Это был правильный шаг. Все, кто обитал во Дворце до войны, с радостью возвращались к своим комнатам и старому образу жизни, насколько это было возможно. За каких-нибудь два дня здесь в поразительном количестве собрался штат прежней дворцовой прислуги, и все начали свою работу с того же места, где ее прервали. Ваннис выслушала множество историй, в большинстве трагических, но порой триумфальных, о тех, кто погиб в первый страшный день вторжения и кто скрывался во время последующего кошмара. О тех, кто будто бы сотрудничал с врагом, поговаривали сердитым шепотом.

К счастью, Халкин, стюард прежнего Панарха, оказался в числе живых, и Ваннис с благодарностью возложила на него задачу по восстановлению Большого и Малого дворцов. Со всей энергией долго копившейся ненависти Халкин и армия его работников, растущая день ото дня, стремились изгнать все следы должарианцев.

Лишь некоторые помещения оставались нетронутыми по прямому приказу Брендона: крыло Геласаара, покои всех его троих сыновей и Аванзал Слоновой Кости, где все еще было небезопасно задерживаться дольше нескольких минут.

Убедившись, что всем подали напитки и закуски, Ваннис села на стул лицом к ожидающим, которые, следуя законам иерархии, сами определили, кто должен быть первым.

Большинство вопросов Ваннис была в состоянии решить: размещение многочисленных беженцев, донесение чиновников на их начальника, который, по их словам, сотрудничал с врагом, строительство нового стартового поля (должарианцы при отступлении взорвали старое — возможно, в отместку бойцам Сопротивления, которые попытались украсть у них гиперрацию, не зная, по жестокой иронии судьбы, что она больше не работает).

Дело коллаборациониста она приберегла напоследок и, когда комната опустела, сказала чиновникам:

— С этими вопросами придется подождать до возвращения Панарха. Сообщение, посланное на Рифтхавен, заставляет меня предположить, что будет объявлена амнистия, — для всех, кто не нарушал присяги, дела же клятвопреступников будет рассматривать суд.

Двое молча поклонились и вышли.

Получив неожиданную передышку — в предыдущие дни она принимала просителей по пять-шесть часов подряд, — Ваннис удалилась во внутренние комнаты. Проходя мимо резной двери, ведущей в покои Эренарха, она приостановилась. Заперта эта дверь или открыта? Ваннис дотронулась до нее и убрала руку. Это больше не имело значения. Семион никогда не пользовался сам этой дверью: когда ему нужно было дать Ваннис указания, он вызывал ее к себе — в таких случаях дверь отпирали. Ваннис помнила, как в первые месяцы их брака запертая дверь сначала вызывала у нее недоумение, а после стала казаться зловещей.

Теперь она с улыбкой прошла мимо и открыла другую, неприметную дверь, которой пользовались слуги. Холл за ней был пуст.

С помощью дворцового компьютера она уточнила дорогу в старые тюремные камеры Гегемонии и нашла лифт. Работая с компьютером, она удивлялась его послушанию — некоторые запросы, которые она делала, ему следовало бы отвергнуть, так как уровень ее доступа был недостаточно высок. Однако ничего такого не произошло. О компьютере ходили какие-то странные слухи, и она даже расспрашивала об этом Метеллиуса Хайяши, лидера Сопротивления, — но он либо не смог, либо не захотел ее просветить.

Лифт пришел, и Ваннис временно отложила эту проблему. Не так уж это важно, Гораздо важнее то, что затеяла она — повторить маршрут Брендона в тот день, когда он со своими рифтерами совершил налет на дворец. Ей хотелось сделать это поскорее, пока неутомимые уборщики не уничтожили все следы.

Первым этапом ее пути был Аванзал Слоновой Кости, где она осмотрела пустые витрины, в которых — порой несколько веков — хранились ценные предметы, взятые командой Вийи. Дольше всего Ваннис задержалась перед настенной планшеткой. Где стоял Брендон, где Вийя, в какой манере он подарил ей эту бесценную вещь? С вызовом? С юмором? В знак обещания? Понятно, как приняла подарок Вийя: холодно и бесстрастно, как подобает должарианке, — но что она чувствовала под этой маской, если она вообще способна чувствовать?

