Еремей, пошатываясь на своих затёкших ногах, двинулся к этой пасти. Один пограничник с концом проволоки в руках, шёл вперед, пятясь задом, другого, сзади, не было видно. Захлопнулась стальная дверь ворона, и Еремей подумал о том, что отсюда-то уже не сбежать, очень уж обстоятельно всё это устроено. Но, уж как там Бог даст…
      Дверь ворона раскрылась на дне глубокого каменного колодца. По всем четырём сторонам двора подымались шестиэтажные стены с окнами, заделанными тяжёлыми решётками. В прежнем порядке Еремея повели куда-то наверх. Лестницы, коридоры, повороты. Наконец, большая квадратная комната, на полу которой стояли носилки, а на носилках лежал капитан Кузин. Около него стоял Берман, тот самый Берман, с которым таким повелительным тоном и ещё так недавно разговаривал на перевале Валерий Михайлович. Рядом с Берманом стоял тот человек, которого ещё так недавно Еремей Павлович спасал со стенки расщелины. Может быть, и Валерий Михайлович не так уж всесилен? И, может быть, этого толстого совсем не стоило спасать?
      – Ну, что, товарищ Кузин? – совершенно безразличным тоном спросил Берман.
      Кузин облизнул свои запёкшиеся губы и сказал:
      – Ранен. В фундамент.
      – Какой фундамент? – удивился Берман.
      – Фундамент, – уже бредя, ответил Кузин. – Вот, один был фундамент, и тот прострелили. Теперь вовсе без фундамента…
      – Отнесите его в госпиталь, – приказал Берман. – А это тот Дубин?
      Берман обернулся и осмотрел Еремея Павловича. Так несколько секунд стояли они друг против друга. Впрочем, сам Берман Еремея Павловича как-то не интересовал. Обстановка интересовала больше.
      “Верхняя комендатура”, куда приводили наиболее важных арестованных, была большой квадратной комнатой. У стен стояли тяжелые дубовые скамейки, почти посередине комнаты стоял такой же тяжелый дубовый стол и перед ним – тоже скамейка. На стенах были развешаны портреты вождей, к которым Еремей не проявил решительно никакого интереса, и была растянута огромная карта, которую Еремей мельком, но внимательно сфотографировал своими глазами: а, вот Неёлово, вот это Лысково, а вот тут, должно быть, и есть заимка, что-то делается сейчас там? По своей старой артиллерийской службе Еремей Павлович умел разбираться в картах.
      Из комнаты вели три двери. Сквозь одну из них, выходившую в какой-то коридор, входили какие-то, видимо, очень высоко стоявшие люди, на лицах которых отражалась смесь любопытства и робости: любопытно было посмотреть на такого таёжного зверя, каким они уже знали Еремея Павловича, а присутствие Бермана вызывало некоторую робость и как-то отбивало всякое любопытство. У этой двери стояла стойка с оружием. Над ней висела распределительная доска электрического освещения. Окна были забраны тяжёлыми решётками. Двое пограничников всё ещё стояли с концами стальных петель в руках, один спереди, другой сзади.
      Товарищ Медведев не хотел вмешиваться в планы и намерения товарища Бермана, но всё это было как-то слишком уж глупо, арестованный был уже в доме № 13, из которого по своей собственной воле не выходил ещё никто.
      – Я полагаю, товарищ Берман, что петли можно снять.
      Да, пусть снимут. Держать оружие наготове.
      Человека два из присутствовавших вытащили из кобур свои пистолеты. Двое пограничников не без некоторой робости сняли с Еремеевской шеи стальные петли.
      – Разрешите сесть, ваше благородие, – дрожащим голосом попросил Еремей, – ноги совсем затекши, потому что, как ремни…
      – Садись, садись, – покровительственным тоном, сказал Медведев. – Так что вот как дела-то меняются. А?
      Как это ни странно, Медведеву только сейчас пришла в голову мысль о том, что если Берман самолично будет допрашивать этого таёжного медведя и узнает о романтической встрече у стены расщелины, то ему, Медведеву, не очень легко будет объяснить, как он туда попал и что он там делал. Эх, лучше было бы оставить этого Дубина в покое!
