Сокровища боевой фантастики и приключений - ГЛАЗ ТИГРА (сборник боевой фантастики и приключений)

      — Какая она из себя? — заинтересовался я.
      — Просто красавица, мистер Харри, настоящая дама.
      — Похоже, она мне понравится, — согласился я и заказал пинту пива для Марион.
      — Разве вы не пойдете к ней прямо сейчас?
      — Когда рядом со мной сидишь ты, Марион, все прекрасные дамы мира могут подождать до завтра.
      — О, мистер Харри, вы не человек, а дьявол! — хихикнула она и примостилась поближе ко мне.
      — Харри, — произнес Чабби, сидевший по другую сторону от меня. — Я хочу сказать тебе что-то, чего раньше никогда не говорил.
      Он отхлебнул из кружки, а затем сентиментально продолжал со слезами на глазах.
      — Харри, я люблю тебя, старина, люблю сильней, чем собственного брата.
      Я пришел в "Хилтон" без нескольких минут двенадцать. Марион вышла ко мне из комнатки, расположенной за рецепцией. У нее на шее висели наушники.
      — Она ждет вас на террасе, — и указала рукой через холл, украшенный в псевдогавайском стиле. — Блондинка в желтом бикини.
      Она читала журнал, лежа на животе в шезлонге. Я увидел ее спину, и первым моим впечатлением была масса густых блестящих светлых волос, взбитая наподобие львиной гривы и спадающая золотистым каскадом. Она услышала мои шаги по плиткам пола, обернулась, подняв на лоб солнечные очки, затем встала и посмотрела мне в глаза. Я заметил, что она была миниатюрна и вряд ли достигала мне до плеча. Ее бикини также было миниатюрным, и взгляду открывался плоский гладкий живот с глубоким пупком, крепкие, покрытые легким загаром плечи, небольшая грудь и изящная талия. У нее были очень красивые ноги, а маленькие аккуратные ступни были обуты в открытые сандалии, и я заметил, что ногти были накрашены ярко-красным лаком. Такой же лак был и на пальцах рук, причем кисти были небольшие и красивой формы. Мне это бросилось в глаза, когда она поправляла прическу.
      Она была сильно накрашена, однако сделано это было очень искусно. Ее кожа имела мягкий перламутровый блеск, а щеки и губы светились естественным цветом. У нее были длинные искусственные ресницы, веки были слегка накрашены, а глаза обведены карандашом, что придавало им экзотическую восточную форму.
      "Ну, Харри, берегись!" — какой-то внутренний голос крикнул мне предостережение. Я почти внял ему. Мне был хорошо знаком этот тип. Я и раньше встречал таких особ — небольших, мурлыкающих кошечек, и у меня были шрамы, в подтверждение этому на теле, и в сердце. Однако, уж чего нельзя было сказать о старине Харри, что он стал бы искать, куда спрятаться, если ненароком потерял брюки. Я смело сделал шаг вперед, прищурив глаза и изобразив свою хулиганскую мальчишескую ухмылку — это их моментально заводит.
      — Привет! — сказал я. — Я — Харри Флетчер.
      Она посмотрела на меня, начав от самых ботинок и пройдя шесть футов вверх, где, наконец, ее взгляд задумчиво приостановился, и она слегка надула нижнюю губу.
      — Привет, — ответила она. Голос у нее был с хрипотцой, будто она запыхалась. Похоже, это было отрепетировано заранее. — Я Шерри Норт, сестра Джима.
      Вечером мы сидели на веранде моего домика. Было прохладно, а закат напоминал пиротехническое зрелище, которое то вспыхивало, то угасало над пальмами.
