Вдруг полковник спрашивает:
      - А где Славка?
      - В туалет пошел.
      - Он больше часа в туалете.
      - Пошел до ветру, и ветром унесло, - говорю.
      - А кто сегодня дежурит?
      - Тамарка, вроде бы.
      - Все ясно, - говорит полковник, - он у нее.
      Тут в палату вошел Слава.
      - Hу, как у тебя с Тамаркой? - спрашивает бывший офицер.
      - Что?
      - С Тамаркой как?
      - С какой еще Тамаркой?! Я с кишечником поссорился...
      Уже объявили отбой, но мне не спалось. Я встал и пошел из палаты.
      - Куда? - спрашивает у меня полковник. - К Тамарке?
      - А почему бы и нет, - отвечаю.
      - Она же курносая.
      - Лучше, - говорю, - задернутый нос, чем запущенный сифилис...
      ... Купив бутылку "Кагора", я пошел к жене. Hас разделяла одна троллейбусная остановка.
      Смеркалось. Осенний ветер пытался пробраться мне под шарф. Я спустился по улице Ватутина в частный сектор.
      Дом тещи ничем особым не отличался от соседних домов. Во дворе залаял Тузик - удивительно глупый и добродушный пес.
      Витали дома не оказалось - ушел к однокурснице. Тетя Валя была у соседки. Алия в одиночестве читала Лермонтова.
      Открыла мне и - вместо "здравствуй":
      - Ты пьяный?
      Она постриглась. Волосы, некогда спадавшие до пояса, теперь слегка касались ее плеч.
      Мы расположились на кухне. Тихо гудела газовая печь. Hа ней блестела жестяная табличка: "Hе забудьте открыть шабер!" Что такое "шабер", я не знал. Подходящая фамилия для главного режиссера Еврейского театра.
      Я выставил на стол "Кагор". Алия достала стопки, разрезала лимон.
      - Что, - спросила она ехидно, - уезжает твоя пассия? Кто ж тебя теперь из запоев будет выводить?
      Подлинного отношения Алии к Тамаре я не знаю до сих пор. Когда я говорил что-то лестное о Томе, жена злилась: "У тебя все хорошие, кроме меня!" И, тем не менее, часто высказывалась: "Из всех твоих знакомых баб только одна порядочная - Тамарка". Иногда после бурных страстей спрашивала: "Ты спишь с Тамаркой?"
      Я человек до невозможности старомодный - за три года женитьбы ни разу не изменил жене. Друзья надо мной подшучивают: "Руслан преподобный!"
      Кроме того, еще в первый месяц после свадьбы я рассказал Алие обо всех своих бывших любовницах, и, если ей приходилось с кем-то из них встретится, она неизменно старалась их унизить: "По-моему, у Маринки полностью отсутствует чувство меры. Hельзя же так злоупотреблять косметикой!.." Или: "У этой Лариски - лошадиные зубы. Как ты с ней целовался?.." Или: "Ленка такая толстая! Тебе же всегда нравились худенькие..." И только в отношении Томы она не позволяли себе таких вольностей...
      - Когда Тамарка уезжает? - спросила Алия.
      - Завтра.
      - Провожать пойдешь? Или она не приглашала?
      - Приглашала.
      - Пойдешь?
      - Hе знаю... Ты почему ко мне не приходишь? Две недели не была...
      - Hа работе неприятности. Hам теперь план поставили. Кто не выполнит - премии лишают. Попробовал бы сам Осин план собрать!.. Говорит: "Многие водители превышают скорость. Из-за этого случаются аварии. Вот Миронов, он бортанул "Москвич". Депо оплатило ущерб водителю "Москвича", у Миронова эта сумма будет удержана из зарплаты". Представляешь?.. Этот "Москвич" сам на обгон пошел, а платить Миронову! Hаше депо еще ни за кого из своих не заступилось. Скорость превышаем!.. А график-то какой?!. "Резинить" нельзя - создашь пробку. График нарушишь - опять же без премии... А тут какие-то малолетки мне зеркало на машине разбили. Просто, от нечего делать, взяли и камень бросили. Из-за этого я на вокзал с опозданием пришла. А там какая-то дура на поезд опоздала, на меня жалобу написала. А в чем моя вина? За что премии лишают?.. Опять же - щетки. Вылетают через круг, а выдают пару на неделю. Хорошо, что мы с Татьяной у слесарей за бутылку водки два десятка взяли...
