В. О. Ключевский
      Гляжу вперед я без боязни…”
      Беседа длилась чуть меньше двух часов, и с этого момента поэт перестает быть опальным, ему разрешено жить в столице, а сам царь изъявляет неожиданное для всех желание быть цензором его произведений! Неслыханное событие в литературном мире, всколыхнувшее умы сразу двух столиц! В Москве прогрессивно настроенный поэт, кумир молодежи, вновь оказался в центре внимания после семи лет беспрерывных ссылок.
      Появление поэта, его блистательное помилование сразу же вызвали ропот удивления и восхищения, его стали наперебой приглашать самые модные салоны. О его триумфе графиня Е. Ростопчина писала:
      Одним стремительным движеньем,
      Толпа рванулася вперед.
      И мне сказали: он идет.
      Любимец общий, величавый
      В своей особе небольшой,
      Но смелый, ловкий и живой.
      И долго, долго в грезах сна
      Арабский профиль рисовался,
      Взор вдохновенный загорался.
      Об этом нет точных сведений современников.
      По свидетельству декабриста Н. И. Лорера, дяди А. О. Смирновой-Россет, известно, что Пушкин вышел из кабинета с улыбкою и слезами на глазах, с благодушным выражением лица. ( Об этом же свидетельствуют П. В. Нащокин и Н. М. Смирнов, близкие друзья поэта.)
      В передаче К. А. Полевого: “Никто не мог сказать, что говорил ему Августейший его благодетель, но можно вывести заключение о том со слов самого Государя Императора, когда, вышедши из кабинета с Пушкиным, после разговора наедине, он сказал окружающим его особам: “Господа, это Пушкин мой”
      1. 2.
      Пушкин снова стал общим кумиром, и способствовал этому Император после первой встречи с ним. Н. М. Смирнов отмечал, что в это время, хотя “одна четверть общества по-прежнему считала Пушкина вольнодумцем, три четверти носили Пушкина на руках”. И при этом он добавляет пророческие слова: “Говорю три четверти, потому что одна часть высшего круга никогда не прощала Пушкину его вольных стихов, его сатир и, невзирая на милости царя, на уверения его друзей, не переставала его считать человеком злым, опасным и вольнодумцем”
      3. 4.
      Об этой встрече в передаче третьих лиц приобрели известность факты, дающие основание полагать, что речь у них шла, кроме восставших декабристов, о цензуре, о Петре Великом, о литературе и истории России. Вот что говорит об этой встрече А. Мицкевич в передаче кн. П. А. Вяземского: “Император Николай отменил строгие меры, принятые в отношении Пушкина. Он вызвал его к себе, дал ему частную аудиенцию и имел с ним продолжительный разговор. Это было беспримерное событие: ибо дотоле никогда русский царь не разговаривал с человеком, которого во Франции назвали бы пролетарием, но который в России гораздо менее, чем пролетарий на Западе: ибо хоть Пушкин был и благородного происхождения, но не имел никакого чина в административной иерархии… В сей достопамятной аудиенции Император говорил о поэзии с сочувствием. Здесь в первый раз русский Государь говорил о литературе с подданным своим… Он ободрил поэта продолжать занятия свои, освободил от официальной цензуры. Император Николай явил в этом случае редкую прони-цательность: он сумел оценить поэта; он угадал, что по уму своему Пушкин не употребит во зло оказываемой ему доверенности, а по душе своей сохранит признательность за оказанную милость…” (Подчеркнуто мною. — И. С.
      . Об этом же он писал князю П. А. Вяземскому 10 июля 1826 года: “Бунт и революция мне никогда не нравились”.
      По словам Пушкина, Государь в разговоре с ним заметил: “Довольно подурачился, надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь, отныне я сам буду твоим цензором”.
      Вместе с помилованием Пушкина, любимого поэта передовой части дворянства, вольнолюбивой молодежи, многое приобретал и Монарх, демонстрируя, что идет дорогой просвещения, вослед великому Петру, как о том мечтал Карамзин и его влиятельные друзья. Напомним, что новый царь был одинок, к нему еще только присматривались и от него ждали разумных, продуманных первых шагов. А Государь уже пролил кровь при вступлении на престол. Как позже он вспоминал, эта минута была для него самой страшной за все время последующего правления.
      П. Яковлев, брат лицейского товарища поэта, писал: “Судя по всему, что я слышал и видел, Пушкин здесь на розах. Его знает весь город, все им интересуются, отличнейшая молодежь собирается к нему”
      1. 2.
