Это был один из тех сезонов, когда рыба появилась поздно. Моя старушка и ее команда трудились изо всех сил, ежедневно уходя далеко на север и возвращаясь в Грэнд-Харбор уже затемно, и только шестого ноября нам попались первые крупные рыбины, скользящие в пурпурных водах Мозамбика.
      К этому времени я уже совсем отчаялся. Мою лодку зафрахтовал один тип из Нью-Йорка, рекламный заправила по имени Чак Макджордж. Он из моих постоянных клиентов, готовых каждый год совершать паломничество длиною в шесть тысяч миль, чтобы поймать большого марлина в водах Сент-Мери. Чак — юркий коротышка, лысый, как страусовое яйцо, но с сединой на висках, у него лицо мудрой коричневой обезьяны и крепкие ноги — вещь совершенно необходимая в рыбной ловле.
      Мы, наконец, увидели рыбу: она плыла, играя в волнах высоким плавником, имевшим тот особый изгиб, который отличает марлина от акулы или дельфина. Анджело заметил его одновременно со мной, но остался на передней палубе и оттуда завопил от радости. Цыганские кудри трепались по его щекам, а зубы сверкали на слепящем тропическом солнце.
      Рыба то появлялась, то исчезала в глубине моря и походила на плывущее по волнам бревно, черное, тяжелое, массивное. Ее хвостовой плавник изящно повторял повороты спинного, пока, наконец, марлин не ушел в глубину, и вода не сомкнулась над его блестящей спиной.
      Я повернулся и кинул взгляд на нижнюю палубу. Чабби помогал Чаку устроиться в большом "рабочем" кресле. Он пристегивал крепкие ремни, подбадривая Чака, и, посматривая вверх, ловил мой взгляд.
      Чабби презрительно кривился, плюнул за борт — разительный контраст с тем волнением, которое охватило всех нас. Чабби — настоящий верзила, того же роста, что и я, но гораздо крепче в плечах, да и выдержка у него получше моей. Он один из самых упорных и неисправимых пессимистов в нашем деле.
      — Да, застенчивая рыбка! — буркнул Чабби и опять сплюнул.
      — Не обращай внимания, Чак! — крикнул я. — Старина Харри не оставит тебя без улова!
      — А у меня как раз есть тысяча зеленых, которая мне шепчет, что у тебя ничего не выйдет! — откликнулся Чак, поморщившись от слепящих солнечных бликов, прыгавших по волнам. Его глаза горели тем же азартом.
      — На спор! — принял я пари и сосредоточил все внимание на рыбе. Но Чабби, конечно, был прав. После меня он лучший в мире знаток рыбьих повадок. Эта рыба была большая и чертовски пугливая.
      Пять раз я кидал ей приманку, стараясь привлечь ее со всей хитростью, на какую способен. Но каждый раз марлин уходил, стоило мне только повернуть "Балерину" ему наперерез.
      — Эй, Чабби, там в леднике есть свежие куски дельфиньего мяса. Бросай наживку! Может, он на нее клюнет! — крикнул я, отчаявшись.
      Мы дали ему дельфина. Я собственноручно закинул приманку, и она поплыла в волнах, словно живая. Не составило труда уловить момент, когда марлин на нее клюнул: он как бы приподнял свои мощные плечи, и я увидел, как мелькнуло его светлое брюхо, похожее на опущенное под воду зеркало.
      — Клюнул! — закричал Анджело. — Он клюнул!
      Я отдал рыбу на попечение Чака чуть позже десяти утра. Леска, натянутая в воде, требует от рыбака немалых сил. Но моя работа была потяжелей и требовала большой сноровки. Я направлял "Балерину" по волнам, догоняя марлина. Рыба нещадно тянула леску, делая отчаянные прыжки в воде. Наконец, Чак, усевшись поудобнее в рабочем кресле, вел марлина, упираясь своими чертовски крепкими ногами.
      Чуть позже полудня Чак его доконал. Марлин плыл на поверхности, делая круги, которые постепенно сужались по мере того, как Чак натягивал леску.
      — Эй, Харри! — голос Анджело вывел меня из задумчивости. — А у нас гости!