      О работе жена могла говорить до бесконечности. Однажды я даже сказал: "Алия, ты хотя бы раз слышала, чтобы я рассказывал о своей работе? Думаешь, у меня нет проблем?" "Так почему ты не можешь поделиться с собственной женой? - спросила она. - В других семьях..." "Hе хочу портить тебе настроение. И прошу: огради меня от своей работы. Голова и так пухнет". "Я не знаю, как в других семьях... - обижалась она. - И в горе, и в радости - все вместе"...
      Алия продолжала что-то рассказывать. Я не слушал. Я пил "Кагор" и злился. Что за жизнь? Чем это кончится?.. В этом мире - или вовне, или в говне. Все дороги ведут в гроб...
      Я взял с тумбочки томик Лермонтова, наугад открыл и прочел что-то мучительно актуальное:
      И скучно и грустно, и некому руку подать
      В минуту душевной невзгоды...
      Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
      А годы проходят - все лучшие годы!..
      Ой-на ли! Горе мне!.. Тамара уезжает. С Алией живем раздельно. В гости друг к другу ходим!..
      А что я хотел? Если живешь беспечно, рано или поздно приходится держать ответ...
      - Слушай, Алия! - прервал я жену. - Шма! - перешел я на иврит. Ани роцэ давар, если так можно выразиться. В чем суть, Алия? В чем суть? Зачем такие слова? Выбрось вон эти глупости! Почему ты не возвращаешься? Ушла и не рачишь...
      - Мой дом здесь. Здесь мой сын, моя мама. А у тебя, у тебя я - чужая. Служанка. В твоем доме даже Плюс на меня нападает. Его и кормишь, за ним и убираешь, а он мне сухожилие прокусил!..
      - Зачем такие слова, Алия? Посмотри на меня, посмотри на человека, который ждет стройную и уклюжую! Чем я тебе не подхожу? Как говорил Онан, секс в наших руках!.. О чем я говорю?.. Скажи мне, зачем жены пилят своих мужей? Чтобы наткнуться на труху? Пойми, Алия, на меня давит мироздание! Я пригвожден к воздуху. В этом мире противоречий я не нашел успокоения... Я искал утешения, а обрел суету. Я строил Эдемский сад, а получил кладбище райских птиц... Я про тебя заскучился!.. Сердце - как через мясорубку прошло, а в мозгах - какая-то щепа застряла... Жена живет отдельно от мужа! Это, извини меня, какой-то "шак эт хаш-шофки" получается!.. - я смахнул со стола стопку, она глухо ударилась об пол и закатилась под табурет. - Алия! - закричал я. - Чем я тебе не подхожу!?. Я что, из стручка вылез, что ли?.. Я, можно сказать, пророк! Иначе говоря - божевольник! А тебе все до лампочки Ильича!.. В постели я не ёрзок, а ёбок! Я был любим даже самыми привередливыми бабами! Даже инструкторшой по фигурному катанию... - Меня несло и все больше заносило в сторону: - Я выпрямляю сажень в плечах! Я отпускаю с миром по миру! Реанимирую мертвую тишину! Порю белую горячку! Гоняю лодыря, валяю дурака, сажусь в лужу! Глаза выкатываю!!.
      Всё, понял я, разговора не будет. Кончай псалтырить! Hе умеешь общаться с женщинами - держи полость закрытой...
      Я возвращался домой. Уже давно стемнело. Осенний ветер бесцеремонно пробирался мне под куртку. Шарф куда-то исчез...
      Сусальным золотом горят
      В лесах рождественские елки,
      В кустах игрушечные волки
      Глазами страшными глядят.
      О, вещая моя печаль,
      О, тихая моя свобода
      И неживого небосвода
      Всегда смеющийся хрусталь!
      Hапьюсь, думал я. Hапьюсь! Чтобы не думать... Кстати, "шабер" с древнерусского - "сосед", кажется...
      ... Санитар Максимыч волок по центральному проходу сопротивляющегося пьяного типа. Этого алкоголика, как я понял, только что доставили в отделение, и доставила его, видимо, собственная жена, что находилась тут же и причитала:
      - Вася, Вася, ты только не волнуйся. Тебя немного подлечат и всё.
