Было довольно очевидно, что никакого ответа Еремей Павлович не мог высосать даже и из бараньей ноги.
      – А в тридцать первом пулемёт был?
      – Пулемёт, не пулемёт, а винтовка, действительно, была. Ну, изворачивался. Призвали. Там я и в партию попал. И даже безбожные курсы проходил. Ну, и что?
      – Вот от безбожия-то всё это и произошло, – сказал отец Паисий.
      – Ну, это мне тоже вовсе неизвестно. Я, конечно, по части там постов или попов… ну, это другое дело. Только есть попы, кто против коммунизма, а есть, кто и за коммунизм, даже и епископы, так ведь? В Бога-то я, может, и верю, а только чего Он от меня хочет, понять не могу.
      – Пренебрегаешь церковью, потому и понять не можешь.
      – Опять же, и церкви-то разные, одна – так, другая – этак. Образованные люди? Так тоже, одни – так, другие – этак, а десятые – и, вовсе, по-десятому. А пришёл, вот, к папаше, а он – пороть. Отлезь, Дунька, вовсе я не пьян, я только на взводе, дай человеку своё сердце выговорить. Вот, тут образованные люди, даже и американцы. И, вот, отец Паисий. А что пьян ли я, или не пьян, так это не ответ. Я и спрашиваю, за что же меня пороть-то?
      – По-моему, не за что, – сказал Валерий Михайлович.
      – А! – торжествующе воскликнул Потапыч. – И то, уж, слава Богу, прощение, значит, заслужил. А прощать-то меня за что? Оно, конечно, вот, например, Медведева, того я по службе знаю. Вот, папаша говорит, повесить. А я говорю, и повесить его мало. А вдруг, может, и он, вот, вроде меня, сидит и думает: “Вот бы всю эту сволочь перевешать”, – всех, кто сверху над ним сидит.
      – Очень интересно, – сказал мистер Бислей. – Скажите, так, как вы, думают многие?
      – Кто что думает, дорогой мой мистер, так этого никто не знает. Это только тут, на заимке, можно язык распустить. Вот, Дунька может подтвердить, убивать я не убивал, а воровать приходилось. Ну, там арестовывал, приказано, что поделаешь. Так вот, Дунька подтвердить может, сколько разов я ей говорил: “Вот бы эту сволочь перевешать!” А потом думаю, если бы не пьяное дело, если бы оставался я в партии, вот так, раз за разом, может, тоже вроде Медведева стал бы. Ведь, вот, сколько таких медведевых расстреляно было. Значит, тоже что-то там крутили, кого-то тоже вешать собирались? Так, может, и наш Медведев, вот, придёт к себе домой, надуется водки и зубами скрипит? Почему нет? Молод я был, тоже думал, образованные люди, всякие, там, ораторы, писатели, профессоры, учились, ведь, черт их раздери! Так, может, их вешать и пороть, а не жучкиных и медведевых?
      – Вот, это, пожалуй, правильно, – слегка торжествующе заявил Еремей Павлович, – рыба с головы воняет. Я своему Феде сколько раз говорил: “Ты, брат, учись, да только не переучивайся”… А то такому научишься, что на отца доносить побежишь, был, говорят, и такой молодец.
      – И такие были, – подтвердил Потапыч. – Вот, натаскивают парнишку на всяких там врагов народа, а что он, парнишка, понимает? А разве со мной намного лучше было? Тут тебе и Маркс, и Ленин, наука всякая, и вот насчёт Бога, мощей и всего такого. Совсем было в шатание пришёл. Ну, думаю, сейчас, действительно, плохо – голод, холод, ну, ничего, вылезем на мировой простор. Вот тебе вылезли, сидим тут, как мышь под метлой, а, может, и ночью-то этой бахнут нас с самолётов.
      – Сегодня ночью не бахнут, – сказал Валерий Михайлович.
      – Ну, завтра. Или послезавтра.
      Дарья Андреевна, наконец, не выдержала:
      – Да скажите же вы мне, да куда же нам податься?
