цветам. Смятые и раздавленные, они рассыпались по одеялу.

«Как жаль!» – подумала Элизабет, рассеянно погладив оторванный лепесток.

Машинально поднявшись, она оправила одежду. Дома было полно дел. Не хватало еще до вечера нежиться на солнышке. Застегнув пуговицы, Элизабет поправила волосы и принялась собирать остатки еды и тарелки, даже те, что были разбиты и раздавлены, как цветы. Аккуратно свернув одеяло, она поставила корзинку в экипаж.

Джеймс нырял без всякой передышки, словно наказывал сам себя.

Боже! Боже!

Только когда легкие, казалось, уже вот-вот разорвутся на части, он вынырнул на поверхность и отряхнулся.

Боже! Что он наделал?!

Если бы только она не коснулась его! Он так отчаянно желал ее, что невольно привез жену на то самое место, где они обычно купались вдвоем с Мэгги. Туда, где он бесчисленное число раз любил ее!

Он слышал, как тяжело вздыхала Элизабет, собирая раздавленные цветы. И в то же самое время видел перед собой Мэгги – ее сияющие золотистые волосы, обрамлявшие бледное лицо, всегда искрившиеся весельем голубые глаза и лукавое лицо эльфа.

– Хочешь меня? – как-то жаркой летней ночью поддразнила его она. – Ну так возьми же! – И с размаху прыгнула в ту самую заводь, где сейчас плавал он. Ее белокурые волосы в свете луны переливались как жемчуг.

Скинув с себя одежду, он кинулся за ней. Они барахтались как расшалившиеся дети, а потом, взявшись за руки, долго лежали на спине, глядя в небо. «Какие у нее были маленькие руки! – с тоской подумал он. – Такие нежные, такие женственные...»

И вдруг горе скрутило его с такой силой, что Джеймс, застонав, прижался лбом к выступу скалы.

«Мэгги, я люблю тебя!»

Несколько минут назад он почти выкрикнул это, занимаясь любовью с Элизабет.

Слава Богу, в последнюю секунду ему удалось проглотить роковые слова. Если бы только она не коснулась его! Ведь она никогда раньше так не делала, во всяком случае, по своей воле. И хотя Джеймс только об этом и мечтал, он оказался совершенно неподготовленным к тому ошеломляющему впечатлению, которое произвели на него робкие прикосновения жены. Тем более здесь, где еще живы воспоминания.

Джеймс еще долго лежал так, прижимаясь лбом к холодному камню и дожидаясь, пока стихнет боль в груди.

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем он нашел в себе силы вернуться и встретиться лицом к лицу с Элизабет... наверное, немало. Конечно, ему надо извиниться, как-то объяснить свое поведение. Его тихая невинная Элизабет! Как же он мог?! Взял ее в гневе, без любви, без единого ласкового слова, будто она была последней шлюхой! Джеймс сгорал от стыда и раскаяния. Он все уладит... расскажет ей все, как есть.

Джеймс выбрался на берег, но не нашел там ничего, что бы напоминало об их пикнике: ни одеяла, ни корзинки, ни даже самой Элизабет. Джеймс в ужасе огляделся – коляска стояла там, где он ее оставил, корзинка и одеяло были внутри, и... никаких следов Элизабет!

– Бет! – закричал он, собирая разбросанную по траве одежду. – Бет, милая, где ты?

Куда, ради всего святого, она могла исчезнуть?! Не сказав ему ни слова! Натягивая брюки, Джеймс свирепо выругался.

Он нагнал ее на полпути к дому.

– Элизабет! Элизабет, Бога ради, подожди! Она остановилась и обернулась.

– Бет, ради всего святого! – выкрикнул Джеймс, натягивая поводья. – Почему ты меня не дождалась?!

Она не отвечала, только тупо смотрела на него, словно не узнавая. Но стоило только Джеймсу протянуть к ней руки, как она отшатнулась.

– Милая, прошу тебя, позволь мне объяснить...

– Мне нужно домой, – пробормотала она. – Пора ставить тесто в печь.

– Дорогая, я понимаю, как ты расстроена. – Джеймс сделал еще один шаг, и она опять отпрянула от него, как испуганное животное. Острая боль пронзила его сердце. – И ничуть тебя не виню. Это я должен просить у тебя прощения, милая. Поверь, мне очень жаль, что так вышло. Будет лучше, если я все объясню. Проклятие, Бет, да не шарахайся ты от меня! Неужто думаешь, я тебя ударю?!

