План у Маши был очень простой. По ее словам, Люська занималась своей преступной деятельностью лишь в те дни, когда она твердо знала, что все домашние уйдут и никто не вернется в течение нескольких часов. Сегодня был именно такой день. Папа и мама сразу после работы собирались встретиться с бабушкой и пойти втроем в кино на какую-то двухсерийную картину, а Маша должна была идти на занятия школьного кружка юных техников. Люська знает, что сегодня с шести вечера и по крайней мере до половины девятого в квартиру никто не войдет. Вот тут бы и застукать Занозу на месте преступления! Для этого надо освободить шкаф под мойкой от всякого хлама, посидеть там часок, наблюдая, что делает Заноза и ее Четырехпалый, потом выскочить и схватить их за руки.
      Петя выслушал этот проект без всякого восторга. Одно дело исследовать отпечатки пальцев, сопоставлять улики, строить сложные умозаключения, а другое дело – сидеть в чужой квартире, согнувшись в три погибели в низеньком шкафу среди пауков, и ждать: то ли приступит Люська к своим таинственным занятиям, то ли нет.
      Петя молчал.
      – Ну, говори: согласен или отказываешься? – сказала Самбо. Времени не так уж много осталось.
      – А почему тебе самой в шкаф не залезть? – спросил Петя.
      Самбо ответила, что она не может пропустить сегодня занятия кружка.
      – То есть сегодня у нас, собственно, и занятий нет. Просто мы делаем генеральную уборку помещения. Если я пропущу, могут подумать, что я от черной работы отлыниваю. А потом, мне хочется, чтобы их кто-нибудь посторонний застукал, чтобы у меня свидетель был.
      Петя колебался. Чтобы оттянуть время, он спросил Самбо, как она думает осуществить свой замысел практически. Самбо ответила, что у нее все продумано. Если Петя согласен, они быстренько освобождают шкаф от всякого барахла. Как только они услышат, что Люська открывает дверь своим ключом, Петя забирается под мойку, а Маша говорит Занозе, что уходит на занятия кружка.
      – Ну хорошо, – сказал Петя. – А если твоя Заноза никакого сообщника не позовет, будет просто книжки читать – что ж, мне под мойкой так все время и сидеть? А когда придут твои родители, что мне прикажешь делать: вылезать при них и раскланиваться или сидеть скрючившись, пока все спать не лягут?
      Все продумала Самбо, но такой возможности она, как видно, не предугадала. Она снова враскачку заходила по кухне, глядя себе на ноги, постукивая ногтем большого пальца по нижним зубам. Ходила она на этот раз очень долго. Ходила и молчала.
      – Ладно! Иди! – сказала наконец она. – Я думала, с тобой и правда можно дело иметь.
      И Петя вдруг почувствовал, что ему жалко расставаться с этим таинственным делом о забрызганных стенах, и с самой Машей, и даже со шкафом под мойкой, в котором он еще не сидел, но внутренность которого ему уже отчетливо представлялась. По сравнению с сильной, энергичной Самбо он показался сам себе хлипким, каким-то комнатным, даже немного смешным со своей магнитной кисточкой и логическими рассуждениями.
      – Ладно! – сказал он. – Разгружай мойку, а я пойду маме позвоню, что задержусь надолго. Где у вас телефон?
      Самбо просияла, потащила Петю в комнату родителей, где находился телефон. По дороге она наговорила много чего-то очень приятного для Пети – чего именито, он так и не запомнил, потому что был слишком горд в эту минуту самим собой.
      Он позвонил маме, сказал, что вернется часам к восьми, и выслушал от мамы замечания о том, что уроки еще не сделаны, что новая тетрадь по алгебре еще не надписана, что в дневнике обнаружена двойка по русскому, которую он позавчера утаил. После телефонного разговора Самбо и детектив приступили к подготовке места для засады.