      Берман обошел и Дубина, и стол и уселся в кресло за столом. Еремей, шатаясь и пытаясь опереться скованными руками, с трудом сел на скамейку перед столом.
      – Я что-ж, сказал он всё тем дрожащим и как бы умоляющим голосом, я что-ж, таёжный мужик, кому помочь… Так, вот, и вам помог…
      Берман посмотрел на Медведева с плохо скрываемым удивлением.
      – Была такая история. Я вам потом расскажу, – сказал Медведев, и сам себя поймал на неизбежном контр-вопросе Бермана: “А почему вы этого раньше не рассказали?” Нехорошо выходило, лучше бы этого Дубина выпустить ко всем его таёжным чертям. Такого же мнения придерживался и Берман по несколько иным соображениям. Такого же мнения придерживался и Еремей Павлович, по соображениям совершенно ясного порядка. Но всё-таки все три единомышленника были только щепочками в зубчатке одной и той же машины.
      Товарищ Медведев стоял над Еремеем и смотрел на него сверху вниз. Чувства у товарища Медведева были несколько смешанными. Ему как то импонировала та сверхчеловеческая сила Еремея, которая видна была в каждой черте его могучей фигуры. Но эта сила была враждебной силой. “Вот так кулак”, – подумал Медведев. Было и какое-то, как бы общепартийное удовлетворение в том, что вот эту кулацкую силу, в данный момент олицетворенную в Еремее, удалось захватить, заковать и получить над ней право жизни и смерти. “Вот, сволочь, кулак”, – ещё раз подумал Медведев. На товарища Бермана даже и физическая сила Еремея, если и производила впечатление, то только отталкивающее, что-то враждебное не только политически, но и биологически. “Ну и зверь”, – подумал Берман.
      Чувства робости и растерянности, проступившие на лице Еремея Павловича, внесли какое-то успокоение в напряженную атмосферу комендатуры. Один из сотрудников не без некоторого облегчения закрыл предохранитель своего пистолета. Другие сотрудники, довольно плотно набившиеся в комендатуру, как будто вздохнули с тем же облегчением, но всё-таки предпочитали держаться от Еремея подальше. Отошёл чуть-чуть и Медведев.
      – Помогал, – сказал он насмешливо, – а сколько наших пограничников перестрелял? Сколько, ну, говори… всё равно, заставим говорить…
      – Да, что же тут заставлять, – тем же дрожащим голосом сказал Еремей, – я и сам всё расскажу, как перед Истинным, а что касается вас, то, вот, иду и вижу: на скале человек прилип, высоко, сажен этак с десять… – Еремей Павлович поднял вверх руки, как бы желая показать, на какой именно вышине прилип к скале товарищ Медведев.
      Всё остальное совершилось с такой потрясающей быстротой, что в памяти товарища Медведева осталось только одно воспоминание, оно осталось на всю жизнь, правда, недолгую – изумление и ужас перед тем, что тяжелая дубовая скамейка может просвистать в воздухе, как лёгкий стальной прут…
      Опуская вниз свои руки, Еремей сразу рванул их в стороны. Неравные цепи наручников лопнули одна за другой. Дубовая скамейка просвистела в воздухе и ахнула по распределительной доске. На доске вспыхнула дюжина синеватых огоньков, и верхняя комендатура провалилась в тьму, наполненную свистом скамейки, хрустом костей, стонами и криками. Выстрелов не было, никто не решался стрелять во тьму, может быть, никто не успел ничего сообразить.
      Медведев успел сообразить только то, что нужно спасаться. Кого- то из близстоящих он охватил в свои объятия и прикрылся им, как щитом. Это было сделано во время, страшный удар сбил с ног и Медведева, и его щит, и острая боль пронзила его левую руку. Больше Медведев не помнил ничего.
