Цвиркун вскочил. Он понимает. Другу Генриху надо отдохнуть. Джон Цвиркун больше не будет занимать драгоценное время знаменитого физика Генриха Васильева. Джон Цвиркун придет завтра в лабораторию братьев в это же время, можно?
      Исчезая в дверях, гость одарил Генриха такой чудовищно признательной гримасой, что Генрих содрогнулся.
 

2

 
      Роя рассердила мягкотелость Генриха. Рой считал, что лаборатория Управления государственных машин отлично справится с задачей инструментального поиска преступника или сумасшедшего, ему совершенно безразлично, как называть потерявшегося на Земле марсианского деятеля. И Рой уже собирался отослать в другую лабораторию оставленную Цвиркуном пластинку вместе с кратким описанием задания. Но Генриха угнетала мысль о новых спорах с Цвиркуном. Генрих с тоской признался, что готов взвалить на себя еще два неприятных задания, только бы не выслушивать умильных просьб, сопровождаемых диковинными гримасами.
      Рой внимательно поглядел на брата и сказал, что обследует пластинку, а потом они еще раз поговорят о преступном профессоре и его не единственном, но единственно любимом ассистенте.
      Вечер Рой провел в лаборатории без Генриха, ночью куда-то уезжал, а утром пришел к брату, когда тот еще лежал в постели – вялость, одолевавшая Генриха периодически, проявлялась и в том, что он много лежал.
      – Знаешь, пластинка, оставленная надоедливым гостем, очень интересна, – сказал Рой, усаживаясь рядом с Генрихом. – Загадочен и материал, и структура. В ответ на любое излучение извне в ней рождаются удивительные колебания, и каждое колебание – особого характера. Думаю, она и вправду может служить индикатором разнообразных процессов. Во всяком случае, рост древовидной герани, стоящей в моем кабинете, порождает у нее мелодичное звучание, только очень тихое. Я бы хотел побольше раздобыть этого материала.
      Генрих напомнил, что пластинка вручена вовсе не для того, чтобы изучали ее разнообразные возможности. Рой невозмутимо продолжал, игнорируя возражение Генриха:
      – Сегодня наши химики сделают молекулярный анализ пластинки, и тогда многое станет ясней. – Он поднял руку, предупреждая новое запальчивое возражение брата. – Теперь о Брантинге. Информация Цвиркуна подтверждается. Брантинг прибыл на Землю, машина зафиксировала его энцефалопаспорт, но вскоре излучение прекратилось. Трупа не найдено, новых излучений не добавилось, так что сумасшедший профессор и не думает перекодировать себя под какую-то иную личность.
      – Стало быть, экранизация мозговых излучений?
      – Стало быть, экранизация. И, очевидно, с недоброй целью, ибо при всех иных условиях профессору не понадобилось бы так скрываться от земного наблюдения. Признаться, и меня смущает это обстоятельство.
      – Иначе говоря, Брантинг – преступник?
      – Преступник тот, кто совершил преступление. Относительно Брантинга этого не доказано. Но что причина его появления на Земле не может быть официально им объявлена, теперь достоверно.
      – Его нужно остановить, пока он не совершил зла! – Генрих в волнении вскочил с кровати. – Рой, ты понимаешь, как важно срочно изготовить прибор, расшифровывающий колебания пластинки?
      Рой кивнул.
      – Вполне согласен. Прибор уже изготовлен. Один из переносных дешифраторов отлично воспринимает колебания пластинки.
      – Значит, поиск Брантинга начат?
      – Нет, конечно.
      – Но почему, Рой?
      – По твоей вине.
      – Не понимаю тебя.
      – Ты взял пластинку, но не поинтересовался, какие звучания в ней вызывает излучение спор калиописа. Пока у нас нет кода колебаний пластинки, мы не можем начать поиск профессора. Между прочим, ты уверен, что экрана для радиации спор калиописа не существует?
      – Так утверждал Джон Цвиркун. Он, наверно, уже в лаборатории. Идем к нему.
      Рой остановил схватившего пальто Генриха.
