Она чмокнула Бейзила в щеку и встала с кресла.

– Вы будете на сегодняшнем приеме?

– Непременно.

Выходя, Виола небрежно бросила регистраторше:

– Запишите на мой счет.

Какая же все-таки прекрасная вещь – платежеспособность! Появление партнера, конечно, улучшило финансовое положение Виолы, но она знала, что на привычный для нее образ жизни этих денег все равно не хватит надолго. Галерея просто обязана была начать приносить доход – и уже сегодня!

Приехав к себе на Белгрейв-сквер, Виола первым делом набрала номер Клайва, но трубку никто не взял. Она выслушала дюжину гудков, потом решила, что ошиблась номером, и позвонила снова. Ответа не было и на этот раз. Она уже собиралась повесить трубку, полагая, что Клайв застрял в душе, когда услышала наконец сдавленное «алло».

– Это я. Ты был в душе?

– Нет… То есть да! Только что вышел.

– Ты помнишь, что обещал мне приехать пораньше?

– Пораньше?.. Ах да, конечно. Как выглядит экспозиция?

– Превосходно! – Виола сама руководила размещением акриловых полотен Клайва и лишь оставшиеся мелочи доверила Лорен. – Ты почистил смокинг?

– Нет, я… – Он помялся. – Я купил новый, от Джанни Версаче.

– Вот как?

Виола удержалась от упреков, хотя это было непросто. Клайв преподнес ей неприятный сюрприз: ведь на шикарную вещь пошли деньги, которых у него заведомо не было! К тому же она не так давно купила ему смокинг в «Дживз энд Хоукс», не выдержав его вечной недовольной гримасы. Смокинг пришлось долго примерять и подгонять, но в результате он так прекрасно сидел… Виола ждала объяснений, но тщетно. Вместо этого раздался странный звук, словно Клайв прикрыл трубку ладонью.

– Я заеду за тобой в половине восьмого, – недовольно сказала она.

– Нет, встретимся прямо в галерее, – поспешно ответил он и повесил трубку.

В подвальном помещении под галереей, где располагались офисы, Лорен долго искала телефонный аппарат и наконец нашла его под горой зелени, приготовленной для украшения закусок. Не обращая внимания на суету, предшествующую открытию разрекламированной экспозиции Клайва Холкомба, она позвонила брату в Санта-Фе. Но на том конце никто не взял трубку…

Лорен уже устала от разлуки и беспокоилась за Пола. В последний раз они виделись на Рождество – он встретил ее снежной ночью в аэропорту Санта-Фе и привез в Камино-де-Лас-Анимас.

– Ну, что скажешь? – нетерпеливо спросил Пол, свернув в узкий проулок между стенами из саманного кирпича, украшенными снежными зубцами.

В свете фар Лорен увидела гасиенду с растрескавшимся фасадом.

– Превосходно! – не задумываясь, ответила она. Когда Пола выписали из больницы, Лорен рискнула отправить его в Санта-Фе одного, а сама еще какое-то время утрясала свои нью-йоркские дела. Она не знала, что он купил развалины…

– Тут, конечно, еще надо потрудиться, – признал Пол, открывая тяжелую дверь, украшенную испанской резьбой. – Я уже этим занимаюсь.

Лорен увидела терракотовый пол и свежепобеленные стены, увешанные фирменными лохматыми ковриками индейцев навахо. Камин в углу был украшен щербатой плиткой с ручной мексиканской росписью.

– Не посвящай все свое время дому, – попросила она. – Мне бы не хотелось, чтобы ты забросил фотографию. Когда я перееду сюда, непременно открою галерею с твоими работами.

– А ты обещай мне, что снова возьмешься за живопись, я ведь для этого и купил такой дом, – сказал Пол, показывая ей просторную мастерскую с большим окном в потолке.

– Как ты догадался, что мне все еще хочется рисовать? – прошептала Лорен.

– Не только ты умеешь угадывать в людях таланты, – улыбнулся Пол, обнимая сестру. – Ты бросила живопись, когда мы узнали, что у Марси рак. Не считаешь, что пора опять взяться за кисть?

Ей не хватило смелости признаться, что на прошлой неделе она продала все свои полотна. Их приобрел оптом скупщик, который снабжал дизайнеров и подбирал товар не по его достоинствам, а по цветовой гамме. Лорен оставила себе всего одну картину – «Полночь в Марракеше», которая была ей особенно дорога.

Пол проводил Лорен в ее комнату, а сам стал разжигать в гостиной камин, и вскоре по дому растекся пленительный аромат.