«Я недостаточно хорошо знаю их обоих, иначе я увидела бы все так, как было», — подумала Ваннис и ушла.

Теперь ее целью была кухня, где они сражались с должарианцами, прежде чем отступить к своему кораблю. Воздух в этих заброшенных помещениях был затхлый. Она шла медленно, сверяясь со стенными пультами. Компьютер по-прежнему слушался ее беспрекословно.

Она испытала шок, обнаружив, как близко был Брендон от комнаты, где держали Геласаара. Возможно, он даже прошел по тому коридору. Знает ли об этом Брендон? Захочет ли он пройти по собственным следам, когда вернется? И как — один или с Вийей?

Ваннис отвернулась от простой двери, которую указал ей компьютер, и пошла по коридору к кухне.

Ясно было, что уборщики Халкина до подвалов дворца еще не добрались. Должарианцы убрали трупы и сломанные машины, но следы огня сохранились, и кое-где в углах еще виднелись остатки засохшего зеленоватого вещества.

Ваннис медленно обошла тихую комнату. Вот здесь, за этим пультом, прятался Брендон. А другие? Должарианцы по одну сторону, команда «Телварны» по другую. Вот дверь для механических официантов, через которую они ушли. Ваннис собралась уже открыть ее, когда босуэлл оповестил о срочном сообщении.

Включив прибор, она узнала Ника Корморана:

(Где вы ? Нужно подготовить сегодняшнюю передачу.)

Передача...

(Я сейчас занята. Встретимся в аудиенц-зале через полчаса.)

Ваннис прервала связь, чтобы не дать Нику возможности определить ее местонахождение.

Рано или поздно он тоже найдет сюда дорогу в поисках жутких историй, на которые так падки его зрители, — но пока компьютер в том, что касалось лично Брендона, сотрудничал только с Ваннис, и это тоже было странно. С внезапным ознобом она оглядела заброшенную кухню — в полумраке ей почудилась какая-то угроза. Автономное поведение? А как же Запрет? Возможно, в Мандале есть тайны, известные только Панарху — и умершие вместе с Геласааром.

Решительно выбросив из памяти обрывки исторических фильмов об адамантинах, Ваннис вышла. Возможность занять мысли Кормораном пришлась очень кстати, несмотря на связанные с ним проблемы.

В прошлом они достаточно хорошо ладили, притом он со своей командой сумел попасть на тот же транспорт с Ареса, которым летела она, — поэтому Ваннис попросила Корморана и Й'Мадок стать службой новостей при этой первой волне возвращающихся в Мандалу панархистов.

Они охотно согласились, и первые дни они вместе с большим удовольствием прочесывали ежедневные курьерские сообщения и составляли передачи, долженствующие убедить Тысячу Солнц в том, что порядок успешно восстанавливается.

Ваннис в порыве воодушевления чуть было не сделала Ника и Дерит своими официальными представителями, но, к счастью, воздержалась. Последнее время Ник стал относиться все более критически к ее решениям, а Дерит, как обнаружила Ваннис, вела информационные раскопки. Ваннис чувствовала себя обязанной все больше скрывать от них, что было прямой противоположностью обычной политической рутине, основанной на взаимообмене. Быть чьим-то рупором не в натуре Ника и Дерит. Им хочется представлять Тысяче Солнц собственную точку зрения, и у них хватает честности не скрывать этого от Ваннис.

Честности и прагматизма. Они должны знать, что станут самой состоятельной из всех служб новостей, если начнут передавать то, что уже накопали.

Но на то, чтобы выяснить, что происходит в разных частях Тысячи Солнц, уйдет много месяцев — ДатаНет катастрофически раздроблен. За неимением известий из других мест новости поневоле вынуждены сосредоточиться на Мандале. Восстановление правительства и коронация Брендона — это действительно наиболее важные сейчас события: они послужат цементом для укрепления пошатнувшегося фундамента Панархии.