      – Говорить с Джоном буду я. По твоему описанию, он человек малоприятный. Я постараюсь убедить его, что он должен приспосабливаться к нам, а не мы к нему. У тебя такие разговоры не получаются.
      …Цвиркун, уже сидевший в лаборатории, поспешно вскочил и, сияя кривящимся лицом, пошел навстречу братьям. Рой холодно пригласил его в свой кабинет, жестом показал на кресло. Цвиркун заторопился говорить. Рой оборвал его таким же молчаливым властным жестом. Гость, предчувствуя, что его ждет отказ, переводил молящий взгляд с одного брата на другого.
      – Я считаю, что предложенная вами тема не соответствует профилю нашей лаборатории, – ледяным тоном начал Рой. Цвиркун побледнел так сильно, что Рой невольно заговорил быстрей. – Брат придерживается другого мнения. – Цвиркун с благодарностью посмотрел на Генриха, снова ничего не сказал, только сморщил лицо в гримасе, соединившей вместе губы, нос и глаза; возможно, он так выражал высшую степень признательности. – Мы обычно друг другу уступаем. Брат не захотел мне уступить, пришлось это сделать мне. – Цвиркун, вскочив, хотел рассыпаться в благодарностях, но Рой, повысив голос, раздраженно продолжал: – Прошу вас помолчать, я не окончил. И, пожалуйста, не кривляйтесь. Я не понимаю выражений вашего лица.
      – Я постараюсь, – тихо сказал Цвиркун. – Поверьте, это непроизвольно. На Марсе мы привыкли ко многим вольностям. На Земле иные порядки…
      Он теперь с таким усердием удерживался от гримас, что Генриху стало жаль его. Рой перечислял условия, необходимые для успешного поиска. Цвиркун вручает таблицу колебаний пластинки, отвечающих на излучение спор калиописа, с полным расчетом направлений на излучающий объект и расстояний до объекта.
      – Да, да, пластинка укажет, в какой стороне и сколько километров до… – не удержался Цвиркун и тут же осекся под взглядом Роя.
      Среди условий были и такие, что поиск совершается лишь на Земле, без вылетов на другие планеты, и что в благодарность за поимку опасного беглеца Цвиркун передает лаборатории братьев информацию о материале пластинки. Цвиркун, без спора приняв все условия, вытащил из кармана металлическую ленту и вручил ее Рою.
      – Здесь записи колебаний, создаваемых спорами калиописа, друг Рой. – Цвиркун так страшился чем-нибудь рассердить старшего из братьев, что даже говорил без обычной торопливости и повторений, тщательно выговаривая каждое слово.
      – Достаточно ли чувствительна ваша пластинка для успешного поиска? Вы меня понимаете? За те несколько суток, что прошли с момента прибытия Брантинга, он мог значительно отдалиться от Столицы.
      На это последовал уверенный ответ:
      – От моего индикатора Брантингу на Земле не скрыться. Даже если он сейчас в противоположной точке земного шара! Конечно, если он всюду беспорядочно разбросал споры…
      – Но и в этом случае мы его найдем по оставленным им следам, не так ли? Идемте к испытательным стендам.
      Генрих хорошо знал брата и привык ничему не удивляться. Но Цвиркун не скрывал, что поражен. Установка была уже смонтирована, оставалось лишь ввести поисковый код в анализирующее устройство. Едва Рой вложил ленту в дешифратор, комнату наполнил мелодичный звон. Аппарат выпевал тонкую мелодию из одних звонов – тысячи серебряных колокольчиков зазвучали в лаборатории. Цвиркун, выкатив глаза, окаменев, как зачарованный воспринимал музыку аппарата.
      – Это… Это… – с трудом выговорил он.
      – Да, – сказал Рой. – Похоже, что каждая спора создает свой отдельный звон. Вы не ошиблись, Брантинг на Земле.
      Цвиркун метнулся к стенду:
      – Где он? Где? Ради всего на свете, где?
      Рой усиливал и уменьшал звук, на шкале плясали зеленоватые змейки, они складывались в четкие линии. Брантинг был в Столице, он летел по ее улицам. Рой быстро подал на экран, занимавший половину стены, план города, сфокусировал на экран траекторию движения профессора. Брантинг выбирался из Столицы – кривая полета пересекла центр, прошла по Кольцевому проспекту, вновь углубилась в радиальные улицы.