      Это оказалось делом трудоемким. Пете пришлось вытаскивать из-под мойки пустые банки и бутылки, порванные авоськи, склянки со старым проявителем и фиксажем, (Машин отец занимался фотографией), дерматиновые сумки для продуктов с оставшейся в них землей от картошки... Самбо рассовывала весь этот хлам куда только можно было: к себе и к маме под диван, за трюмо, стоявшее в углу, в промежуток между отцовским письменным столом и стеной.
      Наконец шкаф был освобожден. Детектив нагнулся, еще раз осмотрел свое будущее убежище. В нем можно было сидеть, если держать подбородок между коленями.
      – Я сейчас тряпку принесу, а то там паутины полно и пыли всякой, сказала Маша, но тут оба замерли.
      Из передней послышалось какое-то царапанье: кто-то ковырял ключом в замке и поворачивал дверную ручку. Детектив оглянулся через плечо на Самбо и на карачках уполз под мойку, Самбо захлопнула дверцу. Едва Петя уселся в шкафу более или менее удобно, в кухне послышались легкие, чуть шаркающие шаги и тоненький голосок:
      – А где бабушка?
      – Ушла прогуляться, потом пойдет прямо в клуб. Ты сегодня ужинать будешь одна. Мама с папой на "Гамлета" пойдут, а мне в кружок надо.
      – Я знаю, – тихо ответила Заноза.
      – Курица в холодильнике, картошка на сковородке. Я переоденусь пойду.
      Самбо ушла из кухни. Люся прошаркала куда-то в сторону окна. Несколько секунд стояла полная тишина. Вдруг что-то негромко брякнуло. Похоже было, что Люська обратила внимание на мокрый полотер и теперь разглядывает дюралевую трубку с отпечатками пальцев. Детектив сидел скрючившись и проклинал себя и Машку за то, что они не убрали полотер.
      – Людмила! Я, значит, пошла, – донесся из передней голос Маши. Ты дома будешь?
      Петя услышал, как Заноза шмыгнула прочь от подоконника.
      – Не знаю... Может, прогуляться пойду, – ответила Люся таким безразличным тоном, что детектив подумал: "Может, пронесло. Может, она не обратила внимания на полотер".
      Хлопнула входная дверь. Люся ушла в комнаты. Тут Петя смог сориентироваться в своем убежище и разместиться в нем поудобней. До сих пор он сидел скорчившись, упираясь спиною в боковую стенку шкафа, а затылком – в нержавеющую сталь, из которой была сделана мойка. Он сидел не под раковиной, выштампованной в этой стали, а под тем местом, куда ставили вымытую посуду, то есть в самом высоком месте шкафа. Теперь он сообразил, что если протянуть ноги под раковину, то можно сесть поудобней: бочком, полулежа. Петя так и поступил и тут же сделал новое открытие: между дверцей и верхней частью мойки тянулась довольно широкая щель, в которую была видна значительная часть кухни.
      Приняв удобную позу, детектив стал прислушиваться к тому, что делается в квартире. Некоторое время он не слышал ровно ничего. Но вот из комнаты, что напротив кухни, донеслось потрескивание телефонного диска: Заноза кому-то звонила. Детектив перестал дышать. Телефонный разговор, который он услышал, оказался удивительно коротким. Люся произнесла всего два слова.
      – Митька? – спросила она негромко и так же негромко добавила: Иди!
      Петя от волнения заерзал в своем шкафу.
      "Четырехпалый! Сейчас придет Четырехпалый! Интересно, когда он явится? Через пять минут? Через полчаса?"
      Четырехпалый явился гораздо быстрей. Сразу после разговора по телефону Заноза прошла в переднюю и открыла входную дверь. Петя услышал, как распахнулась и хлопнула дверь соседней квартиры, затем в передней раздался торжествующий мальчишеский голос:
      – Все! Считай, что теперь все! Считай, что готова машина!
      – Митька, ты с машиной сейчас подожди! Митька, у нас очень серьезное положение, – сказала Заноза.
      – Чего? Какое серьезное?
