Змей-искуситель

— У всех есть политические цели, сэр.

Хаш Тэкери стояла на снимке рядом с каким-то толстым мужиком с мучнистым лицом, плохо подстри-женными волосами и ярким галстуком. Он выглядел как торговец подержанными автомобилями, пытавшийся продать старый «Бьюик», а она выглядела так, будто ни-чего покупать не собиралась.

— Миссис Тэкери также занималась лоббированием интересов Ассоциации садоводов штата, — продолжал клерк. — Она была президентом этой ассоциации в те-чение пяти лет. Она член совета Национальной органи-зации садоводов. И в своем родном городе Далиримпле она буквально контролирует и палату, и совет, и ко-миссионеров округа. Большая часть местных чиновни-ков — родственники. Ее младший брат служит шери-фом. «Ферма Хаш» — это самый крупный работодатель в штате и самое привлекательное место для туристов-одиночек.

Да, это не обычная фермерша с рядовыми запросами. Амбициозная женщина? Не она ли вдохновила сына на роман со знаменитой однокурсницей? Возможно…

Я пролистал цветной каталог с десятком печеных, консервированных, сушеных домашних яблочных про-дуктов, которые можно было купить двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю круглый год, и остано-вился на цветной фотографии Хаш Тэкери среди ее яб-лонь и гор. Она стояла в вылинявших джинсах и мягком белом свитере, чуть расставив ноги, и держала в руках корзину с яблоками. Темно-рыжие волнистые волосы рассыпались по плечам; сильные, с квадратными ногтя-ми пальцы с любовью обнимали шершавые прутья кор-зины. Она смотрела на мир немного мрачно, но при этом улыбалась. Я почувствовал ее улыбку, хотя мне от нее лучше не стало.

— Хаш Макгиллен Тэкери — своего рода легенда, сэр, — сказал клерк.

— Расскажите мне о ее мальчугане.

— Не сын, а само совершенство, сэр! — Я удивленно поднял бровь, а клерк кивнул: — Именно так, сэр.

Он протянул мне список достижений Юэлла Дэвиса Тэкери-младшего. «Гений с американской фермы», — подумал я, изучая фотографию в ежегоднике Гарварда. На меня смотрел симпатичный парень с темными воло-сами и спокойными зелеными глазами своей матери. То, что с ним будут проблемы, не вызывало сомнений.

— Расскажите мне о его отце, — попросил я.

— Местный герой.

— А обычные люди в семье есть?

— Сэр, я лишь сообщаю вам собранную информа-цию. Факты.

— Информация — это не факты. Это занавеска на окно. — Я шумно выдохнул воздух. — Ладно. Выклады-вайте все, что вы знаете о героическом отце Дэвиса Тэ-кери.

— Дэвис-старший или Большой Дэви, как называли его некоторые. Гонщик, бизнесмен, владел собственной командой автогонщиков, был партнером в компании по грузоперевозкам. Преданный отец, великолепный муж, верующий человек, опора местного общества. Его все любили. Его фанаты поставили ему памятник на горе, где он погиб. Он пытался поставить рекорд скорости при спуске с горы и разбился.

Погиб? Это заинтересовало меня больше, чем я готоб был признать.

— Значит, легендарная миссис Тэкери — вдова?

— Да, сэр, уже пять лет. Их с мужем считали велико-лепной парой. — Клерк протянул мне вырезку из газе-ты. — Это снимок ее мужа в местной газетенке, какие обычно выходят в маленьких городках. Называется «Далиримпл уикли ньюс».

«Дэви Тэкери снова получает титул чемпиона в гон-ках вдоль реки в округе Чочино». Я смотрел на высоко-I го улыбающегося темноволосого мужчину в заляпан-ных грязью джинсах, стоявшего перед заляпанным гря-зью седаном. Его сын, тогда худой подросток, обнимал отца за плечи и тоже улыбался. Позади теснилась толпа размахивающих руками фанатов. Хаш Тэкери нигде не было видно. Не приехала в тот раз? Вообще не разделя-ла увлечения мужа? Я искал проблемы, уязвимые места, слабости. На что я надеялся?