Элизабет вздрогнула и послушно застыла. И тут он вдруг заметил, какие у нее пустые глаза. У Джеймса опустились руки. Она была точно такой же, как в тот день, когда он увидел ее впервые, – ни гнева, ни обиды... ничего.

– Милая, поверь, я нисколько не сержусь на тебя... да что там, я готов удушить себя голыми руками за ту боль, что причинил тебе. Ты тут ни при чем, поверь. Все дело во мне. Когда ты ласкала меня, это было...

– Мне нужно домой, – перебила Элизабет, – нужно. Сейчас!

– Сейчас, Бет, подожди. – Руки его тряслись от желания прижать ее к себе, утешить, как обиженного ребенка. «Она должна выслушать меня», – подумал Джеймс.

– Нет. Я и так потеряла весь день. И теперь не намерена ждать ни единой минуты.

– Но я хочу извиниться! – Да что с ней такое, черт возьми?! Насколько он знал женщин, все они обожали, когда мужчины униженно посыпали себе голову пеплом. Мэгги была прямо-таки помешана на этом. – И ты называешь это «терять время»?

– Мужу нет нужды извиняться! – с горечью возразила она. – Да и к чему? Ведь он глава семьи, так?

Стало быть, на все Божья и его воля! А теперь мне надо домой, готовить ужин. – И Элизабет торопливо зашагала вперед, оставив совершенно ошеломленного Джеймса растерянно смотреть ей вслед.

В этот вечер Элизабет поднялась к себе раньше обычного, едва управившись с посудой. Она не солгала Джеймсу, сказав, что смертельно устала.

И сейчас Элизабет мечтала только об одном: забыться сном. Она едва не сошла с ума, весь день ломая себе голову, пытаясь понять, что же произошло. Имя. Имя, которое выкрикнул Джеймс...

Мэгги.

Когда оно сорвалось с его губ, он все еще был внутри ее. И прозвучавшая в его крике боль сказала ей больше, чем любые слова.

Ей следует быть очень осторожной, чтобы это не повторилось. А все из-за того, что она коснулась его, и не важно, что по неведению. Происшедшее затем Элизабет могла и понять, и простить, она ведь и сама немало выстрадала.

Да, хороший урок для нее, Элизабет никогда его не забудет.

В эту ночь Джеймс даже не пытался прикоснуться к ней. На сердце у него было тяжело. К тому же его ласки сейчас наверняка будут ей просто противны. Весь вечер его терзали угрызения совести. «Как же я виноват перед ней!» – с горечью думал Джеймс.

Украдкой покосившись на лежавшую в постели Элизабет, он вдруг поразился ее молодости. Семнадцать! Ей всего лишь семнадцать! Она всегда казалась такой разумной, что он почему-то забыл об этом. А она ведь совсем ребенок, несмотря на весь тот ужас, который ей пришлось пережить. Сам-то он старше ее почти на десять лет!

«Элизабет, моя маленькая жена! Что я наделал?! Простишь ли ты меня когда-нибудь?»

Он вспомнил, как обещал, что будет заботиться о ней, о том, что она никогда не пожалеет, что стала его женой. И тут же в его памяти всплыли те клятвы, что он так недавно давал Мэгги, – что будет вечно любить ее и хранить в сердце ее образ. Но Мэгги больше нет. Она умерла. А рядом с ним, в постели, Элизабет, теплая, живая.

Подумать только, в первый раз она решилась коснуться его и что же получила в ответ?! Ему еще очень повезет, если она согласится снова принять его. Что ж, подумал Джеймс, если понадобится, он сделает все, чтобы завоевать ее снова. Как Бог свят, сделает!

Погасив лампу, он забрался в постель и осторожно коснулся ее.

– Милая, – тихо прошептал он, чувствуя, как Элизабет вся сжалась, – я только обниму тебя, и все.

Повисло тягостное молчание. В тишине раздавалось лишь тяжелое дыхание обоих.

Наконец Джеймс, обняв жену за талию, крепко прижал ее к себе и только сейчас почувствовал, что тело ее холодное как лед. Почти накрыв ее собой, он отчаянно надеялся ее согреть.