      Она потягивала коктейль с фруктами и льдом — один из моих фирменных. На ней была широкая свободная рубашка из легкого прозрачного материала, сквозь которые просвечивались очертания ее тела, когда она сидела, откинувшись к перилам, освещенным закатом. Я не мог с уверенностью сказать, было ли у нее что-нибудь надето под рубашкой. Это и позвякивание льда в ее стакане постоянно отвлекало меня от письма, которое я читал. Она показала его мне, как часть бумаг, удостоверяющих ее личность. Это было письмо Джимми Норта, написанное незадолго до его смерти. Я узнал его почерк и стиль, присущий этому смышленному и смелому парню. По мере того, как я читал, я позабыл о присутствии его сестры. Это было длинное, довольно сумбурное письмо, написанное, как будто бы близкому другу, с туманными намеками на выполняемую миссию, ее успешный исход и обещанием будущего, в котором будут богатство, веселое времяпрепровождение и прочие приятные вещи. Я почувствовал укол сожаления и личной утраты по поводу смерти этого парня, лежащего теперь в своей одинокой морской могиле, и утраченных надежд, что уплыли вместе с ним подобно гниющим водорослям.
      Внезапно со страницы спрыгнуло мое собственное имя: "Он бы понравился тебе, Шерри. Он высокий и сильный, весь в шрамах и закаленный в поединке, как старый котище, что участвовал в уличных поединках каждую ночь. Но под этим скрывается очень добрый человек. Он, кажется, привязался ко мне. Даже дает мне отеческие советы".
      Там было еще несколько строк в том же духе, и это смутило меня так, что перехватило в горле. Я сделал глоток виски, из глаз брызнули слезы, и буквы, пока я заканчивал читать письмо, а затем складывал его, почти расплывались.
      Я протянул письмо назад Шерри и отошел к другому концу веранды. Постоял там немного, глядя на залив. Солнце скользнуло за горизонт, и внезапно стало темно и холодно. Вернувшись, я зажег лампу и установил ее повыше, чтобы свет не бил в глаза. Шерри молча наблюдала за мной. Я налил ей еще один стакан виски, а затем снова опустился в плетеное кресло.
      — О'кей, — сказал я. — Ты — сестра Джимми. Ты прилетела на Сент-Мери, чтобы взглянуть на меня. Зачем?
      — Он вам нравился, не так ли? — спросила она и пересела поближе ко мне.
      — Мне нравятся многие люди. Это моя слабость.
      — Он умер… Я имею в виду, все произошло так, как писали в газетах?
      — Да, — сказал я. — Именно так.
      — Он когда-нибудь говорил вам, что они там делали?
      Я покачал головой:
      — Они были очень осторожны, а я не задавал лишних вопросов.
      Она замолчала, опустив свои изящные пальчики в стакан, чтобы вытащить оттуда ломтик ананаса, затем принялась откусывать его крошечными кусочками своими мелкими белыми зубками, промакивая губы кончиком розового языка.
      — Ведь вы нравились Джимми, и он вам доверял. И потому, что вы знаете, мне кажется, больше, чем рассказали, а также потому, что мне нужна ваша помощь, я хочу рассказать вам одну историю — о'кей?
      — Обожаю истории, — ответил я.
      — Вы когда-нибудь слышали о пого-стнке? — спросила она.
      — Конечно, это детская игрушка.
      — А также кодовое название американского экспериментального самолета для авианосцев с вертикальным взлетом, предназначенного для работы в любых метеоусловиях.
      — Да-да, припоминаю, видел статью в "Таймс". Что там было по этому поводу в сенате, уже подзабыл подробности.
      — Были противники выделению пятидесяти миллионов долларов на разработку проекта.
      — Да, помню.
      — Два года назад, а именно 16 августа, прототип "пого-стика" взлетел с военно-морской базы Равано в Индийском океане. На борту его было четыре ракеты "воздух-земля" типа "кит-убийца", каждая из которых была снабжена тактическими ядерными боеголовками.
      — Похоже, груз был достаточно смертельным.
      Она кивнула:
      — Это был совершенно новый вид ракеты. "Кит-убийца" имел устройство для поиска погруженных или всплывших подводных лодок и других судов. Он мог уничтожить авианосец, или, сменив среду воздух на воду — нырнуть на сотни метров и уничтожить субмарину.
      — Да… — произнес я и сделал еще один глоток виски. — Мы начали разговор о сумасшедших вещах.
      — Вы помните 16 августа того года? Ведь вы уже были здесь.