      Товарищ Берман проявил почти такое же присутствие духа и сразу нырнул под стол. На верхнюю доску стола обрушился очередной удар, и Берман, теряя сознание, судорожно и бесцельно хватался за какие-то щепки. Умнее всего поступил дежурный по комендатуре, товарищ Иванов – он бросился в угол комнаты, почти инстинктивно рассчитав тот геометрический факт, что полукруг, описываемый скамьей, не может задеть угла. Но и у товарища Иванова не осталось ясных воспоминаний об этих секундах. Что-то свистело, что-то хрустело, что-то стонало. Однако, верхняя комендатура интересовала Еремея Павловича очень мало. Он со всей силы швырнул скамью о противоположную стенку, бросился к стойке с оружием, на ощупь схватил винтовку и патронташ и также ощупью ринулся к двери, которая уже была запружена людьми и телами.
      Еремей топтал их, как муравьёв, и, прорвавшись сквозь эту баррикаду, бросился в коридор. Там стояла такая же непроницаемая тьма, как и в верхней комендатуре. Кроме того, Еремей Павлович не совсем точно рассчитал свой порыв и ширину коридора. С разбегу от так стукнулся лбом о противоположную стенку, что из его глаз посыпались все звёзды небосклона. Кто-то всё-таки прорывался сквозь дверь и наталкивался на Еремея, и Еремей кого-то комкал своими железными пальцами, кого-то ломал, кого-то топтал. Всё это длилось едва ли больше трёх-пяти секунд. И справа, и слева стояла полная тьма, а направление налево или направо могло давать больше или меньше шансов на спасение. Вдруг шагах в десяти по коридору вспыхнула спичка и раздался чей то голос:
      – Что это тут такое?
      У открытой в коридор двери стоял человек в форме. Свет спички на одно мгновение осветил дверь из верхней комендатуры, запруженную воющими людьми и уже не воющими телами, другую дверь, у которой стоял человек со спичкой, и длинный коридор, тянувшийся шагов на тридцать-сорок и упиравшийся в какой то поворот. Но спичка горела только одно мгновение. Еремей одним прыжком очутился около человека со спичкой, труп человека ударился о стенку, спичка упала и погасла. Еремей бросился вдоль коридора, расчитывая свою скорость так, чтобы снова не трахнуться лбом ещё об одну стенку. Но стенка, которой заканчивался коридор, вдруг осветилась бледным светом. Добежав до угла, Еремей завернул за него сразу и увидал снова открытую дверь в коридор, у двери ещё какого-то человека в форме, но на этот раз не со спичкой, а со свечкой, и услышал тот же вопрос: “Что это тут делается?”
      Ответа человек не получил. На его голову свалилась какая-то железная глыба. Еремей заглянул в открытую дверь. Это была довольно просторная комната с окнами, заделанными всё той же решёткой. Почти посредине комнаты стоял стол, на столе горела, видимо, только что зажжённая керосиновая лампа со стеклянным абажуром, у стола сидел какой-то человек с невероятно измождённым лицом. Руки этого человека лежали на столе и были скованы наручниками. Но, главное, в окно комнаты лился какой-то свет от наружных фонарей, комната могла выходить на улицу.
      Еремей втащил труп внутрь комнаты и запер за собою дверь, это была массивная двойная дверь, в неё толкнутся не сразу.
      – Ты что здесь? – довольно глупо спросил Еремей человека у стола.
      – А вот, сижу, – сказал человек.
      Еремей одним прыжком очутился около него. Оказалось, что цепь наручников была прикреплена к верхней доске стола. Еремей кратко выругался.
      – Давай сюда, – Он просунул свои длани между обоими запястьями наручника и сжал эти длани в два кулака, цепь лопнула, как нитка.