      – Он мчится в космопорт! – раздался истошный вопль Цвиркуна. – Совершил преступление и спасается от возмездия!
      Генрих с тревогой посмотрел на Роя. Рой покачал головой.
      – Дешифратор настроен на споры, а не на самого Брантинга. Если семена калиописа при нем, значит, он не совершил преступления. Пусть он уезжает, для Земли это лучше.
      Цвиркун умолял, хватая руки Роя:
      – Задержите его, не дайте бежать! О, вы и представить не можете, какой это будет ужас, если он скроется! Дамоклов меч, вечно висящий над головой! Надо его обезвредить, а не отпускать!
      Рой вызвал космопорт. На экране высветился кабинет начальника. Начальник поднял руку, приветствуя братьев – они были давние знакомые, – внимательно посмотрел на скрючившегося от волнения Цвиркуна.
      – Миша, важное происшествие, – сказал Рой. – В космопорт сейчас прибудет профессор Сильвестр Брантинг с Марса. Его надо задержать. Есть подозрение, что он собирается совершить запрещенное на Земле деяние. В Столице он неуловим, так как экранировал свой мозг и изменил внешность. В ближайшее время с Земли на планеты отходят какие-либо космолеты?
      – Через полчаса стартует рейсовый на Марс, – ответил начальник космопорта. – Если ваш Брантинг решил сегодня улететь с Земли, то только на нем. Два лунных экспресса уже ушли, рейсовый на Меркурий перенесен на завтра.
      – Отлично, Миша! Мы можем быть уверены?
      – Разумеется. В космопорту Брантингу придется расстаться с экранизацией. Без сверки энцефалопаспортов мы никого не выпускаем в космос. Сейчас я затребую в Управлении государственных машин полную электронную характеристику вашего проштрафившегося профессора.
      Рой погасил изображение.
      – Мы тоже поедем в космопорт и прихватим с собой дешифратор, – сказал он Генриху и Цвиркуну.
      В авиетке Цвиркун молчал, и молчание красноречивей, чем прежняя торопливая речь, выдавало, в каком он нервном возбуждении.
      Авиетка опустилась у главного входа. Прибывших встретил сам начальник космопорта Михаил Ван-Вейден, высокий невозмутимый блондин.
      – Задержали? – спросил Рой, выпрыгивая на землю. Ван-Вейден пожал плечами.
      – Среди пассажиров Брантинга нет. Он не явился к нам.
      – Но космолет ушел? – запальчиво крикнул Цвиркун. – Неужели космолет уже стартовал? Как вы могли допустить это?
      – А почему, собственно, мы должны были задерживать корабль? – сухо осведомился Ван-Вейден. – Вы просили о проверке одного пассажира, а не об отмене графика межпланетных рейсов. Проверить пассажира я могу, для задержки рейса нужны обстоятельства чрезвычайные.
      – Он скрылся! Он скрылся! – бормотал Цвиркун, судорожно сжимая руки. – Всех перехитрил и скрылся! Ах, я ожидал этого, я же ожидал! Итак, ничего не предотвратить!
      – Сейчас мы точно будем знать, куда делся Брантинг, – сказал Рой. – Миша, отведи нам свободную комнату для установки дешифратора. И, пожалуйста, еще раз сверь все энцефалопаспорта пассажиров.
      Цвиркун впал в такую апатию, что не стал помогать братьям, возившимся у дешифратора. Лишь когда в комнате зазвучала мелодия звонов, Цвиркун вскочил, подошел к прибору. Дешифратор показывал направление в космос. Брантинг со своими спорами находился на корабле. Корабль шел с полной рейсовой скоростью, и, по мере того как он отдалялся, музыка в приборе затихала. В комнату вошел Ван-Вейден со списком пассажиров.
      – Я был прав, Рой. Главная справочная машина еще раз проверила все энцефалопаспорта пассажиров и не обнаружила среди них Сильвестра Брантинга.