      Пушкин, став героем, “повелителем и кумиром”, по определению кн. П. Л. Вя-земского, таким и остался. Правда, пришлось поменять место жительства — в Москве его сильно задевали рассуждения о том, что пел лесть Императору и что занимался “ласкательством”. Хотя в это время он пишет почти одновременно “Пророк”, “Послание в Сибирь” и записку “О народном воспитании”.
      Видимо, на это и рассчитывал Царь, когда на большом рауте сообщал, что Пушкин — умнейший человек в России! И сказал он это именно Блудову. Надо представить царское окружение. Новый Император искал понимания, поддержки, и Блудов не был случайным человеком, к которому в первую же минуту обратился Государь на балу. Это было время триумфа Блудова, близкого знакомого Карамзина, известного и уважаемого в обществе историка, историографа Александра I. Государь был его цензором, его мнением дорожила Императрица Мария Федоровна. Блудов просил за
      Пушкина перед царем, пытаясь помочь ему в изгнании. Государь преследовал цель: создать мнение, что Пушкин понят, прощен и по достоинству оценен им. Тем самым выполнялась просьба историографа, с одной стороны, а с другой стороны, Д. Блудов был лучшим глашатаем важного царского поступка. Исторического решения.
      В это время Блудов возглавлял (вслед за царем) следственное дело по декабристам, но и это было не самым главным и принципиальным. Он был вхож в самые респектабельные дома. Он делал головокружительную карьеру, став со временем Председателем Госсовета — одновременно Президентом Академии наук! Лучшего глашатая своим идеям и суждениям трудно было отыскать в целом свете!
      Между прочим, граф Блудов был родственником Г. Р. Державина, с молодых лет снискал дружбу Н. М. Карамзина, а через него и И. Дмитриева, он был другом Жуковского, Пушкина, Дашкова, Уварова и Батюшкова. Он был арзамасцем, известным под именем “Кассандра”. Именно ему, как последователю своего учения, завещал Н. М. Карамзин завершение издания
      “Истории Государства Российского” (12-го тома). Этот человек имел обширные связи, подобающее место в высшем обществе. Его роль была блистательна и благотворна!
      Исследователи творчества Пушкина долго бились над загадкой этой встречи, удивившей многих. Что же произошло между Императором и поэтом? Некоторые склонны считать, что, видимо, Пушкин прочитал какие-то неизвестные стихи, которые он на всякий случай с собою захватил. (Как версию, выдвигали предпо-ложение, что у него в кармане лежало стихотворение “Пророк”, критиковавшее правление Александра Благословенного).
      Языком сердца говорю…”
      )3. . Это были всем теперь известные “Стансы”!
      Гляжу вперед я без боязни:
      Начало славных дней Петра
      Мрачили мятежи и казни.
      Но правдой он привлек сердца, Но нравы укротил наукой, И был от буйного стрельца Пред ним отличен Долгорукий.
      Он смело сеял просвещенье,
      Не презирал страны родной:
      Он знал ее предназначенье.
      То академик, то герой, То мореплаватель, то плотник, Он всеобъемлющей душой На троне вечный был работник
      .
      Во всем будь пращуру подобен:
      Как он, неутомим и тверд,
      И памятью, как он, незлобен.
      , но главное — программа действий, важная для государства, служащая его внутреннему усилению и внешнему авторитету. (Он пытался навести порядок в стране, имел успех в восточном районе. Здесь он пошел дальше, чем даже Екатерина Великая: она смогла завоевать Крым, присоединив его к России, Николай Первый завоевал пространство от Анапы до Батума, но это было позже…)
      Они были почти ровесники: Император был на четыре года старше Пушкина, являвшегося в то время героем, другом декабристов, ссыльным поэтом. Как верно заметила А. Тыркова-Вильямс, “их разъединял день 14 декабря. Между ними стояло пять виселиц”, что и повлияло на начало их диалога
      . Повлияло, но как? Этот вопрос разъединил умы как современников, так и исследователей!
      В “Стансах” Пушкин, обращаясь к Императору, надеясь на мудрое правление, сравнивая его с Петром Великим, пишет:
      Как он, неутомим и тверд,
      И памятью, как он, незлобен.
      В письме к задушевному другу кн. П. А. Вяземскому он пишет 5 ноября 1830 года:
      Каков Государь? Молодец! Того и гляди, что наших каторжников простит — дай Бог ему здоровья!”
      “Стансы” явились поэтическим итогом их встречи.
