Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Проклятие Гоголя

ModernLib.Net / Детективы / Спасский Николай / Проклятие Гоголя - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 4)
Автор: Спасский Николай
Жанр: Детективы

 

 


      Вспоминая разговор с Маркини, Гремин испытывал жгучее чувство стыда. Ему тогда постоянно хотелось посмотреть на часы. Он еле сдерживался. Неожиданно профессор грузно поднялся, приблизился к ближнему книжному шкафу за креслом, близоруко всмотрелся в книжные корешки, потянул за один из них.
      – Я вам прочитаю крохотный кусочек, – он снова устроился поудобнее и стал читать. Негромко, не слишком выразительно, как, наверное, читал бы своему ребенку: – «Медленно поворотил он голову, чтобы взглянуть на умершую и… Трепет побежал по его жилам: перед ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось, никогда еще черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармонической красоте. Она лежала как живая. Чело, прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови – ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста – рубины, готовые усмехнуться… Но в них же, в тех же самых чертах, он видел что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья из-за кружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст ее, казалось, прикипали кровию к самому сердцу. Вдруг что-то страшно знакомое показалось в лице ее. „Ведьма!“ – вскрикнул он не своим голосом, отвел глаза в сторону, побледнел весь и стал читать свои молитвы. Это была та самая ведьма, которую убил он».
      Маркини пропустил несколько страниц и продолжил чтение:
      – «"Приведите Вия! Ступайте за Вием!" – раздались слова мертвеца. И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завывание, и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса, увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома, что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома. „Подымите мне веки: не вижу!“ – сказал подземным голосом Вий – и все сонмище кинулось подымать ему веки. „Не гляди!“ – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул. „Вот он!“ – закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха…». Вы узнали?
      – Да, заключительная сцена «Вия».
      – Ну, не совсем заключительная. Есть еще одна короткая сцена. Уже без Хомы Брута. Но не в том суть. Это один из самых знаменитых фрагментов во всей всемирной литературе. И поверьте мне, его изучали вдоль и поперек. Этот текст можно анализировать по-разному. Можно, отталкиваясь от него, попытаться реконструировать неизвестные страницы биографии Гоголя. Сформулировать гипотезу, что Гоголь в юности был потрясен красотой лежащего в гробу женского тела. Отсюда, кстати, шаг до подозрения в некрофилии. Наверное, когда-то Гоголю довелось провести ночь в церкви или на кладбище, трудно представить, что можно с такой жизненной силой изобразить состояние смертельного ужаса только на основании рассказов. Есть описания, которые в силу самой своей убедительности, предполагают наличие личного опыта. Наконец, с достаточной степенью вероятности можно предположить, что в детстве мать запугивала Гоголя описаниями нечистой силы, отчего у того на всю жизнь осталось болезненное увлечение сказками.
      Профессор помолчал, глотнул из стаканчика.
      – Есть и другой подход – фрейдистский или неофрейдистский, – объяснял он, – когда исследуется подсознание Гоголя. Ему атрибуируется патологическое, подозрительное отношение к женскому полу. Женщина интерпретируется как орудие разрушения мужчины. Обворожение – как установление контроля. И, конечно, блистательная, ставшая канонической, интерпретация появления Вия. Откровенное, не допускавшее сомнения, признание Гоголем торжества мужского начала. Потому что длинные, висящие до земли веки, которые поднимаются, естественно, символизируют эрекцию. Это впечатление еще усиливается, поскольку железный палец Вия, уставленный на Хому, также символизирует эрекцию. Хома поддается своей тайной гомосексуальности. В порыве желания смотрит на Вия и тем самым выдает себя. При такой интерпретации его смерть – наказание за то, что он предал мужское братство, проявил слабость, сперва – позволив ведьме оседлать себя, а затем – испугавшись в финальном противостоянии в церкви… Такие трактовки имеют право на существование. Но в эти игры пусть играется молодежь. Мне это неинтересно. Мне значительно интереснее разобраться в происхожении слова «вий», которое вы не найдете ни в одном словаре. Распространенное объяснение: «вий» – от украинского слова «выя» – «ресница», особо не убеждает. И откуда в украинской сказке взялись гномы? Их там не может быть по определению. Гоголь позаимствовал их в «Ундине» Ламотт-Фуке? Какое влияние, наконец, на него оказал Жуковский? Это достойный предмет для настоящего исследования. Здесь есть интрига. А исследовать, какое половое извращение было у Гоголя – не занятие для серьезного ученого.
      Профессор замолк. Гремин взирал на него с восхищением, пытаясь разобраться в путанице своих мыслей.
      Потом профессору, видимо, показалось, что он был слишком жестким, и он добавил:
      – Все зависит от того, чем вы занимаетесь. Если вы литературовед, вы изучаете тексты. Если вы историк, вы изучаете исторические факты. В этом случае можно выяснять внезапную причину отъезда Гоголя из Рима в июне 1839 года. Можно перебрать архивы, начиная с секретного архива Ватикана, опросить потомков людей, составлявших круг общения Гоголя, изучить домовые книги, разыскать квитанции и так далее. Но это уже другой жанр.
      Отпускать Гремина профессору пока не хотелось, и он попросил:
      – Расскажите лучше, что творится на вашей исторической родине? Вы ведь наверняка следите?
      – О, Франция всегда бурлит, – пошутил Гремин.
      – Я имел в виду Россию.
      Разговор с Маркини прояснил самую малость. Так казалось Гремину накануне. Профессор мог знать про проклятие Гоголя, или не знать ничего, запершись в своем тереме из слоновой кости. Правда, оставалась нить, за которую можно было тянуть. Сейчас она оборвалась. А кроме того, оставалось тайной, о чем профессор говорил под страшной пыткой.