Всю обратную дорогу Ваннис прикидывала, что ей следует сказать и что скрыть.

Мандериан стоял рядом с Верховной Фанессой, наблюдая сложный, грациозный, но глубоко чуждый человеку танец келли вокруг гравиносилок с телами Портус-Дартинус-Атоса, убитых на «Телварне» по приказу Анариса Эсабиана. Процессия двигалась к триаде келлийских кораблей в причальном отсеке «Грозного» между двумя шеренгами десантников в парадной форме — почетного караула, предоставленного Панархом.

Трехголосное пение келли пронизывало дрожью тело и душу Мандериана; его эмоции еще более усиливало знание того, что эти келли, известные людям как Штоинк, Ниук2 и Ву4 (имена трех человеческих комиков, прозванных когда-то Святой Троицей), хранят память своей расы с тех времен, как она обрела разум. Неудивительно, что ему трудно их понять, хотя они говорят на уни. В основе их общения лежит синестезия, и теоретически он это понимает — но на практике это понимание теряется в его мозгу где-то между языковым и символическим центрами.

Поэтому он настроился на восприятие доступной ему части церемонии — касающейся воздаяния почестей умершим — и попутно перебирал в памяти ряд сюрпризов, с которыми столкнулся по прибытии на «Грозный». Они так долго жили в напряженном ожидании новостей — сначала на Аресе, потом в космосе, когда Элоатри заявила, что непременно должна попасть на «Грозный», с триумфом возвращающийся в Мандалу.

Они видели ужасающий конец Эсабиана, а затем поняли по отключению гиперсвязи, что война окончена и должарианцы изгнаны с Пожирателя Солнц, — но больше почти ничего не знали.

В банке военного курьера, доставившего их крейсер, информации тоже было негусто — а возможно, они просто не имели доступа к остальной.

После своего прибытия семьдесят два часа назад они только и делали, что поглощали информацию — от чисто военной до этой теперешней смеси чувственных ощущений.

Это все необходимо было усвоить потому, что келли, видимо, согласились доставить эйя на их родную планету. Те выполнили свою миссию, и им нужно было вернуться в свой улей.

Несколько часов назад триала келлийских кораблей вышла из гиперпространства, чтобы сопровождать Старейшину в этом путешествии.

Троица стояла у корабельного люка, ожидая чего-то. Это длилось недолго: вход в отсек открылся, и показалась команда «Телварны».

Это была уже не та команда, с которой Мандериан познакомился на Аресе. Ему до сих пор причиняло боль то, что Ивард остался на Пожирателе Солнц, что судьба его неизвестна — и останется неизвестной навсегда.

Иварда и Марим заменили трое бори — один из них жался к двум другим, как испуганный ребенок. Женщина-бори еще не совсем поправилась, как и Седри Тетрис, скромная седая женщина, шедшая рядом с Монтрозом.

Мандериан, перехватив взгляд Монтроза, кивнул ему и получил в ответ усмешку. Врач шел уверенно, очень представительный в алом камзоле с золотым шитьем. Позади выступал Локри, урожденный Джесимар Кендриан, красивый и зловещий в черном с серебром наряде, далее следовал Жаим, молчаливый механик в неизменном сером костюме. Последней шла Вийя, и Мандериан поразился, увидев ее в том же простом, по травянисто-зеленом комбинезоне. С ней были эйя.

Мандериан с Элоатри вышли вперед, и эйя приветствовали Верховую Фанессу своим обычным, но не перестающим удивлять способом, прикрыв глаза и выставив вперед голову. Элоатри молча дотронулась до их макушек.

Маленькие существа повернулись лицом к Мандериану. Он был рад, что они вспомнили его и приветствовали их общим знаком «мы тебя видим». Он тоже ничего не сказал и только низко поклонился, зная, что этот жест для них ничего не значит, но стоящий за ним импульс до них дойдет. Эйя отвернулись и вместе с Вийей подошли к келли, а прочая команда осталась в нескольких шагах позади.