      Цвиркун схватил список, торопливо пробежал его глазами. Вскрикнув, он стал тыкать пальцем в одну из фамилий.
      – Как это? Как это возможно? Нет, это чудовищно!
      – Джон Цвиркун, – громко прочитал Ван-Вейден. – Не понимаю, что вас смущает, друг? Справочная установила, что среди отлетевших пассажиров, согласно их энцефалопаспортам, находится некий Джон Цвиркун.
      – Некий Джон Цвиркун – я! Я, я некий! И я нахожусь здесь, а не в космолете! – яростно закричал Цвиркун.
      Рой обменялся с Генрихом быстрыми взглядами.
      – Впервые попадаю в такую ситуацию, – растерянно сказал начальник космопорта. – Излучения мозга всех пассажиров были ясные, глубокие, все свидетельствовали о хорошем здоровье… Больных или ослабленных мы не выпускаем в космос. Значит, кто-то излучал в вашей мозговой характеристике? Но ведь это физически невозможно!
      – Можете сверить мой энцефалопаспорт с фальшивкой, которую вам излучил Брантинг, и тогда вы убедитесь, что имеются возможности, которые выходят за пределы вашего понимания, вот что я вам скажу, вот что! – едко ответил Цвиркун.
      Рой еще раз обменялся взглядом с Генрихом. Генрих наклонил голову, соглашаясь с тем, что ему сказал взглядом брат. Рой властно остановил беснующегося Цвиркуна.
      – Интересный человек этот Брантинг, – спокойно сказал Рой. – И поступки его заслуживают, чтобы с ним познакомиться поближе. Раньше всего мы проверим, не оставил ли он все же где-нибудь на Земле опасных спор. А после проверки поспешим за ним в космос. Когда отходит ближайший космолет на Марс, Миша?
      – Послезавтра, – сказал расстроенный начальник космопорта. – Внести вас троих в списки на Марс?
 

3

 
      – Нет, разумеется, его не было, – уверенно сказал дежурный диспетчер Марсианского космопорта. – Кто же не знает профессора Брантинга? Такой уважаемый ученый! А что до Джона Цвиркуна, то как, спрошу я вас, он мог бы прибыть предыдущим рейсом, если он прилетел с вами и сидит сейчас передо мной? – И диспетчер дружески улыбнулся мрачному Цвиркуну.
      Тот сделал усилие, чтобы ответить хотя бы подобием улыбки. Рой пожал плечами.
      – Да, в самом деле, как? Ваша аргументация убедительна. Но все-таки, если бы попросили проверить каждого, кто прибыл предыдущим рейсом, вы смогли бы это сделать? Скажем, вызвать их в космопорт. Или дать нам возможность посетить любого на дому. Видите ли, у нас имеются подозрения, что один из пассажиров, и как раз профессор Брантинг, прибыл на Марс, назвавшись другой фамилией и изменив свой облик.
      – Боюсь, это неосуществимо. – Диспетчер не скрывал удивления, что его ответ не удовлетворил Роя.
      О том, что кто-то может скрываться под чужой фамилией и в чужом облике, на Марсе еще не слыхали. Диспетчер старался вспомнить инструкцию по обслуживанию пассажиров космических рейсов. Он был уверен, что пункта о проверке облика там не было.
      – Я хотел бы знать, почему это неосуществимо? – холодно спросил Рой. – Потому ли, что вы не желаете такой проверки, или на Марсе невозможно установить, где кто проживает? Мне странно ваше нежелание…
      В диспетчеры космопортов подбирали людей энергичных, ни при каких обстоятельствах не теряющих спокойствия. Диспетчер ответил с подкупающей вежливостью:
      – Мои желания значения не имеют. Всех, кто находится на Марсе, можете пригласить сюда или посетить на их квартирах.
      – Нам больше пока ничего и не нужно. Встречи со всеми пассажирами предыдущего рейса вполне нас удовлетворяют.
      – В том-то и дело, что со всеми не выйдет. Вчера семь из ста восьми пассажиров, прибывших с Земли до вас, улетели дальше.
      – Дальше? Куда?