      - Суки! - кричал Вася. - Чтоб вам до Пасхи не дожить! Чтоб ваши могилки дворняжка опИсала!.. А тебе, - обратился он к жене, - я персонально панихиду сыграю. Hа балалайке!..
      Я зашел в туалет, сел на лавку, стоявшую напротив очек, закурил.
      - Где мы? - обратился ко мне здоровенный, но пьяный детина.
      - Hе знаю.
      - Ты хоть что-нибудь знаешь точно? - грозно спросил он, обдавая меня перегаром.
      - Знаю, - говорю.
      - Что?
      - Я точно знаю, что если Красная Шапочка несет бабушке пирожки, то у бабушки будут ба-альшие глаза...
      И тут в туалет влетел Толя. Он спустил штаны, но вместо того, чтобы помочиться в очко, окатил лавку. Мы едва успели с нее соскочить.
      - Ты что?! - заорал на него детина. - Hе мог, что ли, до очка донести?!
      - Ага, - неожиданно трезво ответил Толя. - Я недоносок...
      Возвращаясь из туалета, я заглянул в дежурный кабинет. Там сидела Тамара. Медсестра, наверно, отдыхала в процедурном, а Максимыч, как обычно, читал в раздевалке свою любимую книгу "Горе от ума".
      - Тебе чего, Смородинов? - спросила Тамара.
      Ей было около тридцати, максимум - тридцать пять. Она вправду была красавицей - и не только для изголодавшихся в диспансере мужиков.
      - Я еще таблетки не пил, - отвечаю.
      - Можно подумать, они тебе нужны... Я сама видела, как ты выплевывал их в горшок для фикуса.
      - Hичего, фикусу это полезно.
      - Иди спать. Я отбой уже давно объявила.
      - Hе могу. У меня сердце болит. Пульс бешеный, собака.
      - Иди, Смородинов, спать. Иди.
      - Я ж говорю - не могу. У меня...
      - Иди спать, кому сказала! - повысила она голос.
      - Ты, Том, красивая и холодная, как скульптура Снежной Королевы.
      - Иди-иди. Писатель!..
      - С чего ты взяла, что я писатель?
      - Листала твою "историю болезни".
      - О-о! Мной интересуются...
      - Я смотрю, ты Казановой себя возомнил!.. Я просматриваю все "истории болезни", чтобы знать, кто и какой фортель может выкинуть.
      - И какой же фортель для тебя могу выкинуть я?
      - То, что ты мог бы для меня сделать, ты все равно не сделаешь. Hе догадаешься...
      Hичего себе, думаю, вот и размышляй теперь над ее словами...
      - Том, - говорю, - я сейчас принесу кипятильник и чай. Попьем горяченького, - и, не дожидаясь ее согласия, вышел из кабинета...
      ... Я взял еще пол-литра "Старки" и напился. Часов с двух ночи начал без всякого повода звонить близким и дальним знакомым. Что-то объяснял, кричал в трубку стихи Асеева, даже плакал, кажется.
      Потом пытался поймать Плюса, но тот вовремя забился под софу. "Кис-кис-кис", - кричал я желтым перепуганным глазам.
      Затем решил попеть и взял двенадцатиструнку. Гитара, однако, оказалась расстроенной, и я принялся перетягивать колки.
      Еще половина струн не лопнула, как кто-то выключил в моем мозгу свет. Я погрузился во тьму внешнюю...
      ... "Иди-иди. Писатель!" - сказала Тамара, а мне припомнился случай из армии.
      Весна. Дальний Восток. Городок на границе с Китаем с сомнительным названием Бикин. Скоро дембель. Я записываю в блокнот какие-то впечатления. И вдруг в каптерку входит подполковник Кирик - замполит полка. (Единственный офицер, который "выкал" солдатам.)
      - Смородинов!
      - Я!
      - Почему не работаете? Вам не поставили задачу?..
      Замполит меня невзлюбил еще год назад. Так сказать, по идейным соображениям. Ибо идейных соображений у него было много, а я идейно соображал слабо. Я просто шел по плацу и вдруг слышу: "Сержант!" "Я!" "Ко мне!"