      — Я был здесь, но это было так давно. Напомните.
      — Циклон Цинтия.
      — Ну, конечно же! — он прошел по острову, сокрушая все на своем пути. Скорость ветра достигала ста пятидесяти миль в час. С моего домика сорвало крышу, а "Балерину" чуть не унесло с якорной стоянки в Грэнд-Харбор. Эти циклоны были здесь довольно частым явлением. "Пого-стик" взлетел с Равано за несколько минут, как разразился тайфун. Спустя двенадцать минут пилот катапультировался, а самолет с четырьмя ядерными зарядами на борту рухнул в море, и черный ящик тоже. Радар Равано не работал из-за тайфуна, и за полетом никто не следил. Наконец-то я уловил нить повествования.
      — Ну, а причем здесь Джимми?
      Она сделала жест нетерпения.
      — Погодите, — сказала она и продолжила рассказ. — Вы понимаете, сколько стоит этот груз на свободном рынке?
      — Могу себе представить — ты могла бы выписать свой собственный чек примерно на пару миллионов долларов. И старина Харри, кажется, заинтересовался. Последнее время он упорно упражнялся и стал сильнее.
      Шерри кивнула:
      — Испытателем "пого-стика" был офицер военно-морского флота США, Уильям Брайс. Самолет начал падать с высоты пятнадцати тысяч футов, как раз перед тем, как выйти из верхушки тайфуна. Пилот пытался не допустить падения, это был очень сознательный офицер, но на высоте пятисот футов он понял, что вывести самолет из падения ему не удастся. Он катапультировался и пронаблюдал, как машина упала в воду.
      Она говорила очень осторожно. Выбор ее слов показался мне несколько странным, слишком "техническим" для женщины. Я был уверен, что она выучила рассказ наизусть — от Джимми? Или от кого-то еще? Слушай и наматывай на ус, Харри, сказал я себе.
      — Билли Брайс провел три дня на резиновом плоту в океане во время тайфуна, а позже его нашел и спас вертолет, посланный с Равано. У него было немного времени для размышлений. Первое, о чем он подумал, это о ценности груза — и он сравнил его со своим жалованьем старшего офицера. В своих показаниях во время следствия он умолчал о том, что "пого-стик" упал в воду в пределах видимости с суши, и Брайс мог запомнить какую-либо примету на берегу, прежде, чем его унесло в открытое море тайфуном.
      Я не мог заметить фальши в ее рассказе, он звучал вполне правдоподобно и весьма интригующе.
      — Суд вынес решение — "ошибка пилота". Брайс ушел в отставку, этот вердикт положил конец его карьере. Он решил заработать себе свою собственную пенсию и вернуть себе доброе имя. Он намерился заставить американский флот выкупить назад ракеты "кит-убийца" и принять во внимание показания черного ящика.
      Я собирался задать вопрос, но Шерри жестом опять остановила меня. Она не хотела, чтобы прерывали ее изложение.
      — Джимми выполнял некоторые задания для американского флота — он осматривал днища авианосцев и в то время познакомился с Брайсом. Они подружились, и Брайс, естественно, обратился к Джимми. Вдвоем они не располагали достаточным капиталом для организации экспедиции по подъему ракет, но надеялись заручиться финансовой помощью. Конечно, такое нельзя напечатать в отделе объявления "Таймс", и пока он занимались поисками средств, Билли Брайс был убит в своей машине на шоссе М4 недалеко от поворота на Хитроу.
      — Над всем этим, похоже, висит проклятие, — сказал я.
      — Вы суеверны, Харри? — спросила она, глядя на меня своими слегка раскосыми тигриными глазами.
      — Не без этого, — признался я, и она кивнула, словно занося в память эту информацию, перед тем, как рассказывать дальше.
      — После смерти Билли, Джимми продолжил работу над этим проектом. Он нашел средства. Он не сказал мне, кто дал ему деньги, но я догадываюсь, что их источник был не вполне легальным. Он прилетел с ними сюда. Остальное вы знаете.