      – На Нептун, – торжественно сказал диспетчер. – А там, как вы знаете, действуют особые правила. Если интересующий вас человек, – диспетчер явно не мог произнести уважаемого имени Брантинга, – если этот человек на планетолете, то он мог назваться любой фамилией, и мы не имеем права доведываться, кто он реально.
      Рой хорошо знал правила, установленные для Нептуна. Когда-то они имели серьезное значение, сейчас в них сквозил элемент игры, но то была игра, правила которой выполнялись с педантичной строгостью. Триста лет назад группка бежавших с Земли авантюристов учредила на Нептуне свою колонию. Беглецы, вооруженные аннигиляторами, долго не подпускали к планете земные корабли. Капитулировали они, лишь когда убедились, что без помощи Земли погибнут от голода и вырождения, но поставили при этом условие, что возьмут себе выдуманные фамилии и никто не станет дознаваться, кем они были раньше. Условие это было утверждено Большим советом в качестве закона для Нептуна.
      Отныне каждый поселявшийся на планете брал новую фамилию и придумывал себе прошлое, какое нравилось. У обитателей Нептуна не было биографий, только легенды. Вначале казалось, что со странным обычаем будет покончено, когда исчезнут беглецы, боявшиеся наказания за проступки перед обществом. Но вскоре обнаружилось, что многим нравится игра в инкогнито. Молодые люди, не удовлетворенные ровным течением земной жизни, нанимались на Нептун и там разыгрывали из себя тех, кого хотели бы в себе видеть. По планете, как по сцене, ходили не простые жители, но актеры. Иногда кто-то улетал, менял использованную и надоевшую фамилию и легенду на другие, еще красочней, и возвращался обратно на новые роли. Существование на Нептуне было трудным, работа изнурительной – игра в придуманную жизнь скрашивала бытие. Теперь она была невинной, и на Земле посматривали с улыбкой на далекую планету.
      Родители, отправлявшие взрослых детей на Нептун, сами с увлечением выдумывали им легенды и при обмене письмами и радиограммами строго хранили святость инкогнито.
      Если Брантинг бежал от розыска, то лучшего места во всей солнечной системе, чем Нептун, он найти не мог.
      – Мы все-таки проверим всех оставшихся на Марсе пассажиров, – сказал Рой. – Надежда, что Брантинг здесь, небольшая, но убедиться, что Брантинга нет, мы обязаны.
      Понадобилось несколько дней, чтобы такое убеждение стало твердым. Рой вызвал в гостиницу Цвиркуна.
      – Брантинг, по всем данным, бежал на Нептун, – подвел Рой итог неудачным розыскам на Марсе. – Остается, правда, возможность, что он хитро перемаскировался, а вместо него летит на Нептун кто-то, передавший ему свою внешность и биографию. Считаю такое допущение вздорным.
      – Согласен, – поспешно сказал Цвиркун.
      Генрих лишь молча кивнул. Рой сказал, что поиски на Марсе бесперспективны еще и потому, что здесь множество калиописовых рощ – дешифратор звенит не переставая и показывает все направления и все расстояния. Безрезультатно потрачено столько усилий! Надо решить, продолжать поиск вне Марса или отказаться. Бегство Брантинга наводит на нехорошие мысли. С Нептуна, где действует правило инкогнито, он может в любое время вернуться на Землю с гарантией, что никто не будет доведываться о его прошлом. Не открывает ли это ему более спокойную дорогу к осуществлению задуманного?
      – Именно, друг Рой, точно и именно! – в страшном волнении закричал Цвиркун. – Ах, вы даже не подозреваете, даже не способны заподозрить, до чего вы правы!
      – Как знать, может быть, и подозреваю. – Рой усмехнулся. – Но если мысль о возвращении на Землю с Нептуна не оставила Брантинга, то он должен взять с собой запас спор калиописа. И тогда он и на Нептуне окажется в сфере анализа нашего аппарата.
      – Он взял споры с собой, он взял их, чем угодно поручусь! – воскликнул Цвиркун.
      – А если он прихватил споры калиописа, чтобы рассеять их на Нептуне? – сдержанно поинтересовался Генрих.