– Ты, конечно же, считаешь, что муж не должен извиняться, – начал вдруг он, – но раз он виноват и сам все понимает, думаю, это будет только справедливо. И я хочу, чтобы ты знала, Элизабет, мне и правда ужасно стыдно за то, что произошло. Такое никогда больше не случится. Никогда, клянусь тебе! – Она не ответила. – Ты меня слышишь, Элизабет?

– Да, Джеймс.

Привычный ответ нисколько его не успокоил, и Джеймс крепче прижал жену к себе, снова и снова повторяя, что через несколько дней все образуется.

Глава 10

С того самого дня они стали отдаляться друг от друга. И все это время Элизабет трудилась как одержимая.

Никогда еще дом не блистал такой чистотой, и никогда еще Джеймс не чувствовал себя таким умиротворенным. Он, в свою очередь, старался не надоедать ей. Даже во время ужина, сидя напротив Элизабет, не пытался втянуть ее в разговор. Сидя каждый на своем конце стола, оба молча ели, не поднимая глаз от тарелок.

По вечерам все как будто осталось по-прежнему: Джеймс либо возился со счетами, либо читал ей вслух, пока она шила или штопала. Тем не менее он все чаще и чаще поднимался к себе в кабинет: ему казалось, что Элизабет его избегает, и он охотно шел ей навстречу. Пройдет время, и все уладится, думал Джеймс.

Только в постели у него не хватало ни сил, ни решимости сдерживаться – Джеймс по-прежнему сгорал от желания. Не проходило и ночи, чтобы он не овладевал ею. Сказать по правде, его страсть к жене с того самого дня стала еще сильнее, но он не мог не заметить, что Элизабет больше не делает попыток ответить на его ласки.

Прошло уже около двух недель, и вот в понедельник Джеймс сообщил, что едет в город – повидать своего адвоката.

– Мне бы хотелось, чтобы ты поехала со мной, Бет. Походишь по магазинам. А потом пообедаем в отеле.

– Мне и вправду нужно кое-что купить, – кивнула она, – только пообедаем мы дома. Нечего тратить деньги, когда дома полным-полно всего.

Джеймс подавил вздох.

– Что в этом дурного? К тому же я давным-давно не обедал в ресторане! – Он окинул ее задумчивым взглядом. – Да и тебя никуда не брал с тех самых пор, как мы поженились.

– В этих самых ресторанах только одни траты! – с ханжеским видом проворчала Элизабет. – Да и покупать мне особенно нечего. Лучше поезжай один, а когда вернешься, обед будет на столе.

– Ну ладно. Раз уж ты так настроена, Бог с ним, с рестораном, – раздраженно буркнул Джеймс, гадая, чем бы порадовать эту непостижимую женщину. – Но я хочу, чтобы ты была со мной, так что будь любезна, ступай надень шляпу.

«Как странно! – удивился Джеймс всего пару часов спустя. – С тех пор, как я стал женатым человеком, мне вдруг стало нравиться то, о чем я раньше и не задумывался». Например, смотреть, как жена ходит от прилавка к прилавку и делает покупки. Он мог бы поклясться, что ни одна женщина в мире не делает это так, как его Бет.

Мэгги – та обожала бродить по магазинам, причем с таким видом, будто деньги для нее ничего не значат. Почему-то Джеймса это приводило в бешенство.

Другие женщины словно выполняли тяжелую обязанность, такая скука была написана у них на лицах. Кое-кто откровенно развлекался. И только Бет занималась покупками с пылом и расчетливостью настоящего знатока.

Не умея читать, она то щупала товары, то нюхала, а порой и пробовала на вкус.

Одежда, пряжа, продукты, лекарства... И хотя Элизабет старательно напускала на себя важный вид, попадая впросак, она пугалась и тогда напоминала посмеивавшемуся Джеймсу взъерошенного котенка. Вот и сейчас, приподняв крышку темно-синей коробки, она сунула туда нос и вдохнула прежде, чем Джеймс успел оттащить ее в сторону. К несчастью, там были соли для ванны, и Элизабет расчихалась до слез.

Глядя на нее, он едва удерживался от смеха. Она настолько серьезно воспринимала поход в магазин, будто непредвиденная покупка могла их разорить.

Так, теперь Элизабет с озабоченным лицом пробовала на ощупь ткань.

– Это просто безумие, мистер Симонсон, как дорого! – вздохнула она.

И пусть она не могла читать, но отличить хорошую вещь от плохой – тут Элизабет заткнула бы за пояс любого.