      — В чем дело? — спросил я.
      — Сам Большой Джонни пожаловал к нам! — указал он. — Рыба ранена, и он это учуял.
      Я взглянул и увидел приближающуюся акулу. Ее тупой плавник уверенно рассекал поверхность. Она плыла к нам, привлеченная борьбой и запахом крови. Это был большой молот. Я позвал Анджело: — Иди на мостик! — и отдал ему управление.
      — Харри, если только этот ублюдок сжует мою рыбу — плакала твоя тысяча зеленых! — буркнул Чак, обливаясь потом на своем стуле.
      Я нырнул в рубку и, опустившись на колени, поднял задвижки на дверце моторного отсека. Мне оставалось лишь протянуть руки и ухватить приклад карабина, спрятанного внутри. Вернувшись на палубу, я еще раз проверил, заряжен ли он, и переключил на автоматический огонь.
      — Анджело, разверни-ка меня к этому Джонни! Перегнувшись через перила, я прицелился в акулу, а
      Анджело повел судно прямиком на нее. Да, это действительно был молот, крупная особь, футов двенадцать от носа до хвоста. В прозрачной воде рыба имела какой-то медно-рыжий оттенок. Я осторожно прицелился ей между глаз, сидящих по обеим сторонам уродливой, деформированной головы, и нажал на курок. Прогремели выстрелы, по палубе застучали пустые гильзы, вода взорвалась тысячами брызг. Акула конвульсивно вздрогнула: пули пробили ей голову, разнеся в щепки череп и крошечный мозг. Она перевернулась и стала погружаться в глубину.
      — Ну, спасибо, Харри, — отозвался Чак, переведя дыхание, все еще потный и красный.
      — Фирма веников не вяжет, — улыбнулся я в ответ и пошел сменить Анджело у руля.
      Без десяти час Чак начал вытягивать марлина. Он тащил его до тех пор, пока рыба не перевернулась на бок, слабо похлопывая хвостом и судорожно хватая воздух. Ее помутневший глаз был размером с хорошее яблоко, а тело пульсировало и переливалось всеми оттенками серебра, золота и "царского пурпура".
      — Теперь поосторожней! — крикнул я и, надев перчатку, подтянул рыбу ближе к Чабби, который уже поджидал со стальным крюком наготове.
      Чабби ответил мне презрительным взглядом. Это, видимо, означало, что когда я беспризорничал в лондонских трущобах, Чабби уже насаживал на гарпун здоровенных рыб.
      — Подожди, пока катушка не размотается! — не оставлял я своих советов, чтобы еще немножко задеть его. Чабби скривил губы.
      Волна подняла рыбу к нам, обнажив ее серебристую грудь и распластанные плавники.
      — Давай! — крикнул я, и Чабби метнул гарпун. Брызнула алая кровь, рыба забилась в агонии, взбивая белую пену и обдавая нас, словно из душа, морскими брызгами.
      На Адмиралтейском причале я подвесил рыбу на стрелу портового крана. Бенджамин, смотритель гавани, подписал свидетельство на общий вес в 817 фунтов. И хотя яркие, флюоресцирующие краски поблекли и слились в мутный, темный цвет смерти, туша впечатляла своими размерами — 14 футов 7 дюймов от носа до раздвоенного наподобие ласточкиного хвоста.
      "Мистер Харри подвесил на пристани сущего Моисея!" Эту весть уже разнесли по улицам босоногие мальчишки, и жители острова, ухватившись за отличный предлог пораньше улизнуть с работы, заполнили пристань, как в праздник.
      Наконец, новость достигла самого правительства, и президентский лендровер с пестрым флажком на капоте пронесся по извилистой улице. Проложив носом путь через толпу, машина остановилась, и из нее появилась Важная Особа. До независимости, Годфри Биддль был единственным адвокатом на острове. Он уроженец Сент-Мери, но образование получил в Лондоне.
      — Мистер Харри, какой изумительный экземпляр! — в восторге закричал он. — Улов, подобный этому, мог дать толчок зарождавшемуся на острове туризму, — и Президент пожал мне руку: он всегда старался быть на высоте.