      – Это очень замечательно, – спокойным тоном сказал человек. Он встал со стула, но видно было, что ему трудно стоять. Другим прыжком Еремей бросился к окну. Оно было расположено, по-видимому, очень высоко, трудно было сказать, куда оно выходило – на двор дома № 13 или на улицу вроде Карла Маркса. Еремей поставил винтовку к стене и впился в решётку обеими руками. Решётка не поддавалась никак. Еремей выругался ещё раз. Потом, отойдя на шаг от окна, тяжело вздохнул, перекрестился, взялся обеими руками за угол решетки, упёрся обеими ногами в стенку у решётки. Чудовищный ком мускулов гигантской пиявкой прирос к железным прутьям. Из кома неслось всё учащающееся дыхание. Решётка не поддавалась. Но поддалась стена…
      Вместе с решёткой и кирпичами, с грохотом и пылью Еремей вылетел почти на середину комнаты, но ещё в воздухе перевернулся, как кот, и упал на все четыре лапы. Он схватил винтовку и бросился было к окну.
      – Подождите, – каким то деревянным тоном сказал неизвестный человек. – Я посмотрю, вам нельзя рисковать.
      – Почему нельзя? – слегка возмущённо спросил Еремей, но тон неизвестного человека был не только деревянным, но и как-то внушительным. Еремей почти автоматически протянул ему винтовку. Высунув из окна раньше винтовку, а потом голову, неизвестный человек сказал всё тем же деревянным тоном:
      – Это не улица, это двор. Кроме того, это четвёртый этаж. Но на дворе нет никого.
      Неизвестный человек вернул винтовку Еремею и, наклонившись над убитым чекистом, вытащил из кобуры его пистолет. Обстановка не была утешительной.
      Внизу, на глубине четырех этажей, расстилался довольно большой двор. Со всех четырёх сторон он был окружен стенами, окна которых были частью освещены. Только одна сторона замыкалась чем то вроде гаража. Сквозь другую уходили ворота, из-за которых лился какой то неясный, вероятно, уже уличный свет. Под окном, из которого выглядывал Еремей, шли вниз одно за другим ещё три окна. Над двумя верхними было что то вроде очень узких карнизов.
      – Ну, давай попробуем, – сказал Еремей.
      Неизвестный человек равнодушно пожал плечами.
      – Я не могу. Ноги испорчены. Я просто застрелюсь.
      – Пошел к чёртовой матери, – зашипел Еремей.
      – Вы мне не поможете, а сами погибнете.
      – А я тебе говорю, пошёл к чёртовой матери! За шею держаться можешь?
      Неизвестный человек посмотрел на Еремеевскую шею.
      – Впрочем, и у вас нет никаких шансов.
      – Пока человек жив, шансы всегда есть. Держись, я тебе говорю. Впрочем, постой!
      Еремей взял со стола лампу, разбил её резервуар об пол и собирался было свалить в огонь все бумаги, которые были на столе.
      – Одну минуту, – сказал неизвестный человек, – эти бумаги лучше взять…
      Сложив вдвое одну из папок, он засунул её за пазуху.
      – Что-ж, попробуем.
      Неизвестный человек обнял Еремея за шею.
      – Держись крепко, пальцы сплети, оборваться могут, – прошипел Еремей.
      Еремей Павлович с винтовкой и неизвестным человеком вылез из окна. Ближайший карниз тускло вырисовывался метрах в двух ниже. Это, собственно, был даже и не карниз, а просто кирпичная каёмка над окном, шириной, вероятно, сантиметров в пять. Стоя на подоконнике, Еремей согнулся в три погибели. Схватился за подоконник левой рукой, и оба повисли в воздухе. Неизвестный человек равнодушно посмотрел вниз и пожалел о том, что там, наверху, в комнате следователя, он не пустил себе пули в лоб. Если при падении не убьёшься насмерть, то и пулю пустить будет поздно, все кости будут переломаны.
      – Ну, теперь держись крепче, – снова прошипел Еремей, – сигать буду.