      – Вот что, Дарья Андреевна. На этих днях, приблизительно послезавтра, я буду знать, как дела стоят. Вы, Дарья Андреевна, не очень уж меня вините…
      – Да, Господи Ты, Боже мой, да разве ж я вас виню, судьба уж такая!
      – Ну, а всё-таки из-за меня. Дело, однако, в том, что вам всё равно вашу заимку пришлось бы бросить. Советы фактически занимают Китай, и рано или поздно вас всё равно раскулачили бы. Да так, что, как снег на голову, ничего вы не успели бы спасти, да, может быть, и сами не успели бы спастись. Что поделать, во всей России такая же передряга. Да и не только в России.
      – Когда же, Господи, с ними то покончат?
      – Не покончат, – мрачно сказал Потапыч, – крепко въелись. И кто покончит?
      – А вы знаете, кто? – спросил Валерий Михайлович. – Вот этот самый мистер Бислей, он и покончит.
      – Это он-то? – Потапыч от удивления поставил на стол стакан, который он совсем уже, было, поднёс ко рту. – Это он-то? Почище дяди были, да и те не покончили…
      – А вот мистер Бислей покончит.
      – То есть, простите, – прервал мистер Бислей, – не только мистер Бислей, но и господин Светлов.
      – Допустим. Вот поэтому-то, Дарья Андреевна, за мною так и гоняются. Мистер Бислей в Америке, и мы тут, в России, работаем над одной такой штучкой. У мистера Бислея кое-чего не хватает, и у нас кое-чего не хватает, вот почему я послал к мистеру Бислею, а он и сам сюда попал. Теперь ясно?
      Еремей Павлович положил на стол то, что ещё оставалось от целой бараньей ноги, оставалось мало, и переводил свои глаза со Светлова на Бислея и с Бислея на Светлова.
      – Ну, это уж бабушкины сказки, – категорически отрезал Потапыч.
      – Заткнись, – строго сказал Еремей Павлович. – Я, кажись, кое-что кумекаю. Не будет ли ваша штука атомной бомбой?
      – А вы откуда об атомной бомбе слышали?
      – Слышал. Газеты попадались. Люди тут кое-какие попадались. Слышал.
      – Правильно, атомная бомба.
      – Господин Светлов эти изыскания начал, а мы продолжаем, – подтвердил мистер Бислей. – У нас это, конечно, несколько удобнее…
      – Угу, так вот это что! Ну, давай вам Бог, давай вам Бог! Вот такую бомбочку ляпнуть на матушку Москву, чёрт с ней, с матушкой, отстроим, а так, чтобы от сволочи то этой и мокрого места не осталось. Вот по всей России была бы радость, Светлое Воскресенье!
      – Вот это так! – почти заорал Потапыч. – Вот это здорово. Вот это, значит, образование, раньше нам всем революцию устроили, а теперь нас всех, значит бомбой к чёртовой матери, отстань, Дунька, я, может, двадцать лет молчал, теперь давай уж и мне поговорить. Те, кто в Москве живут, в семнадцатом году, может быть, и рогатки не имели. Вот вроде того взвода, который вы, Валерий Михайлович, перебили на полный ход. Конечно, понимаю, дело житейское, своя шкура, за вами гнались, ну вы и того… Однако, чем эти парнишки виноваты? А у каждого отец и мать есть. Так. Папаша, тот, вот, пороть собирается, это ещё по-божески. А вы вот с этим самым мистером хотите от нас и мокрого места не оставить
      – Никто о тебе не говорит, – пробурчал Еремей Павлович.
      – Нет. Примерно обо мне. Остался бы я в партии, был бы я сейчас в Москве.
      – Так ты, значит, за Советскую власть?