Келли с ошеломляющей скоростью просемафорили что-то эйя, а те ответили им мелодичным блеяньем. Мандериан при виде этого внезапно осознал, что люди играют лишь периферийную роль при этой встрече двух архетипов. Панархия мало что сможет добавить к будущим отношениям келли и эйя, поскольку очевидно, что два этих вида общаются между собой гораздо проще, чем люди с эйя, — а возможно, даже проще, чем люди с келли.

Семь фигур постояли в молчании перед келлийским кораблем. В самой глубине души Мандериан ощутил трепет, а Элоатри рассеянно потерла свою обожженную ладонь. Затем эйя, не проявляя никаких эмоций и не оглядываясь назад, поднялись на корабль. Вийя, выглядевшая гораздо моложе, чем запомнилось Мандериану, тоже не выказала никакой реакции. Он, правда, был уверен, что просто не способен ее разгадать: за время их краткого знакомства он убедился, как глубоко в ней спрятаны истоки человеческих эмоций.

Келлийские корабли без дальнейших церемоний поднялись над палубой, в радужном ореоле вышли из шлюза, превратились в точки среди звезд и вдруг исчезли, совершив невидимый скачок, секретом которого владели только келли.

Собравшиеся в причальном отсеке стали расходиться, и Мандериан спросил Элоатри:

— Как вы думаете, почему эйя так настаивали на немедленном отлете? Они так долго пробыли с Вийей — почему бы не подождать еще несколько недель, особенно когда келли выражали желание присутствовать на коронации?

— Но ведь они — не дети Воронки, — улыбнулась Элоатри. — И мы мало что можем им предложить. Не думаю, чтобы Архетип и Ритуал сумели угодить им. — Элоатри посерьезнела и снова потерла ладонь с выжженным на ней Диграмматоном. Взгляд ее устремился вдаль, и Мандериан почувствовал, что она говорит не столько с ним, сколько с собой. — А вот они могут предложить нам еще многое.

Их ждали через два дня.

Через два дня Ваннис, одетая и убранная драгоценностями по случаю торжества, которое навсегда останется в памяти их цивилизации, будет встречать Панарха и его правительство — и все ее время до этого момента будет без остатка заполнено приготовлениями. Но курьер, опередивший «Грозный», только что привез эту новость, и в ее личном распоряжении еще оставалось несколько часов. Пришла пора совершить последнее паломничество.

Шаг за шагом она продвигалась по следам Брендона, старясь представить себе его действия и мысли во время последнего посещения родного дома. Теперь ей осталось побывать на месте его отлета. Не в беседке, через которую он с рифтерами бежал от гнева Эсабиана, а там, откуда он отправился в тот самый день и час, когда началась война.

— Комп, — сказала она, подходя к покоям Брендона, где испокон веков жили отпрыски Аркадов. — Открой, пожалуйста.

Дверь перед ней открылась, и она вошла, ожидая увидеть все что угодно — от следов взрыва, как в Зале Слоновой Кости, до четырех голых стен, как в библиотеке Геласаара в Карелианском крыле.

Первая комната показалась Ваннис нетронутой — но она не могла ручаться, поскольку, как ехидно подсказала ей память, никогда прежде здесь не бывала. Семион пришел бы в бешенство, если бы она даже питала какой-то интерес к якобы глупому, вечно пьяному младшему сыну, вокруг было слишком много шпионов ее супруга, чтобы она решилась прийти к нему сюда.

Ваннис прошла в его личные покои.

Здесь было тихо и холодно — тианьги не работало. Простыни на широкой кровати так и остались скомканными. Шелест ее платья показался Ваннис очень громким, когда она нагнулась и подняла его рубашку. От нее еще исходил слабый запах, подействовавший на периферийную систему Ваннис как удар.