ГЛАВА 5

      Моросил мелкий угрюмый дождь. Темнело. Гремин включил фары. Он провел за рулем около трех часов и порядком устал. А еще предстояло найти эту чертову виллу Бель Поджо.
      – Когда после обеда Прасковья Ивановна – нестарая, вечно всем недовольная женщина, которая прибиралась в церкви и жила в крошечной комнатушке на чердаке, занесла ему конверт, Гремин ничего дурного не заподозрил. Утром он бегал по своим делам: побывал в Восточном Институте насчет материалов, прослушал лекцию, зашел в Национальную библиотеку. И собирался поработать. Отчаяние последних недель постепенно рассеялось. О бедном Маркини он старался не вспоминать.
      Едва дверь за женщиной закрылась, Гремин с раздражением принялся разглядывать конверт, доставленный посыльным. Плотная голубая бумага.
      Явно не дешевая. В конверте письмо на французском. Рукой Марианны.
       «Андрэ,
       Я не привыкла любить наполовину. Ты можешь требовать меня целиком. Это твое право. Но и я не обязана соглашаться на роль марионетки. Думаю, нам лучше расстаться. Пока не поздно. Так будет лучше для всех. Я на несколько дней уезжаю из Рима. Не ищи меня.
       Прощай. Марианна».
      Гремин физически, кожей ощутил, как сжалось кольцо вокруг него. Едва прочитав письмо, он решил любой ценой вернуть Марианну. Смириться – значило сломаться, принять навязываемые ему правила игры.
      Представить, что больше никогда не услышит смех Марианны, не заглянет ей в декольте, не будет заниматься с ней любовью… У Гремина перехватило дыхание. Перед глазами поплыли серо-бурые круги в крапинку. Гремин нередко задумывался – не противоречат ли их отношения его долгу перед Родиной, которая так и не стала своей? Не предает ли он свою идею, своих товарищей, свое прошлое? Наконец, главное – имеет ли он вообще право на любовь в его ситуации, не играет ли он чувствами другого человека?
      Подсознательно Гремин ожидал, что Марианна сломается. Сознание присутствия за спиной убийцы-садиста не оставляло Гремина ни на минуту. Даже занимаясь любовью с Марианной, Гремин с ужасом ловил себя на том, что проваливается в свои темные мысли. Марианна такого не прощала. Она не привыкла и не умела делиться.
      При своей болезненной пунктуальности, Гремин мог опоздать на свидание, засидевшись в библиотеке над очередной оксфордской биографией Гоголя. Он мог скомканно распрощаться с любимой женщиной, едва доведя ее до подъезда, чтобы успеть навестить какого-нибудь старика белогвардейца, чья прабабка встречала Гоголя. Он днями не звонил Марианне. Как настоящая аристократка, она не раздражалась, но пряталась в себя, становясь холодной и чужой.
      Рассчитывал ли Гремин, что все ему безнаказанно сойдет с рук? Конечно, нет. Он играл. Он провоцировал Марианну и проверял себя. Он должен был знать наверняка – сумеет ли он отказаться от Марианны.
      Дома у Марианны телефон тогда не отвечал. Гремин долго обзванивал общих знакомых и узнал, что Марианна уехала на несколько дней составить компанию сломавшей ногу тетке. Та жила одна, если не считать слуг, на роскошной вилле под Ареццо. Оставалось достать машину. Гремину не хотелось просить отца Федора. Он и так слишком часто обращался к тому по разным мелочам. Но нельзя было терять время.
      Отца Федора Гремин обнаружил в тот день в храме, где он в плотном сером подряснике руководил уборкой.
      С отцом Федором у них сложились странные отношения. Пожилой священник симпатизировал молодому соотечественнику, опекал его. Гремину старик тоже нравился, своей добротностью, порядочностью, дореволюционностью. Самые заурядные дела – крестины младенца, отпевание покойника, душеспасительную беседу с задурившей прихожанкой – отец Федор исполнял так, будто от него зависело спасение человечества. Он был мудр своим огромным жизненным опытом. И Гремина он воспринимал бывшим коммунистом, медленно обретавшим веру, – не задавая никаких вопросов.
      Вместе с тем отец Федор держал себя так, словно знал истинный характер миссии Гремина в Риме. При всей абсурдности подобного подозрения Гремину порой казалось, что отец Федор тоже сотрудничает с МГБ, только его, как очень ценный кадр, не раскрывают новичкам.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4