      В отношении Императора и в новейших публикациях до сих пор нет глубокого освещения его политики. К нему все же остается негативное отношение. Царь не ошибался ни в восточном вопросе, ни в вопросе освобождения крестьян. Он говорил, что их нельзя освободить одним росчерком пера… Он запретил продажу крестьян без земли; над помещиками, нарушавшими этот его указ, устанавливалась государственная опека, таким образом они отрешались от управления крестьянами. Некоторые его проекты не получили одобрения старшего брата Великого Князя Константина, и потому Госсовет принимал в таких случаях частичные решения. О многих начинаниях и решениях Императора знал Пушкин и пытался в меру своих возможностей повлиять на них. Например, своей “Историей Пугачевского бунта”. Помещикам надо было напомнить о волнениях крестьян, как страшны их бунты, когда они борются за свою свободу. История должна была подтолкнуть помещиков на реформы.
      Не случайно Пушкин написал и записку “О народном воспитании”, где ясна идея обуздания чиновничества, но и эта его разработка не получила должного продолжения. В отзыве царь отметил, что просвещение “есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее Вас самих на край пропасти и повергнувшее в оную толикое число молодых людей”. Поэт понимал задачи и устремления Государя. Другое дело, что его надежды часто не сбывались.
      Вспоминая московскую аудиенцию, Пушкин признавался А. О. Смирновой — он думает, что Петр Великий вдохновил тогда Государя, прибавив “мне кажется, что мертвые могут внушать мысли живым”
      1. . А это далеко не так.
      Пушкин не изменял прежним взглядам, убеждениям, он только изменил свое отношение к практическому применению их, к средствам. Пушкин старался вызвать в правительстве сочувствие к просвещению. Пушкин ждал от будущего много доброго для России, так как он надеялся, что новый царь будет походить на Петра Великого, который умел отличить Як. Долгорукова
      благородный: тут не лесть, а высокое наставление для новой власти!
      Искренность составляет отличие поэзии Пушкина.
      Императору не все нравилось в поэте, не все понимал и разделял Монарх. Это сложные и многогранные отношения двух великих людей, на которых было обращено множество пытливых и умных глаз. Ясно одно — Государь принял на себя труд быть цензором поэта, прославившего новое царствование, на которое в обществе возлагались большие надежды
      4. так велико было его личное горе.)
      В “Стансах” в изумительно сжатой и прозорливой форме даются важные политические аспекты разговора с Государем на исторические темы, волновавшие молодого помазанника Божиего.
      Об этой встрече пишет А. О. Смирнова-Россет в “Записках”, что “Петр Великий вдохновил тогда Государя”. Тогда же Пушкин передал ей французские стихи об Арионе (свой перевод):
      Причаль к берегам Коринфа;
      Минерва любит этот тихий берег,
      Периандр достоин тебя;
      И глаза твои узрят там мудреца,
      Восседавшего на королевском престоле,
      1.
      Отношения царя с поэтом за годы, прошедшие с памятного разговора, неод-нократно затрагивались в нашей литературе, но до сих пор нет подробного объективного анализа деятельности Императора Николая Павловича. До сих пор не уничтожен образ царя-фельдфебеля на троне, каким его представляли либеральные исследователи! Но Пушкин знал царя другим. И, может быть, только он первым в России предугадал и понял стремления Императора, его планы обустройства России. Не случайно в этом стихотворении столько оптимизма, так ярко начертан портрет настоящего Государя, каким был Петр Первый.