      — Спасибо, мистер Президент! — даже с пышной шевелюрой на голове он едва доставал мне до подмышек. Сегодня он был просто симфонией в черном: черный шерстяной костюм, черные лакированные туфли, кожа цвета антрацита и лишь немножко седины на висках.
      — Вас действительно можно поздравить! — Президент Биддль не мог устоять на месте от восторга, и я уже знал, что в течение сезона, как обычно, буду получать приглашения на ужин в президентской резиденции. Чтобы добиться этого, мне понадобилось год или два, но президент, в конце концов, все же принял меня, будто я был уроженцем острова. Я стал как бы одним из его детей, со всеми вытекающими отсюда привилегиями.
      Прибыл на своем катафалке Фред Кокер, вооруженный всем необходимым для фотосъемки. Пока он устанавливал треногу и прятался под черной тканью, чтобы навести фокус своей допотопной камерой, мы приняли для него позы возле здоровенной туши. Чак стоял в середине с удочками в руке, а все остальные расположились вокруг него, скрестив руки на груди на манер футбольной команды. Мы с Анджело улыбались, а Чабби, даже перед объективом, смог изобразить лишь кривое подобие улыбки. Снимок замечательно подойдет к моей новой рекламной брошюрке: верная команда и ее бесстрашный капитан, из-под козырька выбиваются кудри, ворот рубашки расстегнут, широкие открытые улыбки. Это должно привлечь многих в следующем сезоне.
      Я договорился, чтобы рыбу отправили в холодильник ананасового склада. Со следующим рефрижератором ее заберут в Лондон. Чабби и Анджело я отправил драить палубу "Балерины" и наполнять ее баки на заправке компании "Шелл", расположенной на другой стороне гавани. Потом они должны были отвести ее на якорную стоянку. Когда мы с Чаком садились в кабину моего старого, видавшего виды пикапа, тот, пригнувшись, прошептал мне на ухо: "Харри, а как насчет небольшой премии?" И я точно знал, о чем он собирается меня попросить, так как делал это каждый раз: "Миссис Чабби необязательно знать об этом, не так ли?" — "Так точно", — согласился он, и сдвинул на затылок свою замусоленную фуражку.
      Я посадил Чака на самолет в девять часов на следующее утро и всю дорогу назад вниз с плато пел и гудел клаксоном своего старого "Форда", когда навстречу мне попадались девушки, работавшие на ананасовых плантациях. Они выпрямлялись и, одаривая меня сияющими улыбками из-под широких полей соломенных шляп, махали мне вслед.
      В бюро путешествий Фреда Кокера я обменял туристские чеки, полученные от Чака, вволю поторговавшись с Фредом о курсе обмена. Кокер был в своем парадном одеянии — фрак и черный галстук. Камера и тренога временно отдыхали, а фотограф превратился в распорядителя похорон. Похоронная контора Фреда находилась с обратной стороны его бюро путешествий и выходила на широкий проезд. Катафалк использовался Фредом и для встречи туристов в аэропорту: сменялась лишь рекламная табличка, а на смену подставки для гроба приходили сиденья. Все мои клиенты доставались мне с его помощью, поэтому он заграбастал десятую долю моих чеков. Кроме того, он был и моим страховым агентом, ежегодно вычитая страховку за "Балерину", прежде чем аккуратно свести баланс.
      Я каждый раз пересчитывал все так же тщательно. Фред хоть и похож на школьного учителя — такой же высокий, худой и подтянутый — в нем достаточно местной крови, которая не только придает его коже здоровый бронзовый цвет, но и делает его склонным к небольшим махинациям в кассовой книге, не известным до сих пор многим профессионалам.
      Нимало не обижаясь, он терпеливо ждал, пока я закончу проверку, и когда я засунул пачку купюр себе в задний карман, он, блеснув золотым пенсне, обратился ко мне, как любящий отец: "Мистер Харри, не забудьте, завтра прибывают ваши новые клиенты."
      — Все в порядке, мистер Кокер, не волнуйтесь, моя команда будет в отличной форме, — заверил я.