      Неизвестный человек не понял, куда именно собирается сигать эта невероятная туша, если прямо вниз, то и костей не соберешь. Еремей, вися в воздухе на пальцах левой руки, слегка раскачался. Оба тела скользнули вниз. Нога Еремея на какую-то долю секунды уперлась в карниз и затормозила падение. В следующую долю секунды железные крючья Еремеевских пальцев зацепились за тот же карниз. Даже и у Еремея мелькнуло сомнение – выдержат ли пальцы, всё-таки прыжок и всё-таки вместе пудов с двенадцать будет. Но пальцы выдержали. Неизвестный человек понял, что они выдержали, но не мог понять, как они могли выдержать.
      – Это в самом деле… – прошептал он всё тем же деревянным тоном.
      Отсюда было только два этажа. Оба тела опять скользнули вниз, Еремеевская нога опять на какую-то долю секунды зацепилась за очередной карниз, потом опять прыжок, и опять у обоих мужчин одна и та же мысль – выдержат ли пальцы. Пальцы опять выдержали.
      – Ну, теперь прямо на дно, – прошипел Еремей, – подожми ноги, а то поломаешь.
      Неизвестный человек поджал ноги и хотел было даже зажмурить глаза. Еремей обхватил его свободной правой рукой.
      – Ну, теперь с Богом, – совсем тихо сказал Еремей.
      Оба тела оторвались от карниза и стены. В воздухе Еремей вытянулся как нитка, даже и носки ног вытянулись в струнку. Толчок о каменное дно двора был тяжёлым, но каким-то неожиданно для неизвестного человека эластичным. Но человек всё-таки глухо застонал, как он ни поджимал ноги, толчок дал себя знать. Держа неизвестного человека по-прежнему подмышкой, Еремей стремительно скользнул под ворота.
      За ними была, конечно, улица. Но они кончались чудовищной железной решёткой с брусьями в дюйм – полтора толщиной. Еремей положил неизвестного человека на землю и освидетельствовал решётку. Она была совершенно безнадёжной даже и для сверхчеловеческой силы Еремея. Он вцепился было в её угол, но скоро оставил.
      – Ну, теперь, кажется, пропали и в самом деле, – сказал он.
      Неизвестный человек с трудом поднялся на ноги. Вверху, по всем этажам дома №13 кто-то кричал, что-то звонило, ревели какие-то сигнальные гудки. Но двор оставался пустым.
      – Этого я ещё не могу утверждать, – повторил неизвестный человек. – Вы подождите тут. Может быть, вы меня подхватите, когда я буду прыгать. Стойте вот на этом месте.
      Еремей Павлович не понимал ничего. Неизвестный человек, пошатываясь и хромая, пошёл вглубь двора. Тяжёлые двери гаража были не заперты. Через минуту или две Еремей Павлович услышал тяжелый гул автомобильного мотора. Еще через несколько секунд из тьмы гаража стремительно вынырнул “чёрный ворон”, может быть, тот же, на котором Еремея Павловича доставили в этот дом. На подножке ворона одной ногой стоял неизвестный человек, держа, очевидно, другую ногу на рычаге газа и свободной рукой правя машиной. Огромная, вероятно, пятитонная машина, рванулась мимо Еремея. Неизвестный человек почти упал на его руки. Страшной своей тяжестью машина въехала в решетку ворот и вынесла их на своих плечах.
      – Вот это да! – сказал Еремей неизвестному человеку, но неизвестный человек был без сознания.
      Перекинув его через левое плечо и взяв в правую руку винтовку, Еремей проверил её затвор и осторожно высунулся – это была, конечно, улица. Чёрный ворон, как взбесившийся конь, нёсся куда-то на противоположную стену, до которой было, вероятно, шагов пятьдесят. Слева и справа от ворот тянулась изгородь из колючей проводки и между изгородью и стеной дома №13 стоял в беспокойстве часовой, смотря куда-то вверх. Грохот прорвавшейся из ворот машины заставил его повернуть голову. Он хотел было вскинуть винтовку, но не успел. Следующими двумя выстрелами Еремей разбил два соседних уличных фонаря. Чёрный ворон врезался в какую-то стену, раздался глухой взрыв, и у стены вспыхнул огромный бензиновый костёр.