Я снова взглянул на фотографию Хаш. Отличный муж, отличный сын, отличная история воплощения в жизнь исконной американской мечты. Сам я мог по-хвастаться только яхтой, которую отдал внаем знако-мой семье, квартирой в неблагополучном квартале Чи-каго, в которой я не был много лет, и черепами койотов, хранившимися где-то, где — я и сам забыл. Мне было сорок четыре года, шесть футов четыре дюйма роста, двести тридцать фунтов веса, на физиономии следы от юношеских угрей и дважды переломанный нос — один раз в Боснии, второй раз в Афганистане. И разумеется, у меня по-прежнему не было мизинца на левой руке.

Так что я не годился для плаката «Исполнение аме-риканской мечты». Детьми я не обзавелся и не могу ска-зать, что мне хотелось их иметь. Но дети всегда видели меня насквозь, как видят кошки и собаки. Я ни разу не женился, но об этом не жалел ни минуты. Мне всегда нравился один тип женщин — я выбирал тех, кого тре-бовалось защищать. Как правило, от самих себя.

Эдди, благодарение богу, считала меня кем-то вроде Гаррисона Форда в фильме Тома Клэнси. Я иногда при-сылал ей фотографии, где был запечатлен в смокинге рядом с послами и их светскими женами. Для Эдди я оставался героем, который спас ей жизнь, когда она была совсем крошкой, тем самым человеком, который по-клялся сделать мир безопасным для нее.

Я снова посмотрел на фотографию Хаш Тэкери. Этой женщине не требовалась помощь, чтобы сделать ее мир безопасным. Я отложил снимок в сторону и на-хмурился.

Подошел клерк.

— Первая леди полагает, что вас необходимо пред-упредить: миссис Тэкери не идет на сотрудничество и ведет себя вызывающе…

— Попрошу детали.

— Миссис Тэкери вступила в конфронтацию с аген-тами секретной службы, которые охраняют мисс Дже-кобс, — пыталась не пропустить их на территорию фермы. Она также вступила в конфронтацию с первой леди. Она пригрозила обратиться к СМИ. Это был шан-таж или, если хотите, угроза шантажа.

— И кто победил?

Клерк кашлянул.

— Миссис Тэкери.

Я взял фотографию Хаш Тэкери в саду и принялся изучать ее. Очень объективно. Во всяком случае, я старал-ся. «Хорошо, что ты знаешь, как о себе позаботиться. От-лично. Но меня присылают именно тогда, когда нужно кого-то напугать. Прости, мне жаль, но ты испугаешься».

Я спустился по трапу самолета на резервной базе ВВС в Доббинсе, недалеко от Атланты. Помощник про-тянул мне ключи от бежево-зеленого вездехода с госу-дарственными номерами.

— Мы подумали, что эта машина вам подойдет, сэр, — сказал он.

— Я же не собираюсь завоевывать чужие земли. Мне нужно просто проехать по горам.

— Но в долинах Аппалач до сих пор есть люди, кото-рые готовы скормить чужака на завтрак свиньям, сэр.

— Я рискну познакомиться со свиньями. Подгоните обычную машину.

В северной части Джорджии земля круто поднима-ется вверх и нависает над Атлантой, словно спина ог-ромного животного. Мне показалось, что я еду по хреб-ту уснувшего медведя. Автострада неслась между холма-ми, поросшими лиственным лесом, где среди зелени уже появились золотые и красные листья. Горы выгля-дели старыми и спокойными, так непохожими на моло-дые Скалистые горы. Им удалось меня обмануть — я решил, что они давно укрощены.

«Грузовики Дэви Тэкери», следующий поворот». Большие буквы указателя прыгнули мне в лицо. Потом я увидел макет сине-голубого фургона с надписью на дверце «Гонки Тэкери». Я свернул с автострады и про-ехал мимо магазина автомобилей, где хорошо шла торговля по случаю воскресенья, мимо ресторанчика и за-правки. Машина Тэкери — настоящая, а не макет — стоя-ла на бетонном постаменте. Люди фотографировались рядом с ней вместе с детьми. Муж Хаш Тэкери даже мертвый собирал толпу.

Хмурясь, я повел машину по узкой двухполосной дороге навстречу горам, которые неожиданно поднялись очень высоко и почти сомкнулись у меня над головой. Аппалачи обступили шоссе, и мне показалось, что они проглотили меня.