      Детектив с такой силой припал к щели, что лбу и носу стало больно. И вот в кухню вошла Заноза, а за ней – Четырехпалый.
      Ростом он был даже поменьше Люси. Голова и глаза у него были совершенно круглые, нос – кнопкой, уши торчали, а брови отсутствовали.
      – Где серьезное? Чего серьезное? – повторил пришелец.
      Как видно, это был человек горячий, энергичный. Говорил он быстро и громко, а когда оглядывался, резко дергал головой. На какой руке у него не хватало пальца, Петя разглядеть не смог.
      – Митька, нас выследили, – почти шепотом сказала Заноза. – Иди сюда! Гляди!
      Она увела своего сообщника к окну, и оба исчезли из поля зрения детектива. Теперь он слышал только их разговор.
      – Ну? – спросил Четырехпалый.
      – Во-первых, бабушка обнаружила мокрый полотер. Она им паркет у себя в комнате испортила.
      – Попало?
      – Пока не попало. Потому что меня дома не было. Но, конечно, попадет... Митька, но это не самое главное... Вот, смотри! Видишь?
      – Ну кто-то хватал трубу грязными руками.
      – А чьи это "грязные руки"? Чьи это отпечатки пальцев? Ты знаешь? – тихо, но взволнованно произнесла Заноза. – Это же наши отпечатки пальцев!
      – Во! "Наши"! – усмехнулся Четырехпалый. – Что мы, в саже сначала руки пачкали, прежде чем полотер брать?
      Тут Заноза объявила Митьке, что он ничего не понимает, что он полный дурак, что он совсем как маленький ребенок. Она рассказала ему, что Самбо пригласила на помощь Петю Калача, а тот, как Митька сам знает, известен всей школе своей страстью к расследованиям и своей магнитной кисточкой, с помощью которой он проявляет отпечатки пальцев.
      Четырехпалый понял все, но нисколько не испугался.
      – Вот это да! Это, значит, наши отпечатки пальцев, Люськ! Вот бы узнать, из чего делают эту магнитную кисточку!
      – Митька! Ну... ну, ты совсем глупенький! Ты понимаешь, что мне от Машки теперь жизни не будет, а тебя Машка так отлупит, что ты неделю больной пролежишь!
      В голосе Четырехпалого снова появились торжествующие нотки.
      – Отлупит? А на что спорим, что не отлупит? Хочешь, нас завтра... нет, послезавтра в школе на руках будут носить, а еще через неделю наши портреты в "Пионерской правде" появятся? Хочешь?
      – Ну, хочу, конечно... – уже другим тоном сказала Заноза. – Только ты говори яснее: в чем дело?
      – В чем дело? П_ы_л_е_с_о_с, вот в чем дело! Понимаешь?
      Как видно, Люся ничего не понимала. Она молчала.
      – Полотер моет, а пылесос воду отсасывает, – торжественно и медленно отчеканил Четырехпалый. – Теперь понимаешь?
      Наступила долгая пауза.
      – Митька, ты, кажется, гений, – тихо произнесла Заноза.
      – Неси пылесос! – приказал "гений". – Завтра твоя Самбо гордиться будет, что у нее есть такая сестра.
      В шкафу под мойкой стояла жара: где-то поблизости проходила труба с горячей водой. Пете было душно, у него затекла правая рука, на которую он опирался, болела шея, потому что голову нужно было держать прижатой к плечу. Но детективу казалось, что он готов просидеть в таком положении хоть до поздней ночи, лишь бы только узнать, что значит вся эта возня с пылесосом и чем она кончится.
      Теперь он снова мог видеть заговорщиков. Они то уходили из кухни, то возвращались. С изумлением детектив убедился, что Четырехпалый вовсе не четырехпалый, что на обеих Митькиных руках все пальцы целы. Заноза принесла откуда-то красивый, обтекаемой формы пылесос. Митька извлек из него фильтр для пыли, сказав, что он будет только мешать. Затем пылесос поставили на стул, да в таком месте, словно нарочно позаботились о том, чтобы Пете было удобнее на него смотреть.