      — Остальное знаю, — согласился я и не осознанно потрогал твердую ткань шрама через шелк рубашки. — Конечно, кроме места аварии.
      Мы пристально посмотрели друг на друга.
      — А тебе он сказал? — спросил я, и она покачала головой.
      — Да, очень интересная история, — улыбнулся я. — Жаль лишь, что мы не можем проверить ее подлинность.
      Она резко поднялась и отошла к перилам веранды, обняв свои плечи. Казалось, я ее рассердил — будь у нее хвост, она бы размахивала им, как львица. Я подождал, пока она смягчится, и вскоре она, пожав плечами, опять повернулась ко мне. Ее улыбка была приветливой.
      — Да, в этом все дело. Я думала, мне полагается небольшая награда. Джимми был моим братом, и я проделала такой путь, чтобы увидеть вас, ведь вы ему нравились, и он доверял вам. Я думала, мы сможем работать вместе — но мне кажется, если вы хотите знать абсолютно все, я вам в этом не могу помочь.
      Она откинула волосы, они, слегка спутавшись, блестели в свете лампы. Я встал.
      — Я отвезу тебя в гостиницу, — сказал я и коснулся ее руки. Она протянула вверх обе руки, и ее пальцы сомкнулись у меня на шее.
      — До дома далеко, — шепнула она и притянула мою голову вниз, привстав на цыпочки. Ее губы были мягкими и влажными. Спустя несколько минут она отстранилась от меня и улыбнулась, глядя мне в лицо. Но взгляд ее, казалось, был устремлен куда-то в пространство, а дыхание участилось.
      — Может, ты все-таки приехала сюда не зря?
      Я взял ее на руки. Она была легкой, как ребенок. Обняв меня за шею, Шерри прижалась ко мне щекой, а я отнес ее в дом. Я уже давно научился не отказываться от обеда, когда меня приглашают к столу, ведь неизвестно, когда разразится голод.
      Даже слабый свет зари оказался безжалостен к ней, когда она лежала, раскинувшись под москитной сеткой на просторной двуспальной кровати. Ее косметика размазалась и засохла, и она спала, открыв рот. Ее светлая грива спуталась и не подходила по цвету к томному треугольнику внизу ее живота. Утром она показалась мне просто отвратительной, тем более, что ночью выяснилось, что Шерри Норт была неукротимой садисткой.
      Я выскользнул из постели и постоял над ней несколько мгновений, вглядываясь в лицо спящей в напрасных поисках хотя бы слабого сходства с Джимми Нортом. Я оставил ее и, не одеваясь, вышел из дома на пляж. Был прилив. Я бросился в прохладную прозрачную воду и поплыл к заливу. Я плыл быстро, привычным австралийским кролем, а соленая вода щипала глубокие царапины у меня на спине. Это было счастливое для меня утро. За рифом меня поджидали старые знакомые — стая крупных дельфинов, с носами, похожими на бутылку. Они, плескаясь, подплыли навстречу мне. Их высокие плавники разрезали темную поверхность моря, когда они гонялись друг за другом в волнах. Они окружили меня, присвистывая и похрюкивая. Дыхательные отверстия на их макушках были похожи на крошечные рты, а настоящие, огромные рты, казалось, застыли от удовольствия в угловатых улыбках. Они дразнили меня несколько минут, пока один крупный самец не подставил мне свой спинной плавник и не взял меня на буксир. Это была восхитительная прогулка сквозь пену волн, кипящую вокруг моей груди и головы. Дельфин увлек меня на полмили от берега, где, наконец сопротивление воды оторвало меня от плавника.
      До берега было далеко, и дельфин кружил вокруг меня, время от времени подталкивая меня в спину и приглашая прокатиться еще раз. Возле рифа они свистом попрощались со мной и грациозно удалились. Меня переполняло счастье, когда я брел по воде назад к берегу. Рука немного побаливала, но это была здоровая боль исцеления и возвращающихся сил.