«Побывайте на знаменитой „Ферме Хаш“. До нее всего 10 миль». Огромный красно-белый указатель не-возможно было не заметить. Он стоял в обрамлении двух яблонь, с нижних веток которых объедали плоды четы-ре оленя. Они даже не подумали убежать при моем по-явлении. И снова указатель. «Исторический Далиримпл. Магазины, гостиницы, хорошие люди. Сердце страны яблок „сладкая хаш“.

Наконец я все понял. Я попал в другую страну. Граж-данская война ничего не изменила — во всяком случае, здесь.

Я повел седан вверх по дороге, которая постепенно поднималась выше в гору. Появилась еще одна надпись, увитая жимолостью. «Вы въехали в округ Чочино. Мы рады приветствовать вас на родине яблок „сладкая хаш“. Чуть ниже располагался предупреждающий знак: „Кру-тые спуски и опасные повороты следующие 10 миль“. Я легко держал руль, глядя, как дорога обрывается в пропасть. „Это дорога к Хаш Макгиллен Тэкери, — думал я. — В мир домашних яблочных пирогов, который она и ее семья контролируют с большой гордостью, ничего никому не прощая“. Все предупреждающие знаки гово-рили мне об этом.

Через двадцать минут я оказался на вершине горы

Это место не было указано на карте. Я остановил машину на усыпанной гравием площадке, отгоро-женной от пропасти металлическими перилами, и по-дошел к краю. Передо мной открылся вид на уютные долины и округлые горы, поросшие лесом. Это было до боли красиво.

Не знаю, что заставило меня остановиться именно там. Вероятно, невыразимое одиночество этого места. Солнце блеснуло на полированной поверхности, при-влекая мой взгляд, и я посмотрел через перила на сотню футов вниз. Намеренно грубый прямоугольник из поли-рованного гранита размером с машину стоял на откосе среди обломков скальной породы и рододендронов, слов-но кость гигантского домино. На сером обелиске была выгравирована надпись, которую легко было прочитать даже с дороги.

«Дэви Тэкери

1960-1997.

Муж, отец, герой

Он ездил быстро, жил широко, и мы гордились им.

Только гора смогла справиться с ним».

Господи Иисусе! Так вот где, должно быть, погиб муж Хаш Тэкери, пытаясь установить рекорд скорости на горной дороге. А дорога эта могла стряхнуть с себя ма-шину даже на обычной скорости так же легко, как собака стряхивает блох… Я направился обратно к моему седа-ну, посмотрел на него и почувствовал, как по шее побе-жали мурашки. Я решил, что стоило все же взять везде-ход. Только две тонны внедорожника могли произвести впечатление на семью, которая считала, что сорваться со скалы на полной скорости — это героизм.

Я повернулся и снова посмотрел на склон горы, Потом перевел взгляд на небо, где в воздушном потоке застыл одинокий орел, а затем на дикие, одинокие горы закрывающие горизонт. Муж Хаш Тэкери умер не легко и не спокойно. Он умер в одиночестве, истекая кровью весь переломанный, на склоне этой горы.

Я вдруг замер. Эдди могла погибнуть так же, разбив-шись о скалы, и все благодаря Дэвису Тэкери-младше. му! У меня потемнело в глазах.

Ну что ж, ты крепко влип, младший!

Когда я достиг подножия горы, мне пришлось резко повернуть на перекрестке посреди леса. Зеленый указа-тель сообщал, что именно там начинается «Садовая до-рога Макгилленов». Красивый яркий красно-белый ука-затель подсказывал дорогу на «Ферму Хаш».

Я вел машину на хорошей скорости, пока дорога не-ожиданно не вырвалась из леса. Меня окружили поля, тянувшиеся вдоль речки. Здесь начиналась знаменитая Долина. Справа от меня сотни огромных оранжевых тыкв украшали заплетенную виноградом стену. Дере-вянная табличка сообщала, что каждый может выбрать себе тыкву на фестивале тыкв с 1 по 31 октября. После тыкв появились красивые декоративные ели. Табличка напоминала, что каждый может срубить себе елочку на ежегодном фестивале с 1 ноября по 24 декабря.