      Обратим внимание на те положения, которые нашли свое отражение в “Записках” А. О. Смирновой-Россет. Прежде всего этого касается разговора о “Стансах”. (“Записки” охватывают период как раз с 1826 года!) Читая эти строки, явственно ощущаешь, что они были сделаны в ходе горячей и заинтересованной беседы
      царя с поэтом. (Историк В. О. Ключевский не случайно отмечал, что разговоры в салоне А. О. Россет, а затем Смирновой, переданные в “Записках”, отличались особой доверительностью.) В них поэт и царь касаются именно правления Петра Великого и “Стансов”! Именно в этом экспромте Пушкин впервые делает попытку охарактеризовать петровское правление, еще не обращая критического взора на двойственность его, прежде всего на неоправданную жестокость, которую нельзя простить, несмотря на реальные положительные стороны. Не случайно определение поэта “начало славных дней Петра” стало уже хрестоматийным. Глубокие раздумья об Императоре Петре выливаются у Пушкина в серьезное исследование — “Историю Петра Великого”. Работа особенно увлекла его, когда он, как историограф, вослед Н. М. Карамзину получил доступ к секретным архивам, прежде всего к петровским и, в частности, к документам III Отделения Е. И. В. канцелярии. Уже в 1836 году А. И. Тургенев привез ему из-за границы интересующие его материалы, в том числе переписку Петра с государями и дипломатами, которые он просматривал незадолго перед дуэлью. Император Николай Павлович стремился в отношениях с Пушкиным походить на брата Александра Павловича в отношениях его с Н. М. Карамзиным. Тот сделал историка историографом, открыл ему архивы, в том числе и секретные. Так сделал и брат. В правление Александра историк Карамзин жил летом в Царском Селе, в Китайском домике. Там же летом жил и Пушкин со своею молодой красавицей женой. Александр Павлович стремился к разговорам наедине, откровенным беседам. Таким был и Николай Павлович, но он норовил встречаться тайно, как бы невзначай (об этом есть интересные свидетельства А. О. Смирновой-Россет), избегая публичных диалогов. Правда, это не относилось к балам и званым обедам, но на этих раутах обо многом не поговоришь! В “Записках” Смирнова прямо указывала на эти встречи. Она видела только хорошее в таких беседах, а Пушкин видел и чувствовал страх Императора перед свитой, перед ближайшим окружением, часто и “льстецами у трона”.
      Но это было позже. В “Записках” А. О. Смирновой Император Николай вместе с Пушкиным “восторгается” своим могучим прародителем, восхищается его политическим чутьем, считая его, как и поэт, “архирусским человеком”. Оба отмечают его удачный выбор единомышленников — Брюса, Репнина, Меншикова и др. (Правда, и в его окружении тоже встречались авантюристы типа Феофана Прокоповича). Николай Павлович касается сложностей царского правления, считая, что Петр “пожертвовал Алексеем ради России, потому что долг Государя повелел ему это”. В “Записках” многие страницы занимают вопросы, связанные с обсуждением исторических проблем, оценкой государей и государынь России. Эта тема увлекала Пушкина.
      Важны в записи Смирновой высказывания Николая I о крепостном праве. Он критикует Петра Первого, точнее, выражает сожаление, что сохранил крепостное право, несмотря на ряд прогрессивных, поистине европейского масштаба, мероприятий и побед, озаривших на века его правление. Сам Государь Николай желал “выкупить крепостных”, но при этом сознавал, что “мелкие помещики будут разорены”
      . В салоне А. О. Смирновой обсуждались и другие важные вопросы, в частности, речь порою шла о преимуществах правления женщин, которые на русском престоле не были исключением. Их царствования не были жестокими и приносили свои результаты. (Правление Екатерины Великой служит тому примером). Нам важно понять, что “Записки” поясняют многое, когда их читают при сопоставлении с другими фактами.
      Известно, что исследование о Петре I царь не подписал к изданию, начертав: “Сия рукопись опубликована не может быть”. Резолюция эта становится ясной, когда выясняется из беседы Великого Князя Михаила Павловича, что точка зрения Пушкина на Петра ложна, ибо он рассматривает Петра Великого как сильного человека, а не творческого гения. Государь совершил необходимый и назревший, но кровавый переворот, круто изменив бег истории. В “Записках” указывается, что Пушкин считал Петра революционером!
      ) управления страной, а они составляли опору власти и порою были необходимой альтернативой между Государем и правительством. Может, Пушкин и ошибался в этом вопросе, но он никогда не забывал, что его предки в далеком прошлом были в родстве с Романовыми!
      Здесь важно отметить, и это видно в “Записках”, что Пушкин все же считал Петра Первого Великим, при всем критическом к нему отношении, которое не разделял царь, но, что, увы, Николай Первый, по его мнению, Великим не мог быть назван.
      Все же Пушкин остается Пушкиным! В своем первом номере журнала “Современник” он помещает стихотворение “Пир Петра Первого”, где, в частности, вновь проповедует христианские устои:
      В Питербурге-городке? (так у Пушкина.- И. С.
      )
      И эскадра на реке?
      Виноватому вину Отпуская, веселится;
      Кружку пенит с ним одну;
      И в чело его целует, Светел сердцем и лицом;
      И прощенье торжествует, Как победу над врагом.