      — Но они уже сидят у "Лорда Нельсона", — тонко намекнул он.
      Фред всегда держит руку на пульсе всей жизни острова.
      — Мистер Кокер, я управляю судном, а не обществом трезвости. Не волнуйтесь, — повторил я и встал. — От похмелья еще никто не умер.
      Я пересек Дрейк-стрит и вошел в лавку Эдварда, где меня встретили, как героя. Сама Ма Эдди выплыла мне навстречу из-за прилавка, и я тут же утонул в ее необъятной груди.
      — Мистер Харри, — проворковала она. — А я ходила взглянуть на рыбу, что вы вчера поймали!
      Затем, все еще обнимая меня, она повернулась, чтобы крикнуть одной из девушек: "Ширли, принеси мистеру Харри холодного пивка, да поживее!" Я вытащил деньги. Симпатичные местные барышни, увидев их, зачирикали, как воробьи, а Ма Эдди закатила глаза и обняла еще крепче.
      — Сколько я вам должен, миссис Эдди?
      С июня по ноябрь, в долгий мертвый сезон, когда нет рыбы, Ма Эдди помогает мне протянуть это тощее время. Поудобнее устроившись у прилавка с банкой пива в руке, я выбирал необходимые мне товары из тех, что стояли на полках, разглядывая при этом ножки девушек, когда они в своих мини-юбчонках взбирались по лесенкам, чтобы снять для меня что-то с полки. Когда у старины Харри в кармане лежит сотня-другая долларов, ему сразу становится веселей на душе и хочется немного попетушиться.
      Затем я отправился на заправку "Шелл", и управляющий принял меня в объятья прямо у дверей конторы, которая находилась между двумя гигантскими серебристыми емкостями.
      — Ну, слава богу, Харри, я жду тебя уже все утро. Начальство мне все уши прожжужало о твоем неоплаченном счете.
      — Больше ждать не надо, брат, — ответил я.
      "Балерина", как и все красивые женщины, была чертовски дорогой любовницей, и когда я вернулся к своему пикапу, пачка в моем кармане заметно отощала.
      Они ждали меня в саду "Лорда Нельсона". Остров гордился своими связями с Королевским флотом, несмотря на то, что уже давно не принадлежит Британии, а шестой год купается в лучах независимости. Но до этого, в течение двухсот лет он служил перевалочной базой британского флота.
      Бар украшали старые литографии давно умерших художников. Все они изображали величественные суда, проходящие пролив или застывшие на рейде Адмиралтейской пристани — военные линкоры, торговые суда "Джон и Компания" делали здесь небольшую передышку перед тем, как отправиться дальше на юг, к Мысу Доброй Надежды, а затем в Атлантику.
      Сент-Мери так и не забыл ни своего места в истории, ни адмиралов, ни величественные суда, что захаживали в его гавань. Бар "Лорд Нельсон" — пародия на былое великолепие острова, но я предпочитал его дряхлую, пронафталиненную элегантность и ностальгию по прошлому тому уроду из стекла и бетона, недавно сооруженному "Хилтоном" над самой гаванью.
      Чабби и его женушка сидели рядышком на скамейке у дальней стены, оба в своем выходном воскресном наряде. Кстати, так было легче всего их различить. Чабби был одет в костюм-тройку, купленный им еще к свадьбе. Некоторые пуговицы болтались или вовсе отсутствовали, а на голове красовалась затвердевавшая от морской соли и перемазанная рыбьей кровью фуражка. Его супруга была наряжена в длинное черное платье из плотной шерсти, порядком выцветшее и позеленевшее от времени, и высокие черные ботинки на пуговицах. В остальном их темные, оттенка красного дерева лица, были почти неразличимы, только Чабби был гладко выбрит, а у нее были небольшие усики.
      — Привет, миссис Чабби, как дела? — спросил я.
      — Благодарю вас, мистер Харри, — степенно ответила она.
      — Может, вы тогда немного выпьете со мной?
      — Ну, если только глоток апельсинового джина, мистер Харри, и кружку пива, чтобы разбавить его.