      Еремей Павлович, поправив лежавшее на его левом плече тело неизвестного человека и, перекинув винтовку за спину, со всех ног бросился наискосок улицы, нацеливаясь на ближайший её угол. Несмотря на неизвестного человека, на винтовку и полутьму он сделал метров сто, вероятно, не больше, чем в одиннадцать секунд. Дом №13 гудел, звенел, кричал. Неслись какие-то выстрелы. Где-то по городу всему этому отвечали какие-то сигнальные гудки и звонки. Еремей Павлович круто завернул за угол. И в тот же момент также круто, визжа всеми своими тормозами, шагах в пяти от Еремея Павловича остановился какой-то автомобиль. Из него пулей выскочил человек в военной форме, в руках у него был пистолет.
      – Руки вверх! – заорал он.
      – Кричите: “Газы! ” – тихо прошептал неизвестный человек.
      – Газы, газы! – заорал Еремей во всю свою медвежью глотку.
      – Какие газы? Где газы? – несколько обалделым тоном спросил человек в военной форме, подбегая ближе к Еремею. Почти рядом с ним бежал тоже выскочивший из автомобиля шофёр.
      – Газы, газы! – продолжал орать Еремей, как бы в припадке безумия, – вон там газы!
      Еремей поднял правую ладонь, показывая ею, где именно находились газы, потом быстрее, чем человек в военной форме мог бы нажать на спуск пистолета, та же ладонь спустилась ему на голову. Человек в военной форме свалился, как сноп. Шофёр стремительно схватился за кобуру своего пистолета, но всё та же ладонь схватила его за локоть и мягкий бас пророкотал:
      – А ты, паря, не ерепенься, вези нас, куда полагается.
      На человека в военной форме Еремей даже и не посмотрел. Шофёр левой рукою схватил правую руку Еремея, но сейчас же сказал:
      – Брось, сломаешь, куда везти?
      – Вот это интеллигентный разговор, – одобрил Еремей. – Идём в машину. А пистолет-то твой я уж себе возьму.
      – Я знаю, кто ты, – сказал шофёр положительно, – ты – этот самый Дубин.
      – А ты почём знаешь?
      – Больше некому. Я сам – чемпион Неёлова. Больше, как тебе, некому. Идём, чёрт с тобой.
      – Интеллигентный разговор. – Ещё раз сказал Еремей Павлович, завладевая пистолетом. – Вот, я только этого парнишку в машину запихаю.
      – Я, кажется, уже могу сам, – слабым, но ясным голосом сказал неизвестный человек.
      – И слава Тебе, Господи, – согласился Еремей. – Ты, значит, назад полезай, а мы уж вдвоем впереди посидим. Айда!
      Неизвестный человек, видимо, с большим трудом, всё-таки влез в машину. Шофёр полез на свое место, придерживая левой рукой свой правый локоть.
      – Ну и ну, – сказал он, усаживаясь за руль, – тебе бы к нам в “Динамо”.*)
      – Ничего, паря, Бог даст – и до Динамы доберёмся… Будет ваша Динама на всех столбах висеть.
      – Чёрт с ней, – согласился шофёр, – а везти-то вас куда?
      – На аэродром, – тем же слабым, но ясным голосом сказал неизвестный человек.
      Ну да, на аэродром, – обрадовано повторил Еремей, – шпарь-ка, паря, на аэродром.
      *) “Динамо” – спортивное общество ОГПУ – НКВД.
      Шофёр дал газ.
      – А ты, как я вижу, человек понимающий, – продолжал Еремей, обращаясь к шофёру, – так ты понимать-то должен, наше дело…
      – Тут и понимать нечего.
      – Словом, если уж пропадём, так втроём, всё-таки веселее будет.
      – Спасибо за такое веселье. Но опять же, жаль, чтоб такого медведя, как ты, расстреляли, быть бы тебе чемпионом.
      – Мне это, братишка, ни к чему.
      Машина вылетела на широкую и прямую улицу. Шофёр поддал газу. На одном из перекрёстков вспыхнул какой-то сигнальный свет и из-под уличного фонаря, висевшего посередине улицы, вынырнуло четыре человека с винтовками в руках.
