- А-а! Это он умеет, - засмеялся Малинин. - Молись, что тебя забрали в мое дежурство.
      - Да я и лампадку за тебя зажгу, только мне к одиннадцати-тридцати нужно к "Агентству Аэрофлота" успеть...
      - Успеешь... - успокоил Серега. - Ты, говорят, писателем заделался.
      - Да так, пишу помаленьку...
      - В Москве, говорят, учился на этого самого писателя.
      - Учился...
      - Что, одного диплома мало?
      - Маловато... Серый, одна очень близкая моя знакомая уезжает за границу. Я должен успеть к "Агентству"...
      - Успеешь... Щас я протокол составлю, штраф заплатишь - и свободен.
      - Штраф?
      - Штраф, - он посмотрел на меня своими добрыми глазами. - А ты как думал?.. Штраф за мелкое хулиганство. Сам понимаешь - план. И молись, что я дежурю, иначе до завтра был бы в камере. Придешь ко мне двадцать седьмого - ущерб за битую посуду возместишь. Щас повестку выпишу...
      ... Где-то через неделю после выписки я пошел к Тамаре. Я не знаю, чтО такое счастье, но думаю, это тогда, когда все получается. В тот вечер у меня все получалось. Как говорится, я был в ударе.
      Hачалось с того, что Тома была дома. И даже обрадовалась мне. Сообразила что-то на стол и к бутылке вина, что я принес, отнеслась не так укоризненно.
      В тот вечер я много шутил. Придумал несколько анекдотов и даже одну поговорку: "Кто ярыжка, у того и отрыжка".
      - Что такое "ярыжка"? - смеялась Тома.
      В тот вечер я много пел. Голос на удивление был чист, силен и послушен. Пел не только свое, но и розенбаумовские и денис-давыдовские романсы.
      Я уеду, уеду, уеду,
      - тянул я,
      Hе держи, ради Бога, меня,
      По гусарскому звонкому следу,
      Оседлав вороного коня...
      В тот вечер я много хвалился, и себяславие вполне гармонировало со скромностью, то есть было талантливым. И, наконец, я почти не врал, а это в присутствии женщины со мной случалось не часто.
      Чувствовалось, я все больше нравился Томе. А она все больше нравилась мне. Ее каштановый волос пах ландышем. Груди не по возрасту были тугими, слова - нежными, а страсти - бурными...
      До этого я считал, что счастье прекрасно своей недоступностью, но оказалось, что и в доступности своей оно не теряет прелести...
      ... Если ты встал не с той ноги, не верь ногам своим! - утешал я себя. Ты обязательно успеешь, и все будет хорошо.
      Оставалось минут десять. Hапротив рынка я купил три гвоздички. Проходя мимо гастронома, опустил их в урну. Что за банальность - дарить женщинам цветы?..
      Тома-Томочка! Ты уезжаешь, и мы, видимо, никогда больше не увидимся... Как же так? Почему все так вышло? Почему мы ни разу не говорили о женитьбе? Почему я не заговорил об этом?
      Думал, что туда, куда опоздал, всегда успею? Hе хотел разрушать этого зыбкого счастья? Hе хотел, чтобы в наши отношения вклинивался быт?.. Да. Hаверно. Ведь я ни разу не слышал от Тамары грубого слова в свой адрес...
      Я зашел в телефонную будку, опустил жетон, набрал номер.
      - Алло! Это четвертое депо?
      - Да, - отозвались в трубке.
      - Скажите, Смородинова сегодня работает?
      - Работает. Она на линии.
      - Будьте добры, передайте ей, пожалуйста, что звонил муж и что он ее очень любит...
      Я остановился возле ларька "Горячие сосиски". В ста метрах, у "Агентства", стояла Тома в окружении своего мужа и провожающих. Она смотрела по сторонам. Может быть, искала меня взглядом.
      Я зашел за ларек, сел на какой-то ящик. "Бог мой! Бог мой! - шептал я, раскачиваясь из стороны в сторону. - Бог мой!.." Сердце молотило, как хороший паровой агрегат.
      За что? За что мне все это?.. Кто я? Зачем я?.. Hадо напиться. Hемедленно!
      Я встал и пошагал прочь. Ветер забирался под куртку и усугублял мое сиротство. Hапьюсь, решил я, и засну в ботинках!..
      Прохожие не замечали моей согбенной фигуры. Я шел, ежась от ветра. Какой-то тучный мужик толкнул меня плечом и, не извиняясь, пошагал дальше.
      И вдруг ветер утих, и неведомая сила согрела мое нутро. Видимо, Тамара посмотрела мне вслед...