      Постель оказалась пуста, а дверь в ванную заперта. Я подумал, что она, возможно, бреет подмышки моей бритвой и поморщился от этой мысли. Старый пес, вроде меня, вряд ли бывает рад, когда кто-то нарушает привычный ему ход дел. Я воспользовался душем для гостей, чтобы смыть соль, и мое раздражение постепенно улеглось под потоком горячей воды. Затем свежий, но небритый и голодный, как питон, я прошел на кухню, зажарил копченый окорок с ананасом и как раз намазывал маслом тосты, когда на кухне появилась Шерри.
      Она снова выглядела безупречно. Наверно, в своей сумке от Гуччи она носила ассортимент целого косметического прилавка. Ее волосы были причесаны и уложены лаком в ниспадающую гриву, а улыбка — восхитительна.
      — Доброе утро, возлюбленный, — сказала она и поцеловала меня. Сейчас я был дружески расположен ко всему миру и всем населяющим его тварям. Эта блестящая женщина больше не казалась мне отвратительной. Ко мне перешло хорошее настроение дельфинов, и моя веселость, видимо, была заразительной. Во время завтрака, мы беспрестанно смеялись, а затем я вынес на веранду кофейник.
      — Когда мы отыщем "пого-стик"? — внезапно спросила она, а я, не ответив, налил еще одну кружку крепкого черного кофе. Шерри Норт очевидно решила, что одна ночь в ее обществе сделала меня рабом до конца моих дней. Может, я не такой уж большой знаток женщин, но с другой стороны, и у меня есть маломальский опыт — то есть, я вроде не совсем девственник — поэтому я не оценивал чары Шерри Норт так высоко, чтобы обменять на них четыре ракеты типа "кит-убийца" и черный ящик засекреченного истребителя.
      — Как только ты покажешь мне дорогу к нему, — ответил я уклончиво. Это была старомодная женская заносчивость полагать, что если мужчина ублажал вас с рвением и мастерством, то он еще за это обязан платить, Я уже давно считал, что все обстоит как раз наоборот. Она протянула через стол руку и взяла мое запястье. Ее тигриные глаза на минуту расширились от задумчивости.
      — После прошлой ночи, — хрипло прошептала она, — я знаю, у нас еще многое впереди, Харри. Ты и я — вместе.
      Ночью я долго лежал, бодрствуя, и принял для себя решение. Что бы ни лежало в свертке, это, конечно, не целый предмет, а, вероятно, какая-то небольшая его часть, которую легко узнать. Скорей всего это не был черный ящик или одна из ракет. У Джимми Норта не было достаточно времени, чтобы снять черный ящик с фюзеляжа, даже если он точно знал, где тот расположен, и к тому же имел необходимые инструменты. С другой стороны, сверток ни размером, ни формой не походил на ракету — это был широкий круглый предмет, лишенный аэродинамических форм. Скорее всего, это был какой-то достаточно невинный предмет. Если бы я взял с собой Шерри Норт, чтобы поднять его со дна, я бы разыграл слишком мелкую карту, даже если на первый взгляд она и казалась крупным козырем. Не собираясь ничего выдавать — ни места аварии у Пушечного рифа, ни ценных предметов, с ней связанных, мне хотелось, с другой стороны, привлечь тигров. Было бы полезно посмотреть, каким же образом отреагирует мадемуазель Норт, как только, по ее мнению, она узнает место катастрофы.
      — Харри, — снова шепнула она. — Пожалуйста, — и она наклонилась ближе ко мне. — Ты должен мне верить. Мне еще никогда не было так хорошо. С первых мгновений, как я увидела тебя, я поняла…
      Я отвлекся от своих расчетов и наклонился к ней, придав лицу простовато-похотливое выражение.
      — Дорогая, — начал было я, но у меня перехватило голос и я схватил ее в медвежьи объятия, почувствовав при этом, как она сжалась от раздражения, когда я размазал ее помаду и взлохматил тщательно уложенную лаком прическу. Я чувствовал, что ей стоит больших усилий отвечать мне со взаимной страстью.
      — Ты чувствуешь то же, что и я? — спросила она из глубины моих объятий, прижатая к моей груди. И чтобы еще раз, любопытства ради, понаблюдать, как она будет играть выбранную для себя роль, я снова поднял ее на руки и отнес на смятую постель.