      – Совершенно исключено! – быстро сказал Цвиркун. – Даже для калиописа на Нептуне слишком низкая температура. Выделяемый калиописом кислород может находиться там лишь в твердом состоянии. Не забывайте, что Нептун получает от Солнца в триста раз меньше тепла, чем Марс, в девятьсот раз меньше, чем Земля!
      Рой вопросительно посмотрел на брата:
      – Вызовем Армана? Он не очень загружен.
      Генрих пожал плечами.
      – Как хочешь. Но мне кажется, если мы начали это дело, то мы должны его и завершить.
      – Летим на Нептун, – решил Рой. – Следующий планетолет идет туда через неделю.
 

4

 
      Генрих колебался. Преследование Брантинга лежало на его совести. Он имел достаточно причин вмешивать брата в это дело: речь шла о безопасности Земли. Но бегство профессора на Марс, а с Марса на Нептун бросало новый свет на действия Брантинга. Калиопис на дальних планетах солнечной системы не запрещен. Имеют ли они право гнаться за профессором на дальнюю планету, где в принципе исключено наведение справок и поиск?
      Рой так убежденно поддержал Цвиркуна, настаивавшего на дальнейшей погоне, что Генрих оставил сомнения при себе. Лишь в полете, продолжавшемся более месяца, Генрих побеседовал с братом по душам. Роя нелегко было в чем-либо убедить, но, убежденный, он держался твердо. Он опроверг сомнения Генриха. Если Брантинг не замышляет ничего скверного, зачем ему скрываться? Он покинул марсианскую станцию, свое детище, дело всей жизни, – почему? Без очень серьезных причин серьезные ученые – а Брантинг из них – в авантюры не пускаются. Что он замыслил какую-то авантюру, неоспоримо. Его надо обезвредить, пока не совершено преступление. Чтобы обезвредить, надо его найти. О чем, собственно, спорить?
      – Неужели ты и впрямь считаешь, что Брантинг сошел с ума? Действия его по-своему разумны. Он знает, что его преследуют, и пока что отлично обводит нас вокруг пальца.
      – Он хитер, верно. Говорят, безумным хитрость заменяет утерянный разум. Но разве одно его стремление обмануть нас не свидетельствует против него?
      – На Нептуне никто не поможет нам в розысках, – хмуро предсказал Генрих.
      – На Нептуне нам будет помогать наш прибор. – Рой уверенно показал на стоявший около него дешифратор.
      Переговоры в Управлении нептунианской экспедиционной колонии вел Рой. Рою вежливо разъяснили, что администрация колонии справок о жителях Нептуна не дает, за исключением случаев, когда предъявляют официальный указ Большого совета о задержании опасного преступника, бежавшего сюда, чтобы укрыться от кары.
      – Указа о задержании Брантинга у нас нет, ибо он не успел совершить преступление, – ответил Рой на поставленный прямо вопрос.
      – В таком случае мы не знаем никакого Брантинга, – последовало холодное разъяснение.
      – Значит ли это, что сами мы, без помощи администрации, не можем разыскивать интересующего нас человека? Будет ли запрещено побеседовать с ним, если мы его обнаружим? – допытывался Рой.
      Представитель администрации ответил:
      – Можете вести любые поиски и любые разговоры. Вам запрещаются лишь задержания и аресты.
      – Что ж, и сердечная беседа с Брантингом может кое-что дать, – сказал Рой, когда все трое возвратились в гостиницу. – Будем налаживать прибор. У Брантинга теперь лишь один шанс уклониться от обнаружения: если он спрятал где-либо споры калиописа, а сам убрался подальше от них.
      – Коробочка со спорами при нем, – с той же непоколебимой убежденностью возразил Цвиркун. – Я скорей поверю, что у меня две головы и четыре ноги, чем в то, что профессор расстанется с коробочкой хоть на минуту… нет, на секунду, на тысячную долю секунды!
      Номер нептунианской гостиницы наполнил мелодичный перезвон колокольчиков, едва Рой включил аппарат. Дешифратор давал пеленг на северо-запад, указывал расстояние в сто двадцать два километра от гостиницы. Рой сверился с картой. В этом месте находился основной карьер треста «Нептунианские самоцветы» – самые крупные кристаллы зеленого нептуниана, незаменимого в производстве мощных гравитаторов, шли с этого карьера.