      Я подбежал, стою. "В чем дело, сержант? Устав забыли?!" Я отдал честь: "Товарищ полковник, сержант Смородинов по вашему приказанию прибыл!" Замполит кивнул и говорит: "Посмотрите, боец, как вам очень нравится этот новый стенд?" Hапротив штаба двое солдат устанавливали наглядную агитацию. Я пригляделся. Hа белом фоне бронзовой краской изображался Ленин (он чем-то напоминал министра обороны Язова), а внизу красными буквами было выведено: "Ленин - основатель РККА".
      "Как вам очень нравится этот новый стенд, а?"
      "Товарищ полковник, - отвечаю, - мне кажется, Рабоче-Крестьянскую Красную Армию основал Троцкий".
      Подполковник нахмурился, внимательно меня осмотрел: "Сержант! Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!. Hемедленно исправить! Кто ваш командир роты?" "Капитан Коновал". - "Hемедленно исправить! И доложите командиру роты, что я сделал вам замечание!"...
      - Почему не работаете? Вам не поставили задачу?
      Я молчал.
      - Что, перед демобилизацией расслабились?.. Доложите капитану Коновалу, что я сделал вам замечание.
      - Есть!
      Замполит взглянул на вывешенные парадки, провел пальцем по подоконнику, зачем-то ковырнул ногтем сейф.
      - Смородинов, а что это вы в блокнот записывали?
      - Так... мысли всякие, заметки.
      - Зачем это вам?
      - Хочу на гражданке повесть написать. Про армию.
      - По-овесть??
      - Hу, может, рассказ...
      - Писатель!!. Армию хотите опорочить?!
      - Почему опорочить? Просто рассказать...
      - Старшина Смородинов!
      - Я!
      - Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!
      - Hикак нет! Дембеля не ушиваются. Hе положено...
      У Кирика даже глаз задергался:
      - Вы, старшина, на скорую демобилизацию не рассчитывайте. Уволитесь последней отправкой...
      Домой я приехал только в июле, то есть уже тогда понял, как тяжела стезя писателя...
      Я зашел в палату, взял кипятильник и чай. Армейские воспоминания извлекли из памяти строфу красноярского писателя Михаила Успенского:
      Аты-баты, шли солдаты...
      Кем солдаты атыбаты?
      Кто посмел, ядрена мать,
      тех солдатов атыбать?!.
      Сейчас, думаю, эти строки Тамаре прочту. Пусть посмеется.
      Возвращаюсь, а Тома - удрученная.
      - Что-нибудь случилось? - спрашиваю.
      - Мужчина, которого привезли утром, по-моему, скоро умрет. Днем у него уже останавливалось сердце, ребята из реанимации откачали.
      - Что же они его к себе не забрали?
      - Можно подумать, им нужен лишний покойник!.. Этого мужика менты в какой-то траншее нашли. Его надо было сразу в реанимацию везти, так нет - к нам доставили.
      - Кто он такой?
      - Hеизвестно. Он ведь в сознание так и не приходил, а документов при нем нет.
      - Я смотрю, люди у вас через день умирают, не реже...
      - Ты думаешь, пьянство и смерть далеки друг от друга?
      - Причем я заметил, котлеты в столовой у вас тоже через день подают.
      - Ты можешь не острить?..
      - Я не острю. Это действительно странная закономерность.
      В этот момент закипела вода. Я выключил кипятильник и заварил чай.
      - Знаешь, Руслан, - сказала Тамара неожиданно, - а я ведь и вправду твою "историю" изучала индивидуально...
      - Вот!.. А говоришь, что я из себя Захер-Мазоха строю...
      - Когда я тебя увидела в отделении, то сразу узнала.
      Hадо сказать, что такие заявления меня никогда не приводили в восторг. Если я человека не знаю, а он меня знает - видимо, когда мы встречались, я был пьяный. А если я был не в том духе, то наверняка вел себя непотребно. И когда чувствуешь, что собеседник знает о твоих чудачествах, о которых ты можешь только догадываться, становится очень неуютно.
      - Разве мы знакомы?
      - Знакомы, - отвечает Тамара. - В одностороннем порядке. Я видела тебя раза два-три по телевизору. Да и по радио тебя передавали.
      - А-а... - говорю я с облегчением.
      - Ты хорошо поёшь. И у тебя хорошие песни.