      – Я, папаша, Советскую власть почище вас знаю, двадцать лет в этом соку варился. А вы на заимке сидели. Власть, прямо говорю, – сволочь, сволочная власть. А кто она есть, вот эта власть? Вот шофёр, что вас вёз и аэродром поджёг? Ведь, вот же, на чекистской службе состоит, на чекистской машине ездит… Или, скажем, вот, сидим мы с вами, Валерий Михайлович, и вот поросёнка уписываем и водочку потягиваем. А, если бы, вот там, в лесу, помните? Будь у меня мой винт под рукой, да не будь Дуньки, какое недоразумение вышло бы? А?
      – Да, недоразумение вышло бы, – согласился Валерии Михайлович, – дело только в том, что это у вас в руках винтовки не было. У меня была.
      – Ну, значит, такое у вас благородство характера, что вы меня сразу не ухлопали. Значит, недоразумение было бы. А вдруг вся эта революция наша – вся она только недоразумение? Вот, если бы как-нибудь сказать всему, значит, народу: “Братцы, завтра в полдвенадцатого плюньте, и всё, нету больше никакой Советской власти?”
      – А как вы это скажете? – спросил Валерий Михайлович.
      – Это уж ваше дело, образованное. Как революцию устроить, образования у вас хватило, а теперь только на атомную бомбу хватает? А? Как царя свергать, так образованности у вас и без атомной бомбы хватало, а как Сталина свергнуть, так всю матушку-Москву ко всем чертям? А, может, за матушку-Москву вся Россия встанет? Сталин там, не Сталин, чёрт с ним, а Москва Москвой?
      – Очень, очень интересная беседа, – сказал мистер Бислей.
      – Однако, можно понять так, что вы, господин…
      – Зовите просто Потапыч…
      – … что вы, господин Потапыч, за монархию стоите.
      – Монархия – это мне точно неизвестно, а чтобы был царь. Конкретно и обязательно. И чтобы не нас, а образованных пороть. Мутили-мутили народ, сбивали с толку, да извините, – Потапыч привстал и кому-то погрозил в пространство кулаком, – да только, извините, с толку не сбили.
      – Это правильно, – подтвердил Еремей Павлович, – за такие разумные речи, чёрт с тобой, налей ещё по баночке.
      – Налей, Дунька, делать тебе всё равно нечего… Вот, вы гражданин американский, думаете, что я сапогом сморкаюсь. Это – извините. И Маркса читал, и Энгельса читал, и Ленина-Сталина читал – всё, как полагается.
      – Я Ленина, собственно, не читал, – признался мистер Бислей.
      – Ага! И не читали Ленина, и не жили при Ленине. А я и читал, и жил. Образованный был человек? Образованный! Сколько миллионов с голоду при нём передохло, так этого никакая наука не знает. Так что, если вы и учёный, так и я учёный. И партия меня учила, и голод меня учил. А таких, как я, миллионы. Сто миллионов. Двести миллионов. Что ж это мы, с нашими рогатками, Советскую власть устраивали? Каждому жить хочется, а живёшь один раз… Вот, папаша говорит, я, де, на ворованном хлебе отъелся. Не буду врать, на ворованном. А вот, только Дунька, может быть, скажет, сколько я этого ворованного хлеба для мужиков спас, а? Дунька, подтверди!
      – Опасное было дело, – сказала Дунька, – вспоминать не охота.
      – Опасное было дело… А сколько таких опасных делов на Руси делается? А ведь каждому охота жить.
      – Каждому охота жить, – сказал отец Паисий, – да только жизнь-то не в животе одном, есть ведь и душа у человека?
      Потапыч, грузно и пьяно возвышаясь над столом, сверху вниз посмотрел на отца Паисия.
      – Вы, батюшка, я вижу, в Бога веруете, не то, что этот колдун там, в пещере, так что о душе и о Боге поговорим после. Я, может, безбожные курсы проходил, так о Боге по пьяной лавочке даже и мне говорить совестно. Может, как раз безбожные курсы к Богу-то и привели?