      — Ты увидишь, как я желаю тебя, — пробормотал я.
      — Дорогой, — отчаянно протестовала она, — не сейчас.
      — Но почему?
      — У нас столько дел. Еще будет время потом — все время на свете для нас двоих.
      С деланной неохотой я отпустил ее, хотя, откровенно говоря, был рад этому, так как знал, что после плотного завтрака и трех кружек кофе, подобное занятие вызвало бы у меня изжогу.
      Я вышел из Грэнд-Харбор вскоре после полудня и повернул на юго-восток. Моя команда целый день отдыхала на берегу, так как я не собирался на рыбную ловлю. Чабби бросил взгляд в сторону Шерри Норт, которая, распластавшись, лежала в бикини на залитой солнцем нижней палубе и слегка поморщился, а Анджело выразительно закатил глаза и спросил с явным намеком:
      — Развлекательная прогулка?
      — У тебя одни гадости на уме, — проворчал я в ответ, а он задорно рассмеялся, будто я одарил его комплиментом. Затем они оба удалились с пристани.
      "Балерина" пробралась сквозь ожерелье атоллов и островков, пока, наконец, после трех часов пополудни, я не вышел в глубоководный проход между Большими и Малыми Чайками, а затем повернул в просторное мелководье между восточным берегом Большого Острова Чаек и синими водами Мозамбика.
      День был достаточно ветреным, поэтому в воздухе ощущалось приятная прохлада, а море было покрыто белыми барашками. Я осторожно маневрировал, все время проверяя положение "Балерины" по Большим Чайкам. Найдя то место, что искал, я провел "Балерину" чуть вперед, на тот случай, если ее ветром будет сносить назад. Затем я заглушил моторы и поторопился на переднюю палубу, чтобы бросить якорь. "Балерина" сделала разворот и остановилась, как благовоспитанная леди.
      — Это то самое место? — Шерри наблюдала за моими действиями холодным кошачьим взглядом.
      — То самое, — и я, пытаясь сыграть роль преданного возлюбленного, старательно описал ей все приметы:
      — Я мысленно провел линию между двумя этими пальмами — от той, что наклонилась, к той, что стоит совсем одна на фоне горизонта — видишь?
      Она молча кивнула, и я опять поймал на ее лице выражение, будто вся информация тщательно запоминалась.
      — Что мы будем делать теперь?
      — Это то место, где нырял Джимми, — пояснил я. — Когда он поднялся на борт, он был очень взволнован. Он в тайне от меня поговорил с остальными — Матерсоном и Гатри — и, казалось, им тоже передалось его волнение. Вскоре Джимми нырнул с веревкой и брезентом. Он долго был под водой — и когда вынырнул снова, началась эта ужасная стрельба.
      — Да, — кивнула она. Казалось, сообщение о смерти ее брата ее вовсе не тронуло. — А теперь мы должны возвращаться, чтобы нас здесь никто не увидел.
      — Прямо сейчас? — спросил я, глядя на нее. — Я думал, мы собирались взглянуть, что там внизу.
      Она поняла ошибку:
      — Нам надо все тщательно продумать и снова вернуться сюда, чтобы поднять и отвезти груз, — Шерри попыталась поправиться.
      — Дорогая, — улыбнулся я. — Ну разве мы за тем шли в такую даль, чтобы даже ни разу не взглянуть, что там?
      — Не думаю, что это надо делать сейчас, Харри, — крикнула она мне, но я уже пошел к задвижкам машинного отделения.
      — Ну, давай вернемся сюда еще раз, — настаивала она.
      Я спустился вниз по лесенке, чтобы принести акваланг и костюм водолаза, проверил дыхательный клапан и герметичность емкостей, подышав несколько раз в резиновую трубку.
      Бросив быстрый взгляд вверх, чтобы убедиться, что она за мной не следит, я протянул руку к потайному выключателю и разъединил электрическую цепь. Теперь без меня никто не смог бы завести мотор "Балерины", пока я был под водой Я перебросил через борт лесенку и на нижней палубе облачился в неопреновый костюм с короткими рукавами и капюшоном, надел пояс для погружения, маску, ласты и прицепил нож. Затем я надел акваланг, взял моток легкого нейлонового шнура и пристегнул его конец к поясу.