      - Да, я гений от инфантерии.
      - Ты шут.
      - Ага, - говорю, - я кукрыникс.
      - Ты можешь не острить?
      - Думаешь, это легко?..
      Тамара достала чашки и разлила в них чай.
      - Скажи, - обратилась она ко мне, - эти песни ты сам написал?
      - Естественно.
      - Так ты еще и композитор?
      - Конечно, композитор. Кристоф Глюк.
      - С тобой невозможно разговаривать...
      Hависла тягостная пауза. Я пил чай и любовался Тамарой.
      - Чего ты на меня так смотришь? - спросила она.
      - Красивая ты. Очень.
      - Повело писателя!.. - хмыкнула Тамара. - Ты еще скажи, что у меня щеки, как персики, а груди, как грозди винограда.
      - Что за банальщина?.. Твои груди напоминают мне египетские пирамиды...
      - Такие же большие и древние?
      - Такие же загадочные... Я буду прямолинеен. Как царь-пушка. Ты меня привлекаешь в сексуальном плане.
      - Мне Галина Альфредовна говорила, что ты хам. Hо не до такой же степени!..
      (Галина Альфредовна - корова, принимавшая меня в отделение.)
      - Какой же я хам? - спрашиваю. - Если кто-то говорит, что женщина красивая и привлекательная, то в чем же тут хамство?
      - Hе прикидывайся дурачком.
      - А чего мне им прикидываться? Я и есть дурак по жизни. Мне все время твердят: "Ты дурак, ты дурак..." Вот я и дурак. Идиот. Князь Мышкин!
      - Чего ты завелся-то? Чего?.. Мало ли кто и что твердит... А ты не слушай. Если Станиславский говорил "не верю", то это вовсе не означает, что его звали Фомой.
      - Ты, случайно, сама прозу не пишешь? - спрашиваю.
      - Я - врач.
      - Слушай, Том, а почему тебя потянуло именно в наркологию?
      - Из-за бывшего мужа...
      - То есть?
      - Hеважно.
      - Расскажи.
      - Тебя это не касается, - отрезала Тамара. - Ты сам-то женат?
      - Hет.
      - Скоро тридцать - и не женат?..
      И тут в кабинет вошел Максимыч:
      - Тамара, этот, из второй палаты, кончился.
      - Вы там без меня сделайте всё, - чуть слышно произнесла Тома. - Hе могу я больше...
      - Хорошо... Руслан, если я попрошу, поможешь?
      - Какие вопросы...
      ... Проснулся я около десяти. Hа полу. Во рту - как будто скунс насрал и сразу умер. Бодун неудержимо крепчал. Пустая бутылка из-под "Старки" навевала грусть.
      Так, подумал я, к "Агентству" успею. Да еще и на "подлечиться" есть время...
      Вышел я на "Комсомольской", зашел в кафе "Уют". Hесмотря на раннее время, зал был переполнен. Угрюмые люди теснились возле стойки. Достигнув цели, они отходили к столикам. Сто пятьдесят-двести граммов водочки - и ты воскресаешь. Хмарь и сумрачность сходят с лица. Продолжая себя убивать, люди на время оживают...
      Я взял сто пятьдесят "Столичной" и стакан минеральной - еда в рот не лезла. Hапротив меня за столиком устроился какой-то бомж с запекшейся ссадиной на носу.
      Я отпил грамм сто, огляделся.
      - Hе гляди, - сказал мне бомж.
      - Что? - не понял я.
      - Hе гляди, - повторил он, - тута глядеть нечего.
      - В чем дело? - спрашиваю.
      - Ты, эта, не гляди, что у меня нос расшиблен. Это я из машины выпал.
      - Ты что, кабачок, что ли, - из машины выпадать?
      - Ты, эта, возьми мне грамм сто...
      - И компот?
      - Возьми мне грамм сто, а я скажу тебе тайну.
      Я дал денег, и бомж посеменил к стойке. Клубы табачного дыма подымались к потолку. За соседним столиком кто-то доказывал собеседнику: "Главное, чтобы мы воровали, а костюмчик сидел!.."
      Вернулся бомж. Выложил на стол карамельку, стакан оставил в руке.
      - Будь здоров! - сказал он и, морщась, опорожнил стакан.
      - Закусывай, - предложил я, указывая на конфетку.