      – Ведро тащи или таз какой-нибудь, – сказал Митька, прикрепляя к пылесосу гофрированный шланг с наконечником.
      Люся притащила из ванной большой эмалированный таз и поставила его на пол под пылесосом в противоположном конце от шланга.
      – Из кружки будем или кишку принести? – спросила она Митьку.
      – Кишку давай. Чтоб все, как полагается, было.
      Заноза ушла и вернулась с кишкой такой же толщины, как для клизмы, но только раза в три длинней. Она подошла вплотную к мойке, и Пете на некоторое время ничего не стало видно. Он только по звукам мог догадаться, что Люся насаживает конец кишки на водопроводный кран.
      – У меня все, – тихо произнесла Заноза.
      И Петя снова увидел перед собой красивый пылесос.
      – И у меня все, – отозвался Митька, втыкая вилку от пылесоса в штепсель у двери. Он отошел от штепселя и взялся за гофрированный шланг.
      – Митька, ты волнуешься? – чуть слышно спросила Заноза.
      – Малость есть, конечно. Все-таки судьба решается: или нам жизни не будет, или...
      Заноза не дала ему договорить:
      – Митька... пускать воду?
      – Пускай! – немного хрипло ответил Митька.
      Над головой у детектива зашумела по трубе вода В следующее мгновение взвыл мотор пылесоса.
      Петя увидел, как по линолеуму растекается большая лужа. Митька схватил наконечник пылесоса и стал водить им по этой луже.
      – Качает! Качает! – закричала Люся. – Ой, ты смотри, даже перебрызгивает через таз!
      Из заднего отверстия пылесоса хлестали мелкие брызги. Они проносились над тазом и улетали куда-то в коридор. Держа в одной руке кишку. Заноза другой рукой приподняла таз так, чтобы брызги попадали в него. Хорошенькое лицо ее сияло.
      – Митька! Ты гений! Нет, Митька, ты просто гений!
      Митька не слушал ее.
      – Эту штуку надо резиной обклеить, – говорил он, орудуя наконечником. – Тогда еще лучше к полу прижиматься будет. Еще сильнее будет тянуть.
      Детектив заметил, что лицо Занозы как-то вдруг изменилось, она с тревогой смотрела на пылесос. Из него теперь летели не только брызги, из него еще валил и пар. Изменился и звук, с которым работал мотор. Сначала он выл очень тонким голосом, а теперь выл натужно и прерывисто.
      Заноза поморгала длинными ресницами. Она хотела что-то сказать своему сообщнику, но тот и сам заметил, что с пылесосом дело обстоит неладно, и, прекратив работу, уставился на машину.
      Пылесос зашипел, потом в нем что-то треснуло. Шум мотора утих. Несколько секунд изобретатели молчали.
      – Перегорел, – сказал наконец "гений".
      – Митька! Что же теперь будет? – прошептала Заноза.
      – Теперь... это... теперь попадет...
      И тут детектив решил, что пора наконец произнести фразу, которую он очень долго смаковал, которую он много раз прорепетировал в уме.
      – Так! – сказал он металлическим голосом. – Ваша игра окончена.
      Он увидел, как Заноза и "гений" подскочили, словно их хлестнули плеткой по ногам. Он толкнул дверцу шкафа, но та не поддалась: Самбо захлопнула ее, не сообразив, что защелка открывается только снаружи.
      – А ну откройте! – властно приказал детектив.
      Ни Люська, ни Митька не шевельнулись.
      – Откройте! Я Петр Калач, слышите! – отчеканил "сыщик".
      Он увидел, как Митька направился было к мойке, но Заноза схватила "гения" за рукав и, прижав пальцы к губам, тихонько увела его из кухни. Дверь бесшумно закрылась.
      Никогда еще Петька не попадал в такое глупое положение. Кричать, требуя, чтобы его выпустили, ему казалось делом безнадежным и унизительным. Он мог бы поднатужиться и сломать или защелку, или самое дверцу шкафа. Но ему было ясно, что, сделав это, он будет чувствовать себя очень неловко перед Самбо и перед се родителями.