      — А что будет, если ты не вернешься? — впервые спросила Шерри с тревогой в голосе. — То есть, что будет со мной?
      — Ты погибнешь от жажды, — ответил я и спустился за борт. Я решил не демонстрировать показушный прыжок через спину — мне не позволяли этого возраст и мое достоинство. Вода была прозрачна, как горный воздух, и когда я шел вниз, я мог разглядеть каждую мелочь на дней в пятидесяти футах подо мной. Это был удивительный коралловый пейзаж, освещенный мягким светом и расцвеченный удивительными красками. Я приблизился к нему — напоминающая скульптуры коралловая поросль была укутана водорослями, и в ней, будто самоцветы переливались и сверкали стайки тропических рыб. В кораллах были глубокие расщелины и высокие пики, плантации извивающихся водорослей и открытые полосы ослепительно белого песка.
      Мои ориентиры оказались на удивление точными, если учесть то, что я был почти без сознания от потери крови. Я корь в этот раз оказался почти на брезентовом свертке. Он лежал на одном из открытых песчаных пространств, напоминая какое-то ужасное морское чудовище, зеленое и низкорослое, а концы веревки извивались подобно щупальцам.
      Я присел на корточки возле него, и стайки мелких рыбешек, напоминающих своими золотыми и черными полосками зебру, собрались вокруг меня в таких количествах, что мне пришлось выпустить струю пузырей, чтобы отпугнуть их, прежде, чем я смог приступить к делу. Я отстегнул от пояса конец веревки и крепко обмотал им сверток, затем я поднялся, медленно потянув за собой веревку. Я вынырнул в тридцати футах позади "Балерины", подплыл к лесенке, и выбрался на нижнюю палубу, и накрепко привязал конец веревки к подлокотнику рыбацкого кресла.
      — Что ты нашел? — с нетерпением в голосе спросила Шерри.
      — Пока не знаю, — ответил я. Я устоял перед искушением развернуть сверток еще на дне. Мне казалось, что стоит посмотреть, какое у нее будет выражение лица, когда я разверну его на палубе.
      Я снял подводное снаряжение, ополоснул его пресной водой и аккуратно убрал на место. Мне хотелось, чтобы она чуть подольше посгорала от нетерпения.
      — Черт побери, Харри, вытаскивай его скорей, — не выдержала, наконец, она.
      Я помнил, что сверток был тяжел, как мироздание, но тогда я был лишен каких-либо сил. Теперь, упершись об опору, я начал вытягивать канат. Груз был тяжел, но не в такой степени, и я наматывал влажную веревку привычными движениями старого рыбака. Наконец, на поверхность вынырнул зеленый брезент, весь промокший и истекающий водой. Я наклонился, ухватил его за веревку, которой он был перевязан, и одним движением поднял на борт, где он тяжело стукнулся о палубу — металл о дерево.
      — Разворачивай, — нетерпеливо приказала Шерри.
      — Сию минуту, мадам, — сказал я и вытащил из футляра на поясе нож. Его лезвие не уступало бритве, и вмиг разрезало веревки.
      Шерри с нетерпением подалась вперед, пока я раскручивал складки намокшего брезента, наблюдая при этом исподтишка за выражением ее лица. Жадное, полное предвкушения выражение вспыхнуло триумфом, когда она узнала предмет. Она узнала его первой, раньше меня, и затем так же быстро приняла выражение неуверенности — будто опустили занавес. Это было великолепно разыграно — она была умелой актрисой. Если бы я наблюдал за ней не столь внимательно, я бы легко упустил эту мгновенную смену эмоций.
      Я смотрел на ничего не выражающий предмет, из-за которого столько людей было искалечено или убито, и меня рвало на части от удивления, растерянности разочарования — это было вовсе не то, что я ожидал.