Кто же это? Кто? Ей очень важно было вспомнить — и она вспомнила. Элерис лит-Чандраска всегда любила эту особую смесь розы и юмари.

Ее больше нет. Никого нет.

Ваннис положила рубашку. Ее взгляд упал на две пустые чашки — одну чистую, другую с остатками кофейной гущи.

К спальне примыкала ванная, а за ней помещалась гардеробная, раскрытая настежь. Внутри висел великолепный бордовый камзол, который Брендон должен был надеть на свою Энкаинацию. Под ним лежали, нетронутые, фамильные драгоценности, каждая из которых стоила целое состояние.

Был ли кто-нибудь здесь с тех пор? Эсабиан, например?

Эмоции, словно призраки плачущих детей, закружили Ваннис в водовороте того-что-могло-бы-быть. Должно-было-быть.

Но даже эти несбывшиеся пути вели в неразличимую даль.

Ее отвлек настойчивый импульс босуэлла. Ваннис включила прием и услышала голос Фиэрин лит-Кендриан.

(Мне кажется, вам лучше прийти.) И зеленый огонек указал место.

Ваннис глубоко вздохнула и подтвердила прием. Затем усилием воли прогнала призраков, успокоила сердцебиение и полностью взяла себя в руки.

Паломничество совершено, прошлое миновало. Что бы ни готовило ей будущее, она не станет оглядываться назад.

Выйдя в коридор, она услышала, как закрылась за ней дверь и щелкнул замок.

Фиэрин сидела в аэрокаре, глядя, как уменьшается запас горючего на счетчике. Мысли не шли ей в голову — надо было что-то делать, но что?

Увидев, как Ваннис вышла на террасу, Фиэрин включила двигатель и устремилась к ней, заставив всю мебель отъехать к низкой балюстраде. Подлетать так близко к зданиям строго воспрещалось почти на всех планетах, но Фиэрин было уже все равно.

Ваннис, которой ветер растрепал волосы и раздул платье, нахмурилась.

Фиэрин, снизившись, пригласила ее сесть. Она заняла место в кабине и спросила:

— Что...

Фиэрин, не дав ей закончить вопрос, круто послала машину вверх и двинула рычаг ускорения вперед до отказа, так что их обеих прижало к сиденьям.

Когда машина выровнялась, раздражение Ваннис сменилось озабоченностью.

— У вас есть причина для столь опасных маневров?

— Просто хочется надеяться, что мы успеем, — стиснув зубы, ответила Фиэрин. Горючего осталось меньше половины, но она не могла позволить себе лететь на более низкой и экономной скорости, даже если им придется идти пешком всю обратную дорогу до дворца.

— Но куда мы летим?

— Сейчас увидите.

Налетел ветер, и Фиэрин пришлось бороться с управлением. Ветер не был сильным, но на такой скорости мог быть опасен.

Ваннис внезапно застыла.

— Я знаю это место... ведь это Залив Аврой, не так ли?

— Вам лучше знать. — Фиэрин прикладывала большие усилия, чтобы голос у нее не дрожал. Сейчас не время было говорить о том, как ей хотелось в детстве совершить паломничество сюда и как старая архонея Торигана, до того как сошла с ума, хотела взять ее с собой, — но Штулафи Й'Талоб, бывший тогда опекуном Фиэрин, по какой-то причине запретил. Я думала, это потому, что обвинение, выдвинутое против брата, задевает и меня — что я недостойна. Какая ирония — узнать, что Штулафи сам был виновен и, вероятно, боялся, как бы наша история кого-нибудь не заинтересовала. Теперь Фиэрин понимала, что этот отказ сформировал ее самооценку — и очень надолго.

В это время они пролетали над последней грядой сожженных, безлесых холмов. Фиэрин вспомнила, что ведет машину, и над дюнами спустилась пониже. Ваннис затаила дыхание. Кто-то — то ли природа, то ли люди — сделал попытку похоронить мертвых под грядами песка, но безжалостный ветер обнажил кости снова. Руки, ноги, черепа усеивали весь берег, и эта картина надрывала сердце.