      Пока Ма Чабби потягивала сладкий напиток, я пересчитал и выдал ей заработок Чабби. Ее губы беззвучно двигались, когда она считала вместе со мной. Чабби наблюдал с нетерпением, и я не переставал удивляться, как все эти годы ему удавалось обманывать ее насчет премии.
      Миссис Чабби выпила свое пиво, и пена еще больше подчеркнула ее усики.
      — Ну, я пойду, мистер Харри, — она величественно поднялась и выплыла из дворика. Я подождал, пока она свернет на Фробишер-стрит, и лишь тогда под столом протянул Чабби несколько купюр. Мы направились в бар.
      С обеих сторон Анджело сидело по девице, а третья уселась ему на колени. Его черная шелковая рубашка была расстегнута до самого ремня, обнажая крепкие грудные мускулы. Джинсы сидели на нем, как вторая кожа, не оставляя никаких сомнений по поводу его пола, а на ногах были сапоги — настоящие, сшитые вручную, ковбойские ботфорты. Он напомадил свою шевелюру, пригладив ее назад на манер молодого Пресли. Улыбка его сияла на весь зал, как софит, и когда я отдал ему жалованье, он немедленно засунул каждой девице по купюре за вырез блузки.
      — Ну-ка, Элионор, посиди на коленях у Харри, но поосторожней! Он у нас еще девственник, не обижай его, ладно? — он зарычал от хохота и повернулся к Чабби. — А тебе, старик, пора перестать хихикать. Только и знаешь, что ухмыляешься, словно идиот.
      Чабби надулся, лицо его собралось в складки, как у бульдога.
      — Эй, мистер бармен, дай старине Чабби выпить. Может, тогда он прекратит свои дурацкие смешки! — надрывался Анджело.
      В четыре пополудни он, наконец, прогнал девиц и остался сидеть один напротив своего стакана. Рядом лежал, зловеще поблескивая в свете ламп, его заточенный, как бритва, рыбацкий нож. Анджело что-то невнятно бормотал себе под нос, погрузившись в глубокую хмельную меланхолию. Время от времени он проверял большим пальцем лезвие ножа и окидывал злым взглядом зал. Никто не обращал на него внимания. Чабби сидел рядом со мной, улыбаясь, как большая коричневая жаба, открыв свои крупные, подозрительно белые зубы и розовые пластмассовые десны.
      — Харри, — проговорил он с чувством, обняв меня за шею крепкой, мускулистой рукой. — Ты хороший парень, Харри. Знаешь, я хочу сказать тебе что-то, чего еще никогда не говорил.
      Я мудро кивнул, а он набрался духа, чтобы произнести признание, которое делал каждый раз в день получки: "Харри, я люблю тебя, старина, люблю сильней, чем собственного брата."
      Я приподнял его замусоленную фуражку и легонько погладил его коричневую лысину: "Ах, ты мой возлюбленный, лысоватый блондинчик!" Он на минуту отстранился от меня, вглядываясь в лицо, а затем разразился хохотом, скорее напоминающим рычание льва. Его смех был таким заразительным, что, когда Фред Кокер вошел в бар и присел к столу, мы никак не могли остановиться.
      Фред поправил пенсне и чопорно произнес:
      — Мистер Харри, я только что получил послание из Лондона. Ваши клиенты не прибудут.
      Мне тут же расхотелось смеяться.
      — Что за черт, — сказал я. — Две недели бездействия в самый разгар сезона, и получить только две сотни долларов неустойки. Мистер Кокер, вы просто обязаны найти мне новых клиентов! В моем кармане осталось лишь три сотни из тех, что я получил от Чака. Вы просто обязаны это сделать, — повторил я, а Анджело, взяв свой нож, с силой вогнал его в столешницу. Никто не обратил на него внимания, и он снова сердитым взглядом окинул зал.
      — Я постараюсь, — ответил Фред Кокер, — но боюсь, что уже поздно.
      — Дайте телеграммы тем, кому вы предварительно отказали, — посоветовал я.
      — А кто заплатит за телеграммы? — спросил он с намеком.
      — К чертям, я заплачу.
      Он кивнул и вышел. Я услышал, как на улице заработал мотор катафалка.