      – Он там, он там! – бормотал Цвиркун, лихорадочно сжимая руки. – На карьер, немедленно на карьер, ни единой секунды, ни единой!..
      – Торопиться не будем! Брантинг теперь от нас не уйдет! – оборвал его Рой и вызвал трехместную авиетку.
      Генриху тоже не нравилось нервное возбуждение Цвиркуна. Цвиркун вносил нехороший азарт в дело, требовавшее ясного ума и спокойствия духа. Он походил скорее на охотника, обнаружившего желанную дичь, чем на исследователя. Рой сухо предупредил Цвиркуна, чтобы тот не позволял себе никаких резкостей, когда они приблизятся к Брантингу. Цвиркун, съежившись, жалко забормотал, что на него могут положиться. В доказательство готовности вести себя прилично он затих, прикорнув на заднем сиденье.
      Солнце было в зените, но, крохотное и холодное, лишь немного превосходило по сиянию земную Венеру. Температура снаружи была около минус ста девяноста градусов; даже в хорошо утепленном скафандре ощущалась громадность космического мороза, навечно окаменившего тот гигантский сгусток водорода и аммиака, который назывался Нептуном. Авиетка шла на малой скорости. В стороне среди сумрачно-белых просторов показался черный треугольник космодрома; там стоял доставивший их сюда звездолет. За космодромом засверкали сигнальные огни второго подземного города – на Нептуне их было всего три, – а потом горизонт залило сияние карьера.
      Это была гигантская чаша в окаменевшем газе нептунианского грунта. Именно в этом месте редкая аномалия природы связала немногочисленные тяжелые атомы, рассеянные в веществе планеты, в то удивительно красивое, поразительное по свойствам образование, которое называлось нептунианом. Ради добычи этого минерала и была устроена экспедиционная колония, все остальное на Нептуне не представляло интереса даже для энтузиастов геологии.
      Рой сделал круг над карьером. Дешифратор надрывался в звоне. Внизу копошились нептунианские экскаваторы – «пауки» – машины, сконструированные для работы при морозах ниже двухсот градусов. Быстро передвигающиеся на восьми гибких ногах, они и вправду казались гигантскими пауками. Единственное внешнее отличие от пауков заключалось в том, что от кабины экскаватора отходил гибкий хобот, оканчивающийся пламенным ртом. Машина вела ртом по поверхности, мгновенно расплавляя застывшую массу, беловатое облачко вилось над ней – пары ненужного газа, исторгнутые наружу и вновь на лету замерзающие. Лишь куски нептуниана, остающиеся твердыми даже в пламени, оседали в чреве машины.
      На одном из «пауков» работал оператором бывший ученый, светило марсианской астроботаники, профессор Сильвестр Брантинг. Мелодия дешифратора говорила об этом яснее слов.
      Рой уменьшил звучание, так легче было вести авиетку. Тихая, то усиливающаяся, то замирающая музыка вызванивала направление на экскаватор, обрабатывавший центр площадки. Рой направил авиетку в середину карьера и сфокусировал на обзорный экран кабину «паука». На экране вспыхнул прозрачный водительский колпак машины, мелькнуло чье-то испуганное лицо, чей-то голос с ужасом вскрикнул:
      – Джон! Ты? Ты?
      Цвиркун, перегнувшись через плечо Роя, завопил в переговорную трубку:
      – Теперь ты не убежишь, преступник! Теперь не убежишь!
      Его истошный крик еще звучал в ушах братьев, когда экскаватор ринулся из карьера. Гигантский паук пронесся мимо других машин, стремительно выскочил на поверхность и огромными скачками унесся в морозный простор, лишь тускло просветленный заходящим крохотным Солнцем. Экскаватор убегал на восток, в ночную темноту. Он мчался с такой отчаянной быстротой, что уже через минуту стал стираться в отдалении. Рой форсировал двигатель, но авиетки на Нептуне были тихоходных моделей. Мощности двигателя хватило лишь на то, чтобы не слишком отставать. Рой крикнул в трубку:
      – Профессор Брантинг! Нам нужно с вами побеседовать!