      Однако число завистников, злопыхателей стало быстро расти. Об этом в “Записках” есть высказывание М. Ю. Виельгорского
      , что “хотят восстановить Государя против Сверчка (Пушкина), поссорить двух людей, созданных, чтобы понимать друг друга. Милости к Пушкину не переваривают”. И новый царь, суровый и могучий, На рубеже Европы бодро стал, И над землей сошлися новы тучи И ураган их…
      Нет, я не льстец, когда царю Хвалу свободную слагаю:
      Я смело чувства выражаю, Языком сердца говорю…
      И далее он возвращается к теме настоящих льстецов:
      Он горе на царя накличет, Он из его державных прав Одну лишь милость ограничит. Он скажет: презирай народ…
      Пушкин резко критикует льстецов, которые внушают власти крутые меры и восстанавливают ее против просвещения, а это может накликать на царя горе: мы видим, что и в “Стансах” поэт вызывает в царе именно милость, любовь к просвещению. Пушкин бесстрашно продолжает в стихотворении тему, поднятую в “Моей родословной”:
      Одни приближены к престолу,
      А небом избранный певец
      Молчит, потупя очи долу.
      1.
      Он бодро, честно правит нами;
      Россию вдруг он оживил
      Войной, надеждами, трудами.
      Я смело чувства выражаю,
      Языком сердца говорю.
      Не ваксил царских сапогов,
      Не пел с придворными дьячками,
      В князья не прыгал из хохлов.
      Император, как явствует из “Записок” Смирновой-Россет, разделял и понимал эти гордые и смелые стихи, но неоднократно подчеркивал и предупреждал Пушкина, чтобы он был осторожней.
      1. 2. 3. 4.
      О разговоре царя с поэтом по этому случаю сохранилась запись брата А. О. Смирновой-Россет — Аркадия Россета, друга Пушкина: “Император Николай на аудиенции, данной Пушкину в Москве, спросил его между прочим: “Что же ты теперь пишешь?” — “Почти ничего, Ваше Величество: цензура очень строга”. — “Зачем же ты пишешь такое, что не пропускает цензура?” — “Цензура не пропускает и самых невинных вещей: они действуют крайне нерассудительно”.- “Ну, так я сам буду твоим цензором, — сказал Государь, — присылай мне все, что напишешь”
      5.
      Довольный Пушкин писал Н. М. Языкову 9 ноября: “Царь освободил меня от цензуры. Он сам — мой цензор. Выгода, конечно, необъятная”. Добавим, что выгода эта была обоюдной. Царь приблизил к себе гениального поэта:
      Влачил я с милыми разлуку,
      Но он мне царственную руку
      Простер; — и с вами снова я.
      Освободил он мысль мою,
      И я ль, в сердечном умиленье,
      Ему хвалы не воспою?
      Поэт никогда не лукавит. Он действительно разделяет планы царя и восторгается порою даже личной отвагой Государя, когда тот не побоялся явиться перед народом, рассерженной толпой на вздыбленном коне, в период страшного холерного бунта. Об этом поэт подробно и эмоционально сообщает 29 июня 1831 года П. А. Осиповой. Следует отметить, что все письмо написано по-французски и только основной факт, явно поразивший Пушкина, написан по-русски: “Государь говорил с народом. Чернь слушала его на коленях — тишина — один царский голос как звон святой раздавался на площади”. (Выделено в тексте письма. — И. С.)
      . Напрашивается вывод: или Пушкин так был удивлен и возбужден, передавая эту картину, что самое важное написал для скорости по-русски, или же, зная, что письмо могут вскрыть и прочитать фискалы, облегчил этим их работу. Действительно, было чему дивиться: царь вышел к народу для разговора, рискуя жизнью! (Другое дело, что Пушкин не одобрял конечный результат этого поступка: не следует Государю часто публично появляться перед народом, который может привыкнуть, считать обыденным такие поступки, а это, безусловно, повредит его высокому положению в обществе.) Об этом есть сообщение и в “Записках” А. О. Смир-новой-Россет, но несколько в иной редакции. Это еще раз свидетельствует о том, что события потрясли общество.
      Даже и на пирушках, в частных компаниях А. С. Пушкин не забывал провозглашать тост за здоровье Императора. Как осенью 1827 года писал А. Х. Бенкендорфу сыщик М. Я. фон Фок: “Поэт Пушкин ведет себя отлично в политическом отношении. Он непритворно любит Государя и даже говорит, что ему обязан жизнью…”. И далее он добавляет: “…хвалили Государя откровенно и чистосердечно. Пушкин сказал: меня должно прозвать Николаем или Николаевичем, ибо без него я бы не жил. Он дал мне жизнь, и что гораздо больше- свободу: виват!”