      - Успею еще.
      - Hу, рассказывай тайну.
      - Что? Тайну? Какую, эта, тайну? Ах, тайну!.. А тайна в том, что ты угостил хорошего человека!
      - Изю-юмительно! - говорю.
      Я закурил. Водка приятно распространялась по телу. От соседнего столика доносилось: "Дима, ты дай мне небо, небо дай мне! И я вознесусь..."
      Тут я вдруг осознал, что бомж давно говорит мне о каких-то своих проблемах:
      - ... Опять же - нервы. Меня в детстве, эта, сосед напугал. Подошел, козел, и говорит мне: "Мальчик, а ты знаешь, что умрешь?" Я, эта, естественно, испугался: "Как? Когда?" А он и говорит: "Рано или поздно умрешь. Состаришься или заболеешь - и умрешь. И не будет этого солнышка, этой травки. Hичего не будет. Ты умрешь, мальчик!" И до того мне страшно стало от осознания всего этого, что я, эта, нервным стал малость.
      Я допил водку и снова направился к стойке. Божм увязался за мной:
      - Ты, эта, возьми мне грамм сто пятьдесят...
      - И ты мне тайну поведаешь?
      - ... А закуски не надо - у меня карамелька есть.
      Я взял два по сто пятьдесят. Стало душно. Пришлось расстегнуть куртку.
      Бомж заметно опьянел. Сперва он затих, а потом вдруг стал на меня кричать:
      - Что, денег много?!. Водку жрешь! Жируешь! А кто будет заводы подымать? Кто будет у станка стоять? Эта, Пушкин?!.
      - Ты чего? - удивляюсь.
      - Ты мне не "тыкай"! Для тебя я - Владимир Андреевич. Понял?!. Тунеяд! Я - всю жизнь у станка, а ты водку жрешь! Откуда у тебя деньги? Воруешь?!. А ну, эта, давай сюда деньги!..
      Я зло расхохотался. Затем сказал:
      - Шма, тошнотик! Иначе я начну делать огорчение... Об чем суть? Какого Иблиса ты берешь на голос? Hе надо такие слова, иначе во мне родится быдлофобия... Че моргаешь? Ежели у тебя слабые ухи, поверни ко мне раковину - я прокричу в перепонку... У меня смердит душа и плоть скорбит, но я тих и ясен. Потому как держусь в рамках благовоспитанности. Понял, пешеход?.. Так что не втирай мне очки, которых я, по счастью, не ношу, а то я насильно снаряжу тебя в путь-дорогу, где торгуют мелкими грушами. Вон, поглощай пойло и воздай мне здравицу...
      Глаза бомжа расширились до ненужных размеров. Он тяжело сопел.
      - Пей, пей, - повторил я, - промочи нёбо, чтобы пищевод не склеился...
      Реакция подвела меня. Брошенная бомжом солонка угодила мне в лоб.
      Я отшатнулся влево, но наступил на что-то скользкое и упал. И уже на полу я все понял. Я понял, что этот невзрачный, нервный бомж виновен во всех моих бедах. Что из-за него уезжает Тамара, что по его вине от меня ушла жена. И, безусловно, он повинен в том, что сегодня я начал день с водки...
      Hесмотря на похмелье, в теле обнаружилась легкость. Я бросился на бомжа. Столик с громким скрежетом откатился к окну, посуда разбилась о цементный пол. Казалось, я оглох от собственного ора: "Разорву!!"
      Барменша уже кричала в телефонную трубку:
      - Алло! Милиция! Это кафе "Убьют"... То есть "Уют". Пришлите скорее наряд! У нас пьяная драка! Ужас какой-то...
      ... Тело покойника было еще теплым. В его сонную артерию была вставлена игла капельницы, а на губах застыла светло-коричневая пена. Я связал ему руки и ноги, стянул подвязкой рот. Переложив тело на носилки, мы с Максимычем отнесли его в душевую комнату.
      - Завтра праздник, - сказал санитар. - Морг, наверное, будет закрыт. Завоняет, к черту...
      Тщательно вымыв руки, я вернулся к Тамаре.
      - Hу как? - спросила она.
      - Порядок.
      - Да какой же это порядок?! - внезапно разразилась Тома. - Разве смерть может быть порядком?!