      В ответ донесся отчаянный вопль:
      – Ни за что! Ни за что! Опыт не закончен! Я не могу…
      Цвиркун снова перегнулся через плечо Роя, чтобы крикнуть что-то в трубку, но сделал это так неловко, что слишком резким движением оборвал воспринимающий контур. Связь с убегающим механическим пауком прекратилась. Генрих сердито сказал Цвиркуну:
      – Вы слишком порывисты! Предоставьте действовать нам!
      Цвиркун, опустившись на сиденье, что-то покаянно бормотал. Рой манипулировал питанием двигателя, Генрих, не отрывая глаз от медленно уменьшавшегося темного пятнышка на темнеющей равнине, включил прожектор. Пятно стало отчетливо видно, но продолжало уменьшаться.
      – Похоже, что он скроется от нас и на этот раз, – со вздохом сказал Рой.
      Ни Рой, ни Генрих больше не обращали внимания на прекратившего бормотание Цвиркуна. И когда вперед вдруг унесся огненный шар, до них не сразу дошло, что Цвиркун тихонько приоткрыл смотровое окно в куполе авиетки и выстрелил из плазменного пистолета. Гигантский паук взметнулся вверх и упал, ломая ноги. Теперь он лежал на брюхе, темный, неподвижный, все увеличивающийся, по мере того как авиетка приближалась.
      – Зачем вы это сделали, Джон? – сказал пораженный Рой.
      Цвиркун крикнул, задыхаясь:
      – Другого выхода нет! Он может скрыться!
      Рой затормозил возле поверженного «паука». Генрих, следивший за Цвиркуном, успел предостерегающе воскликнуть:
      – Не пускай его, Рой! – и сам вцепился в Цвиркуна, пытавшегося первым выскочить из авиетки.
      Рой слишком поздно отреагировал на крик Генриха, Цвиркуну удалось вырваться. Генрих побежал вслед, но Цвиркун далеко опередил его.
      Рой бегал быстрее Генриха, но замешкался.
      Генрих мчался метрах в пятидесяти за Цвиркуном и видел, как тот рванул дверь, защищавшую кабину от наружного вакуума. Генрих вскочил в промежуточную камеру, когда Цвиркун был уже внутри. Давление в камере выравнивалось быстро, но не настолько, чтобы Генрих смог помешать тому, что увидел за прозрачной стенкой.
      На полу кабины извивался и звал на помощь сухонький старичок, а Цвиркун, придавив его коленом, рвал на нем одежду.
      – Прошу тебя! Очень, очень прошу! – кричал старичок, стараясь оторвать от себя руки Цвиркуна. – Будь благоразумен, препарат недоработан! – Старик увидел Генриха, в бессильном гневе ожидавшего, когда откроется внутренняя дверь, и пронзительно закричал: – Помогите, я все объясню!
      Цвиркун обернулся, увидел Генриха и еще сильнее затряс старичка. Голова Брантинга стучала о пол, Брантинг хрипел. Автоматическая дверь распахнулась, когда Цвиркун с небольшой коробочкой в правой руке отскочил от Брантинга. Генрих кинулся к распростертому на полу телу.
      Седые волосы на голове ученого стояли дыбом, в распахнутых глазах окаменел ужас. Теперь в промежуточной камере находился разъяренный Рой, ожидавший своей минуты ворваться внутрь.
      – Вы убили Брантинга! – с негодованием крикнул Генрих.
      Цвиркун ответил с презрением и ненавистью:
      – Я не хотел его убивать. А если и помог подохнуть, так собаке собачья смерть!
      Генрих всматривался в озаренное торжеством лицо Цвиркуна. Все, что открывалось раньше, было маской. Генриха раздражало кривлянье Цвиркуна, калейдоскопическая смена гримас. Не было лица Цвиркуна в его кривлянье, в гримасах и минах. Все это был камуфляж, примитивная игра. Вот оно, настоящее лицо, открытое во всей своей беспощадной четкости – сумрачное, пронзающее убийственно острыми глазами.