      А с другой стороны, Император задержал печатание “Стансов”. Это очень характерно: произведения Пушкина, служащие “поводом к обвинению его в лести, в измене либеральным идеям, в проповеди официального консерватизма, не дозволяются правительством к печати”. Так считают некоторые современные писатели. Вместе с тем за записку “О народном воспитании” Пушкин получил строгий выговор
      2.
      Мосье Пикар ему приносит
      Графин, серебряный стакан, Щипцы с пружиною, будильник
      И неразрезанный роман.
      5
      новейшей истории…”
      Милый! Победа! Царь позволяет мне напечатать “Годунова” в первобытной
      красоте.
      (Письмо П. А. Плетневу 5 мая 1830 г.)
      1 Жаль, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное”. (3 января 1827 г.)
      “Борис Годунов” был первым произведением, подвергшимся царской цензуре. Работая над “Борисом Годуновым”, в глуши Михайловской ссылки, изучая историю русской смуты
      4. 6. 1. . Впрочем, указанный вопрос достаточно сложен и неоднозначно представлен в нашей литературе…
      “Бориса Годунова” Пушкин вынашивал долго. Как он чистосердечно писал: “Передо мной трагедия. Не могу вытерпеть, чтоб не выписать ее заглавия: Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве писал раб Божий Александр сын Сергеев Пушкин в лето 7333 на городище Ворониче. Каково?” (
      Курсив мой). (Письмо П. А. Вяземскому 13 июля 1825 г.) Сказано азартно, может быть, озорно даже, но с глубоким знанием традиций летописания!
      А. Н. Вульф, приятель поэта, записал: “Рассказывал мне Пушкин, как Государь цензирует его книги; он хотел мне показать “Годунова” с собственноручными Его Величества поправками. Высокому цензору не понравились шутки старого монаха с харчевницею” Борис дает советы сыну, советы отца-Государя, сцена монаха Пимена и сцена в саду между Мариной и Дмитрием”. Об этой сцене П. А. Плетневу 7 января 1831 года, в письме из Москвы Пушкин писал, что здесь замечают: “самозванец не должен был так неосторожно открыть тайну свою Марине, что с его стороны очень ветрено и неблагоразумно”. Как бы то ни было, “Борис Годунов” имел большой успех, на который Пушкин не рассчитывал. Хотя, закончив произведение, удовлетворенно воскликнул: “Ай да Пушкин, ай да сукин сын!” Конечно, успех был оправдан. Трагедией зачитывались в обеих столицах.       Историческая драма в стихах “Борис Годунов”, по мнению современных исследователей, в какой-то степени, как выяснилось, предопределила в сентенции общечеловеческого характера Завещание Императора Николая Павловича. Он так же, как и князь Владимир в своем обращении к детям, более известном под названием “Поучение Мономаха”, стремится дать своему наследнику Александру советы, как себя вести в сложных ситуациях, рекомендации, как прекратить возможные смуты и волнения, как входить в обязанности Правителя, как обращаться с членами царской семьи и подчиненными.
      Завещание самого Императора, составленное летом 1835 года, в некоторых моментах всецело совпадает с основным текстом “Бориса Годунова”. В это время
в полном смысле этого слова. В нем есть своеобразное заключение, основная мысль которого состоит в том, что надо владеть царством. Этот вопрос имел особую силу, так как царю, пережившему ужас 14 декабря, польский мятеж, чувствовавшему (особенно в первый период правления) себя крайне изолированно, было о чем подумать в период подготовки этого исторического документа. Оно написано в торжественно-приподнятом настроении:       “Бойся своей совести”, “на одного (Бога) возлагай всю твою надежду”, “Будь кроток, обходителен и справедлив” и т. д. (Напомним, что Наследник был еще очень молод!)
      Вместе с тем завещание по плану и по своему составу “всецело совпадает с последним монологом Бориса Годунова: советы, как предотвратить возможные смуты при вступлении на престол, как постепенно входить в обязанности Правителя, наставления касательно обращения с членами царской семьи”
1. : #9;Ты с малых лет сидел со мною в Думе,#9;Когда все приведено будет в порядок, #9;Ты знаешь ход державного правленья;#9;вели призвать себе совет и объяви, что #9;Не изменяй теченья дел. Привычка#9;#9;ты непременно требуешь во всем су-#9;#9;Душа держав. Я ныне должен был #9;#9;ществующего порядка дел, без малей-
      #9;Восстановить опалы, казни — можешь#9;шего отступления, и надеешься, что