Бен Симонсон обошел вокруг прилавка и направился к ней.

– В чем дело, миссис Кэган?

– По-моему, вы что-то напутали с ценой. Вот, смотрите, – она указала на один отрез, – идет по цене восемь пенсов за ярд, а этот, – она сунула ему под нос другой – по шесть. Но последний куда тяжелее и, следовательно, должен стоить дороже. А тот, который тоньше, дешевле, стало быть, по шесть пенсов.

Самолично пощупав обе ткани, мистер Симонсон был вынужден согласиться с Элизабет, а потом и признать, что ярлычки с ценой явно перепутаны.

– Прошу прощения, миссис Кэган. Если бы не вы, нам потом пришлось бы иметь дело с дюжиной разъяренных покупательниц.

– Ничего страшного, – успокоила его Элизабет. – Так я возьму шесть ярдов этого, тонкого.

Тут уж вмешался Джеймс:

– Отрежьте того, Бен, что подороже. Если, конечно, у вас нет чего-нибудь получше.

– У нас есть батист высшего качества, сэр, по двенадцати центов за ярд.

– Вот его и отрежьте.

– Джеймс! – взвизгнула Элизабет, как только мистер Симонсон отошел. – Ты с ума сошел!

– Решать мне, милая! – с улыбкой ответил тот. – Ты не забыла купить мыло?

Элизабет покраснела. По поводу мыла им так и не удалось достигнуть согласия.

Элизабет настаивала на том, что сделает его сама, а Джеймс категорически возражал, говоря, что у них хватит денег на такую роскошь, как душистое мыло.

– И захвати еще шесть кусков мыла, Бен, хорошо? Элизабет пришла в такую ярость, что даже не удостоила его взглядом. Впрочем, Джеймса такие мелочи не волновали. Он уже привык.

– Что-нибудь еще, Бет?

– Три ярда марли, – сквозь зубы процедила она.

– И три ярда марли, слышишь, Бен? – повторил Джеймс и, подхватив жену под локоток, повел ее к двери. – Мы заберем все на обратном пути.

Стоило им оказаться на улице, как Элизабет возмущенно вырвалась.

– Двенадцать центов за ярд! – воскликнула она. – Да за такие деньги можно было купить вдвое больше ткани!

– Элизабет, – примирительно сказал Джеймс, положив руки ей на плечи, – когда ты наконец поймешь, что мы в состоянии купить все, что нам нравится? Я знаю, ты выросла в бедности, но теперь-то все в прошлом. И не надо скупердяйничать, будто у тебя нет ни гроша за душой!

– Но тот, за шесть центов, был вполне приличный, – горестно вздохнула она. – И зачем швырять на ветер такую прорву денег, ума не приложу?!

– Затем, что я не намерен экономить, когда речь идет о моем доме или о моей жене, заруби себе на носу. А теперь пойдем. – Он увлек ее за собой. – У меня для тебя сюрприз.

– Что такое? Но разве ты не спешишь на встречу с мистером Кирклендом?

– Я – да, но на тебя у меня другие планы. – Он испуганно покосился на жену. – Я давно уже об этом подумывал... ага, вот и он! Только что открылся. – Джеймс остановился у сверкающей витрины. Золотые буквы так и сияли на солнце, но Элизабет лишь растерянно разглядывала непонятную ей надпись. – Заметил его вчера, когда мы возвращались из церкви, и сразу же решил, что обязательно приведу тебя сюда. Пошли.

Он втолкнул ее внутрь, но Элизабет, оказавшись среди манекенов в ослепительных туалетах, почувствовала, как горло ей стиснул знакомый страх.

– О нет, Джеймс! Прошу тебя! – Она попыталась выскользнуть прочь, но муж упорно тащил ее за собой.

– Доброе утро! – приветствовала их элегантная седовласая дама с безукоризненной прической. В ее ласковом голосе чувствовался почти неуловимый французский акцент. – Чем мы можем вам служить? – Словно в подтверждение этого «мы», откуда-то выпорхнула другая женщина, помоложе.

Сняв шляпу, Джеймс приветствовал обеих самой очаровательной своей улыбкой, и те мгновенно заулыбались в ответ.

– Добрый день, леди. Я Джим Кэган, а это моя жена Элизабет. – Он подтолкнул онемевшую супругу вперед. – Хорошо бы ее приодеть. Моей женушке нужно буквально все: корсеты, шляпки, белье и так далее. Мы только что поженились, и у нее не было времени обновить гардероб.