      Авторы приключенческих романов любят прерывать повествование на самом интересном месте, как раз в тот момент, когда герои их попадают в отчаянное положение. Так поступлю и я: оставлю детектива сидеть под мойкой и расскажу, с чего началась вся эта история с пылесосом и полотером.

      СЕРДЕЧНАЯ ТАЙНА ЗАНОЗЫ
      Неделю тому назад звено Люси Пролеткиной осталось после уроков. Была его очередь мыть в классе пол.
      Уборка класса, мытье пола – дело но очень-то приятное. Но раньше эту работу еще можно было терпеть. Она производилась под наблюдением Киры Леонидовны, женщины энергичной, веселой, любившей посмеяться. В конце сентября Кира Леонидовна тяжело заболела, и у класса появилась новая руководительница – Вера Прокофьевна. Ни Люся, ни другие ребята, оставшиеся сегодня в классе, еще не занимались мытьем полов под надзором Веры Прокофьевны. Но за эти три недели они хорошо познакомились с ней и теперь твердо знали: тоска будет смертная.
      Так оно и получилось. Вера Прокофьевна явилась в класс сразу же после звонка. Она была высокая, сухая, жилистая.
      – Кажется, все в сборе, – отчеканила она резким голосом. – Это отрадно, что вы такие сознательные. А то на прошлой неделе половина уборщиков разбежалась.
      Вера Прокофьевна даже с одним человеком говорила так громко и отчетливо, словно перед ней был шумный класс. Похвалив ребят за сознательность, она взяла стул, поставила его в угол рядом с дверью и села на него, не облокачиваясь о спинку, скрестив руки на груди.
      Ребята не первый раз занимались уборкой. Каждый знал свои обязанности. Мальчики принесли ведра с водой, сдвинули парты в одну сторону и принялись протирать их мокрыми тряпками. Девочки посыпали пол содой, плеснули на него воды и стали тереть половицы щетками. Минуты две Вера Прокофьевна молчала, а потом вдруг громко проговорила:
      – Так, так! Я вот с вами еще мало знакома. Вот теперь я погляжу, кто из вас белоручка, а кто настоящий труженик. Вот на таких-то делах и познаются люди.
      Вера Прокофьевна хотела подбодрить ребят, а прозвучала эта фраза угрожающе. Все продолжали работать молча. Лишь изредка кто-нибудь коротко произносил:
      – А ну-ка, помоги!
      Это когда нужно было передвинуть парту.
      – Ребята, воду!
      Двое мальчиков забирали ведра с грязной водой и уходили.
      – Не сходит. Потри еще.
      Мокрая щетка начинала ерзать в одном месте, где на полу синело чернильное пятно.
      Люся намочила в воде большую тряпку и принялась начисто вытирать ею надраенный щетками пол. Выжимая тряпку над ведром, она незаметно для себя вздохнула.
      – Вздыхаешь, Пролеткина, – заметила Вера Прокофьевна. – Как видно, тяжела для тебя такая работа. Не приучили тебя дома к простому физическому труду.
      – Не тяжелая эта работа, а просто скучная, – сдержанно сказала Люся.
      – А по-твоему, значит, человек должен заниматься только тем, что ему интересно? Напрасно ты так думаешь, Пролеткина. Интересным делом заниматься легко... это каждый захочет сделать то, что ему интересно. А вот ты приучи себя терпеливо выполнять работу скучную, неприятную... Вот тогда ты станешь настоящим человеком.
      Ребята прекрасно знали, что в жизни приходится заниматься делами скучными, неприятными, но Вера Прокофьевна заговорила об этом в поучительном тоне, и Люсе сразу захотелось ей возразить.
      – А мой папа говорит совсем другое, – сказала она негромко, водя тряпкой по полу.
      От неожиданности учительница помолчала.
      – Так что же говорит твой папа?