Дорога снова нырнула в лес, солнечные зайчики пры-гали сквозь плотную листву, а я все крепче сжимал руль. Навстречу мне начали попадаться машины, их водители определенно никуда не торопились. Из окон улыбались довольные лица детей, родителей, бабушек и дедушек; высовывали наружу носы сытые ухоженные собаки. Все машины были загружены яблоками. Я ехал навстречу веселым людям, которым ничто не угрожало. Амери-канцы возвращались домой с «Фермы Хаш»!

Вдруг лес расступился, и передо мной открылась ши-рокая долина. Мне пришлось сбросить скорость. В мои легкие ворвался воздух, наполненный запахом яблок. Послеполуденное солнце ослепило меня. Я остановился на обочине и снова вышел из машины. Мне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться.

Долину покрывали яблоневые сады. Пурпурно-зо-лотистый налет от солнечных лучей заставил меня вспом-нить о картинах старых мастеров и почему-то о мягкой постели. Красная крыша большого фермерского дома с каменными трубами каминов виднелась в дальнем конце долины за зеленой листвой. Прямо у дороги среди яб-лонь расположились симпатичные амбары и павильо-ны. Там толпилось не меньше двух тысяч человек, пере-ходивших от одного павильона к другому или разлег-шихся на одеялах под деревьями. Порыв ветра донес до меня звук оркестра и негромкую песню. Музыканты за-нимали невысокую сцену под открытым небом. Вокруг них расположились брезентовые палатки. Помощники шерифа округа Чочино и подростки-волонтеры в ярких куртках регулировали движение с одинаковым успехом, словно жизнь была настолько простой, что с ней мог справиться даже подросток в ярко-оранжевом жилете.

Солнце согрело меня, и еще этот запах яблок, и эта музыка. Так вот какое оно, тайное королевство, кото-рым правит Хаш Тэкери! Шангрила, страна вечной мо-лодости, только на южный манер. Воплощение чьей-то фантазии. Не моей. Я не мог поверить, что такое место существует на самом деле.

Я понял одно: нужно поскорее увозить Эдди домой. И самому уносить ноги. И не оглядываться.

— Осы! — закричала Бэби Хаш. — Осы, тетя Хаш! Желтые убийцы напали на меня!

Я услышала ее крик, когда шла по подъездной до-Рожке, собираясь сесть в машину и вернуться обратно к Амбарам, где толпились покупатели. Я развернулась и бросилась бежать по дорожке к серому, потрепанному непогодой амбару, выглядевшему так, словно он вырос прямо из горы позади дома. Это был настоящий столет-ний амбар, а не новодел для любопытных.

— Вам нужна помощь, миссис Тэкери? — окликнула меня Люсиль. Она и трое агентов бдительно несли вахту возле моих клумб, на дорожках вокруг дома и у перед-ней веранды. Но они не сумели бы справиться с разъ-яренными осами. Я на бегу помотала головой.

Я срезала путь, перепрыгнув через низкую камен-ную ограду, и оказалась перед боковым входом в амбар. Светило солнце, в воздухе пахло соломой. Два мощных трактора стояли на том месте, где когда-то мирно жева-ли сено мулы. Рядом стояла большая тележка, которую я всегда вытаскивала на свет, когда наступала осень.

— Я здесь, тетя Хаш! — взвизгнула Бэби. — Я в отсе-ке для кукурузы!

— Иду, дорогая! Не шевелись!

Я лавировала между старыми корзинами, перевер-нутыми вверх дном и поставленными одна на одну, они напоминали огромные вафельные рожки от мороженого. Десятки ос роились в углу, куда сквозь прорехи в крыше проникали лучи солнца. Бэби барабанила по деревян-ной загородке отсека, где когда-то хранили кукурузу. Я видела только ее темную кудрявую макушку. Синие глаза смотрели на меня сквозь прореху чуть ниже.

— Я погналась за твоим котом Тодом, а осы вдруг как вылетят из дырки в земле. — Ее тоненький голосок стал еще тоньше. Она заплакала. — Тетя Хаш, я не смогу стать Шестой Хаш Макгиллен. У меня нет сахарной кожи. Эти осы укусили меня за палец! — Она всхлипну-ла громче. — Значит, я такая же, как все!