      — Не бери в голову, Харри, — сказал Чабби. — Я все равно люблю тебя.
      Внезапно Анджело отключился. Он упал вперед, звонко ударившись лбом об стол, Я повернул ему голову, чтобы он не захлебнулся разлитой по столу жидкостью, сложил нож и убрал деньги, на которые уже поглядывали вертевшиеся вокруг девицы. Чабби заказал еще по рюмочке и затянул невнятно какую-то песню из местного репертуара. Я сидел и лихорадочно соображал. Кажется, я опять попал в хорошенькие финансовые тиски. Боже, как я ненавижу деньги, вернее — их отсутствие. Эти две недели решат все: протянем ли я и моя "Балерина" мертвый сезон, или мне придется оставить мои благие намерения, снова взявшись за ночные вояжи. Черт, если уж браться за это, то почему бы не сейчас? Я пущу слух, что Харри на мели и готов на сделку. Приняв решение, я почувствовал, как у меня приятно защекотало нервы. Это особое ощущение, что приходит вместе с опасностью. Две недели без клиентов вовсе не означают безделья и могут быть потрачены с пользой.
      Я подхватил песню Чабби, хотя и не уверен, что ту самую, что пел он — во всяком случае, когда я заканчивал припев, Чабби его только начинал. Этот небольшой музыкальный праздник привлек внимание блюстителей порядка. На Сент-Мери таковыми являются Инспектор и четверо его сопровождающих. Кстати, этого более чем достаточно для островка. Не принимая во внимание "половую связь с несовершеннолетними" и семейные потасовки, здесь не было преступности в полном смысле этого слова.
      Инспектор Питер Дейли был молодым человеком со светлыми усиками, английским румянцем на гладких щеках и светло-голубыми глазами, так близко посаженными, что это придавало ему сходство с канализационной крысой. Одет он был в форму британской колониальной полиции — фуражка с серебряным значком и блестящим лакированным козырьком, рубашка цвета хаки, накрахмаленная и выглаженная до такой степени, что тихонько потрескивала при ходьбе, кожаный ремень и портупея от Сэма Брауна. В руках у него была обтянутая кожей дубинка. Не считая зеленых погон Сент-Мери, он мог бы быть гордостью британской полиции, но те, кто носил эту форму, пал так же, как и сама империя.
      — Мистер Флетчер, — произнес он, слегка склонившись над столиком и поигрывая дубинкой. — Надеюсь, этот вечер обойдется без происшествий, не так ли?
      — Сэр, — подсказал я ему.
      Инспектор Дейли и я никогда не были друзьями. Я не люблю грубиянов, а также тех, кто, находясь на посту, требующем доверия, увеличивают себе жалованье взятками и вымогательством. В прошлом он выкачал из меня довольно много с трудом добытых денежек, и я считал этот факт непростительным грехом с его стороны.
      Его лицо приняло каменное выражение, а на щеках еще сильнее выступил румянец.
      — Сэр, — добавил он с явной неохотой.
      Верно, пару раз в далеком прошлом мы с Чабби дали волю мальчишескому настроению, радуясь первому крупному улову. Но разве это дает основание инспектору Дейли говорить с нами столь непочтительно? Да и кто он такой? Явился на остров по трехлетнему контракту, который — я это знал от самого президента — не будет продлен.
      — Инспектор, прав ли я в своем предположении, что это — общественное место, и ни я, ни мои друзья не нарушаем границ ничьей собственности? — осведомился я.
      — Да, вы правы.
      — Прав ли я, также, в своем предположении, что исполнение мелодичной и вполне пристойной песни не содержит в себе преступного деяния?
      — Верно, но…
      — Инспектор, катись к черту, — мило произнес я. На мгновение он задумался, глядя на нас с Чабби. Мы оба крепкие ребята, а в наших глазах он не мог не заметить задиристого блеска. Было ясно его сожаление по поводу того, что с ним нет его команды.
      — Я постараюсь не упускать вас из вида, — пообещал он зловеще, и, цепляясь за чувство собственного достоинства, как нищий за лохмотья, покинул нас.