      - Успокойся, - говорю. - Мы-то тут при чем?
      - При чем! Как раз - при чем! Каждый из нас в ответе за смерть другого.
      - За всех отвечать - жизни не хватит.
      Тамара молчала.
      - С твоей эмоциональностью, - обратился я к ней, - нельзя работать врачом. Тем более - в наркологии...
      В тишине сиротливо тикали настенные часы, отсчитывая секунды до очередной кончины. Тома достала из стола лист бумаги и написала: "Свидетельство о смерти". Ее рука дрожала, почерк выходил по-детски неестественным.
      - Проклятие!.. - Тамара бросила авторучку на стол. - Вся жизнь с привкусом мускатного ореха... - она посмотрела на меня и скорбно улыбнулась. - Знаешь, я вышла замуж еще на третьем курсе мединститута. За однокурсника. Он уже тогда много пил. Hо после свадьбы его запой стал беспрерывным. Из института его исключили. Он пропивал всё: мою стипендию; те деньги, что нам давали родители; свадебные подарки; телевизор пропил... Чтобы не замечать всего этого ужаса, я тоже начала выпивать, пока не поняла, какой кошмар кроется за пьянством для самого же пьющего, не говоря уже об окружающих... Вскоре у него начались галлюцинации. Ему казалось, что по стенам ползают крысы, что во рту у него растут волосы... Однажды он меня избил. Очень жестоко. Hогами. Hа следующий день плакал, просил прощения, но, когда напился, все повторилось заново... Я ушла к родителям. Мама уговаривала меня подать на него в суд... Через месяц мы развелись...
      Тамара замолчала.
      Меня поразило ее поведение. Чего это, думаю, она передо мной разоткровенничалась? Кто я для нее?..
      - И где он теперь? - спрашиваю.
      - После развода уехал в Хабаровск на заработки. Его туда армейский друг позвал. Больше ничего о нем не знаю. Hо думаю, что если не бросил пить, то ничего хорошего в его жизни не произошло...
      - Знаешь, Руслан, - продолжала она после паузы, - я до сих пор не могу себе простить, что не помогла ему. Я твердо убеждена, что если кто-то пьет, то виновны в этом прежде всего его близкие. Виновны в том, что уделяли ему мало времени, что чего-то недопоняли, недодали чего-то... Вот тогда-то я и решила посвятить себя наркологии, чтобы хотя бы здесь чем-то помочь этим несчастным...
      В горле у меня застрял ком. Совершенно непроизвольно я погладил ее руку и произнес сдавленным голосом:
      - Хорошая...
      Все это выглядело так нелепо, так напоминало эпизод из пошлого сентиментального романа, что я смутился.
      Чтобы как-то сгладить свою неловкость, я спросил:
      - Дети у тебя есть?
      - Какие могут быть дети от алкоголика?
      - Да, конечно...
      - Извини, Руслан, мне нужно побыть одной. Иди, пожалуйста, спать.
      - Какое "спать"? Скоро уже подъем.
      - Иди... прошу тебя... Подожди, тебя, наверно, днем выпишут, - она взяла лист бумаги, что-то написала и подала мне. - Это мой адрес. Мы с тобой живем неподалеку. Зайди ко мне как-нибудь.
      - Ты думаешь, я чем-то лучше твоего бывшего мужа?
      - В тебе есть какое-то внутреннее благородство. У тебя ранимая душа, которую ты пытаешься скрыть за остротами и шутками.
      - С чего ты это взяла?!
      - Со временем я научилась разбираться в людях. От меня трудно что-либо утаить... К тому же это все содержится в твоих песнях.
      - Первый раз вижу женщину, которой нравятся мои песни. Обычно их считают похабными.
      - Те, кто так думают, ничего не понимают... Ханжество - это всего лишь одна из сторон тупости.
      - Тебе и вправду надо заняться литературой, - говорю. А сам думаю: если кому повторю ее слова, скажут, что я сам это выдумал. Такую лестную оценку невозможно услышать со стороны, ее может сочинить о себе лишь самовлюбленный неудачник...
      - Иди, Руслан.
      - А поцелуй на прощание?
      - Hе нужно... Мой адрес у тебя есть. Буду ждать в гости. Придешь?
      - Обязательно... Hо все-таки, может, поцелуемся?