      – Мой папа говорит, что любую, даже самую скучную работу можно сделать интересной, если к ней подойти творчески. – Эту фразу Люся произнесла уже погромче. Затем она повернулась спиной к учительнице и принялась полоскать тряпку в ведре.
      Кто-то из ребят хихикнул.
      – Интересно, – раздался голос Веры Прокофьевны. – Интересно, как же твой папа станет творчески мыть полы? Ты не скажешь мне, а, Пролеткина?
      Ребята захихикали еще громче.
      Люся злилась на себя. Она и сама не знала, как это творчески мыть полы. Она просто повторила услышанную от отца фразу, лишь бы возразить раздражавшей ее учительнице.
      – Что ж ты молчишь, Пролеткина? Мы ждем.
      И вдруг Люсю словно осенило. Она выпрямилась и посмотрела на учительницу в упор, склонив голову набок.
      – Можно, например, какую-нибудь механизацию провести.
      Вера Прокофьевна уставилась на нее во все глаза:
      – Что?
      – Можно, например, какую-нибудь машину изобрести, чтобы она мыла полы.
      – Ух ты! – хохотнул один из мальчишек.
      – Люська, ну довольно тебе глупости болтать! – с раздражением сказала Соня Тетеркина.
      – Да, Пролеткина! – поддержала ее Вера Прокофьевна. – Прежде чем изобретать, надо вооружиться знаниями, дорогая моя. А пока ты вот стоишь да разглагольствуешь, а твои товарищи трудятся.
      Больше Заноза ничего не возражала. Ей уже было не до споров с учительницей. Мысль о поломоечной машине привела ее к такой идее, что сердце у Люси заколотилось от радости, как барабан.
      Дело в том, что в школе был клуб – Клуб юных конструкторов, – а в клубе был староста, девятиклассник Эдик Лазовский. Он был высокий и стройный. Он ходил всегда с гордо поднятой головой. У него были черные насмешливые глаза и крошечные темные усики. Не только во всей школе, но и во всем мире не было для Люси человека красивее и обаятельнее, чем Эдик. Он казался ей также и самым умным, самым благородным человеком на свете, хотя она ни разу двух слов с Эдиком не сказала. Чего бы только не отдала Заноза, лишь бы ее приняли в Клуб юных конструкторов! Но правила приема в этот клуб были строгие. Туда принимали ребят начиная с шестого класса, да и то с разбором. Туда нужно было явиться с определенной технической идеей, нужно было твердо знать, над чем ты хочешь работать, как ты эту идею собираешься осуществить. Люся считала Машу Самбо бесчувственной колодой, не понимающей своего счастья. У Машки были способности к технике, она придумала какое-то там "изготовление мелких деталей способом гальванопластики". Она дважды в неделю посещала клуб, виделась с Эдиком, разговаривала с ним и даже ссорилась с ним, как будто это был не сам Эдик Лазовский, а просто так, обыкновенный мальчишка. Сколько вечеров проворочалась Люся без сна в постели, сколько двоек получила она, пытаясь придумать во время уроков эту самую "техническую идею"! Ничего ей в голову не приходило. И вот теперь эта идея явилась сама собой! Да еще какая идея! Только тупицы вроде членов Люсиного звена могли ее не оценить.
      Заноза была самой тихой девочкой в классе, она говорила, не повышая голоса, она даже двигалась бесшумно. Но внутри нее часто клокотали страсти. И вот теперь она молча вытирала тряпкой пол, молча полоскала тряпку в ведре с водой, молча отжимала ее, и никто из ребят не догадывался, что произошло с ней за эти несколько секунд. Сегодняшний день, такой будничный, такой обычный, теперь казался ей самым замечательным днем ее жизни. Она уже представляла себе, как Эдик читает газету, а в этой газете написано о ней, о Люсе Пролеткиной, изобретательнице чудесной поломоечной машины, освободившей миллионы школьников от скучной и неприятной работы.