      Валерий Михайлович медленно, в растяжку, скручивал себе папиросу и смотрел на Потапыча с чувством несколько неприятного изумления. А также и с выражением некоторой беспомощности. Мистер Бислей, потягивая из маленькой рюмки душистый самогон, казалось, забыл и пытку, и усталость.
      – Это всё очень интересно, что вы говорите, очень интересно. Однако, кроме атомной бомбы, я никакого выхода не вижу. Кажется, не видит и господин Светлов.
      Валерий Михайлович пожал плечами.
      – Выход может быть комбинированным. Потапыч, во всяком случае, ставит вопрос не совсем правильно, сейчас дело идёт не о том, чтобы атомной бомбой уничтожить Москву, а о том, чтобы Москве не дать в руки атомной бомбы.
      – Москве? Это никак, – сказал Потапыч, всё еще стоя и стоя уже не совсем уверенно. – А, вот, что я вам скажу, а вы скажите вашим там американцам. Сколько стоит атомная бомба?
      – Очень много…
      – Так вот, заместо того, чтобы бросать бомбы, атомные, там, или какие, нужно сбросить над Россией винтовки, сто миллионов винтовок. Ну, не сто, так двадцать…
      – Но, ведь, винтовки у вас есть?
      – Это у нас есть. У мужика, можно сказать, и рогатки поотбирали. Так вот, винтовки. И чтобы на каждой винтовке был штамп “от русского царя – русскому народу”.
      – Почему от царя?
      – Потому, что народ больше не поверит никому. Кто там у вас? Керенский? Труман? Я ведь тоже газеты читал. Никому не поверит. Вот, думали, Германия – образованная страна. Теперь будут думать, вот, Америка – тоже образованная страна. Не поверят. Царю поверят. И чтобы было сказано, вот в такой-то день в полдвенадцатого Советской власти больше нет. Кончено. Кончилась. Так вот, в полдвенадцатого, может, и товарищ Медведев станет петь “Боже, Царя Храни”. А вешать, вешать не нужно никого.
      – И даже Бермана?
      – И даже Бермана. Этот сам повесится. Все эти сами повесятся, куда им будет податься? Что у нас в России? Наваждение и больше ничего. Навели наваждение, и, вот, плутаем. Вот, Валерий Михайлович, тот, ясно, за “Боже, Царя храни”. А, может, и те пограничники, которых Валерий Михайлович, как рябков, перебил, те тоже за “Боже, Царя храни”. А что получилось? Призвали парнишек, в строй поставили, приказали, что делать? А мне, что было делать?
      – Я всё-таки ещё раз спрошу, вот так, как думаете вы, господин Потапыч, много ли людей в России думают так же, как вы?
      – Я, гражданин американец, никакой всенародной переписи не производил. А глаза у меня есть. И народу я видел уйму. Всякого народу. Народу в России много. Разные люди есть. А как припомню, всё-таки полагаю, что вроде меня – процентов, так, под сто.
      – Вот это здорово, – заорал Еремей Павлович, – ай да Потапыч, а я-то думал, дура Дунька, нашла в кого втемяшиться! А это совсем здорово. Винтовки и чтобы от царя! И тогда Советской власти крышка враз. Ай да Потапыч! Дай лапу!
      Потапыч протянул через стол свою мясистую руку и сейчас же взвыл:
      – Пусти, чёрт таежный, пальцы переломаешь!
      – Это я от души, – извинился Еремей Павлович, – очень здорово вот ты сказал, царя и винтовки. Нам без царя, – продолжал Еремей Павлович, обращаясь к мистеру Бислею, – никакого ходу нет, не одна, так другая нечисть на шею сядет. А с царем мы тысячу лет жили.
      – Это мне мало понятно, – сказал Бислей. – Но, если царя нет?
      – Если нет – выдумайте, самозванца найдите…
      – Не нужно самозванца, – пояснил Валерий Михайлович, – некоторые великие князья спаслись заграницу…
      – Это, Валерий Михайлович, в самом деле?-недоверчиво спросила Дарья Андреевна, до сих пор предпочитавшая не вмешиваться в мужской разговор.