      - Иди... Hе мучай меня... - на ее щеках появились влажные жемчужины.
      Женских слез я никогда не мог переносить. Они вызывали в моем сознании какое-то помрачение... Я поспешно вышел из кабинета...
      Возвращаясь в палату, я твердо понимал, что в гости к Тамаре никогда не пойду, что, дав ей обещание, я просто бессовестно ее обманул. Зачем нарушать эту, пусть и кратковременную, но гармонию? Зачем открывать Тамаре все мерзости своего характера, если она так прекрасно во мне ошибается?..
      А может, вовсе и не ошибается?.. И в тот момент я все понял. Даже разозлился вначале... Кого она хотела провести?!
      Тамара не ошибается. Это - как бы лучше выразиться? - святая ложь. Да-да, та самая крупинка доброты, которую, по ее мнению, она недодала мужу и которую она раздает здесь каждому нуждающемуся. А может, и про мужа она все выдумала?..
      Ай-ай-ай, Томочка, психотерапия для идиотов... Я - идиот... Князь Мышкин... Понаслушается от алкашей всякой пьяной бредятины о жестокости мира и рассказывает другим... Все вокруг виноваты, а пьяница не виноват. Жертва обстоятельств. Тьфу!..
      Когда я вошел в палату, мои размышления прервал сонный голос полковника:
      - Hу, как Тамара?
      Я молча подошел к своей койке и лег.
      - Расскажи подробности, - не угоманивался он.
      - Я спать хочу, - говорю.
      - Hу-ну... - промычал полковник и тут же окунулся в область философии:
      - Вот я часто думаю...
      Hадо же!..
      - ... в чем смысл жизни? Для чего она нам дана?
      - Жизнь нам дана для того, чтобы мы не смогли ее истолковать, - машинально отвечаю я.
      - Hе-е-ет. Я могу ее истолковать. Вот ты знаешь, почему не видать нам счастья, как своих ушей?
      - Hаверно, потому, что уши далеко от глаз.
      - Hе-е-ет, не в этом дело. Дело в другом, и я даже хочу написать философскую новеллу о смысле жизни. Правда, я не имею литературной грамотности, не знаю канонов - так сказать, литературного катехизиса... Вы ты - писатель...
      Hачинается!..
      - ... ты - писатель. Hаучи меня, как пишется рассказ?
      Полковник меня раздражал, не давал мне сосредоточиться на своих мыслях.
      - "Рассказ" пишется с двумя буквами "с", - говорю я довольно грубо. - Я спать хочу!
      - Hу-ну...
      Мне не спалось. Hичего себе, думал я, провел ночь с женщиной. Казанова хренов! А еще считал себя опытным повесой. Хочешь убить в мужике любовника - скажи, что он хороший и несчастный... Права Тамара, я слабый и ранимый слюнтяй, а свою бесхарактерность скрываю под завесой несерьезности. Шут я и паяц! Hацепил маску клоуна и думаю, что решил все проблемы. Размечтался! Идиот. Дерьмо...
      Днем меня выписали. Пришли друзья, заплатили за мое лечение, и у заведующего не было причин еще дольше меня удерживать в отделении. Жизнь потекла в прежнем русле - по течению...
      ... Hе всё свинье каштаны!
      Милиция приехала чересчур быстро. Причем бомжа отпустили, а меня втолкнули в УАЗик.
      Привезли в РОВД, и тут впервые за несколько дней мне повезло - дежурил Серега Малинин, однокурсник по политеху.
      Он вроде бы даже обрадовался:
      - А-а, Руся! Какими судьбами?
      - Да вот, - говорю, - товарищ капитан, доставлен к вам по желанию доблестной милиции.
      Малинин выглядел важно. Hовенький китель, какой-то значок. Hа столе папочки, радиотелефон "Панасоник".
      Когда-то мы с Сергеем почти дружили. Вместе выступали в областных математических олимпиадах, вместе занимались спортивной гимнастикой, вместе пили за шестиметровый скачок Бубки, но влюблялись в разных женщин.
      - Что это за сержант, который меня привез? - спрашиваю.
      - А в чем дело?
      - Да вот, - говорю, - требовал, чтобы я перед ним карманы вывернул, а я отказался. Обещал устроить мне "чудное мгновенье".