— Бэби, — я попыталась ее успокоить, — осы просто еще не поняли, кто ты такая. А теперь, как только я скажу «Иди!», ты медленно откроешь дверь и спокойно выйдешь из амбара. А потом ты найдешь Дедулю и ска-жешь ему, чтобы он пришел сюда и захватил с собой ды-марь из сарая с ульями. Только не беги. Просто дойди до ярмарки и найди Дедулю. Договорились?

— Да.

Я встала перед разъяренными осами и негромко сказала им:

— Это я.

Потом я закатала рукава до локтей, протянула обе руки вперед, растопырив пальцы, произнесла короткую молитву — и вступила в рой. Очень медленно осы пере-ключили свое внимание на меня. Спустя минуту они уже покрывали мои руки, словно пара живых жужжа-щих перчаток. Я чувствовала их прикосновения, ощу-щала касание их маленьких ртов. Около десятка уселись на мое лицо и волосы, устроившись на носу, на лбу, на щеках. Я чувствовала, как одна оса осторожно двигает-ся по шраму под правым глазом, словно говоря: «Дэви причинил тебе боль, а мы никогда этого не сделаем».

Через несколько секунд в воздухе не осталось ни одной осы. Весь рой буквально влюбился в меня. Ока-зывается, я не потеряла своего дара укрощать ос и пчел, хотя вся остальная моя жизнь буквально вырвалась из-под контроля.

— Бэби! — тихонько окликнула я девочку.

— Да?

— Иди!

Скрипнула дверь на старых железных петлях. Ма-лышка высунула голову, посмотрела на меня широко открытыми глазами и осторожно вышла. Ей уже прихо-дилось видеть, как я укрощаю ос, и все-таки она не могла отвести от меня взгляда.

— Я приведу Дедулю с дымарем, — прошептала она, медленно прошла между корзинами, а потом бросилась бежать.

Я осталась одна в мягких лучах послеполуденного осеннего солнца, и моя кожа была словно магнит для маленьких живых существ. Я тихонько выдохнула и прошептала им:

— Сейчас мне есть чего бояться больше, чем вас, приятели. И думаю, что вы об этом знаете.

Я осторожно опустилась на низкую деревянную скамью неподалеку от того места, где держала инстру-менты деда для резьбы по дереву, оперлась локтями о колени, проследив за тем, чтобы не раздавить ни одну осу, и повернулась лицом к солнцу. Мне казалось, что осы опыляют меня, словно яблоню весной. Чувство предвкушения чего-то нового поднималось во мне, по спине побежали мурашки. «Может быть, я не случайно оказалась в этом старом амбаре?» — подумала я и вне-запно услышала, как недалеко от амбара на ветру не-громко заговорила Большая Леди:

Сиди тихо, и твои деревья принесут тебе новую жизнь.

Проехав мимо ярмарки, я оказался среди садов, и окружающий мир исчез где-то позади. Даже свет изме-нился, словно я опускался в колодец. Деревья подсту-пили так близко, что ветки, отягощенные яблоками, стучались в окно машины. Дорога стала совсем узкой, она была посыпана гравием и обсажена какими-то зо-лотистыми цветами, названия которых я не знал. Горы поглощали солнечный свет, тени становились глубже, и вскоре я потерял чувство перспективы и времени. Я ехал сквозь время и яблоневые сады. «Это дыра во време-ни, — думал я, — и я скоро окажусь в другом измере-нии». А может быть, так оно и было. Наконец сады расступились, и я остановился перед низкими деревянны-ми воротами, от которых в обе стороны уходила ограда. Пустяк для того, кто хотел войти или выйти, но краси-во. Чуть дальше, за поднимающейся террасами лужай-кой с клумбами и дубами, на которых уже начали крас-неть листья, стоял большой красивый дом под красной черепичной крышей с серыми трубами каминов и ши-рокой верандой, увитой виноградом. Парадная дверь была из тяжелого резного дерева с дымчатыми стекла-ми. На балясинах перил перед входом были вырезаны яблоки. Они же украшали входную дверь и красовались на дымчатых стеклах.