      — Чабби, у тебя ангельский голос, — сказал я.
      — Харри, я закажу тебе еще рюмочку.
      Фред Кокер подоспел как раз вовремя, чтобы опять составить нам компанию. Он пил "лагер" и лимонный сок, отчего моему желудку становилось не по себе.
      — Мистер Харри, я нашел вам клиентов.
      — Мистер Кокер, я люблю вас!
      — И я люблю, — добавил Чабби.
      В глубине души я почувствовал легкое разочарование, уже приготовившись к очередному ночному вояжу.
      — Когда они прибывают? — спросил я.
      — А они уже здесь — ждали меня в моем офисе, когда я вернулся.
      — Честно?
      — Они знали, что ваша первая группа отменила заказ, и сразу спросили меня о вас. Видимо, они прибыли тем же самолетом, что и почта.
      Мои мозги плохо соображали, иначе бы я удивился. Что за странное совпадение — одни отказались, а другие прибыли?!
      — Они остановились в Хилтоне.
      — Мне забрать их прямо из отеля?
      — Нет, они встретят вас на Адмиралтейском причале завтра в десять утра.
      Я был благодарен, что клиенты назначили отплытие на столь поздний час. На следующее утро команда "Балерины" состояла из зомби. Анджело стонал, и лицо его темнело всякий раз, когда он наклонялся за мотком веревки или связкой удочек. Чабби потел и источал запах алкоголя, а выражение его лица было просто ужасающим. За все утро он не произнес ни слова. Мне также было не позавидовать. "Балерина" покачивалась у причала, а я стоял перегнувшись через перила мостика. Мои глаза закрывали темные стекла очков "поляроид", и хотя кожа головы напоминала о себе постоянным зудом, я не отваживался снять фуражку, чтобы не потерять целиком весь скальп.
      Единственное на острове такси, "ситроен" шестьдесят второго года, проехало по Дрейк-стрит и остановилась у начала пристани, высадив моих новых клиентов. Их было двое, хотя я ожидал троих. Я был точно уверен, что Кокер вел речь о троих.
      Они направились вдоль вымощенного камнем причала, идя бок о бок, и я, постепенно выпрямляясь, наблюдал за ними. Я чувствовал, как мое физическое недомогание улетучивалось, сменяясь духом приключений, по спине и рукам пробежали мурашки.
      Один из них был высокого роста и шагал хорошо мне знакомой, непринужденной походкой профессионального спортсмена. Он был с непокрытой головой, и его рыжеватые волосы аккуратно прикрывали раннюю лысину, просвечивающую розовым цветом. Он был тонок в талии и, казалось, постоянно находился начеку. Это, пожалуй, единственное слово, которое передает исходившее от него чувство готовности.
      Такого можно узнать с первого взгляда. Таковы типы, способом существования которых является насилие. Сплошные мускулы, он был настоящий "боец". Для таких не имеет значения — по какую сторону закона применять свое мастерство. Его появление не предвещало ничего хорошего. Как бы я хотел, чтобы эта барракуда никогда не появлялась в водах Сент-Мери! От таких мыслей у меня появилось неприятное ощущение в желудке. Я перевел взгляд на его спутника. Не могу сказать, что этот был мне так же неприятен — видимо, возраст и внешний вид смягчали впечатление. Было, тем не менее, ясно — нас ждут неприятности. "Ну и дела, Харри," — сказал я сам себе. — "К похмелью в придачу еще и эта компания."
      Теперь было видно, что командовал старший из них. Он шел на полшага впереди, и тот, что помоложе и повыше, принимал это с почтением. Он был чуть старше меня, лет под сорок. Над пряжкой его крокодилового ремня уже намечалось брюшко, а под подбородком повисли небольшие мешки, но прическа, несомненно, была сделана на лондонской Бонд-стрит. Рубашка фирмы "Салко", а на ногах мягкие туфли от "Гуччи". Какого полета была эта пташка, сомневаться не приходилось. Шагая по пристани, он несколько раз вытер лицо белым носовым платком, и я заметил у него на мизинце небольшой, около двух каратов, бриллиант, вставленный в простое золотое кольцо. Золотыми были и часы на руке — видимо, "Ланвэн Пиаже".