Ваннис повернула голову к бухте, где почти две тысячи лет сидела Аврой, глядя в море. Теперь на том месте был черный, со стеклянистыми стенами кратер, на дне которого виднелась лужа стоячей воды.

— Вон там, — показала Фиэрин, и кар, подчиняясь ей, ухнул вниз.

Ваннис увидела крошечные фигурки, идущие по направлению к кратеру. При снижении они превратились в детей. Они шагали очень решительно, кроме одного упирающегося мальчика, которого вели за руки двое других, больше и сильнее его.

Они не обращали на аэрокар внимания, пока Фиэрин сердитым движением не послала его вниз, точно камень, посадив между ними и кратером. Тогда они молча остановились.

— Я пришла сюда час назад, пешком, и была вне босуэлльного диапазона, — сказала Фиэрин. — Я бежала всю дорогу до аэрокара, а потом вызвала вас. Я не знала, что делать: они меня не видели, и я услышала, что они затевают что-то вроде трибунала. Они голосовали за предложение связать этого мальчика и сбросить его в кратер.

— Но ведь он не выкарабкается оттуда — утонет, — заметила Ваннис.

— Думаю, того они и хотят.

Ваннис открыла дверцу. Несмотря на маленький рост — двое мальчишек, ведущих приговоренного, были выше ее — и растрепанные ветром волосы, вид у нее был властный.

— Кто вы? — спросила она. — И что здесь происходит?

Тоненькая девочка лет десяти вышла вперед. Поверх ее обтрепанного платья был надет старый флотский китель, на несколько размеров больше, чем нужно.

— Я Мойра, — гордо и с вызовом заявила она. — Мы Крысы, а он, — она ткнула пальцем в заплаканного мальчугана, — коллаборационист. — Последнее слово она произнесла с ненавистью.

— Нет! — крикнул мальчик, всхлипнув от стыда и ярости. Его лицо покрывали разводы от грязи и слез, длинные желтые волосы липли к щекам. Он отчаянно пытался освободиться. Фиэрин заметила на одной его руке кровь, и внутри у нее все сжалось.

— Отпустите его, — приказала Ваннис и вышла из кара. Дети какое-то время стояли не двигаясь, и сердце Фиэрин колотилось от страха. Несмотря на ее занятия уланшу, их было только двое, и она понимала, что не сможет защитить себя и Ваннис от стаи этих зверенышей.

Звереныши... В Мандале, после заключения мира. Когда же кончится этот ужас?

Ваннис стояла неподвижно и не мигая смотрела на девочку, говорившую от имени всех. Фиэрин не заметила никакого сигнала, но мальчика внезапно отпустили. Он опустился на землю и стал вытирать лицо грязной, рваной рубашкой.

— Декрет Панарха относительно коллаборационистов опубликован несколько дней назад, — сказала Ваннис. — Вы нарушаете закон. Вас всех следует заключить под стражу — понимаете?

— Нет, не понимаем! — сказала Мойра. — Мы боролись с гаками. Они нас часто били, просто так, ни за что, а семерых убили, и расстреливали наших родителей. А эти сволочи тогда жили припеваючи и теперь опять так будут жить?

— Не жили мы припеваючи, — завопил мальчик. — Они сказали, что если мать не будет делать свою работу, они убьют меня, младшего брата и бабушку на своей умовыжималке, а ее заставят смотреть. И мне тоже пришлось работать, а люди плевали на нас, и портили нашу еду, и... — Он залился слезами.

— Не жизнь, а сказка, — вставила Фиэрин и тут же пожалела об этом. Дети взглянули на нее и тут же перевели глаза на Ваннис, которая не шелохнулась.

— До нашего прибытия вы подчинялись приказам капитана Хайяши и должны были слышать декрет Панарха. Почему вы проявляете неподчинение?