      – Дело дрянь, – мрачно констатировал Еремей.
      – Ничего, – бодрым тоном ответил шофёр. – Проедем. Я их обложу.
      К этой системе Еремей отнёсся скептически, но возражать не стал. Люди с винтовками перегораживали дорогу, и винтовки были, более или менее, на прицеле. Шофёр несколько замедлил ход и высунулся из окна.
      – Машина товарища Бермана, не видите, что ли? – Дальше, действительно, следовала брань.
      При упоминании имени товарища Бермана, люди с винтовками отскочили от машины, как от раскалённой змеи. Машина промчалась мимо.
      – Самое разлюбезное дело, – сказал шофёр. – Так и на аэродром проедем. Я, когда в Москве был шофёром на автобусе, подал заявление в БРИЗ*), чтобы, значит, все автобусные гудки переделать, чтобы сразу крыли бы матом, а то гудишь-гудишь – ни черта!
      – Ты, я вижу, – улыбнулся Еремей, – весёлый человек!
      – Стараюсь, – ответил шофёр. – Сам знаешь, жизнь наша становится всё веселей, скоро начнём массово вешаться от веселья. Однако, подумать надо.
      – Что подумать?
      – Насчёт аэродрома.
      *) “БРИЗ” – бюро рабочего изобретательства.
      Машина уже выехала за город. Шофёр совсем замедлил ход.
      – Нет, тут на ругани не проедешь. У ворот караулка, там пять человек, телефон, сигнал, ну и всё такое. Внутри команда, человек с сорок. Вы, ясно, улететь хотите. А только, кто править-то будет?
      – Я могу, – сказал неизвестный человек.
      – Тогда другое дело. Только, вот, ну, караулку-то можно обставить. Да только из караулки сейчас позвонят в команду, те выбегут сразу. Нет, тут нужно подумать, Аэродром-то весь обнесён проволокой и караульные ходят. Проволоку-то можно одолеть, столбы машиной вырвать.
      – Как машиной?
      – Да вот так, у меня тут цепи есть на случай аварии мотора. Прицепиться за столб и пустить машину, вырвет, как тютельку…
      – Ну, столб-то и я сам, пожалуй, смогу выворотить.
      – А караульный? Если выстрелить, команда услышит. В городе тревогу дали. Конечно, и на аэродроме тревога. А не лучше ли вам, ребята, просто в лес? Дело вот ещё такое… – шофёр совсем остановил машину.
      – Какое?
      – Аэродром не военный, но есть на нём четыре бомбовоза, деревни бомбить. Сам видал, как они это делают, кулаков усмиряют. Так вот, есть у меня такая мыслишка: вы, значит, летите себе к вашей чёртовой матери, а я этот аэродром подожгу, всё равно на вас подумают.
      – Гм, – сказал Еремей, – мысли у тебя, паренёк, правильные, только поставят тебя к стенке.
      – Не поставят, выкручусь, меня Медведев очень любит. А что я вас вёз, сам признаюсь, а по дороге, скажу, сбежал, что мне было делать? Вас двое, я один, а руку ты мне, браток, чуть в котлету не раздавил, должно быть, вся в синяках.
      – Бывает, – сказал Еремей.
      – Мы, вот что, свернём машину с дороги за полверсты до аэродрома. Тут, в заднем сиденье у меня ещё и винтовка спрятана. Вы, ребята, меня не бойтесь, никого ещё не подводил, разве что тех, кого следует. Очень мне эти бомбовозы чешутся…
      – Парень ты, видимо, подходящий, давай что-ли вместе лететь?
      – Не выходит, семья на учёте.
      Вдали показались огоньки аэродрома. Машина свернула на какой- то просёлок.
      – Ну, давайте вылезем и посмотрим.
      – Вы можете идти? – спросил Еремей неизвестного человека.
      – Трудно.
      Ну, я вас потащу, там видно будет.