      – В самом деле.
      Дарья Андреевна перекрестилась.
      – Ну, тогда, может быть, Бог нас ещё спасёт…
      Потапыч воспользовался перерывом для новой стопки.
      – Ну, вот, – сказал он очень медленно, – ну, вот, если есть, так о чём же разговор? Двадцать миллионов винтовок, стоить будет пустяки, и чтобы от царя. И чтобы было сказано: в полдвенадцатого. И чтобы всякий, кто после полдвенадцатого еще шебаршить будет, тогда уж пусть на себя пеняет. Тогда, может быть, и Медведев уже в одиннадцать часов переменится. Так сказать, досрочное выполнение и перевыполнение. Побоится опоздать.
      – А если без царя? – спросил мистер Бислей.
      – Ничего не выйдет, – подтвердил Еремей Павлович, – всё уж мы перепробовали: и Керенского, и Колчака, и Ленина, и Троцкого, хватит. Опять атаманщина пойдет. Мужик, тот пахать станет, а атаманы снова грабить начнут, хватит. Такие Стёпки Разины пойдут, что упаси Господи.
      Лицо мистера Бислея выражало некоторое недоумение.
      – Ведь, вот, живем мы в Америке без царя…
      – Так это в Америке, а это в России, – сказал Еремей Павлович. – А чем у вас в Америке кончится, так это ещё тоже неизвестно. Америка нам не указ. А мы с царями тысячу лет прожили и ещё десять тысяч лет проживём. Что у вас там в Америке, это мне вовсе неизвестно, а тут, в России, нам без царя невозможно никак, это я доподлинно знаю. Да чего уж там, вот сколько лет мыкаемся. Да вы любого сойота спросите, так и он вам то же самое скажет.
      – План нашего Потапыча, – сказал Валерий Михайлович, – идеальный план. В нём есть только один недостаток – он невыполним.
      – То есть, это почему же? – удивился Потапыч. – Наши советские газеты, я знаю, врут, да не на все сто процентов. Сколько денег Америка уже убухала, а винтовки будут стоить совсем пустяки.
      – Не в том дело, Потапыч, дело в том, что если американцам о царе говорить, то они просто глаза вытаращат.
      – Совершенно верно, – подтвердил мистер Бислей.
      Потапыч развёл руками и грузно сел на свой стул.
      – Тогда дело и вовсе дрянь, может быть. И для нас дрянь, и для Америки дрянь. Потому, что, если уж у нас до кулаков дойдёт, то кулаки у нас покрепче, вот, немцы на что уж крепкий народ, что и говорить, сам с ними воевал, ну и что? Берлин брал. А теперь, даже с заимки драпать приходится. Потом Америку заберём, а сами в тундру зароемся. Тоже, удовольствие будет…
      – Не так всё это страшно, – сказал Валерий Михайлович. – И Америки мы брать не станем и в тундру зарываться не будем. Вот, будет война и нам нужно будет не Берлин, а Москву брать, второй раз на Берлин вы, Потапыч, не пойдёте.
      – Я то не пойду, а другие…
      – Другие тоже не пойдут. Но это дело не завтрашнее. Сейчас нам нужно вырвать вот эту бомбу из советских рук.
      – Это обязательно, – сказал Еремей Павлович.
      – Совсем обязательно, – подтвердил Потапыч. – Ежели бомба будет у Сталина, тогда только и остаётся пойти в лес и повеситься.
      – Вот в том то и дело. А для того, чтобы вырвать бомбу из Сталинских рук, мне, Еремей Павлович, нужен ваш Федя.
      – Федя? – изумился Еремей Павлович, – да у него молоко на губах не обсохло.
      – О молоке и о Феде давайте поговорим завтра.
      – Да, лучше завтра, – согласился мистер Бислей. – Я всё-таки очень, очень устал…
 

ПОЯВЛЕНИЕ ГЕНЕРАЛА БУЛАНИНА