Лорен вернулась в гостиную с рождественским подарком для Пола. Он сидел на диване, накрытом поеденной молью цветастой индейской накидкой, и, закинув ноги в кроссовках на грубо сколоченный дощатый столик, любовался тенями на потолке. Круглые опоры, которые поддерживали грозящий обвалиться потолок, отражались на нем как длинные скользящие штрихи.

– Счастливого Рождества! – Лорен протянула брату коробку. – Кажется, мы договорились не обмениваться рождественскими подарками? Я от тебя ничего и не жду.

Качая головой с притворным осуждением, Пол разорвал обертку и восхищенно уставился на фотоаппарат.

– «Хасселблад»?..

– Если ты намерен стать лучшим из лучших, у тебя должно быть все самое лучшее.

Пол схватил сестру за руку и усадил рядом с собой на диван.

– Я доставляю тебе столько неприятностей, а ты меня все балуешь и балуешь…

– Все равно ты сделал для меня больше, когда вытащил из Марракеша… – Лорен осеклась, не желая углубляться в прошлое и портить счастливое рождественское настроение. – Самое главное – теперь у нас появился шанс зажить заново и добиться того, о чем мы мечтаем. Только обещай мне, что больше не наделаешь… глупостей.

– Но я не делал глупостей, уверяю тебя! – Пол взъерошил светлые волосы. – Я принял всего одну таблетку…

Лорен прекрасно знала, что это неправда: если бы не управляющий, поднявшийся к Полу с посылкой, его бы не откачали. Но она была готова поверить, что он, выпив лишнего, по ошибке проглотил целую горсть таблеток.

– Неважно. Главное – нам улыбнулась удача, теперь у нас есть деньги.

Лорен отвернулась – не хотелось, чтобы Пол заметил, что она от него что-то скрывает. Больше всего на свете она не любила обманывать брата: у них почти не было секретов друг от друга. Но Лорен пообещала Барзану, что никто, включая брата, не узнает об их соглашении. Пол поверил, что свалившееся на нее внезапно богатство – результат сделки с недвижимостью, заключенной еще ее покойным мужем.

– Теперь дело за малым: добиться, чтобы галерея «Рависсан» начала приносить доход.

– Лучше бы мне было поехать с тобой в Лондон, – озабоченно заметил Пол. – Ты не привыкла жить одна.

– Ничего, привыкну. Ты окажешь мне помощь, если разберешься с делами здесь.

Она провела с Полом неделю, радуясь его приподнятому настроению, и в начале января улетела в Лондон.

Сейчас, отбросив воспоминания и твердя про себя, что ее главная цель – успех сегодняшнего мероприятия, она поднялась на первый этаж, где были развешаны акриловые полотна Клайва Холкомба. Белые стены, белый дощатый пол, огромные холсты, подсвеченные таким образом, чтобы взгляд посетителя оказывался прикованным к картине, потому что за ее пределами все равно ничего нельзя было разглядеть…

Виола застала Лорен за проверкой подсветки.

– Ну, как впечатление? – спросила Виола, отдавая привратнику шиншилловое манто и накручивая на палец темно-рыжий локон.

– Самое благоприятное. – Лорен догадалась, что Виола имеет в виду не экспозицию, а свою прическу. Ей действительно шли длинные волосы, чего нельзя было сказать о ее избыточном макияже.

– Мне удлинили волосы! Очень удобно, пока не отрастут собственные. – Виола критическим взглядом окинула Лорен. – Тебе бы тоже пошли распущенные.

– Они будут мешать. И вообще, меня пугает лишняя возня.

Лорен радовалась, что ей быстро удалось найти общий язык с Виолой Лейтон. Виола обожала модные бутики в окрестностях Слоун-сквер и готова была пропадать там целыми днями, чего терпеть не могла Лорен. Так что она с удовольствием положилась на Виолу, которая держала ее в курсе всех последних новшеств. Ведь у них была общая цель: превратить галерею «Рависсан» в законодательницу художественной моды.

Разглядывая картины Клайва, Лорен думала о том, что он, должно быть, великолепный любовник – иначе трудно понять, зачем Виоле понадобилось выставлять такие средние работы. Если бы не реклама выставки во всех лондонских газетах, Лорен, пожалуй, настояла бы на ее отмене…

От этих мыслей ее отвлекло появление в галерее представительного седовласого джентльмена. Увидев его, Виола застонала.

– Финли Тиббеттс! Что-то он рано… Где же Клайв? – Виола кинулась навстречу первому посетителю: – Финли, дорогой, я так рада, что вы выкроили для нас время!

– Рад вас повидать, Виола. Я ненадолго.