      Половина его была сильно повреждена, будто стерта наждаком — бронза была рыхлой и изъеденной. Верхняя часть его была цела, но покрыта толстым слоем медной зелени, и только петля для цепи была невредима, и через коррозию проступал орнамент: какой-то герб, или часть его, и буквы в витиеватом старинном стиле. Буквы частично сохранились, но большая их часть превратилась в неровную извилистую линию, блестящую ярким отполированным металлом. Это был корабельный колокол, вылитый из толстой бронзы. Он весил, наверное, около ста фунтов. У него был закругленный верх, и очень широкий нижний край. Из любопытства я перевернул его внутренней стороной. Она оказалась сильно поврежденной и сплошь покрытой прилипшими к ней моллюсками. Меня заинтриговало то, что коррозия повредила лишь внешнюю его поверхность, но внезапно я нашел ответ. Мне и до этого встречались предметы, долго пролежавшие в воде. Колокол был наполовину занесен песком, и лишь один его бок постоянно подвергался безжалостной работе прилива у Пушечного Рифа, так что тонкий коралловый песок сточил около четверти дюйма с его внешней поверхности. Однако, тот бок, что был занесен песком, неплохо сохранился, и я внимательно пригляделся к остаткам надписи — "VVNL". Это было то ли двойное "V", то ли изломанное "W", вслед за которым шло хорошо сохранившееся "N", а через небольшой промежуток — целое "L". Далее буквы снова становились неразличимыми.
      Герб, выгравированный на металле с другой стороны колокола представлял собой причудливое изображение двух вздыбленных зверей — видимо, львов, которые держали щит и чью-то в доспехах голову. Мне этот герб показался почему-то знакомым, но я не мог припомнить, где же я его раньше видел.
      Я покачался на пятках и взглянул на Шерри Норт. Она не решалась встретить мой взгляд.
      — Странно, — размышлял я. — Реактивный самолет, на носу у которого болтается здоровенный медный колокол.
      — Я ничего не понимаю, — произнесла она.
      — И я не больше тебя, — я встал и пошел в салон, чтобы взять сигару. Усевшись в рыбацкое кресло, я с удовольствием закурил.
      — О'кей, давай послушаем твою теорию.
      — Я не знаю, Харри, действительно ничего не знаю.
      — Давай пофантазируем, — предложил я. — Я начну.
      Она отвернулась к перилам.
      — Реактивный самолет превратился в тыкву, — рискнул я. — Это подходит?
      Она повернулась ко мне:
      — Харри, мне нехорошо. Мне кажется, меня вырвет.
      — А что должен делать я?
      — Давай возвращаться.
      — А я собирался нырнуть еще разок, чтобы лучше осмотреть место.
      — Нет, — отрезала она. — Пожалуйста, не сейчас. У меня нет настроения. Поехали. Мы можем вернуться, если понадобится.
      Я пытался найти на ее лице признаки нездоровья, но она выглядела будто для рекламы здоровой пищи.
      — О'кей, — согласился я. Нырять действительно было незачем, но это знал только я. — Давай вернемся домой и все хорошенько обдумаем, — я встал и принялся снова заворачивать колокол.
      — Что ты собираешься делать? — с тревогой спросила она.
      — Опять сброшу в воду, — сказал я. — Мы же не собираемся тащить его на Сент-Мери, чтобы выставить там на рынке. Ты ведь сама сказала, что мы можем сюда вернуться.
      — Да, — тут же согласилась она. — Конечно, ты прав.
      Я бросил сверток за борт во второй раз и пошел поднять якоря. На обратном пути я обнаружил, что присутствие Шерри Норт на мостике раздражает меня. Мне надо было многое обдумать в одиночестве. Я отправил ее сварить кофе.
      — Покрепче, — предупредил я. — И положи четыре ложки сахара. Тебя это вылечит от морской болезни.
      Через пару минут она снова появилась на мостике.
      — Газовая плита не зажигается, — пожаловалась она.
      — Надо сначала открыть главный кран, — и я объяснил, где найти его. — Но потом не забудь закрыть его, иначе наше судно превратится в бомбу.