      — Флетчер? — спросил он, остановившись напротив меня. Глаза его напоминали черные бусины, как у хорька. Это были глаза хищника, холодные и пронзительные. Он оказался старше, чем мне первоначально показалось: видимо, красил волосы, чтобы скрыть седину. Кожа на щеках была неестественно натянута, и я разглядел у корней волос рубцы от пластической операции. Тщеславный тип — отметил я про себя.
      Это был старый солдат, прошедший службу от рядового до командных высот. Несомненно, он являлся мозгами компании, а тот, что шел следом — ее мышцами. Кто-то выставил вперед ударную команду, и я внезапно понял, почему не прибыли мои запланированные клиенты. Телефонный звонок, а то и визит этой пары отобьет желание ловить марлина у кого угодно. Но они явно поторопились, это могло пойти им во вред.
      — Мистер Матерсон? Поднимайтесь к нам! — я был уже абсолютно уверен, что они явились сюда вовсе не ради рыбной ловли, однако решил не выдавать себя, пока не пойму, на что мне рассчитывать.
      Тот прыгнул на палубу, приземлившись по-кошачьи мягко и легко. При этом я заметил, что его переброшенный через руку плащ тяжело покачнулся, видимо в кармане лежало что-то массивное. Он повернулся к нам, задрав подбородок, и бегло окинул нас взглядом.
      Анджело выдал подобие своей знаменитой улыбки и козырнул.
      — Добро пожаловать, сэр.
      Чабби тоже расцвел и пробормотал что-то похожее на ругательства, что, однако, несомненно было приветствием. Тип проигнорировал наши вежливости, повернувшись, протянул Матерсону руку, помогая тому подняться на палубу. Последний остался, а его телохранитель внимательно изучил салон "Балерины". Затем Матерсон вошел внутрь, и я последовал за ним.
      Внутри у нас просто шикарно, не меньше, чем на сто двадцать тысяч "зеленых". Кондиционер остудил утреннюю духоту, и Матерсон вздохнул с облегчением. Он еще раз вытер лицо, усевшись поудобней в одном из мягких кресел.
      — Это Майк Гатри, — указал он на телохранителя. Тот двигался по салону, проверяя крепления, открывая двери и явно усердствуя.
      — Рад познакомиться, мистер Гатри, — я улыбнулся своей самой подкупающей улыбкой, но он, не глядя, помахал рукой.
      — Желаете выпить, господа? — спросил я, открывая бар.
      Оба взяли по кока-коле, мне же требовалось что-то покрепче, лекарство от похмелья. Первый глоток пива вернул меня к жизни.
      — Итак, господа, думаю, что могу предложить вам отличную морскую охоту. Не далее, как вчера, я поймал великолепный экземпляр, и все говорит за то, что нас ждет удача.
      Майк Гатри подошел ко мне и изучающе посмотрел мне в глаза. У него были зеленые глаза, с коричневыми крапинками, будто ручной работы твид.
      — Мне кажется, я тебя где-то видел.
      — Не думаю, что вы имели такое удовольствие.
      — Но ты из Лондона, не так ли? — уловил он акцент.
      — Я давно оттуда уехал, браток, — осклабился я от уха до уха. Он не ответил на улыбку и уселся напротив меня, положив руки на стол между нами, ладонями вниз и растопырив пальцы. Он все еще изучал меня. Крепкий орешек, чертовски крепкий.
      — Боюсь, что сегодня уже поздно, — бодро продолжал я. — Если вы желаете рыбачить в Мозамбике, нам надо выйти из гавани часов в шесть. Но можно выйти завтра, пораньше.
      Матерсон прервал мою болтовню:
      — Проверь этот список, Флетчер, и скажи, чего тебе не хватает.
      Он протянул мне сложенный лист бумаги, и я взглянул на написанные от руки колонки. Это были принадлежности для спуска с аквалангом и подводных спасательных работ.
      — Так значит, господа, вас не интересует рыбалка? — старина Харри изобразил удивление таким ходом развития событий.