Лорен понимала, что художественному критику «Таймс» достаточно и двух секунд, чтобы превратить в ничто Клайва Холкомба и «Рависсан» в придачу к нему. Но она находилась здесь именно для того, чтобы предотвращать подобные катастрофы. Сейчас ее задача – убедить Тиббеттса, что следующие выставки в их галерее будут не в пример лучше теперешней.

– Здравствуйте! – Она протянула критику руку. – Я Лорен Уинтроп.

Тиббеттс широко улыбнулся, его синие глаза одобрительно блеснули. Пока ни что не подтверждало его репутацию безжалостного истребителя талантов и амбиций.

– Лорен – наш новый управляющий, – подсказала Виола.

– Раньше я консультировала Такагаму Накамуру. – Какой Тэк молодец, что позволил щеголять его именем! Учитывая низкое качество выставленных работ, ей сейчас требовались самые громкие рекомендации.

– О, в таком случае будьте моим гидом. – Тиббеттс со старомодной учтивостью взял Лорен под руку. – Давайте вместе изучим творчество Холкомба.

– Может быть, начнем с бокала шампанского? – Лорен делала ставку на отсрочку приговора. Ведь критик обмолвился, что заглянул ненадолго… Может быть, он так и раскланяется, не взглянув на картины?

– Для меня загадка, как Такагаме Накамуре удалось в рекордный срок собрать такую замечательную коллекцию. – Финли обворожительно улыбнулся, и Лорен с удовольствием отметила, что он определенно с ней заигрывает.

За шампанским Лорен пустилась в пространные объяснения, описывая по очереди наиболее выдающиеся произведения из коллекции Тэка. Виола с неудовольствием наблюдала за ними с противоположной стороны зала. Финли был явно покорен Лорен и не проявлял ни малейшего интереса к произведениям Клайва! Этот заядлый дамский угодник не отойдет от нее ни на шаг, пока у него не кончится время… Впрочем, не все так плохо: по крайней мере, он почтил их своим присутствием, а благодаря Лорен задержался дольше, чем предполагал. Отсутствие на выставке художественного критика «Таймс» было бы равносильно провалу. А если бы Тиббеттс ушел сразу, остальные посетители решили бы, что он не счел выставку достойной внимания.

Виола встречала гостей, потихоньку закипая. Куда же подевался сам Клайв?! Наконец появился и он – запыхавшийся, с перекошенной «бабочкой» на шее.

– Прости за опоздание, – сказал он, приглаживая всклокоченные седеющие волосы.

В элегантном смокинге от Версаче Клайв выглядел еще более долговязым; Виола отметила про себя, что английский смокинг сидел на нем гораздо лучше.

– Ступай к гостям, – велела Виола, стараясь не показывать раздражения, и поправила ему «бабочку». – Здесь Финли Тиббеттс.

Клайв взял курс на стойку, у которой оживленно беседовали Финли и Лорен, и Виола только теперь сообразила, что Клайв не обратил внимания на ее новую прическу.

– До чего я люблю живопись! – раздался рядом с ней высокий женский голос. – Она так вдохновляет, так облагораживает!

Виола обернулась и от досады прикусила губу. Мутси Маккалистер! Кто надумал пригласить эту богатую наследницу, которая запросто могла бы, продав с себя бриллианты, погасить все долги «третьего мира» развитым странам? Мутси вплыла в галерею в зеленом платье с юбкой пузырем, неспособной скрыть ее расплывшуюся талию и излишне пышные бедра. Насколько было известно Виоле, Мутси никогда прежде не интересовалась живописью. Живописцами мужского пола – да, но никак не живописью…

– Прошу вас! – Виола изобразила вежливую улыбку. Она тут же занялась другими гостями, но из головы у нее не выходил внезапно проснувшийся у Мутси интерес к изобразительному искусству. Впрочем, пускай: это увлечение ей вполне по карману; может быть, удастся выгодно продать какую-нибудь работу Клайва.

Мутси воистину родилась в рубашке и не знала, куда девать деньги. Ее отец разбогател благодаря киоскам на станциях метро, где торговал по низким ценам приличной обувью. Открытие первого киоска совпало с рождением его единственного ребенка, нареченного Матильдой – Мутси для своих. И счастливый отец назвал свои киоски «Мутси-Тутси». С тех пор прошло тридцать лет. Теперь Мутси купалась в деньгах и обувалась исключительно в изделия Мод Фризон – правда, гигантского размера.

Райан Уэсткотт протискивался сквозь толпу у входа в «Рависсан». В галерею набилось слишком много народу, чтобы можно было еще из дверей разглядеть картины, поэтому ему пришлось, раздвигая любителей прекрасного широкими плечами, пробираться внутрь.