Яблоки были всюду.

Три агента секретной службы спустились по камен-ной дорожке, обсаженной такими высокими кустами бульдонежа, что за ними можно было спрятаться. Это место было просто создано для нарушения правил без-опасности. Я вышел из машины и кивнул агентам. Все они выглядели солидными семейными мужчинами — типичный выбор для секретной службы. Никто из них не знал меня в лицо, и поэтому все держали руки побли-же к кобуре, направляясь ко мне.

— Стойте там, где стоите! — крикнул мне один из них. — У вас есть какое-то дело в этом доме?

Я кивнул, глядя мимо них. За домом среди деревьев виднелся старый амбар и еще какие-то постройки, не-большое пастбище, а дальше снова начинались сады. Черт возьми, сады, сады, сады! Целая армия яблонь, поднимающихся и опускающихся вслед за рельефом. Океан яблонь. Я оказался в окружении.

Агенты подошли к воротцам.

— Моя фамилия Якобек, — сказал я и достал доку-менты из кармана старых армейских штанов.

Агент взял мое удостоверение и стал изучать его. На лицах всех троих появилось выражение облегчения.

— Простите, полковник, что мы вас остановили.

— Никаких проблем, — ответил я.

— Полковник! — окликнула меня Люсиль Олсен, выйдя из тени гигантских кустов.

Прежде чем взять Люсиль на службу, Ал и Эдвина спросили меня, что я о ней думаю. Я просмотрел ее по-служной список, проверил тренированность, потом по-дошел к ней и задал один вопрос: «Почему вы готовы рисковать жизнью, чтобы защитить Эдди?»

Люсиль Олсен посмотрела мне прямо в глаза. «По-тому что моя сестра в Миннесоте была изнасилована и убита заезжим гастролером, когда я была девочкой. Я могу справляться с этими воспоминаниями, только если знаю, что защищаю кого-то еще. Хочется верить, что я сумею вычислить негодяя».

Я сказал Эдвине и Алу, что ей они могут доверить жизнь дочери. Люсиль никогда не позволит себе под-вести Эдди. Ее образ мыслей был мне понятен.

— Где Эдди, Люсиль?

— В доме, сэр. — Она открыла ворота. — Наверху. Спит целый день. У нее кишечный вирус, ее тошнит. Ничего серьезного, хотя я пыталась уговорить ее позво-лить мне вызвать врача. Но она меня не послушала. Дэвис Тэкери сидит с ней. Не могу выдворить его из комнаты. Я рада, что вы здесь.

Я вошел в открытые ворота и направился к дому.

— Будьте готовы ехать, когда я вернусь с Эдди. Пусть врач ждет в аэропорту. Не думаю, что это займет много времени.

— Боюсь, что вы не понимаете… — Люсиль тороп-ливо пошла рядом со мной. — Эдди не так легко убе-дить.

— Меня она послушает. А Хаш Тэкери здесь? Сна-чала я хочу поговорить с ней. Это всего лишь вопрос протокола, и все-таки представьте меня.

— Видите ли… У нас тут ситуация… Она в том амбаре, за домом, но я не уверена…

— Помогите! Пожалуйста, помогите мне! — раздал-ся вдруг детский голосок.

Крошечная темноволосая голубоглазая девочка в джинсах и рубашке с изображением Барби сбежала вниз по холму и перепрыгнула через каменное ограждение клумб у террасы. Ее волнистые волосы развевались, ли-чико было залито слезами. Дети всегда меня любили, и эта малышка тут же бросилась ко мне, схватила меня за руку и крепко сжала.

— Прошу прощения, сэр, но мне нужно доехать до ярмарки, найти Дедулю и попросить его принести боль-шой дымарь! Тетя Хаш осталась в амбаре, она вся по-крыта осами! — Девочка показала мне покрасневший и распухший указательный пальчик. — Посмотрите, что случилось со мной! А ведь меня укусила всего одна оса!

Тетя Хаш? Покрыта осами?! Я услышал только эти слова и нагнулся к девочке, осторожно сжимая ее ручку.

— Где она?

— Вон там! — Девочка указала пальцем на крышу амбара, выглядывающую из-за далеких деревьев. — Скорее! Они всю ее обсели!