Обе женщины, казалось, мгновенно оценили Элизабет: простенькая шляпка, грубые запыленные башмаки... Заметив их презрительно поджатые губы, бедняжка чуть не ударилась в слезы.

Повернувшись к мужу, она умоляюще заломила руки:

– Джеймс, возьми меня с собой! Умоляю!

Тот в изумлении вытаращил глаза. Боже милостивый, да что с ней?! Все женщины обожают новые тряпки. Господи, приведи он сюда Мэгги, та бы с визгом кинулась ему на шею!

– Все, понятно? – Жестко взяв жену за плечи, он развернул ее в обратном направлении. – И не важно, сколько это будет стоить. Мне нужно все самое лучшее, что у вас есть, вроде вон того. – Он кивком указал на роскошное вишневое платье с рукавом буфами, напомнившее ему то, которое Мэгги года два назад выписала из Парижа. – И вон то. И ту шляпку с птичкой. И ничего коричневого! Я уже всласть налюбовался коричневым... на всю жизнь хватит!

– Конечно, мистер Кэган, – почтительно кивнула та, что постарше. Видимо, фамилия Кэган сказала ей о многом. – Я прекрасно понимаю, что вам нужно. Вы желаете, чтобы миссис... – она запнулась, – миссис Кэган была одета по последней моде. Само собой разумеется. Рады вам служить.

– Тогда займитесь этим безотлагательно, а я через часок заеду за женой. – Поклонившись, он поцеловал Элизабет в холодную щеку. – Желаю приятно провести время, дорогая.

Ужас охватил Элизабет с такой силой, что, забыв обо всем, она, как кошка, впилась ногтями ему в руку.

Он осторожно, но решительно разжал ее судорожно сведенные пальцы.

– Не глупи, дорогая, – с нажимом произнес он, дав ей понять, что его терпение на исходе. – Через час я заеду. – Джеймс ободряюще похлопал ее по плечу, но Элизабет только сильнее сжалась.

– А теперь, – звонко начала модистка, едва звон колокольчика возвестил об уходе Джеймса, – с чего же мы начнем? – Она задумчиво прищурилась. – Вам нужен корсет? Или вы предпочитаете бюстгальтер?

– Нет, мэм.

– Хм... – Женщина окинула Элизабет оценивающим взглядом, будто та была манекеном. – А как насчет капотов? Что предпочитаете носить днем?

– Я... только вот это. Ну... и еще воскресное платье...

– То, что сейчас на вас. Это вы носите каждый день?

– Да, мэм.

– Хм... башмаки никуда не годятся. Они вообще мужские, вы знаете это?

Элизабет знала. Отец купил их в Эбилейне сразу после похорон мамы. Чтобы купить ей приличные ботинки, ему пришлось влезть в их драгоценные сбережения.

– А ваша шляпка... Не будете ли так любезны снять ее? Шляпку отвергли вслед за башмаками.

– Да, тяжелый случай. – Старшая модистка укоризненно покачала головой. – Впрочем, мы постараемся сделать все, что в наших силах. Пошевеливайся, Ивонна. Разденьтесь, мадам, и начнем.

Сидя на скамеечке напротив магазина Симонсона, Элизабет смотрела, как ее супруг переходит дорогу. По его сурово нахмуренным бровям она сразу же поняла, что пощады не будет, и приготовилась к схватке. Не дожидаясь, пока он подойдет поближе, Элизабет встала.

– Джеймс, я…

– Какого черта ты тут сидишь?!

– Джеймс Кэган! Что за выражения?!

– Ни слова больше, женщина! Почему на тебе все еще эти жуткие тряпки? Почему ты в таком виде?

– Не смей со мной так разговаривать! Думаешь, я буду стоять тут и слушать, как ты сквернословишь?!

От этих слов он только разъярился еще больше и, схватив Элизабет за руки, тряхнул как грушу.

– Нет уж, ты меня выслушаешь, черт побери! – взревел он.

– И не подумаю! – взвизгнула она. – Лучше пойду домой пешком!

Тут супруг затряс ее с такой силой, что голова у нее стала мотаться из стороны в сторону, как у куклы.

– Сделай только шаг, как я перекину тебя через колено и задам такую трепку, что век помнить будешь! А теперь отвечай!