Будучи выше всех присутствующих на целую голову, Райан сразу оценил качество разодетой публики, включавшей даже нескольких членов парламента. Кроме парламентариев, шампанское потягивали телезвезды и парочка богатых арабов. «Ни одного крупного игрока с поля современного искусства, одни праздношатающиеся», – отметил про себя Райан. Правда, здесь был Финли Тиббеттс, известный мастер устраивать высокооплачиваемые экзекуции творцам прекрасного.

Тиббеттс улыбался блондинке, стоявшей к Райану спиной. Волосы тугим узлом, тонкая талия, великолепные ноги… Скорее всего лицом страшна как смертный грех.

– Райан! – окликнул его голос, в котором слышалось страстное придыхание.

Он оглянулся и выдавил вежливую улыбку. Хоть убей, не вспомнить, как ее зовут! Зато он хорошо помнил длинные ноготки и царапины, оставленные ими у него на спине…

– Как делишки?

Рыжая чертовка тут же начала трещать о своем последнем набеге на миланские магазины и о новой вилле на Минорке. Райан терпел ее несколько секунд, а потом многозначительно взглянул на часы:

– Извини, мне пора в «Крокфордз».

Отговорка была не из самых убедительных: игорный клуб открывался гораздо позже. Тем не менее Райан покинул рыжую болтушку и протиснулся между щеголем в зеленых ковбойских сапогах и официантом, разносящим напитки. Райан поискал глазами джин, но не нашел и вспомнил, что Виола Лейтон всегда угощала гостей одной пузырящейся бурдой. За неимением лучшего он залпом опрокинул бокал шампанского и тут же схватил еще один.

В следующем, менее просторном помещении галереи было далеко не так людно. Райан прогулялся вдоль полотен. Бурые и ядовито-зеленые мазки, перемежаемые скучными серыми… Казалось, краску наносили на холсты, не глядя. Если искусство отражает жизнь, значит, жизнь для этого художника – отхожее место. Райан всегда был склонен винить не жизнь, а искусство, и сразу понял, что для коллекции Ти Джи Гриффита здесь нет ничего подходящего.

Тем не менее он считал своей обязанностью проверить этого Холкомба. На художественном рынке случаются всякие неожиданности. Когда «Фальстарт» Джаспера Джонса, за который сам художник получил чуть больше трех тысяч долларов, ушел на аукционе «Сотби» за семнадцать миллионов с хвостиком, коллекция Гриффита приобрела всемирную славу. Теперь в резиденции Гриффита на Палас-Грин висело целых пять работ Джонса.

Несомненно, живопись превратилась в общемировую валюту, оставив позади золото и бриллианты. Причем стоимость этой валюты неуклонно возрастает – достаточно вспомнить «Лиловые ирисы» Ван Гога. Или просто «Ирисы»? В общем, последний раз их купили за сорок пять миллионов долларов! Импрессионисты сейчас в заоблачной цене, а параллельно с ними растет, как сумасшедшая, цена на модерн и соцарт…

Райан пил шампанское, посмеиваясь про себя. Бедняга Ван Гог! Вот кто наверняка переворачивается в могиле! Ведь за всю жизнь он продал одну-единственную свою картину – за несколько вшивых франков…

Естественно, по сравнению с Ван Гогом теперешняя выставка не стоит выеденного яйца. Однако ничего нельзя предвидеть заранее: Райан никогда не забывал, что Ти Джи открыл Джонса и Хокни задолго до того, как они стали великими. Теперь пришло время Райана перехватить эстафету. У него был острый глаз и безошибочный инстинкт. В этом деле как в азартной игре: пан или пропал. Чем выше ставки, тем больше его подмывало сыграть.

Виола караулила дверь, ведущую в главный выставочный зал. Куда опять запропастился Клайв?! Боже, а это кто такой? В дальнем углу спиной к ней стоял, покачивая пустым перевернутым бокалом, высокий брюнет в спортивном пиджаке. Наверняка его сюда не приглашали, иначе он явился бы в смокинге!

Виола решительно пересекла зал.

– Простите, но это частное… – Она недоговорила: непрошеный гость, обернувшись, оказался Райаном Уэсткоттом.

Он прибег к своей развязной улыбочке, которая обычно укладывала женщин к его ногам штабелями. Но Виола была женщиной другой породы: она видела, что зеленые глаза Райана не участвуют в его завораживающей улыбке, а смотрят холодно. По правде говоря, он всегда ее пугал…

– Как я рада вас видеть, Райан! – отважно воскликнула она. – Вы не ответили на приглашение, и я решила, что вас нет в стране…

Райан продолжал улыбаться, прекрасно понимая, что она говорит неправду. Виола знала, что он никогда не отвечает на приглашения, которые в действительности предназначались для Ти Джи. Если у него было настроение, он приходил на выставки без предупреждения.