Фиэрин впервые почувствовала в детях неуверенность. Теперь, когда угроза отступила, она увидела, что они одеты кое-как и почти все босиком. Поношенные флотские кители они носили как плащи — или, скорее, как знаки отличия. Они создали свое собственное маленькое общество, свой военный микрокосм, и, видимо, даже проводили какие-то свои ритуалы здесь, где прежде сидела Аврой, глядя в вольные просторы моря.

— Мас... капитан Хайяши дал нам только один приказ, — угрюмо сказал один из мальчиков. — Разойтись и обратиться к медикам да к этим штатским воспитателям. С тех пор мы его и не видели.

— Я повторю декрет Панарха еще раз, — сказала Ваннис. — Вы можете представить список имен и преступлений, совершенных этими лицами. Все это внимательно рассмотрит суд. Всякая попытка чинить правосудие самовольно будет считаться не менее тяжким преступлением — это уже мой приказ. Ты свободен, — сказала она пострадавшему мальчику. — Если кто-нибудь еще захочет обидеть тебя или твою семью, обращайся прямо ко мне.

Он неуклюже поклонился, повернулся и бросился бежать.

— Вот вам еще одна проблема, — сказала Ваннис, указав на кратер, уже совсем другим тоном, как будто предыдущей сцены не было вовсе.

Дети недоуменно переглянулись.

Ваннис подошла к краю и заглянула вниз. Пахнуло стоячей водой и гнилью. Фиэрин представила себе, каково это — быть сброшенным в это болото. Сколько времени человек будет пытаться выбраться вверх по стеклянистым стенам, прежде чем сдаться? Она содрогнулась и охватила руками локти.

— Аврой больше нет, — сказала она. — Может быть, собрать то, что от нее осталось, и отлить ее заново?

Дети снова переглянулись, и какая-то девочка из толпы сказала:

— Это будет не то же самое.

— Я помню, — сказала Ваннис задумчиво, устремив взгляд к горизонту, — как прилетела сюда, когда мне было двенадцать — издалека, с Монтесьело. Путешествие заняло несколько недель, а мечтала я о нем с шести лет. — Она посмотрела на детей. — А о чем будут мечтать девочки, пережившие войну? И их дочки? Должарианцы отняли у вас Аврой и оставили взамен вот это. — Она презрительно кивнула в сторону кратера. — Вы в самом деле готовы смириться с этим и превратить это в символ? Если это так... если так, значит, должарианцы победили.

После долгой паузы Мойра спросила:

— Что же нам теперь делать?

— Думайте сами. Я думаю, решение следует предоставить вам — тем, кто это пережил.

— Мы Крысы, — гордо уточнила Мойра. — Крысы Сопротивления.

— Да, — кивнула Ваннис. — Капитан Хайяши говорил мне о вас. Ваши подвиги войдут в историю — но чем закончится ваша собственная история? Хотите остаться в диком состоянии, которое навязал вам Джеррод Эсабиан, — вечно голодными, необразованными, ничего не умеющими и такими же мстительными, как ваши завоеватели?

Дета промолчали, и Ваннис вернулась к аэрокару.

— Панарх прибудет сюда через два дня. Вы будете стоять на космодроме вместе с другими бойцами Сопротивления, и все дети Тысячи Солнц будут на вас смотреть. Чем одарите их вы, дети Мандалы?

Она села в кар и закрыла дверцу. Машина поднялась в воздух, описала круг над неподвижно стоящими детьми и повернула обратно к Малому Дворцу.

Ваннис бессильно обмякла на сиденье.

— Надеюсь, это на них подействует. Сколько трагедий, подобных этой, разыгрывается сейчас в Тысяче Солнц? Мир, — произнесла она тихо и с горечью. — Мир.

Зазвонил коммуникатор, и голос капитана Крайно сказал:

— Пора, адмирал.

Нг подтвердила прием и закончила просмотр наиболее важных сообщений — они шли к ней потоком с тех пор, как они вышли из скачка в системе Артелиона. Оставшиеся она опечатала своим кодом, чтобы заняться ими после шумихи торжественного прибытия. Пора было спускаться в причальный отсек, чтобы не заставлять Панарха ждать.