      Вместе с другими ребятами Люся поставила на место парты, вернула нянечке щетки, ведра и тряпки, вместе с другими ребятами она умылась. Потом она незаметно отделилась от ребят и побежала на третий этаж, туда, где в двух комнатах размещался клуб.
      Люся знала, что по расписанию сегодня занятий в клубе нет, но она знала также, что там в любой день после уроков можно застать или руководителя клуба – преподавателя физики Митрофана Фомича, или преподавателя по труду Ивана Егорыча, или кого-нибудь из активистов.
      Еще издали, идя по пустому коридору, она заметила, что дверь клуба чуть приоткрыта. Подойдя к двери. Заноза распахнула ее и остановилась на пороге.
      Она увидела большую комнату, пустые столы с приделанными к ним тисками, какие-то станки и станочки, модели ракет и самолетов, подвешенные к потолку, множество каких-то приборов в шкафах, на шкафах и на полках вдоль стен. В комнате находился всего лишь один человек...
      Этим человеком был Эдик Лазовский!
      Он стоял перед столом, держа зажженную лампу на длинном шнуре. По столу двигалась известная всей школе электрическая черепаха. Она двигалась в сторону лампы. Если Эдик внезапно переносил лампу куда-нибудь вбок, черепаха начинала вертеть своей круглой головой фотосопротивлением и, "увидев" лампу, снова направлялась к ней.
      Люся: надеялась застать Эдика в клубе, но она никак не рассчитывала столкнуться с ним один на один. Оттого, что ей придется разговаривать именно с Лазовским, Заноза совсем растерялась.
      Когда она вошла, Эдик оглянулся, но он смотрел на Люсю не больше двух секунд.
      – Так? Что угодно? – спросил он без всякого любопытства и снова занялся своей черепахой.
      Люся молчала.
      Эдик выключил лампу и стал сматывать длинный электрический шнур. Тут он снова посмотрел на Люсю:
      – Ты кого-нибудь ищешь?
      Люся отрицательно покачала головой. Она и не подозревала, что у нее сейчас довольно глупый вид: ступни поставлены носками внутрь, растопыренные ладошки прижаты к ногам, голова склонилась набок, а рот слегка приоткрыт.
      Эдик взял черепаху и понес ее в шкаф.
      – Так в чем же дело? – безучастно спросил он.
      – У меня идея, – с трудом выдавила Люся.
      Наконец-то Эдик проявил некоторое любопытство. Он даже приостановился:
      – Гм! Идея? Какая идея?
      – Техническая, – тихо ответила Люся.
      Эдик уже совсем пристально смотрел на свою обалдевшую посетительницу. Губы его как-то странно подрагивали.
      – Ну, давай излагай свою идею.
      – Поломоечная машина...
      – Что?
      – Такая машина, чтобы полы мыть. Я хочу ее изобрести. Чтобы ребятам не мыть полы.
      Эдик громко и очень весело захохотал. Он хохотал, идя к шкафу, отпирая его, ставя черепаху в шкаф... А заперев шкаф, он, продолжая смеяться, закричал:
      – Митрофан Фомич, идите сюда! Нет, вы только посмотрите, какой экземпляр!
      Из соседней комнаты вышел очень высокий, очень полный человек учитель физики Митрофан Фомич. Ребята прозвали его "Дер Элефант", но не только за то, что он был тучен и высок. Дело в том, что у него была привычка покачиваться. Он ходил, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Когда он разговаривал с кем-нибудь стоя, он тоже ритмично покачивался, перенося тяжесть своего тела с одной ноги на другую.
      – Какой, ты говоришь, экземпляр? – спросил он очень низким, гудящим басом.
      Эдик упал на стул, бессильно свесив руки, и захохотал еще громче. Вдруг он вскочил.
      – Извините, Митрофан Фомич, – сказал он, сдерживаясь. – Но... но пусть она вам сама объяснит... Вам... вам обязательно самому надо послушать.
      Дер Элефант подошел своей качающейся походкой к Люсе. Руки у него были заложены за спину.