      Еремей посадил неизвестного человека себе на шею. Шофёр достал свою винтовку и ещё раз сказал:
      – Говорю вам, ребята, не бойтесь, не подведу. Катимся.
      – А нет ли у тебя там ещё и верёвки? – спросил Еремей.
      – Есть и верёвка. Всё есть. Как на корабле, и водка есть.
      – Давай верёвку сюда, верёвка всегда пригодится.
      Шофёр пошёл вперед, пробираясь сквозь освещённый лунным светом лес. Через несколько минут показался бесконечный забор из колючей проволоки, перед забором такая же бесконечная дорожка и на ней часовой, скучно шагавший вдоль забора.
      – Лежите тут, – сказал Еремей, – я этого часового сейчас прикручу, только ты ему не показывайся.
      – Это я понимаю, – сказал шофёр.
      Еремей змеёй пополз от куста к кусту. Неизвестный человек, оставшись с шофёром, всё-таки вытащил из кармана пистолет.
      – Брось, – сказал шофёр, – я же говорил, не подведу.
      Еремей дополз до куста, от которого до дорожки часового было шагов с десяток. Когда часовой прошёл мимо куста, Еремей бесшумно и быстро, как огромная кошка, скользнул к нему. Какой-то шорох часовой всё-таки услыхал. Он повернулся, но перед его лицом возникла чья то борода, и какие-то стальные тиски сжали ему горло, больше часовой не помнил ничего.
      – Ну, вот, – сказал Еремей, вернувшись назад и кладя связанное и бесчувственное тело на землю. – Теперь ему какой-нибудь кляп в рот, и пусть себе лежит, найдут, волки не съедят. Накрыть его только чем- нибудь, а то застудится парень.
      Когда дело с часовым было окончательно урегулировано, группа подползла к забору. Еремей испытующе потряс столб.
      Столб стоял прочно. Еремей накинул цепь на его верхушку. В конец цепи вцепились оба, и Еремей, и шофёр. После нескольких рывков столб зашатался и свалился на землю.
      – Теперь по нём можно перейти, как по мостику, – сказал Еремей, – айда!
      Он взял на руки неизвестного человека, и все трое очутились на территории аэродрома. Вдали стояли ангары.
      – Вот там две скоростные машины, – сказал шофёр. – Однако, нужно поскорее, как бы кто-нибудь не увидал.
      Неизвестный человек уже не имел сил подняться на машину. Еремей поднял его, как котёнка и посадил на место.
      – Ну, теперь, ребята, такое дело, как только вы заведёте мотор, команда выскочит сейчас же, пропали тогда мои бомбовозы. Вы малость погодите, минуту или две, и я это всё устрою культурно. Ну, давай вам Бог. Больше не попадайтесь.
      Еремей протянул ему руку.
      – Ну, ты только не сломай, – шофёр потряс Еремеевскую лапу, – может, где и когда ещё повстречаемся, мало-ли что бывает на этом свете. Когда я свистну – пускайте самолёт.
      Еремей уселся в машину.
      – А куда лететь? – спросил неизвестный человек.
      – Я по звезде покажу.
      – Далеко?
      Это, как сказать… Пёхом недели две-три. А по воздуху я не ходок. Думаю, что по карте вёрст с полтысячи.
      Неизвестный человек покачал головой.
      – Постараюсь выдержать. А каков спуск?
      – На озерко.
      – Машина на колесах, – утопим машину, да и сами, вероятно, утонем.
      – Машина – чёрт с ней. А чтобы мы утонули, так этого не бывает. Выплывем.
      Недалеко раздался тихий свист. Мотор загудел, и машина рванулась вперёд. Уплыла земля, стал уплывать аэродром, верхушки сосен плыли назад. Минуты через три-четыре снизу донёсся взрыв. Потом другой. Потом весь аэродром вспыхнул, как куча целлулоида, и тяжкие взрывы покатились над тайгой. Неизвестный человек со смертельно бледным лицом вёл самолёт в направлении звезды, на которую ему указал Еремей.
      Конец первой части.
 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