– У вас есть что-нибудь, кроме газировки? – Райан указал на свой перевернутый бокал. Он отчаянно скучал и не отказался бы убить время до начала игры в «Крокфордз».

Виола пробормотала, что сейчас узнает, и с облегчением отошла. Райан покрутил на пальце золотое кольцо, украшенное головой леопарда с изумрудными глазами. Кольцо уже много лет приносило ему удачу, но однажды подвело. В тот раз он сделал самую крупную ставку – и с треском провалился. С тех пор он не верил в удачу, предпочитая полагаться только на собственное чутье.

Виола протолкалась к стойке. Она угощала гостей лучшим шампанским на свете – «Луи Ридерер Кристал», – но Райан Уэсткотт все равно требовал джина. Что за вульгарный вкус! Впрочем, какой вообще может быть вкус у американца, проведшего юность в колониях?..

Подав бармену пустой бокал Райана, она сказала:

– Кажется, в баре внизу у нас есть джин. Поторопитесь, пожалуйста.

Виола снова обвела глазами толпу. Райан Уэсткотт смирно ждал ее возвращения, зато Клайв так и не появился. Взгляд Виолы перехватила помощница и подняла указательный палец – знак, что одна картина уже продана.

«Кто?» – спросила Виола одними губами и уставилась на губы помощницы.

Мутси Маккалистер? Дьявол! Надо же, чтобы единственную картину Клайва купило именно это чучело, известное полным отсутствием вкуса! Виола посмотрела на свои часы «Пиаже». Стрелки на усеянном бриллиантами циферблате показывали, что до конца приема остается меньше часа. Может быть, кто-нибудь еще успеет что-то купить?

Виола знала, что Ти Джи Гриффит никогда не появляется на людях после того, как его изуродовало взрывом. Брать картины на консигнацию он поручает Райану Уэсткотту, своему доверенному лицу. Если Райан возьмет с выставки хотя бы одну работу – пусть даже потом она вернется назад, – это станет их спасением. Все решат, что Гриффит заинтересовался Клайвом. Быстрее бы вернулся официант с бутылкой джина!

Внезапно она вспомнила, что сама заперла бар с крепкими напитками, чтобы официанты не прикончили арманьяк 37-го года, память об Арчере. Боже! Стоит случиться одному сбою – и пошло-поехало! У Виолы взмокла спина, и даже чужие локоны слиплись от пота. Уговаривая себя не нервничать, она оглянулась в поисках Лорен и обнаружила, что та вцепилась в Финли мертвой хваткой. Виола решительно протолкалась к ним.

– Лорен, ты мне нужна, – сказала она с неестественной приподнятостью, провела ее сквозь толпу и остановилась у входа в малый зал. – Видишь мужчину в спортивном пиджаке? Это Райан Уэсткотт. Срочно займи его своими байками про Накамуру. Я скоро вернусь.

– Черт! – пробормотала Лорен. Только Райана Уэсткотта им не хватало!

Она еще не была готова к встрече с помощником Гриффита: для того чтобы вызвать у него интерес, требовался по-настоящему одаренный художник. Придется снова прибегнуть к спасительному имени «Накамура» и повести усыпляющий разговор о его коллекции. Может быть, удастся обезвредить Уэсткотта, как уже был обезврежен Финли Тиббеттс.

Лорен попыталась вспомнить рассказы Виолы про главных лондонских коллекционеров живописи. Про Райана Виоле было известно только, что ему около сорока и стаж его работы на Гриффита – около двадцати лет. После взрыва машины он переехал к Гриффиту на Палас-Грин и взял на себя ведение всех его дел. Было ясно одно: без поддержки Райана Уэсткотта нечего и мечтать о превращении «Рависсана» в первоклассную галерею…

Он стоял, уперев руки в бока, перед крупным полотном, которое они намеренно спрятали здесь, от глаз подальше: даже Виола понимала, что это – самое слабое из творений Клайва. Лорен по-прежнему видела Уэсткотта со спины, но угадывала его враждебное настроение по развороту плеч и наклону курчавой темноволосой головы.

Решительно подойдя к нему, она протянула руку и произнесла с дружелюбной улыбкой радушной хозяйки:

– Хэлло! Я Лорен Уинтроп.

Уэсткотт обернулся и сразу оглядел ее всю, от светлых волос до шелковых туфелек.

– Кажется, мы знакомы?