— Я о ней позабочусь.

— Обещаете?

— Обещаю.

Я подхватил ее под мышки, развернул и передал одному из агентов.

— Найдите Дедулю, кто бы это ни был. Я иду в амбар.

Агенты посмотрели на Люсиль. Она кивнула.

— Том, Эрнандо, вы остаетесь здесь. — Потом она обратилась ко мне: — Я попытаюсь уговорить ее сына выйти и вызову «Скорую».

Люсиль побежала к дому, на ходу снимая с пояса со-товый телефон. А я помчался вверх по террасам, пере-прыгивая через каменные низкие ограды, прорываясь через поздно цветущие азалии, низкие джунгли ла-вандовых кустов и острые листья летних ирисов. Мино-вав дубы, я свернул к старому амбару за маленьким пастбищем. Через темнеющий провал ворот я не услы-шал ни криков, ни стонов и не увидел ничего, кроме со-лнечных лучей, пронизывающих темноту. Но мысленно я уже представил себе Хаш Тэкери, насмерть закусан-ную осами, и думал о том, что это происшествие пре-вратит и без того странный день в настоящий кошмар.

Когда я была совсем маленькой девочкой, отец за несколько лет до смерти отвез меня и маму в Далиримпл, чтобы посмотреть на парад Четвертого июля. Город был таким же старым, как камни в здании суда под пекановыми деревьями, которые швырялись осенью крупны-ми твердыми орехами. На сонных улицах спали собаки, похожие на мохнатые сардельки, они поднимались толь-ко тогда, когда автомобилисты громко сигналили у них над ухом. В шестидесятые годы Далиримпл был настоя-щим сонным царством.

Старушка Юлейн Далиримпл Баггетт, учившая бес-платно музыке всех бедных детей, в том числе и меня, наблюдала за парадом с веранды магазина своего сына. Мы сели рядом с ней — мама слева от ее качалки, мы с папой справа. Миссис Баггетт пела низким альтом «Пусть не разорвется круг», а я ей подпевала. Мы пели и смот-рели на парад, толстые шмели прилетели с розовых кус-тов миссис Баггетт. Тогда я еще не знала, что у меня са-харная кожа, но я не боялась пчел, узнав на опыте, что они почти никогда меня не кусают.

Взрослые не обращали на меня внимания, а меня, тем шмели один за другим уселись на мое лицо, руки, волосы. Неожиданно миссис Баггетт прекратила петь и тихо сказала моему отцу: «Джон Альберт Макгиллен, пение твоей девочки заставило пчел сесть на нее». Папа и мама быстро обернулись, чтобы посмотреть на меня. Я спокойно смотрела на них, а несколько десятков шме-лей сидели у меня на лице и в волосах.

Мама не ахнула, не закричала, только потянулась за парой бумажных американских флажков, которые мис-сис Баггетт воткнула в горшок с кустиком герани.

— Простите, миссис Баггетт, но я воспользуюсь ва-шими флагами, чтобы согнать шмелей с Хаш.

— Незачем, — вмешался отец.

Высокий, тонкий, с отступившими назад огненно-рыжими волосами, он улыбался, глядя на меня, и я знала, что такой доброй улыбки нет ни у кого в мире. У него был тихий миролюбивый характер, так что пчелы садились на него тоже. Отец достал трубку из кармана своей вы-ходной клетчатой голубой рубашки, набил ее табаком из кожаного кисета, зажег спичку, раскурил трубку и выдохнул дым в мою сторону.

Шмели тут же разлетелись в стороны парами и квар-тетами.

— Послушайте, они жужжат очень мелодично, — удивилась миссис Баггетт. — Джон Альберт, ты волшеб-ник. Ты заставил шмелей петь.

У меня в душе зародилось восхищение маленьким чудом и восхищение отцом, которое самые счастливые из детей хотя бы раз в жизни испытывают по отноше-нию к своим родителям. Папочка спас меня. Я уже знала, что нас с ним объединяет магическое умение Макгилленов обращаться с пчелами, и тот случай лишь подтвер-дил это. Папа улыбнулся мне, а потом снова стал смот-реть парад. Мама с облегчением вздохнула и воткнула флажки обратно в горшок с геранями.