Посмотрев на себя в зеркало, она убедилась, что мундир сидит безупречно, — но лицо откровенно выражало накопившуюся в ней усталость. За исключением того периода после боя, когда она проспала шестнадцать часов подряд, отдыхала она урывками. Сражение отошло в прошлое и стало казаться сном, зато его последствия влекли за собой все новую и новую ответственность.

Интересно, что содержалось в зашифрованном сообщении для Панарха, поступившем вместе с рапортами для нее? Впрочем, хорошо, что хоть им ей заниматься не надо. Его автор, вероятно, стюард Халкин, или леди Ваннис, или еще кто-то из ответственных за Артелион лиц — а касается оно скорее всего гражданской разновидности того хаоса, который ожидает ее в военной области. Теперь, когда необходимость в союзе с рифтерами отпала, с каждым пакетом данных к ней поступают новые донесения о мародерстве, политических интригах или откровенной трусости. Ей не хотелось знать, с чем приходится иметь дело Панарху.

На миг она ощутила глубокую депрессию, сменившую испытанный во время боя стресс. Не хотелось даже думать о том, чтобы открыть дверь и выйти.

Давящую тишину нарушила тихая трель вестника. Марго устало включила интерком.

— Нг слушает.

— Не уделите мне пару минут, адмирал?

Удивление наконец подняло ее со стула. Она открыла дверь, и в каюту вошел Брендон Аркад в великолепном белом с золотом костюме, который Нг до этого видела всего пару раз: официальный траур Панарха по своему предшественнику, Брендону недолго осталось его носить, успела подумать она до того, как встретилась с его голубыми глазами. Несмотря на все препоны, которые выдвигались против него, он скоро сядет на Изумрудный Трон, а коронованные Панархи уже не носят траура, каковы бы ни были их личные чувства.

— Я должен просить вас выдержать еще одну церемонию, — улыбнулся он. — Очень важно, чтобы верховный адмирал лично приветствовал лидеров Сопротивления.

— Возникли какие-то проблемы, сир?

— Нет — просто я знаю, что вы устали и с гораздо большей охотой совершили бы посадку тихо, без посторонних, чтобы начать новую жизнь при минимуме огласки. Но вы — символ, как и я, и нас встречают люди, тоже ставшие символами. Нам необходимо пройти через символическое действо, которое свяжет пошатнувшуюся жизнь наших сограждан общими эмоциональными узами.

Его тон и осанка имели слегка извиняющийся оттенок, а слова означали больше, чем могло показаться — теперь она это знала. Но она слишком устала, чтобы докапываться до скрытого смысла. Сейчас она в очередной раз подчинится велению долга, только и всего.

— Я готова, сир, — сказала она.

— Они только что вошли в атмосферу! — заорал, как пятилетний малыш, бледный от волнения Кеас. Он выскочил из дортуара и понесся через холл в мальчишеское крыло, крича: — Прилетели, прилетели!

— Скорее, Мойра, — заныла Гвени. — Когда ты оденешься, они уже приземлятся и обедать сядут.

Мойра трясущимися пальцами прикрепила последнюю из материнских наград.

— Я их заслужила, — свирепо заявила она, перебрасывая подступившие к горлу рыдания. Она не станет плакать, нет. Но она так устала, и это последний раз, когда кто-то наденет эти награды — матери следовало бы сделать это самой...

— Дай-ка я, — уже мирно сказала Гвени. — Ты все криво приколола.

Мойра закрыла глаза, не давая воли тому, что трепыхалось в груди. Дыхание Гвени отдавало яблоком и сыром, который они ели на завтрак, а пальцы ловко перекалывали ордена на новом мундирчике Мойры. Приятно, когда о тебе заботятся.

— Готово. Гляди. — Гвени взяла ее за плечи и повернула к зеркалу.