Миссис Баггетт, последняя великая хранительница южной традиции женского исполнения церковных гимнов, перегнулась через ручку качалки и поманила меня узловатым сухим пальцем, напомнившим мне ветки Большой Леди. Когда я придвинулась к ней, она не-громко сказала:

— Твой папа — укротитель пчел, как и ты. Человек, который на это способен, обладает душой необыкно-венной храбрости и доброты. Запомни это. Всегда ищи мужчину, способного укротить пчел. У него в душе осо-бая музыка.

Я приложила руку к сердцу и кивнула. Маленький неукротимый шмель сел мне на руку, когда я давала эту клятву, и подслушал меня, чтобы рассказать об этом всем остальным пчелам в мире. Но миссис Баггетт умерла следующей весной, не дав мне больше ни одного совета. Через несколько лет умер папа, а потом появился Дэви, и я нарушила все свои клятвы.

Я так и не сумела найти мужчину, способного укро-тить пчел.

Я не встречала таких людей — до тех пор, пока на моей ферме не появился Ник Якобек.

Я услышала топот ног. «Это не Дедуля, — догадалась я. — И не Дэвис. Мой сын бегает, как жираф, — эдаким медленным галопом». Я осторожно повернула голову, чтобы не потревожить ос, цеплявшихся, словно щенки, за мои щеки и уголки губ. Боковой вход в амбар, напол-ненный розовато-голубым светом неба, казался окном в мир. Вынужденная сидеть не шевелясь, я почувство-вала, как меня завораживает этот контраст темноты и света, шаги незнакомого человека и медленное биение моего сердца. Маленькая оса взлетела с моего пальца в поисках нового места и опустилась среди своих подруг на сгиб моего локтя. Осы двигались в собственном ритме, словно музыканты на параде. Миссис Баггетт могла бы ими гордиться.

Шаги затихли. На фоне света и деревьев показался высокий силуэт мужчины. Я увидела длинные, чуть рас-ставленные ноги, опущенные вдоль тела руки. Бронзо-вые листья дубов служили ему фоном. Осы угрожающе зажужжали.

Он сделал шаг вперед.

— Не двигайтесь! — тихо приказала я. — Не шевели-тесь, иначе они набросятся на вас.

— Вы сильно искусаны? — Его низкий голос звучал спокойно, но выговор был не южный. Хороший, силь-ный голос, который трудно забыть.

— Я совсем не искусана, не беспокойтесь. Просто у меня талант привлекать к себе пчел и ос.

Я легонько дунула, когда оса уселась на мою ниж-нюю губу. Она улетела. Холодные мурашки поползли по моей коже. Незнакомец сделал еще шаг вперед, сту-пая очень осторожно для высокого человека. Я открыла рот, чтобы предупредить его, но не произнесла ни слова.

Он остановился в узком луче света и смотрел на меня словно завороженный. И я смотрела на него, как ребенок в церкви.

У него было суровое, холодное лицо без морщин, плотная шапка темных волос и темные глаза. И эти глаза смотрели прямо на меня. Он осторожно поднял руку, открыл нагрудный карман старенькой фланелевой ру-башки, заправленной в потертые армейские штаны, и достал длинную сигару. Одновременно он изящным жестом выудил из кармана штанов серебряную зажи-галку.

Затаив дыхание, я следила, как этот человек снимает с сигары обертку, откусывает кончик.

— Давайте посмотрим, что можно сделать, — сказал он, опускаясь на колени на расстоянии вытянутой руки от меня.

Он вложил конец сигары в рот, сложил домиком широкую, рабочую руку, щелкнул крышкой зажигалки, и появилось голубое пламя. Он зажег сигару со спокой-ной уверенностью человека, который знает, сколько вдо-хов требуется, чтобы соединить табак и пламя. Когда он выдохнул, мягкое серое облако и сладковатый аромат поплыли в мою сторону.

Заходящее солнце освещало одну половину наших лиц, оставляя другую в тени. Я взглянула на него, и мне понравилось то, что я увидела. Странно, но этот незна-комый человек сразу вызвал во мне доверие. Между нами установилось равновесие, пусть временное, но до-статочное для того, чтобы не забыть эту минуту.